Текст книги "Жизнь рядом с нами"

Хозяин тайги

Медведь своей тайги никому не отдаст.

В. В. Путин

Хребтовая – Усть-Илимск… Страна прокладывала железнодорожную трассу, осваивая несметные богатства Сибирского края. Вырубка лесов, возведение мостов и насыпей, укладка стреловидных стальных полос ломали устоявшийся северный ландшафт. Стальная магистраль разрезала надвое вечнозеленый таежный край, нарушая покой лесных обитателей…

Закончился рабочий день строительного отряда. Строители подались в сторону лагеря, только экскаваторщик Матвей задержался на своей землеройной машине. Он предупредил бригадира, что пойдет окольным путем, по тайге, а по пути попытается подстрелить зайца или рябчиков к общему столу. На том и расстались. Но в лагере Матвей не появился. Наутро его обнаружили в ковше экскаватора, ставшем потерявшемуся строителю ночным пристанищем. Заикаясь, чего раньше за ним не наблюдалось, Матвей поведал бригаде о своих злоключениях.

…Оставшись в одиночестве, экскаваторщик уже готов был выйти на охотничью тропу, как вдруг, к своему ужасу, едва не столкнулся с медведем, вышедшим навстречу из-за груды валежника. Бросив ружье, заряженное на рябчиков, Матвей кинулся искать спасение в землеройном агрегате. Беглец вскарабкался на гусеницу, грозный преследователь – за ним. Матвей нырнул в кабину, надеясь отсидеться в ней до снятия осады, но разъяренный зверь уже ломился в закрытое рабочее место экскаваторщика. Куда бежать от хозяина тайги, готового вырвать с корнем дверь кабины?

Медведь, старожил здешних угодий, в которых он безраздельно хозяйничал долгие годы, взъярился на экскаваторщика не с бухты-барахты. Ему глубоко претили скопления суетящихся людишек, громыхание и скрежет передвигающихся механизмов и вся эта оголтелая кутерьма. Взбудораженный строительной шумихой хозяин тайги тем вечером вышел к месту учиненного кавардака, где наткнулся на одинокого вандала от нагрянувшей цивилизации. На него и обрушил свой справедливый гнев стойкий защитник таежной девственности.

Когда рычавший от негодования таежный мститель, сбросив на землю скособоченную дверцу, ворвался в кабину, насмерть перепуганный экскаваторщик полз по стреле к спасительному ковшу. Стрела раскачивалась, приводимая в движение ворочавшимся в кабине медведем, который в неукротимой ярости скручивал в узлы путавшиеся под ногами рычаги управления. «Только бы он не полез в ковш!» – молил Бога Матвей, устроившись в металлическом убежище. Но зверь посчитал ниже собственного достоинства ползать по узкой железной фиговине. Охотнику пришлось коротать ночь в экскаваторном черпаке до прихода товарищей.

Хозяин тайги, вставший на защиту родной среды обитания, не уберег ее от разорения двуногими обладателями высшего разума. Вооруженные мощнейшими разрушительными силами, они с каждым годом наращивали наступление на благодатные таежные массивы, предавая уничтожению вековечные флору и фауну. В тайге появился новый хозяин, разорительный и беспощадный…

Три медведя

Наш мир – это театральный занавес,

за которым скрыты величайшие тайны.

Р. М. Рильке

Вовсе с ума посходили эти человеки со своими огнями. Ладно бы обходились кострами, после которых на обгорелой земле и лапы можно обжечь, так затеяли пожарища запускать на всю тайгу. И краю нет тем страшным всполохам, и жизни нет…

Жуткий огонь полыхал со всех сторон, и едким дымом затянуло округу. Обезумевшее зверье в отчаянных попытках вырваться из огненных ловушек разбегалось по сторонам куда глаза глядят, лишь бы унести ноги из адского пекла. Порывы ветра с шумом, сухим и резким треском, а то и с каким-то жутким завыванием гнали огонь по макушкам деревьев, а из-под него пытались вырваться лесные обитатели.

Верховой пожар! Зайцы неслись следом за лисицами, не опасаясь нападения извечных преследователей, кабаны и олени – бок о бок с волчьими стаями. Их гнала надежда спастись, выжить, не оказаться спаленными заживо. Вот летит откуда-то сверху белочка, ее горящий хвост яркой кометой обозначает траекторию последнего полета, а на поляне в мученических страданиях огненным мячиком прыгает бурундучок. Пожары не унимались с ранней весны до осени, разгоняя уцелевших зверей по горам, по долам и по берегу Малого моря, раскинувшего холодные воды от материковой черты до самого Ольхон-острова.

Они встретились впервые с той поры, как был зачат их детеныш. Тогда, прошлогодней осенью, ничто не предвещало беды; прибайкальская тайга была богата и безопасна. Хозяин тайги, изгнанный из привычных мест проживания, стоял на берегу, устремив взгляд вдаль, за широкую водную преграду, куда манили не тронутые огнем чистые хвойные леса. Здесь, на узкой полоске жизни впритык к воде, он был уже не хозяин, а просто дикий зверь, оказавшийся в опасности наравне с другими лесными погорельцами.

Медведица сразу признала отца своего подрастающего медвежонка. Он все такой же большой и сильный, на толстых и мощных лапах, но что предпримет беженец в этой отчаянной обстановке? Плохо, что медвежьи семьи не складываются и заботы о потомстве взваливаются на одну мать. Вот и сейчас медведь ей не чужой, но и не свой. А беженец прикидывал, хватит ли сил преодолеть по воде расстояние от берега до берега, до той далекой земли, где деревья сливались в единый голубой массив. Его опасения можно было понять: самая малая ширина пролива составляла около четырех-пяти километров, а в относительном безлюдье – все десять!

И все-таки он поплыл. Другого варианта не оставалось. Поплыл от ужасного удушливого смрада, от обгорелых лесов, где гибнет все живое. Он плыл к нетронутой тайге, которую знал всю прежнюю безмятежную жизнь и которую у него отняли поджигатели, не ведающие, что творят. За ним поплыла медведица со своим неразлучным медвежонком. Плыли долго, отмеряя в студеной воде метр за метром, километр за километром. Медвежонок не поспевал за матерью, а вскоре вовсе выбился из сил. Тогда медведица подставила малышу шею, и он взгромоздился на пловчиху, голова к голове, продолжив наездником нелегкую переправу.

На новой земле переселенцев ждало разочарование. Выбравшись на берег, бродяги по привычке направились вглубь леса, но вместо желанного таежного пристанища снова вышли к большой воде! Они оказались на клочке земли посреди моря! Остров в добрую сотню километров длиной, большей частью безлесный, был тесен для хозяев тайги. Зверья в лесах нет, ягодных угодий и рек, богатых рыбой, – тоже, вот и оставалось горемыкам промышлять на окраинах селений да рыться на помойках в поисках пищи, уподобляясь жалким бомжам.

Жители Ольхона переполошились. Одни стали замечать на песчаных почвах отчетливые медвежьи следы, у других пропадала домашняя скотина, а некоторые жители едва не сталкивались с мохнатыми бурыми путешественниками лицом к звериной морде. Медведи на острове! В кои веки было такое?! Откуда они взялись? И что делать с непрошеными гостями? Медвежья группировка представляла реальную угрозу населению, домашним животным и туристам, съезжавшимся в байкальскую туристическую Мекку со всех концов света. Отстрел зверей здесь был запрещен, как и на всей территории Байкальского национального парка. Оставалось одно – отловить косолапых путников и вывезти их на материк.

Медведь шел на запах рыбы. Остановился перед поляной, на которой стояла большая железная клеть. Нюхач понял, что рыба в ней. Не обнаружив ничего подозрительного вокруг, медведь, подгоняемый голодом, поддался на уловку. Он вошел в металлическое сооружение, и дверь за ним шумно захлопнулась. Властелин бескрайних просторов, не знавший преград в дальних таежных походах, сидел зажатый в тесной клетушке! Какая незадача! Пленнику оставалось доесть рыбу и ждать дальнейшей неясной участи.

Той порой команды пожарных и добровольцев без устали тушили пожары, бушевавшие на огромных территориях Прибайкалья по прямой или косвенной вине «черных лесорубов», браконьеров и прочих поджигателей всех мастей. Жизнь в тайге восстанавливалась, и стало возможным вернуть таежных мигрантов в прежнюю зону обитания.

Измученный в неволе и испытавший психологический стресс медведь был даже рад появлению людей, обступивших клетку, и любым изменениям в своей судьбе. Не сидеть же ему в клетке в ожидании кончины. А охотники приметили, что поблизости вперемежку с большими отпечатками медвежьих лап встречались и следы медвежонка. Значит, медведица навестила пленника. Люди оказались на редкость доброжелательными и устроили косолапому туристу обратное переселение. Через пролив мохнатый пассажир в той же клетке был с почестями перевезен на специально выделенном пароме, чем и был вполне удовлетворен. В месте высадки он обнаружил обильные запасы сухарей и комбикормов, заботливо прикрытых навесом от дождя, которые позволили ему набрать жировые отложения перед зимней спячкой. Какой порядочный народ проживал на острове, хоть снова туда плыви с новой напастью!

Медведицу отловить не удалось. Целый месяц отряды охотников, биологов и сотрудников МЧС вели поиски хитрой и осторожной скиталицы, но она всегда уходила от преследователей. Клетка с приманками тоже оставалась пустой, куда бы ее ни перетаскивали. Медведица не желала разделить участь сородича. Когда же над покинутым ею родным краем воцарилось чистое небо, она уплыла обратно на материк. Уплыла, усадив на загривок медвежонка, а спасатели все еще искали ее на острове.

Манул

Человек культурен настолько,

насколько он способен понять кошку.

Бернард Шоу

Читинская область находится еще восточнее Восточной Сибири, но и к Дальнему Востоку ее не отнесешь, ближе получается. Вот и гадай, к какому краю ее пристегнуть. В конце концов вместе с двумя автономными округами назвали ее Забайкальским краем, признали, стало быть, статус большой самостоятельной провинции. Евгений Пасенков ходил по ней в составе геологоразведочной партии. Жили геологи в передвижных вагончиках, бурили породу с передвижных установок, перебираясь с места на место по топографическим разметкам, и их жизнь была передвижная, непоседливая, которая, однако, вполне устраивала молодого романтика, как и зарплата. В феврале какого-то года геологи стояли где-то за Петровском-Забайкаль-ским. Местность обычная: леса да перелески, степи да снега, под которыми сновали мелкие зверьки, бурундуки, суслики и полевые мыши. Встречались хомяки, искусные копанцы подземных ходов. За ними и охотников было немало: те же лисы, чуявшие добычу под снегом, и хищные птицы. Зимой и волки не гнушались мелочью. А тут еще стали замечать кошачьи следы. Рысь? Но для нее следы недостаточно крупные. Неужто кошка? Как она могла здесь оказаться, если ни одной деревушки окрест?

Разгадка наступила, когда в петле, поставленной на зайца, оказался кот: крупный, на толстых коротких лапах, темно-бурый, еще и с пятнами под леопарда. Шерсть густая, длинная и жесткая. Уши небольшие, заросшие, а на кончиках короткие черные кисточки. Красавец! В глазах красавца – дикая злоба и готовность постоять за себя. С приближением двуногих врагов кот грозно шипел, но как-то по-особому, издавая глухие звуки не горлом, а откуда-то из утробы. Вот это экземпляр! К такому на козе не подъедешь. Евгений заявил дружкам-приятелям, что кота заберет себе и с окончанием вахты увезет в Черемхово, шахтерский городок Иркутской области, в дом, доставшийся ему от деда. Других претендентов на читинского лесного зверя не было.

Группа захвата приступила к операции по извлечению кота из петли, быстро испытав на себе его отменные бойцовские качества. Через несколько минут с их спецовок клочьями свисали лоскутья; варежки разлетелись по сугробам; на снегу, взрыхленном в схватке, алели пятна крови, пролитой отступившими захватчиками. Раненые пошли на перевязку и за подручными средствами отлова драчливого кота, за которым осталось поле боя. Остался и Евгений, вступивший с драчуном в мирные переговоры. Он уговаривал пленника подружиться и убеждал, что в черемховском доме его ждут сытая жизнь, теплый кров и полная свобода передвижения. Там и лес неподалеку, куда можно уйти в любое время, коль захочется. Говорил что-то еще. В ответ раздавалось шипение, уже не столь агрессивное.

Беседу прервала прибывшая с перевязки группа подручников. На кота набросили телогрейку, прижали в сугробе, срезали удавку и охапкой в четыре мужские руки принесли запеленатое приобретение в вагончик. Лесной житель шмыгнул в дальний угол под нары, где ему дали время прийти в себя от стресса и понять, что здесь ему ничто не угрожает. И так хватило бедняге переживаний. Сначала удавка накрест туловища, потом борьба с тремя бугаями, и вот прокуренная каморка, полная незнакомых запахов, один противнее другого. Из ящиков для складирования кернов, образцов добытой породы, Евгений соорудил клеть с сеткой, в которой предстояло транспортировать четвероногого бродягу в новое пристанище, и лоток под туалет. К ночи дикого кота попотчевали отменной улан-удэнской тушенкой, выдающейся продукцией даже по меркам советской качественной пищевой промышленности, и сливками, тогда-то он и присмирел.

Через неделю читинский обитатель обживал новое жилище, родовой дом семейства Пасенковых, поставленный еще в довоенную пору. Первое время он днями прятался в подполье, куда из входной комнаты вела отдушина под русской печью. Выходил редко, чтобы поесть. Постепенно обвыкся, обратившись в полудомашнего кота, больше оставаясь полудиким. Своего опекуна, знакомого с читинских мест, он выделял из домочадцев, признавал за авторитет и даже пытался играть со старшим приятелем, хотя нисколько это не умел. Не для забав был выращен отважный таежный кот. Вместо игры устраивал нападки из засады, а то и кидался в атаку, мутузил собрата, не пуская, однако, в ход клыки и когти, да и то пока не забывался в азарте игрового боя. Тогда берегись и уноси ноги подобру-поздорову.

Настала пора, когда хозяева задумались, как назвать нового члена семьи. Затасканные муркины имена серьезному коту никак не подходили, да и какой он был породы? Познания в кошковедении у домашних были не ахти какие, но склонялись к принадлежности нового постояльца к роду манулов. Манул – хищник, обитающий в Забайкалье по сопкам, в кустарниках и скальных расщелинах. Логово устраивает на каменистой местности, в мелких пещерах. В горах поднимается до четырех-пяти тысяч метров, в лесах редок. Цвет меха охристый, палевый, волоски с белыми кончиками, как бы припорошенные снегом. Такая маскировка. Выдерживает сильные морозы. Грызуны для него – основная пища, но может задрать и зайца, и птицу. На коротких и толстых лапах, медлителен, к быстрому бегу неприспособлен, но имеет огромные клыки, верхние – до трех сантиметров. Издает хриплое урчание, фыркает, не мяучит. Много схожего имелось в описании с приживальцем, но откуда рысьи кисточки на ушах? Манул – не манул, но назвали Манулом.

Тем временем узник подполья через наружные лазы стал выходить на территорию двора, где в считаные дни ощутил себя хозяином положения. Кто бы мог ему перечить? Его можно было видеть на заборных столбиках в позе древнего сфинкса или на крыше, сколоченной из теса. За курами следил с интересом, но не трогал, признавая их хозяйскую принадлежность. Двор и огородные наделы были мгновенно зачищены от бродячих котов, кошек и собак. Если кошачье племя в одночасье признало грозную силу Манула, то заносчивым псам приходилось доказывать, кто в околотке хозяин. Из собачьей стаи он выбирал жертву крупнее и наглее, стало быть, вожака, и без лишних «объяснений» в стремительном прыжке, словно выпущенный из пращи, бросался на голову неприятеля, поражая ее набором из двадцати заточенных когтей, по пяти на лапе. Псина с визгом пускалась наутек, за ней врассыпную – остальные. Из сородичей Манул привечал единственную кошечку, аристократку по манерам и внешности, тоже каштанового окраса, ставшую его сердечной избранницей.

Порой на закате солнца, когда небо над горизонтом полыхало алым полотном, а огромный, расплавленный в золото диск медленно опускался за кромку земли, на покатой крыше можно было видеть две кошачьи фигурки. Одна из них, что покрупнее, шествовала впереди, за ней не отставала миниатюрная спутница, изящная и утонченная в очертаниях. Они двигались по самой кромке откоса, две тени волшебного мира, и не было режиссера-мультипликатора, чтобы запечатлеть то причудливое видение. Парочка садилась на уголке крыши, две спины в сторону двора и две мордочки, ушки на макушках, вслед уходящему дню, навстречу надвигающейся ночи. Когда исчезало дневное светило, тогда и растворялись силуэты во тьме.

С утра у признанного хозяина слободы хлопот был полон рот. Первым делом – крепко отоспаться в укромном месте после ночных гулянок. К полудню он занимал наблюдательный пост на заборе, откуда открывался вид на территорию соседнего двора, и поджидал, когда хозяева вынесут еду сторожевой овчарке. То была Найда, собака всем собакам, способная обратить в паническое бегство кого угодно. Только не Манула. Его и дома кормили вполне сносно, но освободиться от инстинкта добытчика дикий кот не мог, и ничего тут не поделаешь. Он и пошел, не обращая внимания на овчарку, отведать соседского блюда. Когда Найда, занятая трапезой, в первый раз увидела перед собой кошачью морду, она опешила от неожиданности. Что за косматое чудо? Еще и норовит залезть в котелок! Ну и нахал! Хорошенько проучить его раз и навсегда! Собака ринулась на незваного гостя, но тот мелькнул встречным курсом перед ее ошалевшими глазами и уже рвал за шею, уши и загривок одновременно! Острая боль, и как ответить на атаку, если на попытку огрызнуться рыцарь когтистых ударов распорол собачью губу? Вот он, незваный гость – хуже татарина…

Спасение только в собственном владении, где Найда находила защиту от бурь и гроз, от мороза и зноя. Собака пулей бросилась в будку, так, что мохнатый бандит с соседнего двора едва успел сорваться с удиравшей овчарки, чтобы не быть сметенным будкой. Деревянная крепость зашаталась от напора влетевшей собаки, но устояла. С того дня Найдин котелок стал столом общего пользования. Едва Манул в обеденный час царственной походкой появлялся в пункте общепита, как Найда исчезала в будке. Мало того, кот приноровился приводить в столовую и кошечку-аристократку. Сосед, посмеиваясь, наблюдал за проделками кошки и рассказывал веселые байки Пасенковым, с которыми имел дружеские отношения.

Дальше – больше. По пригороду поползли неправдоподобные слухи о кошке-наезднице, гонявшей по улицам верхом на собаках. Поначалу россказням об уличных цирковых номерах мало кто верил, пока ими не переполнилась половина города. Конечно, Манул нашел себе подходящую забаву. В поисках жертвы он забирался на забор облюбованного местечка и таился в ожидании пробегавшей мимо собаки. Вот беспечная дворняга неторопливо трусит, занятая собачьими думами, и вдруг на нее откуда-то сверху, как снег на голову, со всех сторон впиваются десятки игл, устраивая бедняге ужасные мгновения. Она срывалась в бешеный бег и неслась не зная куда. Наездник, слившись с гончей, крепче вонзал «шпоры» в собачьи бока, хвост победно трепетал по ветру. Домашние собаки искали спасения во дворах, бездомные – рвали когти, в панике наматывая расстояния по улицам пригорода. Наиболее сообразительные устраивали кувырки и перекаты, освобождаясь от кошмара на спине. Долго ходили по шахтерскому городу легенды о лихом коте-наезднике.

С переездом Евгения на постоянное место жительства в Иркутск, где он устроился работать на комбикормовый завод, Манул остался без общения с существом, завладевшим его душой. Никого другого он не признавал за сводного брата. Кот помнил, как этот человек вызволил его из петли, из которой было не вырваться, только затягивалась крепче; как кормил и опекал, был прост и прямолинеен в общении. За его скупыми манерами ощущалось уважение и признание кошачьего достоинства; Манул и не нуждался в ласках и пустых нежностях. Они оба были мужики. Тем и завершилась история пребывания лесного кота в людском обществе.

Кот переносил отлучки хозяина-друга, когда тот отбывал в недельные геологические командировки. Манул понимал, что товарищ по жизни вернется, что его ждут оставленные предметы обихода, одежда, обувь, и не ошибался. А с исчезновением этих принадлежностей кот впал в уныние, жизнь дома стала пресной и блеклой, еда на блюдечке не прельщала прирожденного бродягу, охотника и бунтаря. Звериные инстинкты гнали его в новые походы, требующие проявления воли, сноровки и мужества, приносящие упоение победами в борьбе за существование. Не прошло и полугода, как следом за Евгением дом покинул его маленький, но крепкий духом подопечный. Он ушел и не возвратился. Куда? Не в Саянские ли предгорья на освоение новых территорий? Или в милую по воспоминаниям читинскую тайгу? Ему лишь знать, ему судьбой распоряжаться.