Текст книги "Медиум"

– Борис? Гордецкий беспокоит. Последняя просьба, договорились?

– Да ладно уж, повествуйте, – тоскливо вымолвил охранник Качурина. – От вас, Вадим Сергеевич, теперь, как от осени – ни спрятаться, ни скрыться.

– Коттеджный поселок за Речкуновкой. Приморская, 36. Борис, отнесись серьезно. Нужно посмотреть за домом – желательно со всех сторон. Возьми кого-нибудь, Качурин обещал. Будут попытки проникнуть – немедленно пресекать и сообщать. Полезут официальные лица… – просто сообщать. Надеюсь, ты еще не разучился отличать официальные лица от сомнительных?

– Можно подумать, среди сомнительных лиц не бывает официальных, – хрюкнул Борис. – Хорошо, Вадим Сергеевич, но только помните, что мы не волшебники на голубом вертолете…

Когда он отключился, никого из «посторонних» в доме уже не было. Лучше не вникать, куда они все подевались. Одна хозяйка – трепетная женщина с бледном лицом – смотрела на него во все глаза. Он пристроился рядом с креслом и взял ее за руку.

– Вам не требуется специалист, владеющий нянетехнологией? – решился он пошутить.

Она отрешенно покачала головой.

– Разве только со своим ребенком… – она посмотрела на него со страхом. – Как вам удалось так быстро вычислить эту змею? Ей-богу, я уже готова верить в ваши бредни…

«Вопрос», – подумал Вадим. Но ответ на него надо получать немедленно. И поменьше при этом восхищаться. Назревала, судя по всему, очередная «телефонная сессия».

– Знаете, Вадим, – она настойчиво смотрела ему в глаза. – Я только сейчас вспомнила – именно Валентина в тот злосчастный вечер предложила везти деда в десятую больницу – очень ее хвалила, ссылалась на опыт подруги… Скажите, как вам это удалось?

– Особая методика, Маша, – сказал он с важным видом. – Если не возражаете, давайте осмотрим дом с садом, а заодно я попытаюсь связаться с ближайшим информационным полем…

Ближайшая на этот час «астральная сущность» долго ругалась – на работу, которую нельзя пристрелить, на прилипчивого собеседника, на соседку Степаниду, из которой начал вытекать силикон, благодаря чему она превратилась в сущую стерву, и над котятами сгустились грозовые тучи. Может, ему жениться на этой «фам фаталь»?

– Для начала заткнись, – буркнул Вадим, – и послушай. Как на грех, я чуть не угодил в мягкие лапы государственной безопасности и раскрыл еще одно преступление.

Обрывки паспортных данных – Белецкая Валентина Викентьевна, примерный возраст, примерное место проживания (район шлюзов). Приметы… моль бледная обыкновенная, зеленая от ужаса. Не имеет ли отношения к ныне покойной Ордынской Галине Юрьевне?

– Полагаю, она тоже покойная, – мрачно предположил Никита. – Ничего по этому поводу не намекает твое темное подсознание?

– Возможно, да, в потенциале, – допустил Вадим. – Работай, Никита, твой труд нужен стране.

Потом он позвонил Ромке, и тот несказанно возбудился – давно ожидал звонка от приятеля, а связь у них была односторонняя.

– Не поверишь… – поведал Переведенцев возбужденным голосом, – но этот дядечка с научным приветом, то бишь великий доктор оккультных наук Комиссаров готов принять тебя… с дамой. Надеюсь, ты ее уже окучил?

– Без дополнительных условий? – удивился Вадим. – Просто из любви к своему ремеслу?

– Условий масса, – фыркнул Ромка. – Но они касаются меня и моего приема на работу. Запоминай адрес; Четвертый переулок Пархоменко, шесть, квартира двенадцать. Даму не светить, прибыть в машине с затемненными стеклами под эскортом дюжины всадников Апокалипсиса. Время встречи – завтра в десять вечера. Понятно?

– Удивил, – пробормотал Вадим. – Хорошо, постараюсь довести клиентку до кондиции.

– Надеюсь, что до нужной, – развеселился Ромка. – Заодно узнаем, кто убил Лору Палмер, президента Кеннеди, и правда ли, что Джеком Потрошителем был Льюис Кэролл.

– А как там мой Тошка? – спохватился Вадим.

– Переименован. Теперь он Людвиг Базилио. Противное ничтожное животное. Ловит мух, но ни одной еще не поймал. Сделал лужу на подушке, сгрыз последний цветок на кухне, едва не совершил акт суицида, а сейчас разминается сметаной. Прожорливый, как акула – поедает все, что видит, – в голосе Ромки прослушивались умиленные нотки.

– Смотри, испортишь мне зверя…

Через четверть часа, когда, обойдя участок и убедившись в его относительной неприступности, они с Марией зашли на кухню, чтобы выпить чаю, на связи объявился Борис и отрапортовал, что объект под надежную защиту принят. А вскоре прозвучал резкий звонок, связующий ворота с домом. В руке у Маши дрогнула чашечка и она прошептала:

– Вадим, вы научите меня всего бояться…

– Не нужно быть такой трусихой, – Вадим облизал внезапно пересохшие губы. – Допустим, прибыли студенческие эскизы от Аркадия Наумовича…

– Вы думаете? – она перевела дыхание.

Самое время хорошенько подумать. Бренькнул телефон, зажатый в кулаке.

– Неприятность, Вадим Сергеевич, – смущенно поведал Борис. – Но вы же сами наказали проезду официальных лиц не препятствовать. А эти лица… ну до того официальные, боже упаси с ними связываться…

– Короче можешь? – Вадим чуть не вопил.

– ФСБ, короче некуда. Три буквы, а какой резонанс… Похоже, не слабый чин. Здоровый «лексус», а номера-то…

– Понял, бди, – Вадим прервал связь и заблокировал телефон. Что-то неважны стали дела в датском королевстве. Что делать, иногда они возвращаются…

Еще такие достойные люди как Камю и Сартр призывали наплевать на выбор из двух зол и поискать что-нибудь третье. Отличные рекомендации, но как со временем, которого всегда не хватает?

– Не делайте, круглые глаза, Маша, – прошептал он. – Это не призрак девочки в ночной рубашке, а всего лишь ответственный товарищ из ФСБ. Он не связан со злодейкой Белецкой. Проводите товарища в гостиную, говорите о чем угодно, только не о том, что я сижу в шкафу.

– А может, лучше на второй этаж? – она растерянно глянула на закрученную лестницу.

– Э, нет… – он из последних сил скорчил шкодливую гримасу. – Не могу отказать себе в удовольствии присутствовать при вашей беседе…

Он смелел и отдавал себе отчет, что ходит по тонкой ниточке. Немного осталось, чтобы сорваться. В шкафу, куда он по глупости душевной влез, было вдоволь места и пахло ромашкой. В щель просматривался вход в гостиную, журнальный столик с креслами, репродукция с «Тайной вечери» Тинторетто, проникнутая мистическим волнением. Постоянно лезла в нос кружевная сорочка, висящая на плечиках, и вызывала предательское желание чихнуть. Он слышал, как Мария отозвалась в домофон, выслушала «рекомендации», глухо вымолвила: «Хорошо, проходите. Желтая аллейка по саду. Я в гостиной…»

Дурочкой по жизни эта дамочка не была. Он отметил с интересом, как она метнулась к зеркальному бару, выставила на стол рюмку, пухлый сосуд с отливающей позолотой жидкостью, быстро наполнила рюмку, выпила. Когда на крыльце загремели шаги, она с потерянным видом сидела в кресле и мутно смотрела перед собой. Депрессия как диагноз. Вошел невысокий дядька в простеньком пиджачишке.

– Расчудесная погодка, Мария Викторовна, здравствуйте.

Позднее пришлось признать, что посетитель не такой уж простой, и пиджачок шили вдали от отечества. Он не слышал, что произнесла Маша, но голос ее был бесцветен, лишен окраски.

– Простите, – сконструировал скорбный лик посетитель. – Я понимаю, что у вас несчастье, вам сейчас не до лишних посетителей… – и Маша снова что-то произнесла. Вошедший скорбно улыбнулся. – Спасибо, Мария Викторовна, на работе я стараюсь воздерживаться. Да и вам бы не советовал налегать на это дело – сомнительный, знаете ли, утешитель. Впрочем, не смею давать вам рекомендации…

Учтиво поклонившись, посетитель представился – полковник Баев Игорь Николаевич, заместитель начальника третьего отдела УФСБ по области, возглавляет следственную группу, занимающуюся выяснением обстоятельств гибели граждан Белоярского и Урбановича, хотел бы лично принести соболезнования Марии Викторовне и немного поговорить. Если она, конечно, не против.

Последняя фраза прозвучала как-то издевательски. Вадим активно массировал переносицу, разглядывая визитера. Основательно за сорок, невысокий, худощавый. Волосы с седоватым пушком, на висках «умные» залысины. Живые глаза с добродушным прищуром. Ясно, что не хам, не самодур (только, когда ситуация того требует). Возможно, он очень пристально разглядывал мужчину – полковнику Баеву такое внимание не понравилось. Он как-то сморщился, повертел головой, заглянул во все потаенные уголочки, одним из коих, несомненно, была щель в шкафу.

– Вы одна в доме, Мария Викторовна?

– Одна, – кивнула Маша, вновь устремляясь к сосуду (похоже, ей понравилось). – Прислугу я сегодня отпустила – завтра у них трудный день, хлопоты, приготовления… Похороны, знаете ли. В двенадцать часов Семена Борисовича привезут из морга, на два заказан катафалк…

– Понимаю, Мария Викторовна, всемерно вам сочувствую, – подполковник был безупречен в изъявлении дежурной скорби. – Постараюсь долго вас не терзать. Всего лишь несколько вопросов, если позволите.

Вадим лихорадочно прокручивал в голове варианты причины внезапного визита. Эх, убрать бы два неверных ответа… Белецкая явно не при чем. Эта дура убежала и где-то затаилась. Простое совпадение. Чем же не устроила полковника беседа Белоярской с подчиненными (хотя Белоярская ли она после замужества?), имевшая место пару часов назад, что он решил приехать лично? Следует ли искать в этом некий тайный смысл?

Он улавливал обрывки беседы. Отчасти обидно – ни разу не прозвучала его фамилия. Явный нонсенс – если чекисты всерьез взялись за дело, фамилия Гордецкого рано или поздно должна всплыть. Не всплыла еще? В каком, интересно, качестве она всплывет? Казалось, полковник задает малозначащие вопросы. С кем общался в последний месяц Семен Борисович? Не было ли в его словах и поведении предвестий грядущей трагедии? Кто из посторонних во второй половине мая появлялся в этом доме? Что думает лично Мария Викторовна о причинах трагедии? Маша отвечала срывающимся голосом, с каждым ответом ее голос делался тише. Уровень спиртного в бутылке неумолимо таял. Похоже, она не проговорилась. И не сказала ничего такого, чего Вадим бы не знал.

Завершилась эта волынка очень примитивно. Подполковник поднялся с кресла, участливо осведомился, может ли чем-то его ведомство или он лично быть полезным в организации похорон?

– Чем же, интересно? – прошептала Маша. Подполковник вежливо улыбнулся (он был сегодня в романтическом расположении духа), сказал несколько малозначащих фраз и покинул арену. Взвыл мотор. Мария тяжело поднялась, выбралась на крыльцо, потом вернулась, покрутила что-то в домофоне. Заскрипело кресло – женщина села.

– Эй, в шкафу, уснули?

Когда он подошел, она не казалась слишком пьяной, хотя «подсохло» в бутылке основательно. Но вид у нее был такой, словно за плечами осталась половина Эвереста, а вторую половину она обязана одолеть до полуночи.

– Зачем он приходил, Вадим? – подняла она глубоко запавшие глаза. – Неужели… бегство Валентины с этим как-то связано?

– Да нет, конечно, – выдохнул он. – Совпало так.

Каких нам только совпадений не подбрасывает жизнь. Откуда вспомнилось? – у берегов Уэльса 5 декабря 1664 года затонуло судно. Из сотни пассажиров уцелел один – по имени Хью Уильямс. В тот же день через сто двадцать лет на том же месте затонул еще один корабль. Спасся единственный пассажир. Звали его Хью Уильямс. И снова пятое декабря, спустя 75 лет – у тех же берегов затонула шхуна. Спасся пассажир. По имени Хью Уильямс. Типичное совпадение – ничего больше. О чем это он? Допустить «сотрудничество» суровых отпрысков Железного Феликса с анемичной «домоправительницей», конечно, соблазнительно, но не лучше ли поискать там, где потерял, а не там, где светло?

– Какую гадость вы пьете? – он отобрал у нее бутылку. Она вяло отреагировала, только пожала плечами.

– Водку, мон шер. Простую смертную водку. Правда, почему-то желтую…

Он понюхал подозрительной желтизны напиток. Цианистым калием не пахло. «Отличный повод, – подумал Вадим. – Будем считать, что у меня осталось еще три жизни». Он отхлебнул густую, отдающую перцем и тмином жидкость, прочувствовал, как алкоголь разливается по соответствующим артериям. Произвел второй глоток.

– Мало, Вадим, – прошептала женщина. – Чтобы добраться до моего уровня, вам надо повторить процедуру трижды…

Сделалось грустно. Саднящая пустота нахлынула и затопила Вадима. Он стоял посреди чужого дома, смотрел на чужую женщину, отягощенную невзгодами, проблемами текущего дня и маленькой дочерью, о наличии которой она даже не обмолвилась. Все было каким-то ненужным, тягостным, пустым. Он понятия не имел, зачем он оказался в этом особняке.

– Мне кажется, вечер перестает казаться терпимым… – пробормотала женщина, неуклюже выбираясь из кресла. – Пойдемте, Вадим, проводите меня до спальни – она же мастерская и место для невеселых раздумий…

В ее словах не было намека, просто Мария была выжата и разбита. Она качнулась, Вадим с негодующим возгласом подхватил ее за талию, помог подняться по замысловатой «эскадарии». Второй этаж представлял собой обширную мастерскую, разделенную перегородкой на две части. В одной имелась тахта, крытая шерстяным пледом, детский уголок, набитый мягкими игрушками, вторую насыщали в массовых количествах мольберты, отдаленно напоминающие чертежные кульманы с оторванными линейками, столы, заваленные бумагами, холсты по всем углам, кисти, краски, карандаши, незаконченные картины, наброски, эскизы, поворотные и передвижные лампы, украшенные салфетками, сухими цветами и предметами женского туалета. Царил беспорядок. Он окинул все это великолепие беглым взглядом, отвлекся на шум и с каким-то щемящим чувством сострадания смотрел на женщину, которая оторвалась от его руки, свернулась на тахте, подтянув колени к подбородку, засопела, едва закрыв глаза…

Он задернул шторы. Неприкаянной тенью блуждал по мастерской, невольно увлеченный и умиленный увиденным. Рисовала Мария Белоярская много и жадно. У нее действительно был талант. Изящество линий, контуров. Никакого модерна, кубизма, поп-арта, символизма. Все настоящее, сочное, пронзительное, порой даже чересчур. Лишь небольшие намеки на метафизику и сюрреализм – не без влияния Сальвадора Дали и Хоана Миро. Но далеко не везде – большинство картин и набросков отражало реальную жизнь. Выписывала свои творения Мария с завидной скрупулезностью, пустот не любила. Другое дело – незаконченность, которой грешили многие работы. Но это уже скорее влияние характера, а не манеры исполнения. Четкость и плавность контуров, свойственные Амедео Модильяни. Грустный реализм, достигающий местами такой удивительной выпуклости, что хотелось ее потрогать… На одной из картин, выполненной бледными красками, был запечатлен глубокий старец в белой бархатной рубахе. Он сидел за столом на ярко освещенной кухоньке и резал на дольки блестящее яблоко. Старик был недоволен, что его отвлекают от занятия, но недовольство не выходило за рамки ворчливого брюзжания. «Так вот вы какой были при жизни, Семен Борисович», – с удивлением подумал Вадим. Другая картинка – поменьше размером – запечатлела остроносую девчушку лет пяти, сидящую на заборе и болтающую ножками. Родная кровь, коротающая летние деньки «у семи нянек». Красивые осенние пейзажи, исполненные романтической тоской, на которых золотистая листва с облетающих берез казалась золотым дождем, а ветер, гнущий деревья и космы жухлой травы, ощущался почти физически. Сценки из городской жизни – поток транспорта, который пытается преодолеть испуганная ушастая собачонка. Не всякая такса добежит до середины проезжей части… Нищенка у входа в метро, протягивающая художнице костлявую ладошку… Странный набросок в дальнем углу, выполненный черным фломастером на серой бумаге. Это, по-видимому, была свадьба: в невесте без труда угадывалась Мария Викторовна, а жених – высокий, статный, изображенный отнюдь не карикатурно – производил впечатление популярного искусителя. Он улыбался благородной улыбочкой и был, ну, вылитый демон. Именно это, видимо, и хотела показать художница. Ей это удалось. «А ведь с таким даром воображения и убийственной чувственности она действительно могла бы в опытных руках переселиться в чужую душу», – пришла волнующая мысль.

Не выбираясь из задумчивости, он подставил к тахте треножник-табуретку, вооружился карандашом, огрызком ватмана, принялся рисовать спящую женщину. Выходило правильно, и делалось страшно. В первом классе его отдали в изобразительную студию, через месяц он оттуда сбежал, заработав вердикт: в принципе не бездарь, но делать ничего не хочет. Верхом творческих способностей в ту зеленую пору стал портрет конного махновца с выражением лица огородного пугала, выставленный в окне районного дворца пионеров, чтобы отпугивать прохожих…

Звук телефонного звонка он пресек в зародыше, надавил клавишу и отошел в угол.

– Надеюсь, разбудил, – ехидно пробурчал Никита.

– Напрасно, – ухмыльнулся Вадим. – Сижу на Приморской, в голоде, в холоде, караулю спящую фигурантку.

– У которой все на месте: и форма, и содержание… Подожди, фигурантку чего? – не понял Никита.

– Ладно, проехали. Ты что-то узнал?

– Я узнал ВСЁ, – угрюмо вымолвил приятель. – Но легче от этого никому не будет. Новость первая. Человек, о котором ты запрашивал – Анатолий Павлович Басардин, 23-го года рождения, русский, проживает с 89-го года в Германии. Федеральная земля Саксония-Ангальт, город Магдебург, Вользенштрассе, 179. Популярный композитор. Какое-то время сотрудничал с берлинским симфоническим оркестром, преподавал в консерватории, в 96-м перебрался в пригород Магдебурга, где имеет шикарный особняк, несколько машин, продолжает плодотворно трудиться. Пишет фортепианные сонаты, симфонические сюиты, монументальные оратории для хора. Считается, что музыка Басардина глубокая и страстная. А также яркая и темпераментная. Не гнушается сочинять и для массового слушателя. От заказов на мюзиклы отбою нет…

– На девятом десятке?

– Ну да, – согласился Никита. – По нашим нечеловеческим меркам этот индивид уже почти четверть века на пенсии. Сбылась заветная российская мечта: выйти на пенсию и продолжать долго-долго работать. Вот скажи, ты сможешь в неделю заработать пару килограммов денег – в свои неполные… сколько там тебе? Постой, не перебивай. Полагаю, в некотором роде ты прав. Их уже трое – глубоких старцев с богатырским здоровьем, достигших вершин в своих областях, признания, всего такого и заработавших баснословную кучу денег. Двое из них наверняка мертвы…

– А третий жив?

– Не знаю, – помялся Никита. – Вроде вчера был жив.

– Имеется сильное подозрение, что на похороны он не прибудет, – пробормотал Вадим. – И не потому, что сволочь последняя, а потому, что боится… Он один проживает в своем шикарном особняке?

– Да бог с тобой. У Анатолия Павловича семья – как у всех нормальных людей. Правда, урезанная. Жена – на десять лет моложе, по происхождению русская, внук. Детей нет, так случилась, какая-то грустная история… Это касательно Басардина. Переходим к Белецкой Валентине Викентьевне. Особе сорок два года, место жительства Шлюзы, улица Лазурная, имеет высшее медицинское образование, работала в гарнизонном госпитале, имеет звание… Но, видно, женщина с ружьем из нее не удалась, в 2000-м году ушла из медицины, окончила курсы, работала гувернанткой, с 2003-го – у Белоярского. Дважды по старой работе имела неприятности с законом – махинации с лекарствами, но серьезных последствий не было.

– Скучно, – вздохнул Вадим.

– Не скажи, – не согласился Никита. – Ордынская Галина Юрьевна – ее двоюродная сестра.

– Уже веселее, – допустил Вадим. – То есть намечается организованная преступная группа на основе родственных связей.

– Скорее, шантажируемая группа, – поправил Никита. – На чем они с сестричкой погорели, вопрос, конечно, интересный, но соображения имеются. Покойная Ордынская в девяностых годах также работала в гарнизонном госпитале. Каким-то серьезным врачом – впрочем, как и Белецкая. Была загадочная история – скончался после операции на коленке известный правдолюб из вооруженных сил, некий полковник Исхаков. Операция была простейшая и плохо совместимая с летальным исходом – вживляли в тело металлический стержень. И все же Исхакову удалось. Дело как-то замяли, списали на внезапный инфаркт, вызванный использованием препаратов, которые больному были противопоказаны; наказали хирурга, анестезиолога.

– Хорошая версия, – согласился Вадим. – Осталось найти Белецкую и убедительно попросить обо всем рассказать. Всплывут и заказчики убийства Белоярского с Урбановичем, и подробности смерти Исхакова, если они еще кому-то интересны…

– Белецкую уже нашли, – перебил Никита. – Капустин из Центрального РУВД посмотрел по моей просьбе свеженькие сводки. На Белецкую наткнулись за гаражами кооператива «Маяк» – жители ее же дома. Рядом лежала набитая вещами сумка, видно, дамочка намылилась в бега, да не успела. Проломлена височная кость – толкнули на острый скат гаража. А для пущей уверенности вспороли ножичком живот. Короче, еще одну – с парохода…

– Чего ж ты сразу не сказал! – взревел Вадим и осекся, пугливо покосился на Марию, которая заворочалась на тахте. Отвернулся, отступил в угол.

– Сообщаю по порядку, – отрезал Никита. – Первое, второе, потом третье. Если тебе не нравится моя манера изложения, поищи кого-нибудь другого. Не пропало еще желание копаться в дерьме?

– А что я сделаю, – буркнул Вадим. – Меня уже дважды пытались прикончить. Ладно, Никита, спасибо, возможно, ты и прав – это дело отдает невыразимой вонью. Может, и уеду куда-нибудь подальше – просвещать дикие племена…

Он устроился на краешек стола и несколько минут просидел неподвижно. Потом поднял голову. Странно, он не слышал как Мария проснулась. Бледная, всклокоченная, она сидела, поджав ноги, на тахте и неотрывно смотрела ему в глаза. На коленях женщины покоился сделанный им набросок.

– Удивительно, но вы почти не моргаете, – сказала она.

– Темноты боюсь, – отшутился он.

– Это вы нарисовали?

– А здесь присутствует кто-то третий?

– Вы художник?

– Ни в коем случае. Просто крепко получил по голове, и все, что тлело, разом вспыхнуло.

– Удивительно, – она недоверчиво покачала головой. – Вы точно схватываете детали, хотя и страдаете некоторой плакатностью… Впрочем, я взяла бы вас в соавторы.

Вадим смутился.

– А такое бывает? Соавторство в изобразительном искусстве… Я понимаю, люди пишут книгу, снимают фильм, конструируют танк…

– Бывает, – она кивнула. – Хотя и редко. В картине Андреа Верроккьо «Крещение Христа» на заднем плане сидят на корточках два ангелочка. Один из них принадлежит кисти юного Леонардо да Винчи – он работал в мастерской Веррокьо, был учеником у мэтра. Так и окрестили этого пацаненка – «ангел слева».

– Не думаю, что буду вам полезен, – пробормотал Вадим. – Разве что в качестве подносчика красок… Это ваш муж? – кивнул он на выведенного жирным фломастером демона.

– Не надо о противном, – она поморщилась. – Данный скетч не память, а горькое предостережение – тому, кто женится в мае. Мы с трудом доехали до ЗАГСа, – утомленное личико исказила гримаса. – Спустило сразу два колеса. А в ЗАГСе отключили электричество – и исполнять марш Мендельсона нам пришлось самим. Надувая щеки.

Вадим понятливо кивнул. Ох уж эти майские свадьбы. Он где-то читал – выходила замуж итальянская принцесса – за отпрыска итальянского же короля. Ровно тридцатого мая. Со свадьбой точно не подфартило. Дворцовый привратник перерезал себе горло. Кастелянша принцессы удавилась. Застрелился шофер. Приятель короля свалился с лошади и был таков. Распорядитель церемонии скончался от солнечного удара. Станционный рабочий попал под колеса свадебного поезда. Да и впоследствии супружеская жизнь принцессы с герцогом как-то не весело протекала…

Он лишь позднее сообразил, почему в день, предшествующий похоронам, в доме Белоярских не было наплыва «скорбящих». Все скорбящие были в этот день на девятинах Урбановича, завтра плавно переместятся на новые похороны, послезавтра – девятины супруги Урбановича, не за горами – у Белоярского. Не соскучишься. С утра стартует похмельное паломничество – городская элита, деятели искусств, все, кто вертится поблизости от подобных кормушек. Обязательно присутствие работников госбезопасности, откуда автоматически вытекает, что на похоронах и поминках ему делать нечего. В районе полуночи Вадим покинул дом на улице Приморской, деликатно намекнув хозяйке, что не хочет ее далее утомлять. Неважно, хотела ли она его ухода – он сам хотел. Может, в другой, более уместный раз… Он разбудил Бориса и еще какого-то неговорливого типа, закрывшихся в джипе, отобрал у парня бутерброд типа «сэндвич», попросил увезти в город. У круглосуточной лавочки вблизи Ромкиного дома спешился, отпустил пристыженных работничков, побрел за продуктами…

А утром, чтобы не мозолить глаза бывшему коллеге, поспешил испариться. Весь день просидел под Коммунальным мостом, наблюдая, как рыбаки в мутных заводях таскают полосатых окуней. В восемь вечера позвонил на сотовый Марии, мягко поинтересовался, разошлась ли публика.

– Вы не спрашиваете, как прошли похороны? – сухо спросила Мария.

– Простите, – стушевался Вадим. – Кощунствую, конечно, но считаю, все похороны проходят одинаково. Я скоро к вам подъеду.

– Не надо, – возразила Маша. – Я умею управлять машиной. Скоро выпровожу последних гостей – их тут безбожно развезло – поручу Зоеньке уборку и подъеду. Скажите, где мне нужно быть?

Он назвал сомнительный адрес. Четвертый переулок Пархоменко. Спрятал телефон, сжал ладонями виски: какое же безумство они затевают…

Без четверти десять он встретил в арке старого двора голубой «пежо». Вышла женщина в строгом одеянии, на голове косынка, глаза пустые, в лице ни кровинки. Он и сам в этот вечер выглядел не краше. Взял ее под руку, повел к подъезду ветхого трехэтажного дома, где на «конспиративной» квартире должно было состояться «таинство».