Текст книги "Тайна асассинов"

В западном мире нанесение ущерба противнику всегда сопоставлялось с риском возможных потерь для себя. И предполагаемые действия противника до сих пор оценивались по той же рациональной схеме.

Современное оборонительное оружие было рассчитано на врага, которому есть что терять, и он не ищет гибели. При тактической игре в поддавки упрощенная партизанская доктрина самоубийственных террористических атак оказывается вполне конкурентоспособной с суперсложными системами, призванными обеспечить безопасность западного человека. Это нововведение меняет понятие о войне…

Изменение понятия о войне меняет и понятие о мире. Точнее, меняет наше представление о возможности заключения мира.

Принимая общебиблейский принцип – «Избери жизнь!» – мы все еще остаемся на одной почве с противником. И мы можем с ним торговаться, но можем и уступить, допустив существование у нас общих интересов и, возможно, общего будущего.

Отвергая этот общий принцип, противник не оставляет нам выбора.

Западный человек под страхом смерти оказывается вынужден принять тотальный способ ведения войны варваров-монголов (или варваров-крестоносцев), от которого он уже давно, в принципе, отказался.

Американский президент вынужден выслушивать упреки в нарушении «прав человека» от представителей стран, где об этих правах знают только из американской пропаганды. Внутри западного либерального общества принять решение о тотальной войне почти столь же трудно, как и принять решение о тотальной капитуляции, и наши постоянные уступки террористическому противнику всегда рассчитаны лишь на оттягивание решающей конфронтации.

Внутри мусульманских обществ любая уступка агрессивной еретической идеологии означает замедление в их общественном развитии, которое и так слишком происходит медленно, чтобы предотвратить их неуклонное сползание в нищету.

Библейская жизнеутверждающая асимметрия небезразлична к благосостоянию общества. Время у постбиблейских народов однозначно течет от прошлого к будущему. Оно движется от создания мира к его концу. И это направление многозначительно для нас совпадает с направлением времени в каждой индивидуальной жизни. Совпадение это невозможно переоценить. Именно оно порождает концепцию Истории и Прогресса.[5]5
  Впрочем, во всех религиях сохраняется, как не обязывающая, пессимистическая тенденция ссылаться на прошлые, более счастливые времена, когда уровень благочестия якобы стоял выше, а идеализм и добродетель процветали.


[Закрыть] Оно порождает иллюзию Цели и Смысла и направление стрелы времени в нашем сознании. Совпадение это заложено в самом основании Западной цивилизации [6]6
  «Только цель, вынесенная вперед, превращает путь в железно-дорожную колею, аккуратно разбитую на километры. На этой модели времени (которое считают как деньги) основана вся современная экономика и техника.» (Г.Померанц, «Синтаксис», № 15)


[Закрыть] и сообщает также и Исламу его наступательный характер.

Оно придает неосознанной природной активности человека онтологически положительную оценку и благословляет его на дальнейшие свершения. Западное общество не остановится. Оно развивается не по воле отдельных лиц. Инерция его развития далеко еще не исчерпана.

Однако, и террор мусульманских (хотя бы и еретических, квази-мусульманских) экстремистов-фанатиков не может остановиться. Он психологически необходим всему мусульманскому сообществу в целом как открыто не признаваемое ободрение, как скрытая моральная компенсация за их историческое отставание. Как допинг отстающему спортсмену. Как лекарство от многолетнего комплекса неполноценности…

К счастью, отдельные преуспевающие группы и организации в мусульманском мире совершенно не нуждаются в таком допинге. Более того, террор, осуществляемый от имени всего мусульманства, разрушает их благосостояние и преуспеяние…

Однако до сих пор еще влиятельные мусульманские круги не выступили с открытым осуждением еретического характера идеологии террора. Скорее всего потому, что этот террор угрожает им самим в первую очередь и в их обществах нет эффективных средств защиты. Однако, пожалуй, только на существовании этих немногих преуспевающих мусульман и основаны все надежды Запада на достижение мира. Они и есть та чрезвычайно тонкая нить, на которой подвешена судьба человечества в ХХI веке.

КОНФЛИКТ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

Взрыв в дискотеке «Дольфи» прозвучал 1 июня 2001 го– да, в Международный День Защиты Детей. Вряд ли в мусульманском мире даже помнят эти европейские выдумки. Установление таких дней, всяких международных правил и основание соответствующих организаций – чисто европейская игра и способ принимать желаемое за действительное.

Большинство убитых на этот раз оказались детьми репатриантов, потому что «Дольфи» – «русская» дискотека. Почти все жертвы – девочки от 14 до 19 лет, потому что дискотека в рекламных целях сделала для девочек бесплатный вход. Многие оказались ученицами одной «русской» («математической») школы. Откуда у школьниц деньги…

Глядя на милые любительские фотографии убитых девочек, на их еще не оформившиеся, смешные и трогательные мордашки, трудно отделаться от сложного чувства близости, родства и какой-то неясной вины за их внезапную смерть, такую нелепую и незаслуженную. Хочется обратиться c упреком к кому-то власть имеющему, хоть бы к той же Организации Защиты Детей: «Ну, что ж это такое!? Девчонкам уже и потанцевать нельзя? Пусть бы подросли. Хоть успели бы провиниться, что ли…»

Впрочем, и лицо террориста-самоубийцы оказалось довольно симпатичным и чуть ли не интеллигентным. Ему было уже 22 года. Год или два он провел на учебе в Италии. Отец его, вполне благополучный с виду джентльмен, сказал по телевидению, что гордится своим сыном, и если бы у него было двадцать сыновей, то двадцать дискотек уже взлетели бы в воздух, радуя его доброе, старое сердце.

Тут наступает разрыв в понимании. Мы принадлежим к разным цивилизациям. Конечно, мы помним вынужденный, из-под палки, энтузиазм советской пропаганды, но все же одного страха наказания и там было бы мало, чтобы на другой день после смерти сына произнести такую фразу. Объяснить европейскому гуманисту это отсутствие симметрии в нашем противостоянии едва ли возможно. На то он и гуманист, что всегда видит сразу две стороны.

Их действительно две. С одной стороны, с полгода назад родители израильских жертв палестинского террора поехали на торжественную встречу с Арафатом, умоляя его остановить кровопролитие. И Арафат, конечно, отечески им улыбался.

С другой стороны, 7-летняя палестинская девочка в Вифлееме в ответ на рождественский вопрос тележурналиста, чего она хочет в новом году, наивно ответила: «Чтобы убили всех евреев».

Чтобы понять эту загадку, следует отвлечься от эмоций и обратиться к тому, что многие люди считают абстракциями.

В 1993 году Самуэль Хантингтон, директор Гарвардского Института Стратегических Исследований, опубликовал программную статью, которая называлась «Столкновение цивилизаций?» (именно, с вопросительным знаком), в которой рассматривались варианты возможных будущих конфликтов, угрожающих миру во всем мире. В присущей ученому гипотетической форме он писал: «Я предполагаю, что теперь основной источник конфликтов в современном мире будет лежать не в идеологии или экономике. Фундаментальные расхождения в человечестве и причины конфликтов будут носить скорее культурный характер. …Столкновение цивилизаций определит мировую политику. Границы между цивилизациями превратятся в линии будущих битв…

В классовых или идеологических конфликтах прошлого ключевым вопросом было: “Ты на чьей стороне?”, и человек мог выбрать сторону или даже перебежать на другую. В конфликте цивилизаций вопрос ставится иначе: “Ты кто?” – и человек больше не волен в ответе. Между тем, неблагоприятный ответ, как мы знаем из опыта Чечни, Боснии или Судана, может означать пулю в лоб». (Здесь не помешало бы ему вспомнить, что именно такая ситуация уже осуществилась на пятьдесят лет раньше для евреев Европы…)

Хантингтон констатирует наличие непреодолимого разрыва в понятиях между большими культурными общностями, такими как Ислам и Христианство, Китай (конфуцианство) и Индия, Япония и США, и предсказывает возможность перерождения этих различий в глобальные конфликты при будущем дележе ресурсов. Он предлагает различать «Западную», Конфуцианскую, Исламскую, Индуистскую, Славяно-Православную и другие цивилизации. Из них только Славяно-Православная обнаруживает время от времени склонность (очень нестойкую, впрочем) отчасти солидаризоваться с технологически и психологически доминирующим Западным обществом, остальные, так или иначе, становятся ему все более враждебны.

Западные люди часто склонны рассматривать свою цивилизацию как универсальную, наиболее соответствующую чаяниям всего человечества. Такое впечатление и впрямь может возникнуть при виде того, как охотно люди во всех странах перенимают западные технические усовершенствования и бытовые удобства. Такое впечатление очень многим казалось верным и в СССР в первые годы перестройки. Однако на более глубоком уровне включаются мощные механизмы отчуждения, которых западный человек, как правило, не понимает и недооценивает. Коренные западные идеи персонализма, свободы и ответственности, равенства возможностей, демократии и свободного рынка, власти закона и человеческих прав, объективности и «честной игры», благодаря которым достигнуто западное техническое превосходство, очень редко вызывают широкие симпатии в мусульманском или конфуцианском мирах.

Так называемая глобализация и увеличение интенсивности международных контактов не столько смягчают существующие конфликты, сколько повышает вероятность возникновения новых. В частности, внедрение элементов западной демократии в исламских странах пока что чаще всего приводит только к усилению антизападных, фундаменталистских движений.

Хотя глобальное развитие цивилизационного конфликта остается пока не больше, чем весьма вероятной гипотезой, в Израиле этот конфликт уже в разгаре. Наиболее пугающей чертой наличного противостояния является разное восприятие сторонами самой концепции мирного сосуществования. Равенство возможностей, открытость и безопасность, рассматриваемые как само собой разумеющиеся условия сосуществования на Западе и в Израиле, в мусульманском мире представляются просто условиями западного доминирования… При наличных обстоятельствах, отчасти, так оно и есть. Мирные отношения выгодны, прежде всего, нам.

Хотим мы этого или не хотим, прочное мирное соглашение, каким бы оно ни было, надолго закрепит отсутствие равенства в положении Израиля и палестинского общества в политике, экономике и культуре. Никакие наши уступки не скомпенсируют арабам их фундаментального культурного отставания, приводящего к неконкурентоспособности. Преодолеть этот разрыв могла бы только глубокая, всесторонняя ассимиляция, вряд ли возможная даже при условии горячей и разделенной любви. Этот вариант в прошлом вдохновлял романтиков. Но реальная ситуация разочаровала и их. Ниже приведена наша беседа пятилетней давности с известным израильским писателем Йорамом Канюком, много сил (и лет) потратившим на борьбу за мир с арабами:

А. В.: Вы писали, что большинство молодых арабских интеллектуалов обращаются к мусульманскому фундаментализму. Что с ними происходит?

Й. К.: 70 процентов арабских студентов, учившихся в элитарных университетах, таких как Оксфорд, Гарвард, Гейдельберг или Йейл, по возвращении на родину становятся фундаменталистами. Лучшие становятся худшими. Представители арабской интеллектуальной элиты выбирают фундаментализм, потому что они не в силах соответствовать требованиям современного технологического общества. Во всех областях сегодняшней жизни они оказываются людьми второго сорта, неспособными выдержать конкуренцию. Им обидно, что Израиль при этом занимает третье место среди стран, развивающих высокую технологию. Чтобы вернуть себе потерянное в Европе и Америке самоуважение, они возвращаются к своей архаичной культуре и древней религии, которыми могут гордиться. Этой культурой они защищаются от притязаний современного конкурентного общества, в котором потерпели поражение. То, что евреи опередили их настолько, просто сводит их с ума. И они напоминают себе, что когда-то, давным-давно, у них тоже были достижения – в философии, в поэзии и даже в математике… Это проблема не отдельных личностей, а целых суверенных государств, Ливана, Сирии, Египта. Все, кто возвращается туда после учебы, люди второго сорта. Мало-мальски стоящие не возвращаются вовсе. И у нас в Израиле они не хотят получать какие бы то ни было преимущества из наших рук. Им оскорбительна мысль, что мы – их покровители. …Само наше присутствие в центре арабского мира им невыносимо – мы для них инородное тело.

А, между тем, военный конфликт в любой своей стадии утверждает некоторое (конечно, только кажущееся) равенство сторон (и даже, как будто, преимущество палестинских радикалов, которые меньше нас заинтересованы в мирном соглашении).

Это мнимое равенство является очень сильным психологическим фактором в этнической консолидации и отчасти компенсирует палестинцам материальные потери, которые несет им война. Ординарное западное (и еврейское) сознание, которое не знает ничего дороже жизни, с трудом осваивает мысль, что постоянное соседство смерти вовсе не пугает мусульманских фундаменталистов. Оно не пугает также и очень многих откровенных честолюбцев и обыкновенных искателей приключений. Солдатское мужество во многих (особенно молодых и бедных) обществах более распространенная добродетель, чем интеллект и трудолюбие. И война становится тем простейшим средством конкуренции цивилизаций, которое в первую очередь привлекает внимание амбициозных лидеров.

Оба участника нашей локальной конфронтации (Израиль и Палестинская Автономия) не представляют собой чистые случаи Западной либо Мусульманской цивилизации. Но наши доминирующие тенденции уже сейчас находятся в непримиримом конфликте. Если еврейское общество, так или иначе, озабочено в первую очередь жизнью и безопасностью своих граждан, внимание противостоящего ему арабо-мусульманского единства (в той степени, в какой оно – единство) направлено на защиту коллективных ценностей, вроде престижа, торжества идеологии или национальной гордости…

Продолжим разговор с нашим интеллигентным, чувствительным соотечественником, всей душой сочувствующим людям чуждой цивилизации:

А. В.: За что же вы, израильские интеллигенты, боролись вместе с арабами?

Й. К.: За то, чтобы израильское правительство признало Арафата представителем палестинского народа и вступило с ним в переговоры о создании Палестинского государства. Именно тогда, когда мы добились осуществления этой мечты, арабская интеллигенция прервала с нами всякие отношения.

А. В.: Что же, они вас обманывали?

Й. К.: Нет, нет, это мы обманывали себя. Они просто использовали нас… Ситуация трагическая: арабские интеллектуалы не хотят мира с нами. И выражают истинное желание арабского народа уничтожить Израиль.

А. В.: Но, если это правда, то не логично ли предположить, что весь этот так называемый «мирный процесс» был ошибкой? Почему вы так отчаянно боретесь… неизвестно за что?

Й. К: Потому что я чувствую, что должен сделать все, чтобы у арабов было свое государство. Это государство нужно мне, чтобы я мог чувствовать себя человеком. Мы перед ними в долгу, а главное – этого требует историческая справедливость.

А. В.: Что такое историческая справедливость? Может быть сама идея одинаковой справедливости для всех порочна?

Й. К.: Очень может быть, но я хочу быть прав внутри себя… Все эти замыслы, все мечты о мире родились в умах израильских интеллектуалов, писателей, поэтов, людей искусства. И мы призвали арабскую интеллигенцию вместе бороться за эти идеи.

А. В.: Но они, возможно, никогда не разделяли ваших идей.

Й. К.: Надо предоставить им государство, и мы будем знать, что поступили правильно…

Слова Йорама Канюка обнаруживают его преданность идеализированной иудео-христианской («западной») системе индивидуального поведения, основанной на чувстве вины («больной совести») по отношению к слабому и обделенному. (На таком же чувстве основаны и все начинания типа «Дня защиты детей».) Такая психологическая установка требует искать причину социального или политического неустройства мира прежде всего в себе и пытаться усовершенствовать свой образ действий. Влияние этой установки на отношения между людьми частично и в самом деле привело к смягчению психологической атмосферы внутри Западных стран и их сегодняшнему относительному социальному благополучию. Однако еще никто в истории (в том числе и на Западе) не опробовал эту систему на массовом, международном (или межгосударственном) уровне. Взаимоотношения народов в истории всегда поражали воображение своим откровенным цинизмом (достаточно вспомнить заявление Де Голля: «У Франции нет друзей, у Франции есть только интересы»). Мир, по-видимому, именно на евреях собирается проверить, возможно ли установить прецедент нравственных взаимоотношений между народами (особенно, принадлежащими разным цивилизациям).

«Это государство нужно мне, чтобы я мог чувствовать себя человеком» – в этой фразе не хватает прилагательного – «чтобы я мог чувствовать себя«западным» человеком». Йорам Канюк понимает (и допускает) взаимоотношения людей только как отношения личностей и только в той специфической форме, в какой они согласуются с обычно подразумеваемыми идеалами привычной нам цивилизации. В реальных же конфликтах участвуют народы, большинство членов которых индивидуально далеки от всех и всяческих идеалов, в том числе и тех, что приписываются их цивилизациям.

В конфликтах участвуют народы, но переговоры ведут только узкие группы (а то и единственный человек!). От того, кому была вручена судьба переговоров и каков был механизм этого выбора, зависит будущее обоих народов. Больная совесть редко отягощает души политических лидеров, но, несомненно, что, по крайней мере с нашей стороны, они учитывают влияние поэтов и писателей на голоса избирателей.

Два миллиона палестинцев были отданы в руки Ясира Арафата, чтобы у израильских интеллектуалов была чистая совесть, чтобы «мы знали, что поступили правильно».

А не могло ли случиться, что даже «поступая правильно» наши политики сделали при этом неправильный выбор? В конце концов, когда борьба наших интеллектуалов еще только начиналась, Арафат был не единственной возможной кандидатурой. Может быть, если бы выбор партнера для переговоров меньше зависел от «писателей, поэтов и людей искусства», удалось бы обойтись меньшим количеством жертв с обеих сторон? Нечто подобное ведь произошло и на Кубе: «Родина или смерть!», «Куба – да! Янки – нет!» Сколько поэтов вложили свою душу в это затянувшееся бедствие «острова свободы»? Честолюбие таких людей, как Кастро или Арафат (также и Саддам Хусейн, Кадаффи), не ограничивается локальной задачей возглавить «свое» государство. Будучи не в силах обеспечить своему основному населению сносное существование, они зато дарят неискушенной молодежи вдохновляющую романтику вечной, «справедливой» борьбы и используют свое государство просто как инструмент мировой политики. Сотни кубинцев зазря сложили кости в странах Африки и Латинской Америки, и палестинцам предстоит такая же «почетная миссия» в мусульманском мире.

Подобно Фиделю Кастро, Арафат очень многому научился у бывшей «Империи зла», по-видимому, главным образом в отделе дезинформации КГБ. Отличие и удача его движения в сравнении с европейскими террористами (например, германской бандой Баадер-Майнгоф или итальянскими «Красными бригадами»), так же как и он поддержанными (или созданными?) КГБ, состояло в том, что европейцы принадлежали к той же западной цивилизации, с которой боролись, и потому действовали против своей гуманно-христианской традиции. Арафат же действовал в согласии со своей мусульманской средой, которая не знала гуманизма и не нуждалась в оправдании насильственных действий. Если вопрос о соотношении цели и средств иногда отягощал совесть европейских авантюристов («Можно ли строить храм всеобщего благополучия на слезинке одного ребенка?»), то террористические средства Арафата всегда остаются в гармоническом соответствии с его целью и поддерживают вековую народную мечту о сокрушительной победе над неверными. Европейские террористы как бы жертвовали собой, брали грех на душу и порывали с моралью и обществом ради великой, всеобщей цели. А члены ФАТХа, напротив, выполняют почетный долг всякого правоверного, забытый за повседневными заботами о хлебе насущном, и пользуются одобрением своих родных и религиозных авторитетов.

Новый элемент, который Арафат внес в движение, состоял в умелом использовании европейских формул: «палестинский народ», «беженцы», «израильская оккупация», «неоколониализм», «право на возвращение», «мирные усилия», которые располагают к нему сердца западных обывателей. Все эти слова-клише по-разному не соответствуют своему исходному, западному смыслу, но в сочетании создают в сознании европейца (в том числе и еврея) какое-то подобие недовыполненных обязательств по отношению к несчастному палестинскому населению. Нечто вроде нечистой совести, которая просыпается у всякого здорового человека при виде чужой безысходной нищеты и болезней. Как будто палестинцы живут хуже жителей других арабских стран, или будто мы могли бы взять их за руку, благополучно провести сквозь все омуты и лабиринты их собственной истории и без потерь вывести на сухое место.

На этом иллюзорном базисе основывает свою продуманную политику Арафат. Его клика, продолжая тратить международные пожертвования на свои роскошные виллы, не устает регулярно и бессмысленно обстреливать Израиль из школ и густонаселенных кварталов, в надежде на достаточно жесткий израильский отпор, который укрепит среди европейцев их статус беззащитных жертв. Они со страстью рекламируют свои потери, особенно если им удается подсунуть под пули детей. Их война ведется за сочувствие европейского телезрителя, у которого не хватит внимания разобраться, кто там первый выстрелил. Наша военная мощь оказывается бесполезной в этой игре в поддавки. Как сказал член израильского Кнессета Юрий Штерн: «Мы похожи на Гулливера, которого лилипуты связали своими ниточками, и он боится тронуться с места, чтобы не передавить их».

Лучшие чувства интеллектуалов уже не однажды заводили мир в кровавые тупики.

Не лучше ли было защитить от ХАМАСа и ФАТХа палестинских детей? Если учителя не подставят их под пули сегодня, из них воспитают профессиональных боевиков и террористов-самоубийц в будущем. Отравленные безумной пропагандой ненависти, эти дети заранее принесены в жертву грядущим конфликтам, которые Арафат и его клика не устанут изобретать, пока это держит их на поверхности.

Может быть гипотеза Хантингтона и не имеет будущего. Правящие элиты и средний класс многих мусульманских государств давно предпочитают западный образ жизни и западную систему ценностей. Хотя они сами находятся в состоянии необъявленной войны против мусульманского фундаментализма, в некоторых странах им удается наладить довольно эффективные взаимовыгодные отношения с Западом (и с Израилем).

Принадлежит ли Израиль к Западной цивилизации? Это остается под вопросом.

Суть не в терминологических спорах, в которых евреи и все, что с ними связано, всегда оказываются исключением, а в том, до какой степени израильский гражданин готов принять на себя все обязательства и ограничения, которые накладывает принадлежность к этому культурному континенту. На противоположно поставленный вопрос – ощущает ли Западная цивилизация, что Израиль составляет ее неотъемлемую часть – ответить тоже не легко. Неизменно односторонняя позиция европейских правительств в арабо-израильском конфликте добавляет все больше горечи к чувству солидарности израильтянина с либеральной западной цивилизацией.

Израиль обособляется и, как целое, отплывает от обеих больших цивилизаций.

Тем не менее, внимание, которым одаряют Израиль западные средства информации, выходит за все мыслимые границы. Возможно, это означает, что они видят Израиль как точку встречи конфликтующих культурных структур, по которой можно будет предугадать развитие событий.

Ведь будущий грандиозный конфликт возможен, но не предопределен.

Политические авантюристы, вроде Арафата, Кастро или Саддама Хусейна, не могли бы существовать без массированной поддержки из-за рубежа. Потеряв многолетнюю помощь СССР, Арафат на некоторое время переквалифицировался в управдомы и перебивался за счет западных пожертвований на мирный процесс, который ведь тоже требовал денег. Теперь, когда эта карта уже отыграна, Арафат будет все больше склоняться к защите общих мусульманских святынь («интифада Аль-Акса») в надежде получить поддержку от фундаменталистов (скажем, Бен Ладена) и вызвать действенные симпатии всего мусульманского мира. Если это удастся, и при этом он умудрится избежать соперничества за престиж с родственным ему по духу и амбициям Саддамом Хусейном (оба при этом отъявленные безбожники!), не исключено, что они вдвоем сумеют расширить конфликт до глобального и добиться осуществления худших ожиданий Гарвардского Института Стратегических Исследований.

Тогда про «День защиты детей» на некоторое время придется забыть.