Текст книги "Записки геологоразведчика. Часть 1: Семейные хроники, детство, школа"

Мои родители

Виктор Владимирович Виноградов

Был последним ребёнком в семье, родился в 1914 г. Рано остался без родителей и воспитывался старшими братьями и сёстрами. Окончил школу-семилетку и пошёл учиться в ремесленное училище в г. Клинцы на специальность банкаброшника. Банкаброш – машина в бумагопрядильном производстве. Она разбивает массу хлопкового волокна на отдельные, более тонкие жгуты. Это агрегат целого ряда самостоятельно работающих механизмов (веретён), но таких, что останов (вид механического [битая ссылка] тормозного устройства, предназначенный для остановки и удержания груза на весу) или пуск одного из них влечёт останов или пуск всех остальных. Банкаброш – сложная машина, с помощью которой вырабатывается ровница (полуфабрикат прядильного производства, из которого изготовляется пряжа).

Рис. 7: Виноградов В.В. 1939

Отец хорошо учился в школе, но продолжить образование в техникуме или институте не мог из-за происхождения – дети священников считались «классово чуждыми элементами». В 1933 г. познакомился с Новиковой Анастасией Ивановной, которая приехала работать в с. В. Дуброва, и в ноябре 1934 г. создал с ней семью. Вскоре молодожёны уехали на Северный Урал (на вольное поселение в с. Петропавловское), где уже проживал старший брат моего отца с семьёй Александр Владимирович.

Работал он там в первые годы, в основном, в системе снабжения и торговли. Одно время заведовал боновым магазином в посёлке золотодобытчиков Даньша (15 км от города вниз по р. Вагран). Позднее, в 1940 г., пошёл работать хоздесятником на подземный участок шахты "Капитальная" Североуральского бокситового рудника (далее СУБРа). Через несколько месяцев попал под обрушение кровли и серьёзно покалечился – сломал два ребра, пробил голову и сильно раздробил ногу. Стал инвалидом. Болезненное лечение проходило около 2 лет. Несколько месяцев ходил на костылях, потом с палочкой. Помню, как отцу делали перевязки. Из-за болезни отца не взяли в действующую армию. В 1942 г. семья уехала на станцию "Новая Заря" (железнодорожная ветка Серов-Сосьва, очень близко к Сосьве), где отец работал в снабжении большого лагеря заключённых из системы Севураллага, НКВД СССР.

Зимой 1944 г. вернулся в Североуральск и стал работать в промтоварной секции магазина №1 продснаба при СУБРе. Время было очень суровое и голодное. Иногда отец выезжал добывать продовольствие для семьи в какую-то деревню Чернушка в Башкирию.

Запомнилась его доброжелательность к людям, мягкий характер. Однако излишняя доверчивость приносила много неприятностей. Легко сходился с людьми, был открыт в общении, любил компании. Играл на гармошке и неплохо плясал. На Урале свободное время часто проводил в компании старшего брата Александра и его друзей. Они часто отдыхали на природе в окрестностях села.

В свободное время отец уделял и мне внимание – показывал фокусы, иногда читал книжки. Я же очень любил кататься дома по полу на его счётах. Помню, несколько раз отец брал меня с собой по делам – садил зимой в сани-кошёвку, укрывал тулупом, зарывал в сено и так возил. Помню и неприятные моменты в жизни семьи, когда отец крепко выпивал в компании.

Рис. 8: Семьи Зайцевых, братьев Виноградовых, 1938 г.

Однажды он разрешил мне взять пару шнурков из американских добротных ботинок, которыми были завалены оба лестничных пролёта запасного выхода магазина. Шнурки я использовал для подвязки на валенки коньков.

Отец неплохо считал и грамотно писал (для письма использовал довольно сложное перо "рондо", а строчки клал с лёгким наклоном влево), имел природную смекалку, но получить приличное образование – не мог: детей священника не принимали ни в комсомол, ни на учёбу в техникум или институт. Эта категория людей – изгои в новом обществе, и их цель – просто уцелеть в этой жизни. Мне от него передалась совершенно чёткая форма носа – с небольшим искривлением в сторону.

Когда Брянщину освободили от немцев, отец выехал на родину – в В. Дуброву. В середине декабря этого же года, когда я пришёл из школы, плачущая мама сказала, что отец тяжело заболел, а через несколько дней призналась, что он умер в В. Дуброве 3 декабря 1944 г. Похоронен там же на сельском кладбище. Позже здесь были похоронены и все сёстры моего отца.

В 2012 г. захоронения отца, Антонины Владимировны и Марии Владимировны обновили – поставили памятники.

Анастасия Ивановна Виноградова (Новикова)

Анастасия (Нэля) Ивановна Виноградова (Новикова) родилась 9 октября 1914 г. в с. Красный Рог (Почепский район, Брянская область). Второй ребёнок в семье волостного писаря Новикова и прачки, урождённой Маневич. Дед умер в 1918 г. Бабушке было трудно прокормить троих детей, поэтому она переехала в г. Почеп, в 1919 г. устроилась на работу уборщицей в приют, куда определила и детей. Находясь в детдоме, Анастасия Ивановна Виноградова окончила школу-семилетку и в 1931 г. поступила учиться в Почепский педагогический техникум, но не доучилась. Бабушка не имела финансовых возможностей учить дочь, поэтому через два года после поступления та оставила занятия и пошла работать.

Рис. 9: Новикова А. И. (справа), 1932 г

С конца 1933 г. работала в паспортном столе в с. В. Дуброва Мглинского района той же области. Вскоре познакомилась с будущим мужем. Это знакомство в ноябре 1934 г. завершилось свадьбой, в 1935 г. семья уехала на Северный Урал к старшему брату отца Александру, который отбывал там ссылку, имея свободное поселение. Там же, на Урале, 24 февраля 1936 г. родился я. Вскоре меня отвезли в В. Дуброву, где оставили на целый год на попечение тётушек отца. До отъезда вслед за отцом на ст. Новая Заря мама работала в школе №26 села Петропавловского учительницей.

Лет через тридцать бывшая ученица из этой школы узнала маму и, взяв фото класса, рассказала ей о судьбе почти всех учеников. Оказалось, что почти все мальчики погибли на войне.

Один год мама проработала учительницей в Даньше, где муж заведовал продуктовым магазином.

Маме почему-то не нравилось её имя Анастасия, данное по святцам, и она всем представлялась Нелей Ивановной и так просила её звать. В очень обширном и глубоком исследовании народного образования "Забытые школы, забытые имена" краевед города Североуральска Евгений Павлович Мылов назвал все школы в городе и посёлках и большинство учителей Североуральского района за 100 последних лет. Мама упомянута там дважды, но её отчество указано неточно – "Викторовна", хотя она Ивановна.

Рис. 10: 7 класс учительницы Виноградовой А. И., 1937 г.

После возвращения из Новой Зари мама 1,5 года работала в средней школе №1 г. Североуральска учительницей начальных классов, а в июне 1945 г. её пригласили в горком КПСС на должность машинистки.

Не знаю, где и когда училась печатать на машинке мама, но делала она это первоклассно. Скорость работы – как стрельба из пулемёта. Но всё-таки в машинописи главное не скорость, а грамотное написание и оформление текста. Здесь всё было безукоризненно. Причём печатала только указательными пальцами.

В свободное время мама очень любила читать. В основном, классику русскую и зарубежную. Романы на производственные темы того времени не читала.

До сих пор не могу понять, как семилетнее обучение тех лет давало людям такую грамотность, ведь мама совсем не делала ошибок в текстах. Думаю, что помогало чтение литературы, либо это грамотность природная. Кроме того, мама хорошо оформляла деловую переписку. Домой часто приходили люди и просили написать какие-нибудь обращения в различные инстанции.

В 6-летнем возрасте, благодаря маме, я познакомился со стихотворениями М. Ю. Лермонтова. Так с детских лет мне прививалась любовь к чтению. Кроме этого, мама обладала и хорошей дикцией. Зимой 1948 г. в городе открылась редакция радиовещания. Мама выдержала конкурс и работала по совместительству диктором до конца 1951 г., до упразднения городской редакции радиовещания.

Идя из школы домой, я часто заходил к маме на работу в горком партии – там и получил основные навыки работы на пишущей машинке. Машинистка сидела в приёмной секретарей горкома одна. На столах – две печатные машинки. Одна из них "Мерседес".

Рис. 11: Автор, 1939 г.

Я аккуратно изучал клавиши и рычажки печатной машинки. Секретари, выходя из кабинетов и видя моё усердие в овладении ремеслом, никогда не выражали какого-либо неудовольствия. В конце концов, я сносно научился печатать короткие тексты, что не раз пригодилось в жизни.

Позднее в горкоме партии работали только члены партии. В 1948 г., получив блестящую характеристику, мама ушла работать заведующей административно-хозяйственным отделом в трест "Бокситстрой". Вот краткая цитата из характеристики, подписанной секретарём горкома партии: "…за время своей работы проявила себя, как первоклассная машинистка, инициативный, настойчивый и дисциплинированный работник. К своим обязанностям относилась исключительно честно и добросовестно. Среди коллектива пользовалась уважением и авторитетом. В вопросах быта выдержанна и скромна". По словам мамы, ещё в горкоме ей неоднократно предлагали вступить в члены КПСС, но она под разными предлогами отказывалась – не хотела заниматься так называемой "общественной работой", ходить на партийные собрания. После перехода на работу в трест стала получать ежегодные прибавки к зарплате по трёхгодичному договору Крайнего Севера. Ко мне мама относилась ровно – без сюсюканья и тумаков. Воспитывала трезвое и разумное отношение к жизни, но иногда баловала. Когда я болел, задействовала все доступные для выздоровления средства. Чувствовалось, что мама старается не показать вида, но сильно переживает за меня. И вообще, она обладала сильным характером, чувством собственного достоинства, порой была достаточно жёстка (видимо, воспитание в детском доме наложило отпечаток), обязательна и не терпела расхлябанности у других и малейшего унизительного к себе отношения – с людьми, способными на такое, навсегда прерывала связи. Знала огромное, просто не поддающееся подсчёту, количество пословиц и поговорок, которые часто применяла в разговоре и всегда к месту. Старалась одевать меня, чтобы я не выглядел хуже других учеников или студентов, а на старших курсах института, когда позволяли финансовые возможности, даже в чём-то и лучше.

Рис. 12: Виноградова А.И., 1964 г.

Сама одевалась недорого, со вкусом и известным изяществом. По большей части, одежду шила у хороших портних, заказывая фасон и покрой на свой лад. Как правило, одежда мамы выглядела нестандартно и хорошо на ней сидела. Всю жизнь выводила веснушки на лице, коих в молодости было очень много. Каждый вечер, не менее получаса, сидела перед зеркалом и втирала какие-то кремы. Позднее выяснилось, что они изготавливались на ртутной основе. Проблемы со здоровьем, которые начались после сорока пяти, мама в значительной степени связывала с применением этих кремов.

Практически в тридцать лет мама осталась вдовой. Она была красива и всегда хорошо выглядела, но создавать с кем-то новую семью она, видимо, опасалась и не собиралась. Уже в конце жизни призналась, что в последние годы не ладила с моим отцом, и семья была на грани развода.

Вероятно, воспоминания о некоторых не очень удачных годах замужества и отвращали маму от создания нового брака. Кроме этого, мужчин её поколения практически выкосила война. Выбор был невелик.

Мужчины, безусловно, обращали на маму внимание. Однажды, когда мне было 15 лет, мама спросила: "Если в дом придёт новый мужчина, сможешь его назвать отцом?" Я ответил отрицательно. Тогда мама рассказала, что какой-то инженер из г. Березники (Пермская обл.) сделал ей предложение. Я жалею до сих пор, что так ответил. Ведь ей было так трудно одной. Утешает мысль, что, если бы она действительно серьёзно рассматривала то предложение, моё несогласие не остановило бы её. Значит, были ещё какие-то крупные доводы "против", а мой ответ – последняя капля, перевесившая чашу весов. Я никогда в жизни не видел в доме посторонних мужчин и не знаю ни одного случая, чтобы мама не ночевала дома.

В тресте мама подружилась с машинисткой Марией Лотовной Копыловой, которая имела трагическую судьбу. Та из с. Петропавловского, местная. Закончила до революции женские курсы в г. Верхотурье. Сначала работала учительницей в Петропавловском. Вышла замуж за управляющего трестом "Серовлес". В 1938 г. мужа по надуманному обвинению осудили и расстреляли. Марии Лотовне дали 10 лет лагерей, отсидела от звонка до звонка. Подруги часто общались у нас дома.

Мама говорила, чтобы я слушал её, потому что родители желают детям только добра, и сожалела, что часто не слушала советы своей мамы. Правда, советы на какую тему не уточняла.

К евреям бабушка и мама относились неоднозначно. Сами выходцы из той среды, они хорошо распознавали евреев по разным признакам. Простых трудяг, которые не подличали, вели себя порядочно и зарабатывали на хлеб насущный своим трудом, бабушка и мама уважали. С такими людьми строились тёплые многолетние отношения. Другие же – ловчилы, жадные до денег, использующие

Рис. 13: Копылова М. Л. и Виноградова А. И. (справа), 1955 г.

родственные и этнические связи для занятия «хлебных» мест, – вызывали неприятие. Кстати говоря, многие состоятельные евреи, которые оценивали людей по признаку «умеет он жить или нет», часто не поддерживали отношения с бедными евреями, даже с родственниками.

Через 10 лет работы, в 1958 г., у мамы появились первые проблемы в тресте (с ней расторгли договор Крайнего Севера). Зарплата понизилась в два раза, был потерян бесплатный, раз в три года, проезд. Договора расторгались со многими, но не со всеми. По новому положению договора должны были расторгаться только с местными кадрами, т. е. с теми, кто родился или приехал сюда с расстояния меньше 1000 км. Но мама приехала сюда с Брянщины за 3000 км. Мама страшно обиделась на такой произвол, ходила к руководству, но льготы не вернула. Мне сказала, что все потому, что за неё некому заступиться. Однако через 3 года с г. Североуральска вообще сняли договорную систему работы, а людям оставили выслуженные надбавки в размере не выше 75 рублей в месяц.

Через год, весной, когда я учился на последнем курсе института, она сказала, что хотела бы поехать со мной на место моего распределения. Мама хотела облегчить мою самостоятельную жизнь, следить за моим здоровьем (тем более, что в январе 1959 г. я перенёс четвертую ревматическую атаку). Допускаю и её желание сменить место жительства и работу после полученной обиды в тресте. Я взял распределение в Красноярский край, совершенно не представляя себе, где буду жить и работать.

В конце августа мама уволилась из треста и стала готовиться к отъезду. В последний момент я убедил маму, что ей ехать сразу со мной не надо, потому что неизвестно, куда меня направят работать и какие там условия, возможно, не такие, как в Североуральске. Североуральская экспедиция жила в приличных домах и квартирах, либо в городе, либо при больших шахтёрских посёлках. Про геологов-полевиков она ничего не знала. Условились, что мама приедет ко мне после моего письма с места работы и жительства, но договор выполнен не был.

С большими трудностями, на автобусе из Красноярска, мама "на свой страх и риск" добралась до Енисейска, оттуда до посёлка экспедиции. Там маме сказали, что до меня ещё 200 км по таёжному бездорожью. В дороге она простудилась. Те места и дома, которые увидела, добираясь до меня, совсем не походили на североуральские. Общались мы по рации, и я обрисовал обстановку. Мама поняла, не заезжая ко мне, что жить в этих суровых местах не сможет, и вернулась домой.

Её место, естественно, уже заняли. Предложили работать машинисткой. Мама отказалась и почти год сидела без работы. Деньги быстро закончились. Пока я оформил в бухгалтерии документы на ежемесячные переводы из зарплаты для мамы, прошло около двух месяцев. Мама успела даже поголодать. Никаких запасов на сберкнижках у нас никогда не было. Через год мама все равно вернулась на работу в трест. Начала машинисткой в общем отделе, потом секретарём-машинисткой в парткоме треста. Там проработала до конца жизни. Конечно, это далось нелегко, пришлось "сломать" себя, но другого выхода не было.

Мама была человеком гордым и самолюбивым, но это не самолюбие дурака, который видит себя в центре всего. Она просто требовала к себе нормального человеческого отношения с учётом её знаний и умений. Имела твёрдые моральные устои. Возмущалась фактами воровства на производстве, пьянством и другими негативными проявлениями человеческой натуры. Мама дико боялась довоенных и послевоенных репрессий. Это искалеченное постоянным страхом поколение, да и наше поколение несвободно от него.

Ей бы прожить жизнь в какой-нибудь спокойной стране с очень законопослушными гражданами, где ценится честный труд и порядочность. К моим просьбам мама относилась всегда внимательно, хотя я старался не докучать ей проблемами. Когда попросил принять жену Нину перед родами первенца, тотчас согласилась, хотя это вносило большой разлад в устоявшуюся жизнь одинокого пожилого человека. Кроме того, у мамы был с детства очень чуткий сон. Когда я приезжал на каникулы, то поздно возвращался домой. Тихо открывал дверь ключом, безмолвно ложился, но чувствовал, что мама ещё не спит. Её фраза: "Нужно беречь сон другого человека, да и своим дорожить".

Внукам мама была очень рада. Их детство и моё она воспринимала одинаково. Ни разу не сказала плохого слова о невестке – что говорит о воспитании – уважала выбор сына.

У мамы была необычная форма пальцев на руках. Этот стойкий признак передаётся только потомству противоположного пола и через поколение. Например, похожие пальцы у меня, у моей дочери Люды и у её сына Тимура. У моего сына Серёжи пальцы другие, но у его дочери Жени пальцы, как у меня. Экстраполируя вперёд, можно предсказать с большой долей вероятности, что будущие сыновья Жени и дочери Тимура унаследуют их форму пальцев рук.

В последние годы у мамы возникли проблемы со здоровьем. Она стала жаловаться на почки – врачи нашли у неё камни. Мама не стала лечиться у специалистов, а обратилась к московским гомеопатам. Бывала у них регулярно. Они присылали ей какие-то маленькие коробочки с крупинками лекарств с непонятными названиями. Я отговаривал от этих услуг, но она почему-то поверила эти целителям. Всё закончилось трагически – мама умерла 26 февраля 1974 г. Похоронена на кладбище по дороге на Бокситы. Захоронение № 368.