Текст книги "Страж южного рубежа"

Сразу несколько татей бросилось на него, пытаясь взять в топоры, покромсать мечами. Приняв удары сразу двух топоров на заскрипевший при этом щит и, почувствовав плечом силу ударов, он оттолкнул нападавших и, отодвинувшись слегка в сторону, срубил мечом руку зарвавшегося в своей наглости и настырности, воняющего псиной аборигена. Развернувшись, подставил меч под рукоять топора, ударил носком сапога в коленку очередного напавшего, услышал, бодрящий душу рев, предваряющий атаку сразу с обеих сторон. Ушел перекатом головой вперед, в доли секунды разминувшись со столкнувшимися между собой висельниками деревенского вида. Развернулся к ним грудью, заставил их при нападении на него, своими действиями и неслаженностью, мешать друг другу. Опять принял удары на щит, отмахнулся мечом, прошелся им по свалке нападающих, разрубив при этом кому-то лицо. Осколки черепа, сгустки мозга и крови брызнули на лицо и грудь. Стереть с лица отвратные влажные комочки, по его ощущениям, теплые и вонючие, не было времени. Пошел в наступление, рубя мечом нападающих и долбя щитом противников с левой стороны. Тати набросились как свора собак на медведя. Щит трещал под ударами. Мысли в голове отсутствовали. Кто-то с телеги ударил его в спину, но кольчуга смягчила удар. От приданного ударом ускорения снова перекатился через голову, едва успел развернуться к набегающим врагам. Подставил щит. В длинном выпаде пробил грудную клетку заросшего гориллоподобного мужика. На обратном движении меч снес кому-то голову.

Драчка шла по всей колонне. Андрюхины мужички, сойдясь к крайней телеге, оборонялись вчетвером, кольцо разбойников вокруг них сжималось. Один из них, стоя на уложенной рухляди, всаживал стрелы в нападающих. Из леса уже никто не появлялся. Бой шел и в стороне сбившихся в кучу лошадей. Из кишки лесной дороги выход был только один – выжить.

Андрей внезапно почувствовал перемены в себе. Произошло то, во что бы он никогда не поверил. Внезапно увеличился его темп восприятия боя. Нападавшие действовали так, словно барахтались в киселе, движения их замедлились, и Андрей, обходя их замахи и попытки ударов, на невероятно большой скорости скользил между ними, срубая конечности и головы, будто манекенам. Он отбросил щит, в левую руку схватил нож, стал полосовать им по шеям и лицам нападавших. Вокруг него сразу прибавилось пространства, живых не осталось. Пошел вдоль телег, оставляя за собой трупы. Ему казалось, что он не торопится, нападающие же воспринимали все иначе. Видели, как страшный верзила, закованный в доспех, весь покрытый сгустками крови, очень быстро уничтожает ватажников. Гвалт всюду стоял неимоверный.

Оставшиеся в живых тати бросились в лес. Андрей догнал еще двоих, срубил им головы.

– Все… все, сотник, отбились, – услышал он голос кого-то из своих, проникающий в уши тихо, будто через ватные тампоны.

Голова не болела, но кровь, пульсирующая, по организму, прогонялась по венам с усиленным в несколько раз давлением. Хмыкнув, пришел к выводу, что и скорость в схватке с татями усилилась вместе со скоростью крови. Организм подстроился под нужные на тот момент реалии.

Андрей развернулся к повозкам. У крайней телеги стояли Акун и Боривой, жадно хватая ртом воздух, в разорванной одежде, в крови своей и чужой. На повозке лежал лучник с раскроенным черепом. Еще один из соплеменников сидел на земле, привалившись к колесу, опустив буйную голову свою на грудь.

«Судя по всему „двухсотый“», – подумал Андрей.

– Боривой, посмотри, пойди, кто еще выжил из наших, а ты, Акун, собирай трофеи.

Андрей пошел вперед к поваленному стволу дерева. Нужно было глянуть, что можно сделать, чтобы освободить дорогу. Проходя мимо одной из телег, заметил, как Акун, идя с другой стороны каравана телег, по-деловому, без спешки ножом добивает выживших налетчиков. На лице Акуна не было выражения злобы, «ничего личного», как бы говорила его физиономия. Для человека двадцать первого века это было ужасно.

Андрей уселся возле поваленного ствола, туда же подошли и все выжившие.

– Докладывай, Боря.

– Да что тут говорить. Добро цело, лошади тоже. Вот только потеряли мы Истра, Люта, Сфирка и Вышату. Судислав ранен, не довезем до знахарки – кончится. Ну, а порезы да синяки у всех, куда ж без них.

– Блин. Хорошо за хлебушком сходили.

– Что говоришь, сотник?

– Да, это я себе.

Все уже давно привыкли, что сотник употреблял непонятные никому выражения, но мирились с этим.

Передохнув, без эмоций, загрузили тела погибших своих в телегу. Всех татей снесли в лес недалеко от дороги, побросав их друг на друга, предварительно обыскав, не найдя, по большому счету, ничего ценного. Трофейное оружие разложили по повозкам. Дерево, перегородившее дорогу, пришлось кромсать на три части. И вот, освободив проезд, двинулись дальше. Избитые, перевязанные люди выглядели не лучшим образом. Андрей понял, что привал требуется сделать, как только выберутся из «зеленки» на ближайшую поляну. Люди устали.

На стоянку встали, не дожидаясь вечера. Недалеко протекал ручей с вкусной водой, была возможность обиходить себя и лошадей. Разведя огонь, Акун принялся за стряпню. Боривой и Вторуша сняли погибших с телег. В это время Остромир рядом с дорогой сооружал поленницу, таская из леса хворост и бревна. Наконец погибших возложили на погребальную краду. В ногах поставили горшок, в головах – холщовый мешок. Вторуша, пройдя вдоль крады, облил ее из баклажки маслом. Стоящему перед крадой Андрею Боривой подал зажженный факел. Держа факел перед крадой, Андрей громко выдал фразу, в его нынешнем понимании должную подчеркнуть суть происходящего действа:

– Прощайте, соплеменники. Истр, Лют, Вышата, Сфирк. Вы были храбрыми воинами и погибли в бою, защищая имущество родовое. Мы отомстили за кровь, пролитую вами. Пусть на небесах встречают вас родичи.

Провел факелом по краде, дождавшись, когда огонь разгорится, бросил его внутрь. Отойдя от костра, все остановились, глядя на то, как тела от сильного жара стало крючить.

– Прощаются браты наши… – вырвалось у Акуна.

В это время со стороны дороги послышался скрип едущих телег и из пролеска показались две повозки, запряженные лошадьми, на каждой восседало по бородатому мужику. Не доезжая до горящей крады, повозки остановились, и из первой спрыгнул лысоватый, небольшого росточка абориген. Одежда выдавала в нем человека не богатого, но зажиточного. На поясе висел короткий меч с широким лезвием и овальной гардой.

– По добру я, уважаемые, – приветствуя, подал голос.

Ищенко молча кивнул. Мужичок подошел к стоящим кривичам и, взглянув на пылающий костер, спросил:

– Попутчики ваши?

– С одного городища, – отозвался Боривой.

– Ох, беда, беда! Не откажете, если мы присоединимся к вам? Неспокойно на дорогах нынче.

– Хорошему человеку мы всегда рады, – согласился Андрей.

Страву совершали недалеко от догорающего костра, приобщив к съестному небольшой бочонок ягодного вина. Слегка опьянев, словоохотливый мужик, поведал, что он купец из Ольгова, а это тоже земля Черниговская. Зовут его Порей. При своем купеческом промысле, изъездил он немало городов и весей земли Русской, правда, в земли чужестранные ни разу не выезжал, страшился. Торговал товарами разными. Сейчас ехал в город Курск, потому как проходящий через Курские земли торговый путь из Киева в Волжскую Булгарию сулит большую прибыль. Через «города посемесьские», отходящие Курску, на Русь поступают товары из Византии, Востока и Азии.

– Если выгодно распродаться в Курске, можно будет там же закупить чужестранный товар и отвезти его на продажу, скажем, в Берестье.

– А Берестье, это что?

– Это город такой, правда, далече отсель. Рядом королевство Польское, а вообще-то сей городишко в княжестве Киевском находится, – с набитым съестным ртом вещал купец. – А городишко так себе. Стены деревянные, народ, правда, живет в избах, не то, что здесь южнее, повидал я местные веси. Я в Берестье солью торговал. Ничего так, хорошо распродался, а оттудова железо в крицах вез. Эх, кабы не подати, мыто, налоги подорожные. Как бы купцу привольно было.

– Ага, тебе бы халявы, да побольше. Чтоб ложкой.

– Чего?

– Да, это я так, – обронил Андрей, бросая взгляд на догоравший погребальный костер.

Его люди оскалились в улыбках. Они тоже не поняли, что за халява и как ее ложкой есть, но, зная своего старшего, воспринимали непонятные слова через интонацию.

– Вот я и говорю, что Курск, город, в котором закупить можно то, о чем не каждый слыхивал.

«Я б так не смог мотаться по всей Руси, там купил, здесь продал. А в целом, как у нас – налоги, откаты, ментам дай, пожарным дай, санэпидемстанции дай. В карман заглянул и прослезился. Свободный рынок, мать его так. Ничего на Руси не меняется. Бюрократы, депутаты, чиновники, всех надо прокормить. Только у нас инфляция вверх ползет, а жизненный уровень падает».

– Боря, распредели мужиков в дозор по двое. Мы с тобой дежурим в час волка. Я спать. Завтра с рассветом уходим.

К вечеру второго дня, обоз выполз к слиянию еще двух дорог, образовавших одну весьма широкую, вот она-то и вела в Курск. Навстречу попадались пешеходы, шагавшие из града, женщины с лукошками и сумами, мужчины, тащившие холщовые мешки, гнавшие скотину, проезжали повозки, нагруженные разной утварью и рухлядью. Чувствуя скорое прибытие, повеселевшие людины стали подгонять лошадей. Солнце еще высоко, и желательно попасть в город до закрытия ворот. Опять ночевать на повозке Андрею не хотелось. Сразу при выезде из леса проявились очертания большого городища.

– Курск! – Констатировал довольный завершением мытарств Боривой.

– Уже заметил.

Потянулись ремесленные мастерские, кузни, судя по запаху мастерские кожевников, стоящие наособицу возле реки. Народу на большой рыночной площади было немного, сказывалось позднее время для торговли. В правой стороне от рыночной площади находились тщательно возделанные поля, что на них было посажено, Андрея не интересовало, он лишь отметил присутствие порядка во всем.

– Ну что, сотник, будем ставить телеги. Лошадей гнать за городище, там обустраивать, скотиной торгуют не здесь. Завтра поутру готовь деньги, мыто платить.

– Ставь, Боря, и разгрузите одну из подвод, добро раскидайте по остальным телегам или сгрузите на землю. Я пока с лошадниками до скотьего рынка прогуляюсь.

Пристроив табун и уплатив мыто сразу за два дня торговли, Андрюха, оставив с лошадьми Вторушу и Остромира, вернулся. К этому времени пронырливый Боривой уже по-хозяйски обосновался на месте, познакомившись с соседями по торговой деятельности.

Андрей верхом, Акун на повозке вместе с раненым Судиславом, заплатив подорожный сбор, пересекли ворота цитадели. Ему было интересно рассматривать город. За городской стеной располагались улицы посада, на боковых лучах которых находились ремесленные слободы. Все это хозяйство было удалено от центра города из-за боязни пожара. Расспрашивая прохожих, они добрались к дому знахаря. Не сходя с лошади, сотник постучал в крепкие деревянные ворота. Через короткое время открылась калитка, вышла молодая полноватая девушка с русой косой через плечо. Глянув снизу вверх на Андрея, спросила:

– Болезного привезли?

– Да.

– Сейчас открою ворота, можно завезти повозку. Батюшка скоро выйдет.

Заведя лошадей и повозку через открытые ворота на широкий двор, прошлись по дубовым плашкам, выстеленным пред большой избой. По виду всего, что его окружало внутри двора, Андрюха понял, что средневековый лекарь не бедствует, отсюда следует, что люди к нему ходят, а значит, он профессионал своего дела. Стоя у телеги, он посмотрел на бледное лицо Судислава, его перевязанную голову, руки и грудь. Андрюха вздохнул: «Выживет ли?». В дороге он три раза колол ему промедол из аптечки, взятой с собой, поэтому дорогу раненый перенес легче, чем предполагал Боривой, не догадывающийся ни о чем.

Осмотрев больного прямо в повозке, знахарь из-под бровей глянул на Андрея:

– Кто его так?

– Да тати, в двух днях пути отсюда. Напали на обоз, еле отбились.

– И довезли. Да он за два дня с такими ранами должон был умереть.

– Жить захочешь и не так раскорячишься, – криво улыбнувшись, заметил Андрей. – Мы его раны тертым мхом посыпали.

– Ладно, заноси в избу.

За руки и ноги подняв раненого, двинулись к избе.

– Да не в ту. Там я проживаю. Вот же боковая дверь рядом.

Сбоку действительно было строение. Андрюха определил его как сарай, оказалось – больница. Уложили на лавку.

– Все. Можете уходить. Завтра заходи к обеду, – сказал он Андрею. – Милана, проводи воев.

За ними закрыли ворота, вечерело уже довольно ощутимо. Необходимо было искать место для постоя, не спать же в городе на телеге. Ищенко окликнул мимо пробегавшего юнца:

– Скажи, отрок, где здесь постоялый двор?

– Так, в конце улицы, Позвизд держит, я к нему сейчас и иду.

– Акун, поворачиваем оглобли, айда за юнцом.

– Это с превеликим удовольствием.

Харчевня с гостиницей на втором этаже оказалась всего метров через триста, прямо возле посадской стены. За крепкими тесовыми воротами, открытыми по причине раннего времени настежь, по центру высилась двухэтажная изба, поражая широкими размерами. Справа от избы помещался хлев с хрюкающей и мычащей живностью. Судя по тому, что смрадом оттуда не несло, за животными был пригляд. Перед хлевом находилась коновязь с яслями и выдолбленным бревном для водопоя, это для тех, кто заехал перекусить. Рядом ясли для лошадей постояльцев. Телегу можно было поставить на свободном пятачке слева от ворот, там же находился погреб, закрытый дубовой дверью.

Соскочив с лошади, Андрей привязал ее уздой к коновязи, лошадь тут же потянулась к воде.

– Жди пока здесь, – кивнул Акуну.

Навстречу Андрею выбежал разбитной парняга, на ходу поправляющий запачканную чем-то съестным рубаху.

– Ночевать у нас желаете?

Глянув на неопрятный вид встречающего, Андрей скривил губы.

– Гляну, пожалуй, сначала.

– Милости просим.

Юнец открыл дверь, державшуюся на ременных петлях, пропуская Андрея вперед.

Внутри было опрятно. По бокам зала поставлены печи для обогрева обеденного зала в зимнее время. Столы чистые, выскобленные, пол подметен, ставни на окнах открыты, в них поступал прохладный воздух со двора. Под притолокой торчали ветки полыни и можжевельника.

«Для ионизации помещения», – определил Андрюха.

За спиной послышалось сопение:

– Светелки наверху.

Парень показал рукой на ведущую на второй этаж лестницу.

– Ну что ж. Зови хозяина.

Хозяин, бородатый, тучный мужик в чистой вышитой рубахе, появился незамедлительно.

– Хозяин, крышу-то у тебя снять можно?

– Дык, а насколько остановишься?

– А это как дело пойдет. Думаю дня на три точно.

– А коли так, оставайся.

– И сколько за это удовольствие я должен?

– Ты один?

– Сегодня двое, а дальше один останусь.

– Ага! Ну так, светелка с чистым бельем, еда, овес для лошадей, место под телегу, – слегка задумался, в подсчетах ничего сложного не было, каждодневная рутина. – Четыре деньги.

– Устраивает. Пускай юнец позовет моего человека, а ты показывай светелку, умоемся, ужинать спустимся. Так что, ты нам меда хмельного выставь да щец, а к ним по доброму куску свинины зажарь.

– Сделаем. Давай деньги, и идем смотреть светелку.

Андрюха полез в кошель, отсчитал четыре новгородки и сунул в руку хозяина заведения.

Стянув с себя кольчугу, камуфлированную куртку, Андрей перепоясал рубаху ремнем с мечом. Сполоснув руки, вдвоем с Акуном спустились на ужин. После дороги еда показалась необычайно вкусной. Хмельной мед бодрил. Помимо них в зале хватало посетителей и жильцов. После хлопотного дня в заведении у Позвизда был аншлаг. Набив утробушку деликатесами, обоих потянуло в сон. Уже стоя на лестнице, Андрей подозвал хозяина:

– Уважаемый, как бы нам с утра в баню сходить, уж очень помыться хочется, но сегодня сил уже нет.

– Дак, на заднем дворе баня. Сегодня отдыхайте, а завтра с утра милости просим. Баня у нас знатная, сранья пошлю топить, как проснетесь, все будет готово.

– Благодарствуем.

– Да и бельишко простирнуть можно, в оплату все уложено.

Добрая пища и хмельной мед благотворно сказались на молодые организмы. Чтобы заснуть мгновенно, потребовалось лишь добраться до лавок и снять с себя верхнюю одежду.

Поутру, сытые и намытые, словом как две новые гривны, Андрей и Акун пересекли на повозке городские ворота, уплатив за проезд гужевого транспорта стражнику. Рынок гудел как растревоженный улей. Проехав мимо купеческих лабазов, они очутились у начала торгового коловорота.

– Акун, стань с телегой вон у того складского сарая и жди меня. Схожу к Боривою, и прокатимся к нашим лошадникам.

– Я понял. Но-о-о, родимые! – отдохнувшие за ночь лошади весело потянули телегу.

По Андрюхиным понятиям, рынок мало чем отличался от барахолок девяностых годов. За деревянными лотками, крытыми навесами из дранки, торговали узнаваемые по прошлой жизни лица кавказской национальности, среднеазиаты, да и славян-торговцев присутствовало много.

– Ёкарный бабай, и здесь азеры обосновались! – пробормотал Андрей.

Вчера, когда он оставлял Боривоя на торгу, дело шло под закрытие рабочего дня и весь этот цирк уже либо свернулся, либо собирался сворачиваться. Нынешняя толкотная торговля наполнила сердце его ностальгией по дому. Рядом с ним, раздались выкрики с интонациями ломаного русского языка:

– А вот гранаты спелые, сладкие, подходи, дам отведать. Четыре по цене одного. Подходи, четыре по цене одного.

Андрей повернул в сторону выкриков. Лицо характерного типа, с чертами, до боли знакомыми каждому россиянину конца двадцатого, начала двадцать первого века.

«Ну, точно азер!»

Стоящий за лотком чернявый худосочный парняга, лет тридцати, в одежде восточного пошива, торговал курагой, гранатами, инжиром и изюмом. На прилавке также присутствовала халва, желтоватый сахар и прочие восточные сладости.

– Откуда будешь, земляк? – спросил Андрей.

– Что покупать будешь? – не понял тот.

– Я спрашиваю, откуда товар привез?

– А-а-а, товар персидский. Покупай, не пожалеешь, четыре граната по цене одного отдаю. Попробуй, сразу купишь.

– Обязательно куплю, только дай оглядеться. Я только пришел, – и двинул дальше вдоль рядов, к лотку, где должны стоять телеги Боривоя.

Торг шел по полной программе, народ торговался, пытался выгадать даже в какой-то мелочи.

«На рынке два дурака, один продает, другой покупает». Вспомнилось Андрею. Он дефилировал мимо лотков с овощами, где продавали репу, морковь, какую-то зелень. Дальше находились лотки оружейников – мечи, щиты, топоры, ножи, кинжалы, наконечники копий и стрел. Лотки тканей и готовой одежды, обувь – все это рядами, подходи, выбирай кому что надо. Лотки кожевников – выделанные кожи и изделия из нее: ремни, куртки, упряжь, седла. Ювелирные изделия из серебра, стекла. Мед пчелиный всех сортов, оттенков, вкусов. Мед хмельной, ромейское вино в бочках, кувшинах. Пушнина.

Увидел лоток, где бойко вел торговлю Боривой. Понаблюдав со стороны, осознал, что Боривой находится в своей стихии. Вот действительно человек родился и нашел себя в этой профессии. Заметив Андрюху, Боривой жестом подозвал его.

– Ну как дела, Боря?

– Слава богам, все хорошо, если и дальше так пойдет, за две седмицы расторгуемся, – лоток был заполнен деревенским ширпотребом, от лаптей и деревянных пуговиц, до меда и мешков с зерном. – Тут мытарь подходил. Сказал, подойдет скоро еще раз, мыто платить надо.

– Не вопрос – подождем.

– Как там Судислав, не помер?

– Довезли. В обед зайду проведать.

Боривой больше отвлекаться не стал, занялся делом, зазывая покупателей и торгуясь, уступая в чем-то, все равно не выпускал из рук выгоду. Андрей отойти от лотка не успел. Как черт из коробочки, слегка вихляющей походкой к лотку подходил молодой, худой, с костистым лицом, длинными руками и кривыми ногами мужчина, в белой длиной рубахе и черных шароварах. Через его плечо была перекинута матерчатая сумка, за ухом торчало писало, не то гусиное перо, не то стило, сразу и не понять.

– Очешуеть. Ну, точно наш финик, ему бы еще очечки на фэйс и вылитый Макс. Братья-близнецы, да и только, разве что побрить, – вслух сказал Андрей.

Макс Тишман был начальником финансовой службы в части, в которой служил Андрей. Крученый, иногда высокомерный, вспыльчивый, но знающий свое дело малый.

– Мыто платить будете?

– Ну а как же, мы люди законопослушные. Платить-то сколько?

Из матерчатой сумки мытарь достал берестяную грамотку, окинув взглядом лоток, возы и стал что-то бормоча подсчитывать.

– Сколько дней торговать надумали?

– Две седмицы, – отвлекся от торговли Боривой.

– Ну, так, – опять бормотание, – приезд в город с целью торговли, на две седмицы, с сего дня, с повозками, с сотоварищами, двое, по полкуны с человека.

Высчитал, объявил:

– Четыре гривны куны серебром.

Андрей полез в кашель и отсчитал монеты в протянутую руку мытаря. Тот ссыпал наличность в свой кошель и протянул бронзовую бляху с вычеканенными каракулями на ней. Андрей принял.

– Тамга, разрешение на торговлю. Через две седмицы вернешь.

– А то. Слышь, мужик, тебя не Максом случайно кличут?

– Замята я.

– Тоже прикольно. Бывает.

– Что бывает?

– Да говорю, обознался я.

Мытарь стал удаляться вдоль торгового ряда. Только сейчас Андрей заметил его сопровождающего, ранее стоявшего в отдалении, с виду звероватого гоблина с коротким, широким мечом на поясе.

– Боря, меня сейчас Акун на скотий рынок отвезет. Там оставит телегу, а сам к тебе. Я потом в город, раненого проведаю, да и дела кое-какие порешаю.

– Не волнуйся, сотник, расторгуемся.

Перед самым обедом Ищенко постучался в знакомые ворота знахаря. Как и вчера, ему открыла калитку уже знакомая молодушка с косой через плечо.

– Заходи. Заждались тебя уже.

Андрей зашел в знакомый двор. На скамейке перед хозяйской избой он увидел колоритную фигуру вооруженного варяга, тот был облачен, словно собрался в поход. Несмотря на жаркую погоду, на стеганый поддоспешник был одет ламелярный доспех, соединенный по бокам застежками, на плечах удерживаемый кожанами лямками, на которые крепились металлические бляхи. На поясе меч. Шлема не было вовсе, по этой причине Андрея поразила бритая голова с длинным пучком волос, спускавшимся с макушки. Картину дополняли ухоженные усы, свисавшие с лица, словно два моржовых клыка. Лицо руса пересекал застарелый шрам, проходящий от уха через всю правую щеку, до подбородка. Увидев входящего Андрея, варяг встал с табуретки, поставив на нее глиняную кружку, шагнул навстречу.

– Здрав будь.

– И тебе не хворать. Чем обязан такому вниманию? Или провинился чем?

– Еще вчера Ставр передал вести о тебе. Наместник князя желает видеть тебя. Идем.

– Что ж, я не против. Дай только человека своего проведать.

Желание наместника повидаться с приезжим совпадало с распоряжением Монзырева. Задача стояла познакомиться с главой местной администрации. Ищенко еще в дороге ломал себе голову, как свести знакомство, а, поди ж ты, само собой вопрос разруливался. За спиной слышалось легкое дыхание Миланы.

– Людин твой жив. Пойдем в избу, батюшка как раз у него.

В комнате, где находился раненый Судислав, пахло травами, но все же ощущался легкий сладковато-приторный запах застоявшейся крови. Небольшое оконце, со вставленной в него слюдой, давало мало света, но все же позволяло, вместе с масляным светильником хорошо различить бледность на лице раненого, лежавшего на лавке. Больной тяжело дышал, но был в сознании, рядом с ним находился Ставр, который из плашки поил его целебным отваром. Оба скосили глаза в сторону вошедших.

– Как ты, Слава?

– Жить будет, – вместо Судислава ответил знахарь. – Ты все же мне ответь, как смог довезть его такого?

– Боги помогли.

– Ну да, ну да.

– Зачем ты посаднику про меня сообщил?

– А как ты думал? В двух днях пути от города тати шалят. Их ловят, поймать не могут. И тут появляется такой красавец, как ты, и сообщает, что одолел их. Да и раненый у меня на подворье из пришлых. Чей, откуда прибыл, кто он? Известно только с его слов, чай не со сломанной рукой. Обязан сообщить.

«Ну, ничего не меняется. У нас огнестрел или ножевое ранение, обязательно ментам стукнуть надо. Здесь такая же песня. Эх, не по тем книгам мы историю учили».

– Долго оклемываться будет?

– А что, не видно? Парень практически за кромкой побывал.

– Слава, может хочешь чего? Я принесу.

– Благодарствую, сотник, – просипел раненый. – Мне бы отлежаться. Все болит. Ты бы меня уколол лекарством своим, мочи нет терпеть.

– Нечем колоть, Слава. Нет у меня больше лекарства.

– Что за лекарство? – встрепенулся лекарь.

Ищенко чертыхнулся про себя. Не будешь ведь рассказывать, что через десять веков изобретут промедол.

– Да продал мне как-то купец из Византии, лекарское средство, да закончилось оно. Что за средство, я сам не знаю. Не лекарь я – воин. Ну, пойду я, посадник кличет.

Выйдя во двор, вдохнул полной грудью свежий воздух.

– Пойдем, что ли, служивый? – обратился к ожидающему представителю власти.

– Идем.

В самом центре города была выстроена крепость-детинец, внушающая уважение всякому, кто находился рядом. Это была крепость в крепости, с внутренним склоном оборонительного рва. Андрей на глаз определил: «метра три и ширина метров двадцать». По внутреннему краю шел частокол из крупных, до полуметра, бревен. Пройдя со своим сопровождающим по опущенному подъемному мосту, с интересом рассмотрел охранявших ворота цитадели варягов.

«Все-таки по внешнему виду и оружию здорово отличаются от местных граждан. Какая натура, какой типаж. Их бы в кино снять».

Местные бодигарды со скукой взглянули на проходящих мимо них. Только на мгновение в глазах появилась заинтересованность, когда взгляд обоих упал на меч, висевший на поясе у Андрея, и тут же пропала, рассыпавшись о лицо сопровождающего.

Внутри крепости бревна частокола были расколоты пополам и установлены плоской стороной внутрь укреплений. Сам детинец представлял квадрат, примерно сто на сто метров, по углам со стороны ворот возвышались две каменные башни, похожие на донжон. По центру двора располагался высокий и красивый деревянный терем с постройками справа и слева примыкающих к нему зданий, казармы и конюшни соответственно. Плац перед теремом был уложен почерневшими от времени и использования дубовыми плашками, подогнанными и утрамбованными, словно паркет в помещении ведомственной принадлежности. Плашки отсутствовали только возле коновязи и конюшни. Хозяйственные постройки, судя по всему, находились на заднем дворе цитадели. По двору сновали по своим делам вооруженные ратники, женщины исполняли какие-то свои хозяйственные работы.

Поднявшись на крыльцо терема, вошли внутрь. Андрей почувствовал благодатную прохладу помещения. Пошли по короткому, широкому коридору, минуя запертые двери. Наконец нырнули в центральную дверь. Сделалось заметно теплее и светлее. Окна в главной зале терема оказались большого размера, забранные тонкой слюдой. От неожиданно яркого света в глазах зарябило бликами.

– Купец доставлен, боярин!

Зрение восстановилось, и Андрей увидел в большой расписной комнате на возвышенности деревянное резное кресло, покрытое слоем коричневой краски. В кресле восседал совсем не старый еще, плечистый мужчина с курчавой светлой бородой, в дорогом кафтане голубого цвета, расшитом серебром, такого же цвета шароварах и полусапожках тонкой выделки кожи. На груди его висела золотая цепь. Ищенко прикинул – «граммов триста пятьдесят весит». По бокам от кресла на лавочках, застеленных коврами с узором, сидело еще восемь человек различной наружности, но все высокого положения для этого города. Все при мечах, кое-кто и в доспехе.

– Здрав будь, боярин! – поклонился центральному персонажу Андрей. – Почто звал?

– И ты, здрав будь, хм… купец. Хотя не похож ты на купца.

– Так я и не купец вовсе. Сотник я, боярина Гордея, из веси кривичской. Прибыл по его поручению сопроводить караван торговый. Да дела кое-какие порешать. С тобой вот велено встретиться.

– Ну, то, что ты татей дорожных положил в двух днях пути отсель, я уже знаю. Не знаю только, сколько их было.

– Двадцать четыре разбойника насчитано. Да трое ушли.

– О как! А своих сколько потерял?

– Так, четверых, да один у знахаря лечится. Знахарь сказывал, поднимет на ноги болезного.

– Поверить зело трудно в такой расклад. Али вои с тобой знатные были?

– Да нет, обычные пахари. Наверное, повезло просто. Боги были на нашей стороне. Уберег Сварог внуков своих.

– Что скажешь, Улеб?

– Да что сказать, Вадим Всеволодович. Война ведь одних в Хель уводит, а другим славу дает. Мы-то за татями этими сколь охотились, а вишь, они сами смертушку себе нашли.

Легко поднявшись с кресла, боярин стремительно подошел к Андрею.

– Ну, за доблесть твою, сотник, прими подарок с моей руки, – он снял с пальца серебряный перстень с красным камнем и вложил в ладонь Андрею. – Носи, заслужил.

– Благодарствую, боярин, – надел подарок на средний палец левой руки. – Помнить буду, от кого награду получил, дорогого стоит.

Явно довольный сказанным, Вадим Всеволодович вернулся на место.

– Ну, рассказывай, о чем боярин Гордей переговорить велел?

Еще перед отъездом Монзырев с Вестимиром решили, что так как в веке десятом, имени Анатолий, да еще Николаевич, у славян не встречалось, то и принять потребно другое имя. Так Монзырев стал Гордеем Вестимировичем, все-таки волхв выступил инициатором появления в этом мире новоявленного боярина, так что отчество крестник получил от него.

– В седмице, ну может чуть больше, пути от Курска, на правом берегу реки Псел находится наша пограничная весь, держит она по земле своей границу от соседей хлопотных, людокрадов проклятых, кои каждую весну и лето приходят пограбить землю русскую.

В палатах послышалось легкое обсуждение сказанного. Боярин приподнял слегка руку. Все умолкли.

– Да знаем мы о вас и о печенегах тож. Сей год хотели к границе малую дружину послать с воеводой Улебом Гунаровичем.

– Прости, боярин. Припозднились вы малость. Словно косой прошлись печенеги по весям нашим. – Отбиться удалось, да люда погибло много. Кого в полон увели, а кого пограбили.

– То-то ты торговать заявился, – с обидой вырвалось из правого ряда советников.

– Дак ведь не от хорошей жизни заявился. Послал меня Гордей Вестимирович к тебе, боярин, Вадим Всеволодович. Не помощи просить в войске. Потребно ему от тебя пара человек, варягов знатных, в делах ратных умельцев. Учителя воинские ему надобны, хочет он мужей в родах пограничных под щиты поставить. Учение весь оплатит.

– Это смердов-то учить? – с лавки поднялся и сделал три шага вперед молодой варяг, одетый в бронь. На лице его заиграла презрительная улыбка. – Ну, коли вашему боярину серебра не жалко, пусть. Но толку будет мало.