Текст книги "Алексей Щусев: Архитектор № 1"

Повествуя об открытии «своего» павильона Щусев с гордостью писал Марии Викентьевне 30 апреля 1914 года: «Вчера было освящение павильона очень торжественно с пушечными выстрелами. Вел[икая] кн[ягиня] со мной была очень любезна…» Полон восторга от увиденного остался и итальянский король Виктор Эммануил III: «Вчера е[го] в[еличество] король изволил посетить павильон. Интересовался не менее, а скорее более архитектурою павильона, чем произведениями. Дважды спросил Ваше имя, дорогой Алексей Викторович…» – из письма комиссара Русского павильона на Венецианской выставке Ф. Г. Беренштама от 15 мая 1914 года…

Нельзя не сказать и о еще одной интересной работе Щусева, связанной опять же с великой княгиней Елизаветой Федоровной. Вскоре после начала Первой мировой войны в сентябре 1914 года она предложила основать в Москве специальное Братское кладбище, на котором можно было бы хоронить скончавшихся в московских госпиталях русских солдат и офицеров. Землю для кладбища купили в селе Всехсвятском, где оно и открылось в феврале 1915 года. Нашлись и благотворители – супруги Катковы, сыновья которых погибли на полях сражений.

На кладбище предстояло построить храм. Катковы выбрали из представленных проектов работу Щусева. Закладка храма Спаса Преображения состоялась в присутствии великой княгини в августе 1915 года. Несмотря на тяжелые условия войны, храм в основном удалось закончить и освятить в декабре 1918 года. К тому времени Братское кладбище значительно увеличилось – здесь были могилы не только российских солдат и офицеров, сестер милосердия, но и воинов Русского экспедиционного корпуса, а также военнослужащих Сербии, Англии и Франции, сражавшихся в составе русской армии. (Погост закрыли для захоронений в 1925 году, задумав превратить его в парк культуры и отдыха с клумбами и цветниками. А в 1932 году кладбище и вовсе официально ликвидировали, уничтожив надгробия. Впоследствии его часть была застроена жилыми домами.)

Храм вышел изящным и очень живописным, пятиглавым. В самом что ни на есть щусевском неорусском стиле. Особенно радовала глаз выразительная белокаменная звонница, отсылавшая к так любимой зодчим псковской архитектуре. Этот храм оказался последней церковью Щусева. Судьба его, возведенного в лихую годину, была трагичной. Каким-то чудом уцелел он в период так называемой реконструкции Москвы, проведенной отнюдь не по замыслам Щусева, мечтавшего о сохранении церквей Первопрестольной. В 1930-е годы в церкви даже помещалась скульптурная мастерская. Но после войны дошли руки и до храма Спаса Преображения, его снесли при застройке Новопесчаной улицы за год до смерти Щусева, в 1948 году. Совпадение ли это или нет – но в то время зодчий был занят проектом уже иного храма – подземного, известного нам как станция московского метро «Комсомольская».

Был и еще один проект, над которым Алексей Викторович трудился в предреволюционную пору, – отделение государственного банка в Нижнем Новгороде. В конкурсе, приуроченном к 300-летию дома Романовых, принимал участие и конкурент Щусева – Покровский, также работавший в неорусском стиле. В итоге он же и получил первую премию, а Щусеву присудили лишь четвертую. Но вряд ли это можно считать творческой неудачей, поскольку в своем проекте Щусев пытается решить весьма трудную проблему – как на основе опять же изучения архитектурного наследия, воплощенного на этот раз в московском и ярославском зодчестве семнадцатого века, создать масштабные сооружения, но не церковного, а гражданского зодчества. И он находит очень интересное решение, предложив композицию, состоящую из разных по объему и на первый взгляд отдельных построек (и башни разной высоты, и старинные палаты в стиле московского барокко), поставленных в единый, монолитный строй. Подобное сочетание позволило создать неповторимое и колоритное архитектурное сооружение.

Жаль, что организаторы конкурса не заметили этого новаторского шага Щусева, да они, скорее всего, и не поняли. А вот правление Московско-Казанской железной дороги кое-что разглядело в несостоявшейся работе Щусева, пригласив его для участия в другом конкурсе на проект нового, Казанского вокзала Москвы. Кто бы мог тогда предполагать, что проект нижегородского банка послужит предвестником огромной работы, растянувшейся на долгие годы и ставшей визитной карточкой архитектора.

Щусев и Николай Рерих

В творческой биографии Алексея Щусева были и такие проекты, которые зодчий создал по собственной инициативе и безвозмездно. В 1912 году Общество художников имени А. И. Куинджи объявило конкурс на надгробный памятник живописцу. Участие в конкурсе приняли многие известные мастера, но ни один из представленных восемнадцати проектов не был принят к исполнению. И тогда жюри остановилось на внеконкурсном проекте Щусева.

30 ноября 1914 года в Петербурге на Смоленском кладбище состоялось торжественное открытие надгробия, представлявшего собой высокий портал из серого гранита, в нише которого был установлен бронзовый бюст Куинджи работы скульптора Беклемишева. Фоном для скульптуры послужило изящное и насыщенное светом панно из смальты по рисунку Николая Рериха, напоминающее о том, что здесь покоится художник.

Разрабатывая проект памятника Куинджи, Щусев писал Рериху: «Вы будете теперь делать эскиз для памятника А. И. Куинджи. Я наметил его, но буду упрощать и урисовывать, хотя размер ниши остается тот же. Посмотрите для ритма дерево по рисунку Леонардо во дворце Сфорца…», «если же Вы захотели бы исполнить дерево, – писал Щусев позже, – то ни в коем случае не Леонардо – надо непременно русское – березу, и Вы отлично бы ее разработали – полупейзаж, полуорнамент на золотом фоне. Я-то думаю, что сделать должны непременно Вы, я же ни за что не возьмусь; если же Вы остановитесь на первом эскизе, хотя он и чересчур русский, северный для А. И., то, я думаю, его все-таки надо исполнить»[105]105
  Соколова-Покровская З. К. Неопубликованная работа А. В. Щусева // Архитектурное наследство. 1960. № 12. С. 210–211.


[Закрыть].

Современники высоко оценили эту щусевскую работу. Журнал «Зодчий» писал, что автор «сумел в этом новом своем произведении выразить характер, мощь и темперамент покойного живописца. Памятник этот останется навсегда одним из лучших образцов кладбищенской архитектуры нашего времени. Поразительной жизненности бронзовый бюст работы профессора В. А. Беклемишева и мозаичный фон ниши, исполненный по рисункам академика Н. К. Рериха мастерской В. А. Фролова – безукоризненны!»[106]106
  Соколова-Покровская З. К. Неопубликованная работа А. В. Щусева // Архитектурное наследство. 1960. № 12. С. 210–211.


[Закрыть]

Сотрудничество с Рерихом значительно обогатило проектную деятельность Щусева, наполнив ее яркими и самобытными красками. Это был незаурядный художник, творчество которого стоит особняком в общей картине русского изобразительного искусства первой половины ХХ века. «Рерих – вот высшая степень современного русского искусства… Манера его письма – могучая, здоровая, такая простая с виду и такая утончённая по существу – меняется в зависимости от изображаемых событий, но всегда раскрывает лепестки одной и той же души, мечтательной и страстной. Своим творчеством Рерих открыл непочатые области духа, которые суждено разрабатывать нашему поколению»[107]107
  Гумилёв Н. С. По поводу салона Маковского // Журнал Театра Литературно-художественного общества. 1909. № 6. С. 17.


[Закрыть], – говорил о нем Николай Гумилев.

А Игорь Грабарь признавал, что «Рерих был для всех нас загадкой… Рерих – вообще явление особенное, до того непохожее на все, что мы знаем в русском искусстве, что его фигура выделяется ослепительно ярким пятном на остальном фоне моих воспоминаний о жизни и делах художников давно канувших лет. Рерих, прежде всего, бесспорно блестяще одарен»[108]108
  Грабарь И. Э. Моя жизнь. Автомонография. – М.; Л.: Искусство, 1937. С. 170–171.


[Закрыть].

Одаренность Щусева и Рериха, в ту пору возглавившего объединение «Мир искусства», способствовала созданию памятника русского храмового зодчества – часовни Святой Анастасии во Пскове, выстроенной в 1911 году у Ольгинского моста. Когда-то на этом месте уже была построена часовня – в 1710 году, деревянная, затем возведенная в камне. Была и простояла она два века, пока в здешних местах не началось строительство моста через реку Великую. Мост из-за высокой земляной насыпи оказался практически над часовней, создав угрозу ее существования и вызвав необходимость возведения специальной подпорной стены. Кроме того, старинному храму, очевидно, потребовался бы чуть ли не ежегодный ремонт. И тогда после всех расчетов выяснилось, что дешевле соорудить новую часовню, с чем местные власти и обратились непосредственно к Щусеву.

Алексей Викторович согласился, запросив не такую уж большую сумму. Он не раз приезжал в любимый Псков на место будущей стройки. Закладка новой часовни состоялась в августе 1911 года. Внешне она – и объем храма, и декоративное оформление – вполне соответствовала своему древнему «псковскому» окружению и ожиданиям заказчиков. Впрочем, вряд ли могло быть по-другому.

В 1912 году часовня Святой Анастасии была полностью отстроена (из местного известняка), но когда Щусев обратился к Рериху с предложением о сотрудничестве? Вероятно, еще до окончания строительства. Ибо в Отделе рукописей ГТГ хранится его письмо Грабарю от 1 августа 1911 года, в котором находим такую фразу: «Часовню [Св. Анастасии в Пскове] украсить подумаю с Чириковым, хотя на богомазов надо ухлопывать время, за которое я как архитектор ничего не получу, ради искусства только…» Упомянутый Григорий Осипович Чириков – это один из видных русских иконописцев и реставратор. С Щусевым они не раз сотрудничали.

Чириков и призван был расписать часовню по эскизам Рериха – три стены и свод (на четвертой южной стене располагался алтарь). Николай Константинович изобразил на своих эскизах в том числе Нерукотворного Спаса с ангелами (для северной стены), а по бокам от входа в часовню – коленопреклоненных святых князей и небесных покровителей Пскова Всеволода-Гавриила и Довмонта-Тимофея. Что же касается эскиза потолка, то его Рерих исполнил на близкую ему тему христианского космоса, изобразив небосвод, Луну, Солнце и звезды. Центром композиции стало символическое изображение Святого Духа в виде голубя, окруженного серафимами и херувимами. Освятили часовню в 1913 году.

Дальнейшая судьба этого интереснейшего памятника оказалась весьма драматичной. После закрытия часовни в 1924 году чего в ней только не было – касса кинотеатра, киоск, даже керосин продавали. Закоптили и фрески по эскизам Рериха. Свой вклад в разрушение внесла и Великая Отечественная война. Но, видно, прочность в свое детище Щусев вложил большую. В полуразрушенном виде храм простоял до конца 1960-х годов, когда его собрались снести. Лишь благодаря найденным доказательствам – установленному авторству Щусева и Рериха – удалось присвоить часовне охранный статус. Ее распилили на две части и таким образом перенесли на берег реки Великой (не без последствий!). На новом месте началась реставрация и восстановление барабана и церковной главы с православным крестом, расчистка росписи. Сегодня часовня Святой Анастасии – объект культурного наследия федерального значения – вновь остро нуждается в реставрации.

А эскизы Николая Рериха хранятся в Русском музее. Сам же Николай Константинович был об Алексее Викторовиче высочайшего мнения, не стесняясь восхищаться его «истинно монументальным дарованием», будучи убежденным, что оно «со временем причислится к сокровищам Руси».

Щусев и Наталия Гончарова

Обретенная Щусевым глубина познаний в области истории мирового искусства позволила ему максимально широко и демократично применять в своих проектах самые разные творческие новации. Зодчий не боялся приглашать к участию в своих проектах мастеров, исповедующих диаметрально противоположные художественные принципы. С одной стороны – Нестеров, Корин, Конёнков, с другой – Добужинский, Петров-Водкин, Шухаев. Одной из малоизвестных страниц творчества Щусева является его сотрудничество с Наталией Гончаровой, ведущим русским художником-авангардистом первой половины XX века.

Что могло привлечь Щусева в картинах Гончаровой? Она искала вдохновение в творчестве народных мастеров, а лубок был живоносным источником ее новаторских поисков. Увлечение примитивизмом позволило художнице создать свой, особый язык, характеризующийся ясностью и простотой изложения. Пережив испытание различными течениями (кубизмом и футуризмом), Гончарова осталась поклонницей неповторимого стиля – так называемого лучизма или декоративного абстракционизма. Яркость, красочность, сочность, выразительность – вот явные признаки самобытного творчества Наталии Гончаровой, роднящие ее с работами Щусева.

В своем стремлении опираться на народное творчество, особенно при разработке проектов в различных национальных стилях, Щусев увидел в Гончаровой единомышленницу. И когда в 1912 году он получил заказ от своей знакомой Е. И. Апостолопуло на постройку храма в молдавском селе Кугурешты, то недолго думая пригласил для его росписи Наталию Гончарову.

Храм Святой Троицы не похож на все другие церковные постройки Щусева, прежде всего, потому, что зодчий опирался не на неорусский стиль, а на сохранившиеся образцы древней бессарабской архитектуры. Как и у запомнившихся ему с детства храмов Кишинева, одноглавая церковь Святой Троицы в Кугурештах «покрыта “опрокинутым колокольчиком” – формой, столь распространенной в архитектуре церквей Молдавии. Местный “рваный” камень, кирпич и черепица составляют оригинальное фактурное и цветное богатство архитектуры храма. Своеобразие форм карнизных профилей, параболическая арка в первом ярусе колокольни, стрельчатая аркада притвора, двойная аркатура главы – все вместе придает церкви характерный местный колорит. Декоративная резьба иконостаса церкви, выполненная по рисункам Щусева, содержит мотивы, характерные для молдавской растительности. Зодчий и здесь остался верным себе, считая непременным своим долгом следовать местным традициям и художественным взглядам»[109]109
  Афанасьев К. Н. Указ. соч. С. 28.


[Закрыть].

По задумке Щусева, росписи Гончаровой должны были украсить фасад храма. Основной темой фресок служили изображения Святой Троицы, святых Иоанна Предтечи, Ильи Пророка, Марии Магдалины и других, в общей сложности 24 образа. Очевидно, в 1913–1914 годах Гончарова и получила заказ, который рассчитывала выполнить за восемь месяцев, включая пять месяцев на роспись, оценив свою работу в четыре с половиной тысячи рублей[110]110
  См.: Колузаков С. Церковь Святой Троицы в Кугурештах // Третьяковская галерея. 2014. № 1.


[Закрыть].

Позднее по объективным причинам Щусев несколько видоизменил проект храма, увеличилось и число образов, до 38. В исполнении Гончаровой они должны были образовывать единый ряд, охватывающий храм и колокольню ярким синим поясом, служащим фоном для изображений.

Строительные работы начались в 1914 году, на месте ими руководил В. Я. Дмитраченков, из писем которого Щусеву следует, что даже начавшаяся Первая мировая война если и прервала осуществление проекта, то ненадолго. А вот с росписями возникла заминка. Гончарову увлекла работа над оформлением оперы «Золотой петушок» для «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже. Французская публика с восторгом приняла лубочный стиль русской художницы. Знал Щусев кого приглашать, пусть и в бессарабскую глубинку. А Дягилев, со своей стороны, уговорил Гончарову оформить еще ряд спектаклей, о чем она и сообщала Щусеву 24 сентября 1915 года из Швейцарии:

«Многоуважаемый Алексей Викторович!

По ходу моей здешней работы я собираюсь вернуться в Москву в конце ноября, так как кроме заказанного мне раньше балета Дягилев добавил на месте еще один, и мне приходится работать над двумя вещами. Если бы оказалось, что к этому времени не будет возможности вернуться ни северным, ни южным путем, то выполню эскизы для росписи Вашей церкви здесь и, как мы сговорились, с ранней весны примусь за роспись. Если бы мне пришлось здесь задержаться позднее ноября, то желательно бы было, если Вас это особенно не затруднит, получить полный список святых, так как при моем свидании в гостинице с заказчиками были сделаны добавления, причем имена святых мне названы не были.

Очень прошу имена святых снабдить прозвищами и там, где прозвищ нет, числами празднования, так как одним и тем же именем обозначаются разные святые.

В том случае, если я в ноябре не вернусь, я буду Вам телеграфировать. Зиму будущего года (916-го) мне придется провести за границей в Италии, так как к этому времени возвращается Дягилев со своим балетом из поездки в Америку и придется вместе осуществлять те балеты, над которыми я сейчас работаю.

Здесь я узнала от Дягилева и через русское посольство, что в Бари строится церковь в честь чудотворца Николая. Церковь строится, как я слышала, по Вашему проекту. В разговорах о предполагаемой росписи упоминают Ферапонтов монастырь. Художника для этой росписи у них еще нет. Если Вы со своей стороны никого не имеете в виду, то эта работа меня очень интересует, и я бы с удовольствием занялась ее оформлением, если Вы мне ее поручите. Церковь еще не окончена, в ней еще не выведен купол. Во время моего пребывания в России я бы могла Вам представить эскизы и тотчас по окончании дягилевского дела, что приблизительно совпадет с окончанием постройки церкви, заняться ею.

Желаю Вам всего лучшего.

Н. Гончарова»[111]111
  Цит. по: Колузаков С. Церковь Святой Троицы в Кугурештах // Третьяковская галерея. 2014. № 1.


[Закрыть].

Из этого письма мы узнаем и о желании Гончаровой расписывать храм в Бари, для чего Щусев, как мы убедились, уже успел пригласить других художников. Хотя и роспись Гончаровой была бы не менее выразительна, но вот насколько она соответствовала представлениям Щусева о том, как должен выглядеть русский храм в Италии, это еще вопрос. Ибо церковь в бессарабском селе не несла того представительского смысла, коим зодчий наделил храм в Бари.

Однако война не дала возможности Гончаровой расписать не только итальянский храм Щусева, но и церковь в Кугурештах. В Россию она больше не вернулась, на что так рассчитывала в письме Щусеву. Алексей Викторович, правда, успел одобрить ее первые эскизы, разбросанные ныне по музеям Одессы и Серпухова.

А сам храм надолго остался за границей, пока эта часть Румынии не была присоединена к СССР. И сегодня его стены украшает следующая памятная доска:

«Строительство этой святой церкви, посвященной Святой Троице в селении Кугурешты Сорокинского уезда, с колокольней началось в 1913 году на средства добродетельных христиан Евгении Богдан и Александры Поммер, урожденной Богдан, и завершено в 1930 году во время правления Кароля II Румынского архитектором А. Щусевым, инженером В. Дмитраченковым и художником и скульптором А. Знаменским».

Местные жители и доныне гордятся своей главной достопримечательностью, водят в храм Святой Троицы экскурсии, тем более что под его сенью всегда очень уютно – жарким летом прохладно, а зимой тепло. Такую интересную систему отопления и естественной вентиляции воздуха придумал Щусев сто лет назад. Внутри храмовых стен он предусмотрел специальные воздуховоды, по которым в жару поступает прохладный воздух из подвала. А когда наступают холода, то климат в храме поддерживается уже горячим воздухом, поднимающимся опять же из отапливаемого подвала. И самое главное, что все до сих пор работает!

Казанский вокзал – «Хованщина» в архитектуре

«Трудны были мои первые шаги в русской гражданской архитектуре, в которой приходилось еще искать пути, часто смешивая детали разных эпох и используя древнюю и русскую и отчасти восточную архитектуру, чтобы создать в архитектуре произведение подобно опере Мусоргского “Хованщина”», – писал Щусев в автобиографии.

В 1862 году на Каланчевском поле[112]112
  Теперь это – Комсомольская площадь, в обиходе – площадь трех вокзалов. Правда, на Каланчевской площади не три вокзала – Николаевский, Ярославский, Казанский, а четыре. О четвертом знают немногие – это так называемый Царский павильон, построенный в 1896 году, вскоре после открытия царской ветки, по которой императорские поезда передавали с Николаевской дороги на Смоленский (Белорусский) вокзал, ближайший к Петровскому дворцу.


[Закрыть] появился невзрачный деревянный домик, из окон которого можно было наблюдать, как пассажиры прибывших в Москву по Рязанской железной дороге поездов с трудом выбираются из вагонов. Это было первое здание Казанского вокзала. Тогда он еще звался Рязанским, поскольку открыт был после начала движения на участке Москва – Рязань. Сдали в эксплуатацию вокзал с недоделками, да и сама железная дорога была мало приспособлена под пассажирское движение: «Пока в устройстве дороги еще много несовершенств, ни на одной станции вокзалы еще не отстроены», в «большинстве платформы не готовы и из вагонов пассажирам приходится выпрыгивать, снимать с лестниц, а дам выносить на руках»[113]113
  Васькин А. А. Чемодан – вокзал – Москва: Чего мы не знаем о московских вокзалах. М.: Спутник+, 2010. С. 98.


[Закрыть] – жаловались приезжающие и встречающие.

Вскоре, в 1864 году, был построен каменный павильон вокзала (автор проекта – архитектор Матвей Юрьевич Левестам). Небольшое здание Рязанского вокзала имело общую кровлю с дебаркадерным покрытием над путями и платформами. Над входом поднималась башенка с часами. Вокзал был тесен, неудобен и – с архитектурной точки зрения – совсем не выразителен.

Первое каменное здание вокзала просуществовало около полувека, при этом оно многократно достраивалось, изменялась внутренняя планировка помещений. В связи с открытием в 1893 году Московско-Казанской железной дороги поток пассажиров резко вырос, что и вызвало необходимость строительства уже нового, третьего по счету здания вокзала, о чем в 1910 году публично объявило правление Акционерного общества Московско-Казанской железной дороги.

Дорогой этой владел Николай Карлович фон Мекк, председатель правления общества. Он-то и был главным заказчиком, вкусы которого играли первостепенную роль в выборе победителя закрытого конкурса «Ворота на Восток», для участия в котором пригласили того же Федора Осиповича Шехтеля, а также малоизвестного Евгения Николаевича Фелейзена. Такой весьма скромный состав участников уже на первый взгляд вызывает вопросы, неужели в Российской империи было мало зодчих, проекты которых могли быть достойны внимания одного из богатейших людей страны?

Но Николай Карлович фон Мекк имел такое право – самому устраивать конкурс и выбирать победителя. Будучи человеком по-своему уникальным, юристом по образованию он детально освоил железнодорожное дело. Мог работать и стрелочником, и машинистом, и путейцем, правда, такой необходимости у него не было, поскольку отец его Карл Федорович, потомок обрусевших немецких баронов, крупнейший капиталист и один из создателей системы путей сообщения России, оставил после своей смерти в 1876 году приличное состояние четверым сыновьям и супруге – Надежде Филаретовне фон Мекк.

Надежда Филаретовна использовала наследство в том числе и для поддержки Петра Ильича Чайковского, с которым ее связывали дружеские отношения. А на племяннице великого русского композитора был женат сам заказчик проекта вокзала – Николай Карлович фон Мекк, известный также как покровитель и почитатель Михаила Александровича Врубеля и других русских художников.

Влияние Николая Карловича, во много раз увеличившего протяженность унаследованных от отца железных дорог, опутавшего ими всю империю, было посильнее чем у иных царских министров. У него была своя империя, в которой он стал королем. Порой его называли теневым министром экономики. Ведь чем являются железные дороги для такой огромной страны, как Россия? Это кровеносные артерии, по которым непрерывно идет снабжение всеми необходимыми для предприятий ресурсами, перевоз огромного объема произведенной продукции.

Он далеко смотрел, видел большие перспективы дальнейшего развития железных дорог вглубь России, на Восток. А потому новый вокзал призван был по его замыслу олицетворять неразрывную связь Европы с Азией, подчеркивать весь длинный путь, от его начала – из древнейшей Первопрестольной – до конца, который был еще не виден и должен был быть обозначен в облике вокзала сочетанием самых различных стилей, символизирующих переплетение культур и эпох многовековой истории России.

Николаю фон Мекку было на что строить Казанский вокзал для своей дороги, приносившей достаточно большую прибыль. В 1911 году чистый доход от ее эксплуатации составил свыше трех миллионов рублей – примерно такую же сумму владелец дороги и выделил на строительство нового вокзала.

Но фон Мекк был богат не только деньгами, но и внутренней культурой, привитой матерью, а потому его выбор Щусева в качестве победителя конкурса выглядит весьма удачным и с высоты сегодняшних лет. К этому выбору была косвенно причастна и великая княгиня Елизавета Федоровна, благотворительными учреждениями которой заведовал племянник Николая Карловича, Владимир Владимирович, тоже фон Мекк, и тоже меценат и коллекционер.

Но были и другие ходатаи: так, Михаил Васильевич Нестеров признавался, что это он назвал фон Мекку фамилию Щусева: «Московско-Казанская железная дорога решила построить новый, многомиллионный вокзал. Стоявшие тогда во главе акционеров дороги фон Мекки, по моей рекомендации, остановили свой выбор на входившем в известность Щусеве. Он должен был сделать предварительный проект, представить его фон Меккам, а по утверждении назначался конкурс, на котором обеспечивалось первенство за Щусевым. Он же должен был быть и строителем вокзала. Таким образом, Алексею Викторовичу предоставлялась возможность не только создать себе крупное имя, но и обеспечить себя материально»[114]114
  См.: Нестеров М. В. О пережитом…


[Закрыть].

А уже в осенние дни 1911 года Нестеров напишет:

«Здесь, в Москве, понемногу все оживает, начинают копошиться с выставками… Из больших художественных новостей самая любопытная – это на днях утвержденный к постройке вокзал Московско-Казанской ж. д. Щусева. Постройка громадная, целая площадь – стоимостью в 2 000 000 р. Проект сделан на конкурс с Шехтелем и каким-то еще немцем, которых Щусев «раскатал» основательно. Постройка будет украшением Москвы и могла бы быть не помехой и в Кремле Московском. Стиля русского, смешанного; вошли и старые соловецкие башни, и стиль Петра I, и Сумбекина башня[115]115
  Башня Сююмбике (устар. Сумбекина башня) – дозорно-сторожевая постройка второй половины XVI века. Архитектурный символ Казани. Входит в число «падающих» сооружений мира.


[Закрыть] в Казани, все это очень талантливо, остроумно переработано, вложено много красоты, чудесно применены мозаики – плоскости по белой Сумбекиной башне, забранные мозаикой малахитового цвета с золотым орнаментом вокруг громадных старинных курантов. Черепица, камень белый и вообще тон всей массы предпочтительно белоснежный. Москва “декадентская” и Москва современных “ампирчиков” очень освежится, получив такое вдохновенное сооружение, и оно будет прекрасным дополнением типа гражданской архитектуры к нашей церковке на Ордынке. Готов вокзал должен быть через три года. Теперь у Щусева, кроме Ордынки, два громадных заказа – Странноприимный дом (с церковью) в Италии (Бари) и новый вокзал в Москве, затем ряд меньших работ (церковь Харитоненко, кн. Щербатову – Школьный городок и т. д.), в общем миллиона на три, если не больше. И все это с “моей легкой руки”. Хотелось бы, чтобы он с годами перестал быть легкомысленным и самонадеянным, что часто ему вредит и делает его довольно несносным. Работы на Ордынке двигаются, пишу последнюю стену, – а потом все проходить придется, просматривать. Время наступает самое приятное, работается легко, весело…»[116]116
  Письмо М. В. Нестерова А. А. Турыгину // http://nesterov-art.ru/letters111.php


[Закрыть]

По-дружески пожурив Щусева за его самоуверенность (что есть, то есть!), тем не менее Нестеров дал его работе высокую оценку: «Постройка будет украшением Москвы и могла бы быть не помехой и в Кремле Московском»! Что и говорить, услышать от признанного мастера такое, дорогого стоит.

Работа над проектом вокзала обещала немало творческих открытий и новаторских решений. Ведь главного заказчика обуревали благородные помыслы превращения Московско-Казанской железной дороги в лучшую дорогу России, внешний облик которой должен быть оригинальным и своеобразным. И Казанский вокзал, и встречавшие пассажиров менее масштабные остановочные павильоны и станции, через которые проходила дорога, своим внешним видом призваны были создавать ощущение необъятности территории, по которой протянулась железнодорожная магистраль.

29 октября 1911 года Щусев был утвержден главным архитектором строительства Казанского вокзала. Строительство же планировалось закончить к 1 ноября 1916 года. Да и сам Алексей Викторович, судя по его словам, не рассчитывал на то, что процесс возведения нового вокзала на Каланчевке затянется, отмерив на это максимум три года. А чтобы постоянно присутствовать на стройке вокзала, он переехал в Москву, поселившись вместе с семейством в Гагаринском переулке в доме номер 25, где расположилась и его мастерская.

Дом этот был старинным, связанным с памятью о декабристах. Здесь, в частности, жил член Северного и Южного обществ декабристов Петр Свистунов. У Свистунова, прожившего 85 лет, часто бывал Лев Толстой, интересовавшийся его воспоминаниями о долгих годах каторги. Захаживал на музыкальные вечера в Гагаринский переулок и Петр Чайковский.

При Щусеве этот иссякший было поток выдающихся деятелей русской культуры вновь обрел полную силу. Кого в его особняке только не было. Внук Алексея Викторовича и его тезка, Алексей Михайлович Щусев, унаследовавший от деда талант зодчего, вспоминал, как приходили в Гагаринский переулок Нестеров, Корин, Рерих и многие другие.

Запомнилась ему и «угловая комната в этом доме, что когда-то была домашней мастерской деда. Там он зимней ночью 1924 года набросал первые эскизы мавзолея. Рождение мавзолея происходило в результате изучения не только русского, но, в первую очередь, мирового опыта строительства сооружений такого рода. К работе Щусев отнесся крайне ответственно. Первый проект родился за одну ночь. Потом пришло выверенное, точное решение – определились необходимые пропорции и масштабы. На Красной площади был создан фанерный макет в натуральную величину»[117]117
  Щусев А. М. «Это – варвары»: [Интервью] // Завтра. 1997. № 28.


[Закрыть].

Удивительной атмосферой были наполнены стены особняка, который обживала большая семья архитектора. Атмосфера для Щусева играла огромную роль. И мастерская нужна была соответствующая, большая, поскольку для работы над проектом требовалось немало помощников, причем талантливых. В мастерской трудились Никифор Яковлевич Тамонькин, Андрей Васильевич Снигарев, Илья Александрович Голосов, Виктор Дмитриевич Кокорин и многие другие, часть которых стала впоследствии известными зодчими благодаря пройденной ими щусевской школе.

За чаем в Гагаринском переулке обсуждались и творческие, и технические вопросы. «Чай пил у Щусева, – записал в 1916 году Александр Бенуа в дневнике. – Смотрели Жени Лансере и Зины Серебряковой эскизы. Последние мне нравятся. А вот от Жени нет. Зина поражает своим знанием и мастерством, но Женя – форменная академия. Ну, да ничего с ним не поделаешь. Все человеку дано, да вот не приложен ум, а отсюда – вся беда: отсюда человек дал собой завладеть и буржуазным интересам в жизни, и академическим трафаретам в искусстве. Возвращались пешком с Жолтовским, и еще полчаса он держал меня на морозе перед моими воротами, развивая свои мысли о классике»[118]118
  Дневники и воспоминания: 1916: Александр Бенуа: 21 февраля (8 февраля) // https://prozhito.org


[Закрыть].

Эскиз фасада башни с часами Казанского вокзала в Москве. А. В. Щусев. 1916 г.

Хотя чай Щусев пил не только дома. В Отделе рукописей ГТГ хранится интереснейший документ эпохи – официальное приглашение Алексею Викторовичу к президенту Императорской Академии художеств – великой княгине Марии Павловне на чаепитие: «Августейший Президент Императорской Академии Художеств и Почетный Председатель 4-го Съезда Русских Зодчих, Ея Императорское Высочество Великая Княгиня Мария Павловна приглашает Вас на дневной чай – 6-го Января 1911 года, в 6 часов дня – во Дворец Ея Высочества в С.-Петербурге. Форма одежды – вице-мундир или фрак». Приглашение отпечатано типографским способом, что свидетельствует о том, что не оному лишь Щусеву оно поступило. С другой стороны, число достойных чаепития с великой княгиней зодчих было не так велико – это можно расценивать как особую честь и признание уже имеющихся заслуг Алексея Викторовича. Проставленный на конверте адрес – Гагаринский переулок, дом 25 – позволяет нам сделать вывод о том, что в Москве Щусев поселился не позже конца 1910 года, когда ему и пришло это приглашение.