Текст книги "Алексей Щусев: Архитектор № 1"

Мода на Щусева

Закладка нового Покровского собора близилась: «Весной (1908 года. – А. В.) предполагалась закладка храма, – рассказывает Нестеров, – Место для обители было куплено большое, десятины в полторы, с отличным старым садом, каких еще и до сих пор в Замоскворечье достаточно. Таким образом, мы с Щусевым призваны были осуществить мечту столько же нашу, как и великой княгини… Создание Обители и храма Покрова при ней производилось на ее личные средства. Овдовев, она решила посвятить себя делам милосердия. Она, как говорили, рассталась со всеми своими драгоценностями, на них задумала создать Обитель, обеспечить ее на вечные времена. Жила она более чем скромно.

Ввиду того, что при огромном замысле и таких же тратах на этот замысел вел. княгиня не могла ассигновать особенно больших сумм на постройку храма, я должен был считаться с этим, сократив смету на роспись храма до минимума. В это время я был достаточно обеспечен и мог позволить себе это.

Смета была мною составлена очень небольшая, около 40 тысяч за шесть стенных композиций и 12 образов иконостаса, с легким орнаментом, раскинутым по стенам. В алтаре, в абсиде храма, предполагалось изобразить “Покров Богородицы”, ниже его – “Литургию Ангелов”. На пилонах по сторонам иконостаса – “Благовещение”, на северной стене – “Христос с Марфой и Марией”, на южной – “Воскресение Христово”. На большой, пятнадцатиаршинной стене трапезной или аудитории – картину “Путь ко Христу”.

В картине “Путь ко Христу” мне хотелось досказать то, что не сумел я передать в своей “Святой Руси”. Та же толпа верующих, больше простых людей – мужчин, женщин, детей – идет, ищет пути ко спасению. Слева раненый, на костылях, солдат, его я поместил, памятуя полученное мною после моей выставки письмо от одного тенгинца из Ахалциха. Солдат писал мне, что снимок со “Святой Руси” есть у них в казармах, они смотрят на него и не видят в толпе солдата, а как часто он, русский солдат, отдавал свою жизнь за веру, за эту самую “Святую Русь”. Фоном для толпы, ищущей правды, должен быть характерный русский пейзаж. Лучше весенний, когда в таком множестве народ по дорогам и весям шел, тянулся к монастырям, где искал себе помощи, разгадки своим сомнениям и где сотни лет находил их, или казалось ему, что он находил…

Иконостас я хотел написать в стиле образов новгородских. В орнамент должны были войти и березка, и елочка, и рябинка.

В росписи храма мы не были солидарны со Щусевым. Я не намерен был стилизовать всю свою роспись по образцам псковских, новгородских церквей (иконостас был исключением), о чем и заявил вел. княгине. Она не пожелала насиловать мою художественную природу, дав мне полную свободу действий. Щусев подчинился этому. Перед отъездом из Москвы Щусев и я были приглашены в Ильинское, где жила тогда вел. княгиня. Там был учрежден комитет по постройке храма, в который вошли и мы с Алексеем Викторовичем»[90]90
  Нестеров М. В. О пережитом. 1862–1917 годы: Воспоминания. М.: Молодая гвардия, 2006 // https://www.litmir.me/br/?b=204502&p=103


[Закрыть].

Вот ведь как интересно – Щусев уже сам мог диктовать свою архитекторскую волю художнику, мог, но не стал. Насколько же вырос Алексей Викторович, и нравственно, и творчески. Действительно, «насиловать художественную природу», как выразился Нестеров, никак не входило в планы Щусева, поскольку он и сам, пережив подобное давление (взять хотя бы случай с Куликовским храмом и Олсуфьевыми), прекрасно понимал, что оно может причинить лишь вред.

Если с Нестеровым у Щусева и обозначились некоторые разногласия, то лишь творческие и на время. В этой связи Сергей Дурылин отмечал: «Михаил Васильевич был прав, когда писал: “К нам, ко мне и Щусеву, московское общество, как и пресса, отнеслось, за редким исключением, очень сочувственно. Хвалили нас и славили”. Но противоположные отзывы были не совсем “редким исключением”. Одну группу – художественную – составляли те, кто упрекал Нестерова за несоответствие его живописи с архитектурой Щусева: за то, что он не вошел за архитектором в стиль Новгорода и Пскова XII–XV веков, иначе сказать, за то, что он остался Нестеровым. В другой группе были люди, которые находили, что “Путь ко Христу”, может быть, хорошая картина, но ей не место в храме, а “Христос у Марфы и Марии”, может быть, и хорош, но в католическом храме в Италии, а не на Большой Ордынке, в Замоскворечье»[91]91
  Дурылин С. Н. Нестеров в жизни и творчестве. С. 242.


[Закрыть].

Наконец 22 мая 1908 года состоялась закладка соборного храма во имя Покрова Богородицы при Марфо-Мариинской обители.

«При закладке присутствовали, кроме вел. княгини Елизаветы Федоровны, герцогиня Гессенская, наследная королевна греческая (сестра императора Вильгельма), королевич греческий Христофор. Было много приглашенных. Имена высочайших особ, митрополита и присутствующих епископов, а также мое и Щусева были выгравированы на серебряной доске, положенной при закладке фундамента… Мы со Щусевым ходили праздничными, а наши киевские мечтания о часовне были недалеки от действительности. Щусев в те дни был доволен и тем, что проекты его Почаевского собора и Московской великокняжеской церкви были замечены на Венской выставке….

Работы закипели. Щусев предполагал к осени вывести стены храма под кровлю… Работы по постройке обительского храма быстро подвигались вперед. Время до Рождества прошло быстро»[92]92
  См.: Нестеров М. В. Давние дни…


[Закрыть].

Щусев не присутствовал на строительной площадке постоянно, бывая лишь наездами и присылая из Петербурга эскизы, качество которых производило большое впечатление на его помощников: «Прежде всего, мое внимание обратило на своеобразное выполнение фасадов – они были сделаны от руки, без использования линейкой. Все линии, как говорил А. В., были нарисованы… Почти всегда эскиз. Да и все дальнейшее было органично связано с “цветом”, окраской. Вообще, декоративная и частично живописная сторона играла в творчестве А. В. немалую роль»[93]93
  РГАЛИ. Ф. 2465. Оп. 1. Ед. хр. 835. Л. 13. Нечаев А. М. Воспоминания архитектора о работе с А. В. Щусевым и В. А. Щуко. 1908–1925.


[Закрыть].

Помимо Нестерова к созданию Марфо-Мариинской обители приложили свой талант выдающиеся мастера-иконописцы братья Александр и Павел Корины, а также скульптор Сергей Конёнков. Творческое сотрудничество Щусева с ними будет долгим и продуктивным и перейдет в дружбу. Павлу Корину предстоит работать над оформлением последней работы зодчего – станции метро «Комсомольская», а Сергей Конёнков создаст барельеф с портретом Щусева на его могиле на Новодевичьем кладбище.

Когда 8 апреля 1912 года состоялось торжественное освящение Марфо-Мариинской обители, стало ясно, как отметил Нестеров, «что это создание Щусева есть лучшее, что сделано по храмовой архитектуре в новейшее время».

И в тот день, и сегодня, спустя столетие, это блестящее произведение Щусева восхищает современников, особенно Покровский собор: «Избранный архитектором масштаб архитектурных форм делает собор монументальным, как и пристало монастырскому собору, но при этом он остается сомасштабен человеку, не подавляя его своим величием на столь небольшом участке…

Очевидно, при создании храма автор перемешивал впечатления от целого ряда памятников разных эпох, создавая характерно свое, весьма далекое от простого подражания или хотя бы точного цитирования отдельных частей и деталей…

Собор построен из кирпича (стены) и современного материала – железобетона (перекрытия), любимого зодчими того времени за его пластичность и техническую способность воплощать тягучие и текучие линии и формы, характерные для модерна, – но, подобно, новгородско-псковским памятникам, отштукатурен и обмазан побелкой.

Щусев, архитектор эпохи модерна, “лепит” здание из архитектурного “теста”, иногда будто бы орудуя ножом, оставляя широкие ровные срезы или “прокалывая” в якобы случайном порядке несколько окошек в фасаде южного придела… К приметам авторского почерка Щусева можно отнести сочетание пластической массы объемов и графически прорисованных деталей, намеренную архаизацию форм, использование архитектурных форм и деталей разного времени для создания иллюзии “патины веков” и сочинения искусственной строительной истории…

В этой постройке Щусев значительно уходит от конкретных прототипов, собирая на основе многих впечатлений… нечто новое и не имеющее аналогов, как не имела аналогов и принадлежавшая великой княгине идея создания обители, насельницы которой соединяли в своем сестринском служении служение Марфы и Марии… Строительство Покровского храма ознаменовало собой расцвет в творчестве мастера и постепенно создало моду на него»[94]94
  Кейпен-Вардиц Д. В. Указ. соч. С. 156.


[Закрыть].

В утвержденном Святейшим синодом в 1914 году уставе Марфо-Мариинской Обители милосердия (таково было официальное название) говорилось: «Марфо-Мариинская Обитель милосердия имеет целью трудом сестер Обители милосердия и иными возможными способами помогать в духе православной Христовой Церкви больным и бедным и оказывать помощь и утешение страждущим и находящимся в горе и скорби», а «первой Настоятельницей Обители милосердия состоит пожизненно Учредительница Обители милосердия Ее Императорское Высочество Великая Княгиня Елизавета Федоровна». Мы же добавим – сестры обители (православные вдовы и девицы до сорока лет) называли настоятельницу не иначе как Великой матушкой.

Трудно перечислить все сделанное сестрами милосердия для людей, нуждающихся в призрении и поддержке. Помощь в Марфо-Мариинской обители милосердия оказывалась всем, кто ее просил. Устроить в больницу – пожалуйста (в обители, кстати, была и своя лечебница), а еще и бесплатные лекарства, еда, одежда, да и просто кров. В специальный ящик, установленный в обители, в иной год опускали более десяти тысяч прошений! Но кроме помощи материальной, здесь занимались духовным врачеванием и просветительством, что было не менее важным.

Как-то зимой 1917 года духовник Марфо-Мариинской обители протоиерей Митрофан Сребрянский поделился с Великой матушкой содержанием своего сна. Дескать, приснились ему и горящая церковь, и портрет ее сестры Александры Федоровны в траурной рамке, и Архангел Михаил с огненным мечом. Толкование матушки было таким: «Вы видели, батюшка, сон, а я вам расскажу его значение. В ближайшее время наступят события, от которых сильно пострадает наша Русская Церковь»[95]95
  Подвижники Марфо-Мариинской обители милосердия / Под. ред. протоиерея Александра Шергунова. М.: Хронос-Пресс, 2007. С. 113.


[Закрыть].

Пророческими оказались эти слова: пострадала не только Церковь, но и вся династия Романовых. Эмигрировать Елизавета Федоровна отказалась. В 1918 году великую княгиню арестовали, под конвоем повезли в Екатеринбург, где тогда находилась вся царская семья. А 18 июля 1918 года Великую матушку жестоко убили – живьем сбросив в шахту под Алапаевском. Смерть она приняла вместе с другими членами императорской семьи Романовых.

Итогом жизни яркой представительницы династии Романовых, великой княгини Елизаветы Федоровны могут служить следующие слова выдающегося русского философа Василия Розанова: «Учреждение прямо великое! С этими религиозными оттенками и в этой сказывающейся с первого шага широте замысла – это совершенно ново на Руси! Что-то вроде духовного братства, филантропического рыцарства, что-то наподобие католических “орденов” или “армии спасения”; но именно – только “наподобие” и, в сущности, даже без всякого “подобия”. Мы употребили эти разные, пришедшие на ум имена, чтобы охватить разнообразную суть нового учреждения, – но вполне русского, строжайше православного, типично народного. Учреждения, которого давным-давно ожидает русский народ!.. Таким образом, с чисто церковной точки зрения, с точки зрения успехов церкви в народе и обществе и, наконец, скажем полнее и смелее, спасения православия – начинание великой княгини Елизаветы Феодоровны несет такие обещания, каких поистине никто еще церкви не приносил пока»[96]96
  Розанов В. В. Великое начинание в Москве // https://ru.wikisource.org/wiki/Великое_начинание_в_Москве_(Розанов)


[Закрыть].

Лучшей памятью о благих делах Елизаветы Федоровны служит Марфо-Мариинская обитель, образ которой был создан Алексеем Щусевым. Обитель не только украсила Москву и стала символом и примером благотворительности для всей остальной России, но и утвердила новый, совершенно невиданный до селе архитектурный стиль, к которому можно отнести те же розановские слова: «Вполне русское, строжайше православное, типично народное».

Игорь Грабарь сказал: «Навеянная воспоминаниями о Пскове, эта постройка производит впечатление вдохновенного сонета, сложенного поэтом-зодчим его любимому Пскову. Она также не простое повторение или подражание, а чисто щусевское создание, выполненное с изумительным чувством такта и тончайшим вкусом»[97]97
  Цит. по: Сорокин И. В. Художник каменных дел: Страницы жизни академика А. В. Щусева. М.: Московский рабочий, 1987.


[Закрыть].

А Марфо-Мариинскую обитель Алексею Викторовичу впоследствии пришлось защищать, когда в 1941 году возникла опасность ее уничтожения. Щусев обратился в Кремль с письмами в защиту обители и других памятников русской архитектуры, что привело в итоге к созданию Института истории искусства и охраны памятников архитектуры[98]98
  Ныне Государственный институт искусствознания Министерства культуры Российской Федерации.


[Закрыть] при Отделении истории и философии АН СССР под руководством того же Грабаря.

«Работы бездна»: храм в Бари и павильон в Венеции

Щусев будто поднимался по ступеням. Все выше и выше. Марфо-Мариинская обитель стала той ступенью, оказавшись на которой, зодчий смог остановиться и оглядеться, но не по сторонам, а сверху вниз. Да, эта работа поставила его на голову выше не только сверстников, когда-то учившихся вместе с ним в Академии художеств, но и многих учителей. Рядом-то с Щусевым никого не было, многие остались позади в этом творческом соревновании и догнать его не имели сил, ни моральных, ни физических!

Даже знаменитый Федор Шехтель, влюбивший в себя завалившую его заказами сытую Москву, признал первенство Щусева, назвав обитель на Ордынке «удивительной». Уже одно это слово не щедрого на похвалы создателя Ярославского вокзала – «феномена русского модерна» – значило ох как много!

Шехтель когда-то сам ходил в подмастерьях у именитых московских зодчих, причем, не имея законченного профессионального образования (из МУЖВиЗ его отчислили за непосещаемость). Но затем довольно споро пошел в гору. В 1891 году, когда Щусев стал студентом Академии художеств, Шехтель уже вовсю проектировал, в том числе и для Москвы, став самым популярным зодчим Первопрестольной. Для кого он только не работал – сделать ему заказ считали большой честью Рябушинские, Морозовы, Кузнецовы, Солодовниковы, Лианозовы… Почти за четверть века Шехтель сумел выстроить свою, особую Москву.

И вот теперь на московском горизонте возникла мощная фигура молодого и амбициозного Щусева, с которым Шехтелю придется не раз пересечься в творческих конкурсах на проект Казанского вокзала и Мавзолея.

А работы у Щусева стало невпроворот, как напишет он в одном из писем, «работы бездна», сравнив себя при этом с маятником. И действительно, выполняя одновременно сразу несколько заказов, Алексей Викторович мотался из Москвы в Овруч, из Петербурга в Кишинев. А когда география строительства по его проектам расширилась за пределы Российской империи, ему пришлось ехать даже в Италию.

Дело в том, что великая княгиня Елизавета Федоровна, восхитившись щусевским воплощением своей обители, предложила его кандидатуру для проектирования храма и гостиницы (странноприимного дома) для Императорского Православного палестинского общества в итальянском городке Бари на адриатическом побережье. Елизавета Федоровна председательствовала в этом обществе после гибели своего супруга великого князя Сергея Александровича.

Это благотворительное и гуманитарное общество существовало с 1882 года и ставило своей целью осуществление сразу нескольких целей: содействие православному паломничеству на Святую землю, развитие востоковедения и палестиноведения, сотрудничество с ближневосточными странами.

Бари был непременным пунктом посещения паломников из России, поскольку в этом древнем городе в старинной базилике хранились (и по сей день покоятся) мощи Николая Чудотворца – одного из самых почитаемых на Руси святых во все времена. Приезжавшие в древнюю Москву иностранцы называли жителей города «николаитами» по имени иконы святителя Николая Чудотворца, занимавшей почетное место почти в каждом доме. Да и самая старая московская улица – Никольская – не случайно обрела свое название.

Для сбора средств на возведение храма в Бари в мае 1911 года образовали специальный Барградский комитет под высочайшим покровительством императора Николая II, показавшего пример благотворительности и самолично внесшего 10 тысяч рублей. Деятельность комитета направлял известный специалист в области древнерусского искусства князь Алексей Александрович Ширинский-Шихматов.

Деньги собирали по всей стране, для чего по высочайшему повелению два раза в год, в праздники Николы Вешнего и Николы Зимнего во всех российских храмах объявлялись «тарелочные» сборы на храм в Бари.

Активные работы начались в январе 1911 года после покупки участка земли для будущего храма и подворья при нем. Посланник Императорского Православного палестинского общества протоиерей Иоанн Восторгов по возвращении из Бари в Петербург провозгласил: «Да вознесется на дальнем иноверном Западе православный храм с сияющими крестами и куполами!»[99]99
  Талалай М. Русское подворье в Бари // Истина и жизнь. 2005. № 5.


[Закрыть]

В качестве авторов проекта храма рассматривалось несколько кандидатур, в частности архитектора Владимира Александровича Покровского, успевшего побывать на месте строительства и одобрить его, а также Михаила Тимофеевича Преображенского, имеющего опыт постройки церквей в Италии и других странах Европы. Однако честь постройки храма Святителя Николая Чудотворца досталась Щусеву. Предоставим же слово самому зодчему:

«Прежде чем приступить к описанию проекта постройки странноприимницы и церкви во имя свт. Николая Чудотворца в Бари, я скажу несколько слов о причинах, вызвавших мое толкование этого проекта в скромных новгородско-псковских мотивах русской архитектуры.

В настоящее время, когда мы так робеем и боимся всяких диссонансов и “соседств” в современных постройках, стараясь быть менее заметными или “идти в ногу” со стоящим рядом, построенным ранее зданием, задача строить русское в Италии, классической стране, казалась бы чем-то варварским.

Если же вглядимся в искусство самой Италии, мы увидим, что вся она полна самых причудливых конгломератов архитектуры. Каждая эпоха вкладывала свое лучшее в общую сокровищницу искусства, то стремясь к роскошному ансамблю, как в площади Св. Петра в Риме, то к конгломерату, как площадь Св. Марка в Венеции. Выбор был свободен и предоставлен артисту, художнику, строителю, который вплетал лишнее звено в общую золотую цепь.

Ту же линию творчества мы наблюдали и в нашем отечественном зодчестве и допетровской эпохи, и после нее. На Дворцовой набережной в Петербурге рядом красуются такие антиподы, как произведения Растрелли и Захарова, и они не только не спорят, но, напротив, дают живую панораму; они согласованны в масштабе, и мы любуемся их гениальным несходством в общем ансамбле.

Итак, суть не в заранее придуманных эстетических и модных рецептах, а в искусстве и вкусе, с которыми художник осуществит мысли и чувства своего времени и сочетает их в общую группу вещей прежних эпох.

Основываясь на такой базе, я принял предложение Высочайше учрежденного Барградского комитета сочинить здание и церковь в Бари в мотивах родной архитектуры, ставшей особенно близкой лицам, любящим нашу церковь, которая так чтит своего святителя Николу.

Эскизы храма во имя святителя Николая Мирликийского и Странноприимного дома в Бари. А. В. Щусев. 1913–1914 гг.

Место комитет приобрел за городом в расстоянии одного километра вдоль дороги, по которой идет трамвай; это плоский сад, покрытый старыми оливками и миндалями. Кругом частные сады с виллами постройки конца XIX века. Моря не видно. Затеять нечто высокое, памфлетное казалось здесь неподходящим, и было решено строить простое, уютное, приспособив русские формы к климату Италии, т. е. сделав веранды и балконы на восток, чтобы вечером можно было отдыхать в приятной прохладе.

Такой же метод был принят и на соседних виллах, из которых некоторые имеют плоскую крышу, оттуда вода стекает в подземную цистерну, так как в городе и его окрестностях нет водопровода, да и вряд ли скоро он будет устроен через дальние горы.

Цистерны – вещь вредная, так как вода способствует малярийным бациллам; крыша у нас использована как помещение для бараков на случай переполнения богомольцами здания, и воду мы с нее решили отвести трубами в отдельно расположенные в саду цементные цистерны; поэтому мы не задавались плоской крышей, рассчитав достаточную площадь под балконы и террасы.

Постройка состоит из церкви с подклетью и 2– и 3-этажного корпуса странноприимницы с подвалами. Сад и ограда разбиваются также по проектам; в глубине двора хозяйственные постройки – сарай, баня и прачечная. Погреба отдельные; под зданием холодный подвал.

Строительный материал – местный камень карпора, ноздреватый и принимающий влагу во время дождливого периода, а потому его придется затереть раствором пуццоланы, на котором ведется вся постройка.

Постройка сдана с подряда с единичных размеров строения. Подрядчик выбран по конкурсу, устроенному в Италии из Петербурга, откуда сметы на итальянском языке (без цен) вместе с чертежами были отправлены итальянским подрядчикам.

Церковь рассчитана на 260 человек; при ней звонница, причем звонить на ней будет разрешено.

Иконостас в церкви состоит из 5 ярусов старинных русских икон (XVI–XVII веков), окованных чеканной, золоченой старым золотом, медью.

Здание странноприимницы заключает следующие помещения: в первом (нижнем) этаже – гостиную, приемную, 3 общие палаты III класса на 26 человек и квартиры священника и смотрителя; во втором (верхнем) этаже – 3 комнаты I класса на 8 человек, 14 комнат II класса на 18 человек и общую столовую; в подвальном этаже, выходящем по главному фасаду, в южной части его – народную трапезную и несколько кладовых для вещей приезжающих паломников; в южном флигеле расположены: кухня с несколькими очагами и водогрейными кубами, умывальные, ванная, бельевая, буфетная, кладовые для провизии, помещения для повара и прислуг, а также одна большая запасная комната для больных паломников. Кроме того, под церковью, рядом с ризницей, отведено помещение для псаломщика и церковного служителя. На внутреннем дворе будут возведены отдельные здания для прачечной и сараев, а также вырыт колодец.

Все свободное место вокруг здания странноприимницы предположительно превратить в тенистый сад и перед главным фасадом разбить цветник, а на наружной западной стене храма, выходящей на улицу, а также над главным входом в странноприимницу поместить большие иконы свт. Николая Чудотворца с неугасимыми перед ними лампадами.

Работы начали производить с весны 1913 года; в настоящее время вся постройка возведена на высоту второго этажа и ведется всю зиму.

Отапливается здание печами, сделанными в Италии для кокса. Высота этих печей около полутора аршин при площади в 1 кв. аршин. Дымовые каналы закладываются одновременно с кладкой из круглых глиняных обожженных труб. В парадных комнатах и церкви печи большие, из русских изразцов.

Отопление сначала было рассчитано центральное, пароводяное; наиболее низкая температура в Бари бывает минус 2 °С, причем номера гостиницы могут быть заняты не все, но по привычке русских богомольцев должны быть все непременно отоплены, что поведет или к дорогому общему, или к частичному отоплению, или к нетопке совсем, из экономии; поэтому-то и решили поставить вышеуказанные печи, так называемые caminetti.

Хотя в Италии и принято делать каменные полы, но я, зная неудобства этих полов (холод для ног), предпочел деревянные паркетные, и только в коридорах – плиточные из твердо обожженных глиняных плиток, местного производства красного цвета, но высокого огня.

Оконные переплеты приняты ординарные из американской сосны. Все столярные работы с конкурсом получил русский подрядчик, столяр Камышов, который их там, в Бари, уже и исполняет.

Следят за работами на месте архитектор Субботин вместе с русской строительной комиссией, состоящей из консула, священника и заведующего хозяйственной частью»[100]100
  Щусев А. В. Странноприимный дом и храм во имя святителя Николая Мирликийского в городе Бари в Италии // Зодчий. 1914. № 3.


[Закрыть].

Как видим, Щусев все предусмотрел в своем проекте, даже сбор с крыш дефицитной в этих местах воды, что иллюстрирует доскональный подход автора к своему проекту, высочайшее одобрение которого было дано Николаем II 30 мая 1912 года. Общая смета строительства достигла 414 тысяч рублей.

Закладка храма и заложение в фундамент грамот на русском и итальянском языках состоялось в День перенесения мощей святителя Николая 9 мая 1913 года, но сам Щусев по причине большой занятости на других проектах, в Италию не смог приехать, приветствовав телеграммой: «Поздравляю с закладкой, желаю успеха святому делу». Телеграммы пришли и от Николая II: «Искренне благодарю, желаю успешного окончания постройки храма» и великой княгини Елизаветы Федоровны, написавшей: «Соединяюсь в молитвах с вами в этот торжественный день основания нашего храма и дома для паломников». Алексей Викторович не присутствовал и на стройке, переложив весь процесс на плечи производителя работ архитектора Всеволода Субботина. Роспись интерьеров осуществил художник Василий Шухаев (намечалось подключить к оформлению и Кузьму Петрова-Водкина). Впоследствии Щусев очень поможет Шухаеву, когда его в 1937 году репрессируют и отправят в концлагерь под Магаданом.

В целом строительство было окончено к началу 1915 года, но уже тогда стало ясно, что планам по превращению храма в российский культурный центр за границей (а это предлагал князь Ширинский-Шихматов, планировавший создать в подворье музей русской старины) не суждено сбыться. Подворье заполнили не паломники, а беженцы, волею судьбы оказавшиеся здесь из-за разразившейся 1 августа 1914 года Первой мировой войны. Война не позволила и российским художникам оперативно закончить работу по росписи храма.

Дальнейшие события, связанные с поражением Российской империи в Первой мировой войне и октябрьским переворотом, драматично сказались на судьбе этого первого и единственного зарубежного храма, спроектированного Щусевым. В итоге он оказался собственностью муниципалитета города Бари, и лишь в 2009 году был передан Русской Православной церкви.

Нечастое присутствие Щусева на строительстве храма Николая Чудотворца в Бари по-своему отразилось на образе здания. Сыграло роль и то, что храм выстроен из местного материала: «Это придает облику храма сухость и чуждую новгородским памятникам правильность и ровность, но неожиданно роднит его облик с обликом главного архитектурного памятника Бари – местной романской базилики Св. Николая, построенной в конце XI – середине XII веков, где покоятся мощи угодника», и потому «Архитектура Щусева лишилась мягкости и пластичности формы, приобретя взамен рационализм, свойственный постройкам других зодчих в неорусском стиле»[101]101
  Кейпен-Вардиц Д. В. Указ. соч. С. 92.


[Закрыть].

Вполне возможно, что романские мотивы в этой итальянской постройке нисколько не смутили Щусева, ведь в процитированной нами статье он так отвечает критикам: искусство самой Италии – смесь «причудливых конгломератов архитектуры», а приготовление из этой смеси великолепного блюда есть дело вкуса архитектора. И кто знает, быть может, аналогии с древнейшей базиликой святителя Николая, напрашивающиеся у современников, и были целью Щусева, создававшего свои проекты с учетом не только подробнейшего изучения архитектурного наследия, но и той окружающей среды, в которой будущим зданиям предстоит стоять многие века. Более ста лет прошло со времени закладки храма, и сегодня он превратился в истинный уголок России на итальянских берегах.

Был и еще один проект, осуществленный Щусевым в Италии, и причем где – в Венеции! В 1913 году Российская империя готовилась представить свое искусство на международной художественной выставке, проводившейся в Венеции. Честь создания русского павильона доверили лучшему зодчему – Алексею Щусеву. И надо отметить, с поставленной задачей он справился успешно. И коллеги, и широкая общественность, и периодическая печать не скрывали восторга:

«В Венеции на обычной международной выставке русские художники впервые разместились в собственном павильоне… Павильон этот выстроен талантливым архитектором А. В. Щусевым. Внешность этого здания очень красива. Характерные черты древнего русского зодчества, взятые Щусевым, привлекают и заинтересовывают иностранцев. Надо заметить, что русский павильон – единственный среди павильонов других стран, ярко типичный для своей Родины… Немало художников-архитекторов увлекается памятниками русского зодчества прошлого, и в этом направлении они творят много выдающегося. Тут на первом месте талантливый Щусев, архитектурные проекты которого всегда опираются на эти памятники, отличают в художнике-архитекторе глубокое проникновение в красоту старинного русского зодчества и удивительную творческую способность его создавать новые архитектурные сооружения, полные типичных черт своей Родины»[102]102
  См.: Сорокин И. В. Указ. соч.


[Закрыть].

Что и говорить, оценка высокая, но в ней нет и капли преувеличения. Щусев создал по-своему уникальное произведение, использовав даже растущие рядом деревья: «Павильон построен архитектором Щусевым в русском стиле XVII века. Сперва казалось странным перенесение такого стиля на венецианскую почву, хотя она и привыкла к пестроте. Возникало опасение, что наш павильон не будет гармонировать с пейзажем. На самом деле этого нет. Павильон уютно прячется между громадными деревьями, густая зелень которых образует для него вполне подходящий фон и рамку. Архитектурные линии просты, ясны, нет ничего лишнего, а серо-синеватая окраска стен приятна по тону. Когда после него переходишь к павильонам других наций, то разница в художественности обликов сразу бросается в глаза, ибо наш павильон – это стильная застройка, говорящая об определенной национальности…»[103]103
  Санкт-Петербургские ведомости. 1914. № 119.


[Закрыть]

Вот ведь как поворачивалась жизнь – Щусев строил в той самой Венеции, которая когда-то так восхитила его своим архитектурным многообразием, причем строил в своем самобытном стиле, встав вровень со многими великими зодчими прошлых эпох. В эти дни, находясь вдали от России, Алексей Викторович скучал по семье: «Работаю целый день на выставке, думаю, как и что у нас дома… Пиши сюда или в Бари о себе и детях и не скупись на слова», из письма супруге от апреля 1914 года. Рассказывал он и подробности: «Вчера было открытие выставки, но без нашего павильона, который откроет в среду великая княгиня. Был интересный обед…» – из письма от 25 апреля 1914 года[104]104
  Письмо хранится в ОР ГТГ.


[Закрыть]. В архиве Алексея Викторовича осталось и присланное ему приглашение на банкет в честь герцога Генуэзского, представителей правительства, национального парламента и иностранных государств. А вот и старая фотография, запечатлевшая торжественный момент открытия русского павильона. В центре ее мы видим великого князя Андрея Владимировича, великую княгиню Марию Павловну и русского посла в Италии Анатолия Крупенского.