Текст книги "Закрытый показ"

– «Оле», – вслух прочитал он надпись, выполненную маркером, и в голосе его прозвучало разочарование.

– Похоже, это вам, Жанна, – произнес Рэд. Он отцепил пакет, и трос зашелестел, поднимаясь, наверх. – Тот самый приз.

– Я не Оля, – разлепила губы Жанна. Она отстраненно смотрела, как Алексей нетерпеливо вытаскивал наружу пластиковую бутылку, заполненную прозрачной жидкостью, аккуратно сложенную простыню, пеленки и полотенце. Набор завершал бумажный коричневый конверт, в котором оказался пузырек йода и маленькая катушка ниток.

– Они готовятся к родам, – сказал Рэд, и губы его изогнулись в жалкой улыбке. – Спасибо хоть на этом.

– Получай свой приз, Ольга, – вздохнул Алексей. Увидев, что в пакете больше ничего нет, он быстро потерял к нему интерес.

– Я не Ольга, мать твою! – Жанна вскинула на банкира злые глаза. – Если не помнишь, как меня зовут, лучше вообще заткнись!

– Слыхал, Карпыч? – засмеялся Юрий. – Кошечка решила показать коготки.

– Да пошла она… – зевнул Алексей. – Кстати, простыней или полотенцем можно закрыть ведро.

Судя по нахмурившемуся лицу Рэда, эта идея режиссеру не понравилась.

– Простыня понадобится для другого дела, – возразил он.

– Ты что, стал за всех все решать? – набычился Алексей. – А кто тебя уполномочил?

Рэд примиряюще поднял руки:

– Друзья, давайте лучше поговорим о другом. Жанна получила этот так называемый приз за то, что правильно назвала отличие этого фильма от оригинала… – Теперь его взгляд был устремлен на Жанну. – Я говорю о Воробьевой Ирине.

Выражения лиц Юрия и Алексея оставались безразличными и холодными.

– И что ты хочешь узнать, Рэд Локко? – спокойно поинтересовалась Жанна. Придерживая живот руками, она, с трудом переставляя отекшие ноги, подошла к «призу».

– Как ты узнала?

– Очень просто. Кто-нибудь из вас смотрел титры?

Рэд выглядел обескураженным.

– Признаюсь, нет. Все внимание я сосредоточил на картине…

– Все элементарно, – устало продолжала Жанна. – Вы все внимательно смотрели сам фильм, но почему-то никто из вас не обратил внимания на фамилии тех, кто был причастен к съемкам «Седой ночи». Фамилия Ирины Воробьевой промелькнула так быстро, что я едва заметила, но она была в титрах.

– Ира Воробьева, – машинально повторил Рэд, будто слыша это имя впервые. – Как, ведь…

Он схватился за голову и торопливо повернулся к экрану, как если бы пытался увидеть ускользающие кадры финальной сцены.

– Остынь, Рэд, – сказал Алексей. – У тебя будет возможность проверить слова Оль… Жанны сегодня утром. Просто следи за титрами.

– Если бы она ошиблась, Ах бы об этом сказала, – прозвучал ответ. – Значит…

– Значит, они все знают, – промолвила Жанна. Она расправила пеленки, критически оглядела их, затем сложила обратно в пакет.

Режиссер повернулся к ней лицом.

– Это какое-то сумасшествие, – отрывисто сказал он. – Ира… Как будто это было вчера, правда? Но прошло двадцать пять лет…

Его взор переместился на Юрия, затем на Алексея.

– Насколько хорошо вы все это помните?!

Никакой реакции, лишь Алексей приподнял брови.

– Что молчите, парни? – Голос режиссера сделался жестче. – Вы все сделали. Должны помнить.

– За фильм несет ответственность режиссер, Витек, – наконец заговорил Есин. – Главный – ты. Это была твоя идея. Мы лишь исполняли твои указания.

Алексей молча сглотнул подкативший ком к горлу, лицо покрылось мертвенной бледностью. Юрий заметил это и толкнул банкира локтем:

– Гляжу, ты тоже вспомнил, братуха. Ну, говори что-нибудь, чего застыл?

Алексей заторможенно взглянул на него. В мозгу, словно оглушительные хлопки крыльев какой-то рептилии, то и дело вспыхивала жуткая мысль, бросающая его в леденящий ужас:

«Вскрылось… все вскрылось».

– Я… я почти ничего… не помню. Это было… как в густом тумане. Это все твои колеса, Рэд.

Словно в поисках поддержки, он посмотрел на Юрия, но лицо мужчины оставалось непроницаемым, проще было угадать, о чем думает речной камень, чем Есин.

– Мы все в одной лодке, ребята, – свистящим шепотом проговорил Рэд. – Все, что было сделано тогда, уже не вернешь. Надо думать, как выбраться, а не сваливать вину на других. – Его длинный и худой палец, больше похожий на птичий коготь, уставился на замершего Алексея. – И, помнится, в тот момент на мои колеса ты не жаловался, Карпыч. Наоборот, ты меня очень долго благодарил.

Алексей поежился. Под пронзительным взглядом черных глаз режиссера он вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным, как черепаха, с которой заживо содрали панцирь.

– Вообще-то… я обо всем догадалась уже давно… – призналась Жанна. – Еще во время показа фильма во второй раз.

– Почему ты не сказала? – изумился Рэд.

Он намеревался сказать еще что-то, но тут экран внезапно снова ожил, и все пленники непроизвольно повернули к нему головы.

Это была Ах. Склонившись, она сидела на стуле таким образом, что локтями уткнулась в коленки, а ладонями подпирала свое круглое веснушчатое лицо. Пухлые ножки девочки болтались безвольными обрубками, один бант полностью развязался и свисал до самого пола. В левой руке Ах, словно живые, лениво колыхались на ниточках воздушные шарики. Все они были угольно-черного цвета.

– Чем обязаны? – сухо поинтересовался Рэд. – Внеплановый показ кино? Или срочное заявление?

– Ни то ни другое, Рэд, – ответила девочка, откидываясь на спинку стула. – Хотела почитать вам на ночь стихи.

Рэд поджал губы, которые на его исхудавшем лице стали похожи на две сложенные ниточки.

– Ясненько, – хихикнула девочка, взбираясь на стул с ногами. – Как я поняла, аплодисментов от вас дожидаться бессмысленно.

Где-то вдали неожиданно прокатился густой раскат грома, и шарики на ниточках, которые она держала в руке тревожно задергались в воздухе, будто предчувствуя беду.

– Давай уже скорее, – сквозь зубы проговорил Юрий и, понизив голос, прибавил: – Рыжая шлюха.

Между тем Ах откашлялась и, слегка выдвинув одну ножку вперед, начала читать:

 
–  На свете нет дороги в Рай, по ней не ходят поезда.
Твой близок час, но эта дверь ведет отсюда в никуда…
И крепок смертный хоровод, и беспредельна пустота,
И оборвется твой полет у ямы – двери в никуда…
 

Она прервалась, обвела присутствующих взглядом, внимательным и испытующим настолько, насколько он может быть у придуманного образа маленькой озорницы, которую создали путем компьютерной графики.

– Неплохо, – заметил Алексей. – Если я похлопаю, ты спустишь еще пару пакетов с нормальной едой? Попкорн вещь хорошая, но им не наешься.

Ах вздохнула:

– Боже мой… Им читают стихи, а они про жрачку…

Небо над головой девочки потемнело, сверкнул зигзаг молнии. Совершенно некстати Жанна обратила внимание, что сквозь темнеющие тучи проступили высоковольтные провода.

– Но это еще не конец стихотворения, – сказала Ах. – Слушайте дальше…

 
В молчание бесцветных глаз гвоздем вобьется красота,
Ты выдохнешь в последний раз у входа в двери в никуда…
 

После этого наступила тишина, лишь изредка прерываемая рокотом грома. Небо на экране продолжало неумолимо темнеть. Шарики на ниточках уже не просто колыхались, они дергались и извивались, словно умоляя, чтобы их поскорее отпустили на волю.

Наконец Жанна хлопнула по коленке, при этом с ее лица не сходила мертвая улыбка.

– Вообще-то я хотела с вами попрощаться, – заявила Ах. Она перехватила ниточки с шариками в другую руку, и шарики, словно по команде, повернулись другим боком, и на каждом из них стала видна какая-то надпись белого цвета.

– Какого хрена? – пробормотал Алексей.

Рэд, щурясь, тщетно пытался разглядеть буквы на мельтешащих шариках.

– Там наши имена, – произнес Юрий.

– Совершенно верно, – закивала Ах. – И я вас скоро выпущу. В фигуральном смысле.

– Ты хотела попрощаться? Ну пока, девочка, – кивнул Алексей.

– Я не отниму много времени, – мягко промолвила Ах.

Раздался новый раскат грома, такой сильный, что даже дернулась картинка. Откуда-то сверху начала медленно опускаться петля.

Жанна перестала улыбаться, глаза ее расширились.

– Очень важно в последнюю минуту жизни оставаться в ясной памяти, – с грустью сказала Ах и качнула головой. – И понимать, что твоя жизнь прожита не зря. Хотя я и была простым менеджером кинотеатра. Но, увы и ах, такова судьба тех, кого не переизбрали на новый срок… Ваше слово вы уже сказали. Назад эту партию не отыграешь.

– Не надо, – шепотом произнесла Жанна.

Петля мягко коснулась рыжих волос Ах, и та, придерживая веревку свободной рукой, просунула голову внутрь.

– Говорят, перед смертью видится туннель. И свет. А еще… – Ах понизила голос, будто сообщала некую тайну, – человек делает в штаны. Да, это мерзко и некультурно. Но организму ведь не прикажешь, правда? Говорят, у мужчин еще происходит непроизвольное семяизвержение.

– Не надо, – повторила Жанна.

– Мне не хотелось бы в таком виде предстать перед вами, – продолжала Ах. – Но, с другой стороны, мне будет уже все равно. Вы верите в переселение душ?

– Я верю, – отозвался Рэд, поправляя на носу разбитые очки. – Но… прости, разве реинкарнация касается мультяшного героя? Тебя всегда можно оживить.

Ах не обратила на слова режиссера никакого внимания. Затянув петлю на шее, она подняла глаза, и они блестели от слез. Помедлив, она сказала:

– Воробьева Ира – та самая беременная девушка. Та, которая вместе с ребенком погибла при съемках вашего фильма. Она умирала очень долго. Долго и страшно.

– Постой! – выкрикнула Жанна. Поднявшись со стула, она застонала от боли, которая тут же пронзила ее бедра и копчик. – Не нужно этого делать!

– Заткнись, – презрительно бросил Юрий.

На экране хлынул дождь, крупные капли с молочным оттенком стали тяжело шлепаться на землю.

– Аха-ха. Пройдет еще пара дней, и вы будете завидовать мне, – хихикнула Ах. – Прощайте.

Едва эти слова сорвались с губ девочки, как стул под ней качнулся, повалился набок, и она повисла на веревке. Ножки Ах задрыгались, лицо раздулось и стало лиловым, глаза вылезли из орбит.

Жанна, всхлипывая, сползла на пол.

Пальцы Ах разжались, и черные шарики с именами пленников мгновенно поднялись вверх. Порывом ветра их швырнуло на провода. Раздался звонкий щелчок, за которым последовала ослепительная вспышка. Один за другим шарики полопались, от них остались едва приметные тряпочки, которые тут же унес шквальный ветер.

– Остановите это, – прохрипела Жанна, тряся головой. Сейчас она была похожа на обезумевшую старуху.

Все молчали, мрачно наблюдая за дергающимся на веревке телом. Движения становились все слабее, лицо Ах чернело на глазах, изо рта, будто слизень, выполз язык. По ноге девочки потек ручеек мочи.

«Странно, – угрюмо думал Рэд. – Очень странно».

Он не мог объяснить самому себе, но факт оставался фактом – эта нелепая «смерть» была воспринята его сознанием как смерть человека, а не выдуманной куклы в трехмерном изображении.

Небо вновь содрогнулось от разряда молнии, и он непроизвольно отшатнулся. Лишь только сейчас до него дошло, что кто-то из них смеется. Режиссер покрутил головой и упер взгляд в Юрия. Тот сидел, раздвинув ноги, и кудахтал от смеха. Рэд вдруг в смятении подумал, что Юрий выглядит так, будто сидит в окружении друзей, слушая забавный анекдот.

«…Еще пару дней… и вы будете завидовать мне».

Предсмертные слова Ах резанули его мозг словно скальпелем.

Часть 2

«Ни одно из искусств не может запечатлеть время, кроме кино. По существу, что такое фильм? Это мозаика из времени».

Андрей Тарковский

«Ни на солнце, ни на смерть нельзя смотреть в упор».

Франсуа де Ларошфуко

1995 год,

Ногинский район, дер. Марьино

Осенний вечер накрыл увядающую деревню своим темным промозглым одеялом. Накрапывал мелкий дождь, свинцовые тяжелые тучи нависали так низко, что казалось, еще немного, и они задавят своей массой обветшалые дома, большей частью заброшенные и покинутые хозяевами.

На улице Весенней было расположено всего восемь домов, и лишь в окнах одного из них, с высокой двухскатной крышей, которая давно требовала ремонта, мерцал тусклый свет. Жизнь теплилась лишь с одной стороны дома, поскольку другая часть строения была выставлена на продажу. Желающих приобрести половину развалюхи практически не было – мало кто хотел стать хозяином части полусгнившей хибары, особенно когда твоими соседями являются шумные дети. Поэтому вторая половина дома всегда хранила глухое безмолвие, равнодушно таращась на улицу сонными окнами, на которых густым налетом осела пыль.

Успокоив трехлетнюю дочку, которая что-то не поделила со старшим братом, Ирина поспешила на кухню – судя по характерному запаху, лук уже подгорал. В коридоре мелькнуло что-то серое, и по голым щиколоткам женщины скользнул пушистый хвост. От неожиданности Ирина едва не споткнулась, инстинктивно прижав руки к выпирающему животу.

– Леся, твою дивизию! – обругала она путавшуюся под ногами кошку.

Та мяукнула и двинулась следом за Ириной, вероятно надеясь перехватить что-либо съестное.

На тесной кухоньке, пропахшей подгорелым луком, было жарко и душно. На заляпанной жиром плите горели две конфорки – остальные две были неисправны. Ирина вспомнила, что Олег все обещал купить новую плиту, и даже начал откладывать деньги, но так и не успел. По щеке беременной женщины заскользила слеза, и она торопливо смахнула ее натруженной ладонью. Дети не должны видеть ее расстроенной, а тем более плачущей.

Ирина убрала чугунную сковороду с почерневшим луком в сторону, затем вынула из облезлой раковины пакет с говяжьими костями, и, промыв их под холодной водой, осторожно положила в кипящую воду.

– Мама! – Из коридора в кухню заглядывало мальчишечье личико, перепачканное краской. Волосы мальчугана были взъерошены. – Мы с Аней есть хотим, – сказал он, озабоченно поглядывая на плиту.

– Скоро будет суп, – отозвалась Ирина. – Тогда и будете кушать.

– А колбасы не осталось?

Паренек сунулся было к холодильнику, но мать ухватила сына за локоть:

– Вы колбасу еще утром доели, Рома. Давай, иди к сестре. Поиграй с ней во что-нибудь.

Мальчик скорчил недовольную мордашку.

– Ей всего три, – сообщил он, словно мама могла забыть о возрасте своих детей. – А мне восемь. Вот если бы Андрюха со мной был!

– Ты же знаешь, Андрюша пока в больнице, – с легким раздражением напомнила Ирина.

Она высыпала в кастрюлю нашинкованную капусту, помешала половником.

– А когда он выйдет оттуда? – не отставал Рома. – С Анькой скучно, она еще маленькая!

Ирина вздохнула. Андрей, ее средний сын, родился недоношенным и заметно отставал в развитии. Это не было бы так заметно, если бы он не начал проявлять немотивированную агрессию к окружающим. Это был уже третий раз, когда Андрея отправляли на лечение.

Женщина убрала оставшуюся половину кочана капусты в холодильник. Машинально она отметила, что этот холодильник «ЗИЛ», оставшийся ей от родителей еще с советских времен, – единственное в этом доме, что еще работало исправно и бесперебойно вот уже почти тридцать лет.

«Супа хватит на пару дней, – лихорадочно думала она. – Денег почти не осталось – только на хлеб…»

Уголки рта Ирины скорбно опустились, лоб прорезали ранние морщины. Из еды оставалось чуток картошки, несколько яиц и кусочек сала в морозилке. С работой швах. Была возможность сегодня подработать – помыть полы в одном из домов в Балашихе, но туда ведь еще добраться надо, а с кем детей оставить? И вообще, как теперь ей одной детей поднимать?!

– Мама, ты почему такая грустная?

Обеспокоенный голос сына вырвал ее из мрачных раздумий. Огромным усилием воли Ирина заставила себя улыбнуться.

Она присела на рассохшийся колченогий табурет, и Рома, подойдя к матери вплотную, крепко прижался к ней. Мальчику и в голову не могло прийти, что он обнимает мать и вдыхает ее домашний уютный запах последний раз в жизни.

– Я вижу, у тебя глаза такие, как будто ты сейчас заплачешь, – сказал он.

Ирина ласково погладила сына по голове.

– Все будет хорошо, – как можно уверенней сказала она. – Поверь.

– Ты переживаешь, что папа умер?

Вопрос застал женщину врасплох. С одной стороны, ей не хотелось травмировать малолетнего сына, в очередной раз заводя разговор о трагической смерти отца. С другой – увы и ах. Жизнь зачастую преподносит такие непредсказуемые сюрпризы, что чем раньше ты научишься держать удар, с достоинством принимая эти подарки судьбы в любом виде, тем легче будет в дальнейшем.

– Да, я скучаю по нему, – сказала она вслух, продолжая нежно гладить сына по голове.

– А почему он умер? Он ведь был не старым! – В голосе мальчика слышалось недоумение.

– Видишь ли, Рома… не всегда люди умирают от старости. Я не стала говорить тебе сразу… Помнишь, папа рассказывал, что работал на стройке?

Рома кивнул.

– В тот день они ломали старый дом. Так получилось, что он не заметил, как неожиданно обрушилась стена. Вместе с ним погиб еще один человек, у него тоже была семья. У них не было никаких шансов выжить.

Рома чуть отстранился от матери, и они посмотрели друг на друга.

– Я буду осторожным, – наконец сказал паренек. – И я не оставлю тебя. Никогда.

Ирина улыбнулась сквозь слезы:

– Я знаю. Ты мой защитник!

– У тебя два защитника. Я и Андрей, – напомнил он, и она кивнула, подтвердив:

– Ты и Андрей. А теперь давай к Анюте, что-то она опять там хнычет.

Рома убежал, и она снова подошла к плите. Несколько секунд размышляла, что делать с подгоревшим луком, затем, качнув головой, вывалила его в булькающее варево. Не в той она ситуации, чтобы разбрасываться продуктами, пусть и слегка подгорелыми.

Она хотел посолить суп, но бедра неожиданно ужалила судорога, и Ирина, тихо охнув, тяжело опустилась на стул. На лбу выступила холодная испарина, сердце выстукивало звонкую дробь, и женщину пронзил страх – неужели она рожает?! Как же она доберется до больницы, в доме даже телефона нет?! А ближайший дом с телефоном только на соседней улице!

Ирина шумно дышала, и тут услышала, как за окном кто-то настойчиво сигналил. Вздохнув, она, держась руками за стол, медленно выпрямилась.

– Все хорошо, – пробормотала она. – Все хорошо…

С улицы вновь раздался автомобильный гудок.

– Мама! – завопила из комнаты Аня. – Би-би!

Ирина вышла в предбанник, сунула ноги в истертые резиновые тапки.

– Кто это? – удивленно спросил Рома, выйдя из комнаты. – Гости приехали?

– Я сейчас проверю. Может быть, просто кто-то заблудился, – ответила Ирина, накидывая на плечи спецовку Олега. Про себя она гадала, кто бы мог пожаловать в их захолустье, тем более вечером.

Хозяйка дома прикрыла за собой дверь и, кутаясь в куртку мужа, вышла на улицу. Сквозь щели в покосившемся заборе виднелись очертания темного автомобиля, у капота маячила тоненькая фигура.

Распахнув калитку, Ирина с изумлением увидела свою давнюю подругу, с которой дружила еще с раннего детства.

– Жанна? – не поверила она своим глазам. – Ты… о боже…

– Привет, дорогуша, – улыбнулась стоящая у машины девушка. На ней были узкие светлые джинсы и короткая кожаная куртка с хромированными «молниями». Темно-каштановые вьющиеся волосы обрамляли миловидное курносое личико.

Подруги обнялись.

– Я о тебе сто лет не слышала, – призналась Ирина.

Жанна кивнула и, вытащив из нагрудного кармана пачку «More», извлекла из нее тоненькую коричневую сигарету.

Они стояли в бледно-желтом свете фонаря, и Ирина с затаенной завистью разглядывая приятельницу. Ее цепкий взор сразу отметил идеальный макияж на лице Жанны, золотые сережки-кластеры, тускло поблескивающие в ушах, а ноздри уловили тонкий терпко-волнующий аромат каких-то сногсшибательных духов.

«Прямо как с обложки журнала сошла», – мысленно вздохнула Ирина, и ей внезапно стало стыдно за свои растрепанные волосы, серые от грязи тапки и засаленные тренировочные штаны. Она машинально стиснула пальцы, чтобы Жанна не заметила ее натруженные руки, которые уже позабыли, что такое качественный маникюр.

– Как поживаешь? – поинтересовалась Жанна, прикуривая сигарету от огонька серебристой зажигалки.

– Да по-разному, – уклончиво ответила Ирина, пытаясь разглядеть сидевших в машине людей. Она сразу поняла, что это не такси, но в автомобиле, судя по доносящимся обрывкам фраз, явно был еще кто-то.

– Иришка, ты прости меня, что не смогла приехать на похороны Олега, – сочувственно сказала Жанна. – Но я только на прошлой неделе из Праги вернулась. Это ужасно…

Ирина снова почувствовала, как в уголках глаз собирается влага, и она поспешно вытерла их.

– Заходи! Что на сырости стоять! – предложила она, зябко кутаясь в куртку. К ее удивлению, Жанна, выпустив изо рта сизую струйку дыма, отрицательно покачала головой.

– Я на самом деле на минутку заехала, – сказала она. – У меня к тебе небольшое дело. Ты… – Жанна на какую-то долю секунды запнулась, как если бы шла и оступилась, сбившись с темпа, но тут же, спохватившись, широко улыбнулась: – Ты сейчас сильно занята?

Ирина посмотрела в сторону дома. Рома с Аней уже, наверное, волнуются, почему мама так долго стоит на улице. Колыхнулась отодвинувшаяся занавеска, и она успела заметить лицо Ромы, мелькнувшее за окном.

– Я теперь постоянно занята, – с грустной улыбкой произнесла Ирина. – Теперь еще вот… – она показала на громадный живот, выпирающий из расстегнутой куртки. – Дальше забот только прибавится.

– Это понятно, – Жанна глубоко затянулась, проводила задумчивым взглядом колечко дыма, которое быстро растворилось в прохладном воздухе. – Ты уж извини, подруга, но сейчас ты явно нуждаешься. Ведь не будешь ты с этим спорить?

Ирина опустила глаза. Юлить и врать смысла не было, ее незавидное положение и так было видно как на ладони.

Жанна еще мягко сказала, она не просто нуждалась. По большому счету, она в охрененно хреновой заднице, как сказал бы Олег. От себя бы Ирина добавила – в охрененно хреновой и беспросветной заднице. И выбраться из этой клоаки пока не было никакой возможности.

– Ладно, я и так все вижу, – сказала Жанна, внимательно наблюдая за подругой. – Перейдем к делу. У меня есть знакомый, который хочет предложить тебе небольшую работу.

– Работу? – переспросила Ирина. Она явно не понимала, куда клонит подруга. Что может сделать полезного женщина на тридцать седьмой неделе беременности, на шее которой в придачу висят трое малолетних карапузов?!

– Именно. Один малоизвестный, но перспективный режиссер снимает фильм, – начала объяснять Жанна. – Кино очень необычное, и есть все шансы, что его будут показывать за границей. Но для этого нужна беременная женщина.

Ирина инстинктивно посмотрела на свой живот. Ребенок слегка толкнулся, будто призывая маму хорошенько подумать, прежде чем принять столь ответственное и важное решение.

– Беременная женщина, – повторила она, словно пытаясь отыскать в этой недвусмысленной фразе некий тайный смысл. – Но ведь я… – она на мгновенье смутилась, – я хочу сказать… есть куда более яркие варианты!

Жанна пренебрежительно махнула рукой:

– Во-первых, эти варианты нужно искать, а фильм нужно снимать прямо сейчас. Во-вторых, еще неизвестно, какая цена будет запрошена. В-третьих, я знаю тебя лично и уверена в тебе. Ты справишься, Иришка! Ну а в-четвертых, в качестве подтверждения серьезности намерений…

Она бросила недокуренный окурок на гравийку и растоптала его белой кроссовкой. Затем чуть приспустила молнию на куртке и вынула из внутреннего кармана куртки мятый конверт.

– Вот, аванс. Этот человек серьезный и словами не разбрасывается.

Ирина молча взяла конверт, он соблазнительно хрустнул в ее руках. Пальцы вдруг сделались непослушными, но все же ей удалось раскрыть клапан конверта. Внутри лежало сто долларов. Она извлекла купюру наружу и некоторое время потрясенно смотрела на нее. Все происходящее начало казаться ей волшебным сном.

– Это только аванс, – снова напомнила Жанна, и сейчас в ее голосе уже ощущались нетерпеливые нотки. – Еще девятьсот баксов получишь, как все будет сделано. Ну как? Согласна? Штука «зеленых» за пару часов работы!

При фразе «штука зеленых» пальцы Ирины дрогнули, и она едва не выронила деньги. Словно оглушенная, она беспомощно посмотрела на Жанну. Та стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на нее с чуть насмешливой улыбкой.

«Наверное, так смотрят на ребенка, которому внезапно дарят безумно дорогой подарок, а он его вовсе не ожидал», – подумалось Ирине. Одновременно ее мозг уже лихорадочно строил планы, какие дыры можно залатать в их семейном бюджете с помощью тысячи долларов. Ее прошиб холодный пот. Это ведь огромные деньги!

– Что… – она облизнула губы, которые вдруг резко высохли, – что нужно делать?

– Тебе все скажут на съемочной площадке. Ничего такого, с чем бы ты ни справилась, – пообещала Жанна и посмотрела на часы. – Дорогая, у тебя десять минут на сборы. Оденься и выходи. И паспорт не забудь взять.

– Как, прямо сейчас?!

Глаза Жанны потемнели, и она подтвердила с застывшей улыбкой:

– Именно сейчас.

– Но… дети ведь останутся одни!

Девушка пожала плечами – было видно, что она сдерживает себя из последних сил. Она решила сменить тактику:

– Хорошо. Видимо, придется искать другие варианты. Я думала, тебе нужны эти деньги.

Она уже взялась за ручку двери автомобиля, как Ирина вскрикнула:

– Постой! Я согласна!

Жанна усмехнулась краем рта.

Ирина плохо помнила, как, спотыкаясь и то и дело поправляя слетавшие тапки, влетела обратно в дом. Как стала судорожно перебирать в шкафу вещи, чтобы переодеться в более-менее приличную одежду. А это, учитывая ее огромный живот, было непросто. Как кинулась на кухню и выключила плиту – с недоваренным супом она уж как-нибудь потом разберется. Как отрывисто объясняла детям, что несколько часов им придется провести одним и старшим назначается Рома…

Напоследок Аня, видя, как мама заспешила к выходу, разразилась горьким плачем. Выронив все игрушки, ее трехлетняя дочка стояла в коридоре, размазывая слезы по покрасневшему личику. И этот плач был хуже всего, он вонзился в спину Ирины раскаленной спицей, и ей пришлось приложить все свои усилия, чтобы не обернуться и выдавить очередную успокаивающую улыбку. Рома вышел в прихожую. У него было хмурое, насупленное лицо. Он ничего не сказал, но взгляд сына и слегка подрагивающие губы были красноречивей любых слов, и Ирина, проглотив подступивший к горлу комок, выскочила наружу. Конверт с деньгами она на всякий случай прихватила с собой. Женщина уселась на заднее сиденье черного автомобиля, и он тронулся с места.

– Молодец, Ириша, – похвалила Жанна.

Водитель, жилистый парень лет двадцати, хихикнул. Ирина неуверенно улыбнулась.

Больше своих детей она не видела.

* * *

Алексей разлепил глаза, когда часы показывали 5:42.

«Подъема не было», – тут же проскользнула мысль в сознании. Да, верно. С тех пор как «выпилилась». Ах, этот чертов распорядок дня, приклеенный на каждом ведерке из-под воздушной кукурузы, похоже, больше не действовал. Это одновременно и радовало, и вызывало неосознанный страх. Плюсы налицо – теперь не нужно вскакивать спозаранку, как пионеры на «Зарницу». Возможно, прекратятся и эти бесконечные показы «Седой ночи», тошнотворные кадры которых мерцают перед его глазами даже тогда, когда Алексей пытается заснуть.

Из минусов Балашова больше всего тревожил вопрос питания. А что, если на этом все и закончится?! А вдруг тот, кто изображал эту пигалицу в нелепом платье с фиолетовыми бантами, и впрямь покончил с собой, оставив их тут подыхать от жажды и голода?! В подобный расклад верилось с трудом, но жизнь полна непредсказуемых вещей, в этом Алексей в свои сорок шесть лет уже успел убедиться. И хотя на третьи изматывающие сутки в плену голод уже основательно вступил в свои права, постоянно давая о себе знать, на пиве с попкорном еще худо-бедно можно было держаться. Что будет, если их лишат и этой скудной пищи?! Если без еды еще можно прожить несколько дней, то без воды к ним очень быстро придет всем известный пушистый зверек.

Алексей с трудом поднялся, миллионы невидимых иголочек пронзили его мышцы, затекшие от жесткого «ложа». Скисшие от застарелого пота носки, которые он, по понятным причинам, не менял уже третий день, противно липли к ступням. Алексей уныло прислушался к яростному урчанию в животе и вздохнул. Ему и в голову не могло прийти, что в его жизни когда-нибудь наступит такой день, когда все его мысли будут заняты только едой.

Еда. Завтрак, обед, ланч, ужин… Жрачка. Грибная пицца. Горячая, только что из духовки, тоненькие ниточки расплавленного сыра соблазнительно тянутся при извлечении треугольного ломтика из одуряюще-ароматного сочного круга… Или жареная картошка по-деревенски, скворчащая на чугунной сковороде, с золотистой корочкой, которую он с таким наслаждением уминал под запеченную форель… А еще… спагетти с томатным соусом, мелко накрошенным сверху сыром и жареными баварскими сардельками – их очень замечательно есть с солеными хрустящими огурчиками…

Образы любимых блюд, нарисованные воображением Алексея, были настолько яркими и впечатляющими, что слюна мгновенно заполнила его рот, и он едва не застонал.

– Лучший способ похудеть… – пробурчал он, направляясь к ведру, от которого резко несло отходами жизнедеятельности. – Это сняться в дерьмовом фильме… И тогда тебя запрут в потайном бункере… не будут кормить и заставят смотреть этот сраный фильм… Твою мать!

Он покосился на свой живот. Несмотря на то что он все еще нависал над ремнем, даже невооруженным глазом было видно, что «трехдневная диета» забрала у Алексея как минимум пару килограммов. А то и больше.

Справив нужду, он застегнул ширинку и огляделся, выискивая ведерки из-под попкорна. Вдруг там осталось немного воздушной кукурузы?!

Однако все попытки найти хоть одно раздутое кукурузное зерно оказались бесплодными. Выпрямившись, Балашов невзначай взглянул на экран. Увиденное не прибавило оптимизма – тело Ах все еще болталось в петле. Лицо мультяшной девочки почернело, руки и ноги покрылись грязно-серыми пятнами. Над головой «повешенной» монотонно кружили мухи.

«Каким нужно быть больным ублюдком, чтобы все это придумать?!» – с закипающей злобой подумал он. Значит, хозяину этого сумасшедшего дома оказалось мало разыграть цирк с повешением мультипликационной девки. Ему нужно было создать эффект полного реализма, и теперь, очевидно, Ах будет гнить у них на глазах…

Алексей вполголоса выругался и отвернулся.

«Может, не надо было голосовать против этой рыжей сучки?» – осведомился внутренний голос, но Балашов оставил этот вопрос без ответа, лишь сплюнул на пол.

Мысли банкира вернулись к Ирине Воробьевой. Той самой беременной дублерше Жанны. Как все-таки получилось, что о ней стало известно?! Ведь о ней знали только они четверо! Значит ли это, что кто-то из них проговорился?!

Алексей Балашов был практичным человеком, реалистом, который считал ниже своего достоинства размениваться на сентиментальную ерунду. А еще он, хоть и носил золотой крестик, в глубине души был махровым атеистом. В его понимании никаких высших сил, карающих по принципу «око за око», нет и быть не может. Все материально, на материальном сидит и материальным погоняет. Но в то же время он четко осознавал, что каждое действие влечет за собой определенные последствия. Алексей не испытывал угрызений совести в связи с событиями на съемочной площадке, происшедшими двадцать пять лет назад. На тот момент то, что происходило, казалось вполне оправданным и закономерным.