Текст книги "Проданный ветер"

– Верно все гутаришь, ваше благородие, – со вздохом отозвался старшина, – с хлебушком и картошечкой здесь зело тяжко, а дичи с рыбой хватает. Только ведь для заготовок впрок соль нужна, а ее всем купцам выгодно в Калифорнию на бойни тамошние продавать. Да и приказ наш сотник от правителя привозил, аж из самого Петербурга!

– Что за приказ?

– Ну, что бы значит, стычкам с индейцами не способствовать, то и запретить, мол надобно от прибойной линии уходить далече. А как на камнях, да среди леса ветрами поваленного зверье промышлять? Да и нет его у прибойной полосы!

Уже глубокой ночью, все приготовления к обороне были закончены. И хотя каждый элемент обороны был не идеален по отдельности, но все элементы вместе позволяли защитникам противостоять значительному превосходству противника в живой силе. Позволяли ошеломить нападавших и причинить им наибольший урон. Помимо бомбы огромной мощности, установленной в середине двора, схронов для динамита, мортиры заряженной усиленным зарядом, Орлов приказал перенести все ружья и винтовки с револьверами из порохового погреба в жилой барак к бойницам. Что позволяло бы защитникам вести беглый, кинжальный огонь не тратя время на перезарядку.

Система бойниц в бараках позволяла простреливать весь двор форта и самое главное держать под прицелом узкий скальный проход. Не опасаясь при этом за фланги и тыл, которые были надежно прикрыты отвесными стенами кратера, которые к тому же с внешней стороны были почти полностью залесены еловым лесом. Уставшие и замерзшие люди смогли, наконец, вернуться в барак, бревенчатые стены которого были буквально пропитаны запахом махорки, жареного сала и потом портянок. И хотя в этом прямоугольном помещении, разделенном на две части было минимум благ цивилизации, здесь было главное – здесь было тепло, здесь теплилась жизнь.

Распределив обязанности и объяснив стратегию по защите форта, Орлов назначил время дежурства каждому, приказав всем свободным от караула отдыхать. Сам же, налив себе очередную порцию горячего чая, сел к раскаленной печки. Медленно цедя зеленый китайский чай с закрытыми глазами, он напряженно думал обо всем, что произошло с ними за последние дни. А подумать было о чем, ведь они шли в этот форт за помощью, а нашли здесь опустевшие казармы, при этом было не понятно, чем все-таки закончится противостояние с индейцами, которые значительно превосходили защитников по численности. Было не понятно, как и на чем добираться до Ново-Архангельска. Ход последних событий вообще ставил под сомнение успех их предприятия с инженером. А это означало только одно – результаты их секретной экспедиции рискуют никогда не попасть на берега Невы. На фоне этих перспектив, сбежавший монах с конокрадом, которых нужно было заключить в острог для снятия допросных речей, выглядели сущей мелочью.

Теперь они с инженером сами отчаянно нуждались в помощи.

– О чем задумался, – ваше благородие? – грузно садясь напротив, спросил урядник. – Не спиться?

– Да сижу и думаю, что предпринять надобно, – сонным голосом отозвался Орлов. – Сижу и пью чай из стакана в серебряном подстаканнике, без сахара, но под жаренную, несоленую рыбу. А где то идет по берегу Славянки наш обоз, с нашими боевыми товарищами, которые считают дни до встречи с казаками Черемисова и неведомо им, что не будет никакой подмоги и что самих нас заперли тут как курей в птичнике.

– Не рви себе сердце, ваше благородие, – покачал головой казак, сокрушенно вздохнув, – на все воля божья. Тебе тридцать три годка всего, а головушка уже седая, глаза цвета хоть и голубого, да потухшие как у старика – навоевался и натерпелся, уже значит выше края. Кто же знать мог, что беда тут такая приключилась? Ведь и предположить невозможно было! Да, дела, а какие тут службы раньше в храме служили! Петруха вон давеча сказывал, что даже батюшка Гавриил голову сложил по лету.

– В бою или хворь приключилась? – сонно уточнил Орлов.

– Его браконьеры иноземные, через индейцев в лес заманили, яко бы на свадьбу, а по дороге напали на него и голову отрезали. Эх, мы как войско Ермака Тимофеевича, коих татары в Кашлыке без запасов еды заперли.

– Тяжко им тогда пришлось, – кивнув, буркнул поручик, – мы хоть как они собак еще не едим.

– Вот, вот! Как им тяжко было, а они духом не пали. Хотя у них тогда аж три сотни стрельцов московских с воеводою померли от истощения.

– Дерзостью он тогда ту осаду прорвал, – проговорил старшина, наблюдавший за двором через бойницу.

Орлов, конечно же, знал эту историю про отважного атамана, которому нужна была провизия, а подмога от царя запаздывала. Он сам рассказывал ее не единожды на редутах осажденного Севастополя, в перерывах между боями и позже, уже после ранения служа на Кавказе. Но он всегда поддерживал эти разговоры, которые помогали на примерах героических предков, поднимать и приумножать дух русских солдат.

– Тогда ведь Ермак отобрал самых отчаянных и пошел на стругах по Иртышу, – продолжал Степанов, найдя в лице старшины нового собеседника. – Сумел даже победить в двух открытых сражениях, очищая путь от татар для караванов.

– Жалко, что не усмотрели казачки нехристей Кучумовских, – буркнул Иван, – которые по берегам крались.

– Вот и я говорю, что прямо как у нас, – подхватил урядник, – только мы смогли обнаружить врага вовремя, да встречу им задушевную организовать. Хотел бы я в глаза этому Ламберту посмотреть! А как ведь убогим притворялся – сучье вымя!

– А, что тебя так удивляет? – сквозь сон проговорил Неплюев. – Ламберт этот типичный поддонок своей погрязшей в алчности курии. Им же мало денег, они еще и стремятся к духовному порабощению людей! Для него – это война, вот и все, а на войне и подлость за подвиг сойти может. Зачем только терпим всю эту шайку на землях империи?

– Не богохульствуй, Иван Иванович, – тряхнув головой, пробормотал поручик, – империя у нас большая, значит, должно нам быть веротерпимыми.

– Как же тут быть веротерпимыми, Константин Петрович? – отозвался инженер. – Правда жизни в том и состоит, что большинство народа не только у нас, но и во всем мире ненавидят клиров, епископов, прочих попов и церковников, а особливо богатых. Это и у нас в империи и в державах заглавных присутствует! О какой веротерпимости говорить можно?

– Зря ты так, инженер, – покачав головой, буркнул старшина, – офицер правильно говорит, что терпимее быть надобно. Все у нас в империи тогда сладится! Вот нас, к примеру, возьми с Петрухой – оба православные. А Ахат с нами живет – морда татарская, исламу своему поклоняется, и ничего живем дружно.

– Давно на службе государевой вы тут? – спросил Орлов, прижавшись спиной к горячей печи.

– Так почитай с начала войны, будь она не ладная, – отозвался тот, дымя самокруткой. – Как начались рекрутские наборы в армию, как стали изымать скот, фураж, да еще и повинности стали расти, разоряя крестьян, так и подались изначально в резервную флотилию. Так мы и оказались в морском ополчении, а потом уже и сюда занесло. Да мы и не жалеем!

– Не жалеете? – переспросил Степанов.

– А чего жалеть-то? – пробурчал Иван. – Мы же после войны, должны были согласно грамоте к своему помещику вернуться, а вскоре молва разнеслась, что, мол, государь – надежа призывает всех охотников на военную службу. Семья, мол, оных освобождается навсегда, не только от крепостного состояния, но и от платежа повинностей. Вот и решили мы с Петрухой судьбу свою испытать, а тут опять-же манифест вышел о наборе ратников.

Слушая сквозь сон рассказ старшины, Орлов вспомнил, как по окончанию войны летом, крестьяне южных губерний устремились в Крым. Тогда по слухам, которые поползли по всей империи, вышел царский указ. Освобождающий от крепостного права и дороги в южных губерниях запрудили толпы крестьян. В некоторых губерниях крестьяне целыми деревнями отказывались выходить на барщину, или платить оброк с государственной повинностью. Орлов хорошо помнил, как в ужасе помещики этих деревень умоляли прислать в свои имения военных…

– Здесь все равно хорошо, – донеслись до поручика слова старшины. – Хоть и места здесь дикие, и холодновато конечно, и лето короткое, а все одно привыкли уже. Мы иногда смеялись с есаулом, царствие ему небесное, что живем как койоты, приспосабливаясь к любым условиям.

– В каком смысле? – растирая глаза, спросил поручик.

– Ну как же! Койот животное смекалистое, я бы даже сказал очень умное животное, которое запросто приспосабливается к любым условиям.

Выходит, что как и мы! У аулетов он весьма часто встречается в роли бога их него.

– Да, я что-то слышал, – зажмурившись, пробормотал Орлов. – Бога плута или проказника, какого то.

– А оно так и есть ведь, если разобраться! Он ведь всю свою жизнь озорничает – это я из своих наблюдений знаю…

– Надо было три сосны, что у входа растут срубить, – сонно проговорил Орлов.

– Зачем? – не понял старшина, не ожидавший такого резкого перехода на другую тему.

– У нас тогда бы сектор обстрела для пушки увеличился, градусов на тридцать, – пробормотал сонно поручик.

– Извиняйте, ваше благородие, – спохватился Иван, – вы все про серьезные вещи думаете, а я с глупостями пристаю. Надо – значит спилим! А дозвольте вопрос серьезный задать?

– Давай, старшина, задавай свой вопрос серьезный, – кивнув, согласился Орлов, сидя с закрытыми глазами.

– Может ли господин, офицер, перед правителем нашим Максутовым, за нас с Петрухой и Ахатом, словечко замолвить? Так сказать рекомендацию дать, что ли, ну если в живых конечно останемся.

– И про что конкретно рекомендация требуется?

– Есть у нас с мужиками задумка – капиталистными крестьянами хотим стать! Жизнь значит свою с другого бока спытать! Уж больно по душе пришлось нам туточки! И сапоги дорогущие носим и рубахи с портками не самотканые, а мануфактурные. А то в Родине земляки наши, акромя лаптей да косовороток домашней выделки, ничего же не видят. Тут опять же царь-надежа крепостную повинность убрал, а через энто выходит, что крестьянин свободной людиной стал! – с жаром выдохнул Иван. – Верно, мы тут себе смекаем?

– Все верно, братец вы смекаете, – со вздохом проговорил Орлов, – только крестьяне то не получили землю в собственность. Землицу они теперь получают за выкуп, на особых условиях.

– Так-то оно так – это в Родине, дележка землицы идет! А у нас с мужиками думка, туточки дело работное поставить! А дома то хай себе землицу, покупают аль продают. Чего нам дома промеж соседей толкаться? Здесь-то землицы не меряно! Черт кочергой мерил – да так и не перемерил. Для энтого дела и нужна рекомендация!

– Концессию хотите взять, на постройку тут железной дороги? – устало улыбнувшись, спросил поручик.

– Зачем дорогу? – вымолвил, замахав руками старшина. – На добычу угля! Есаул-покойничек сказывал, что кредит теперечи можно получить не только деньгами, но и товаром.

– Например, углем?

– А хоть бы и так! Ведь оно как не крути, а он нас одевает и обувает! А получим дозволение и приловчимся – так он нас и кормить сытно будет. Его же здесь тьма-тьмущая, ломай только не ленись и шахтенки рыть не надобно. Ну, а будет дозволение на концессию, так мы здесь и пристань сработаем! Пароходов то все больше становиться, можно подсуетиться.

– Хорошо, старшина, – отозвался Орлов. – Расскажу капитану первого ранга Максутову, про вас и вашу затею, расскажу, как вы здесь свой долг выполняли, до самой крайности.

– А ты, чего, Степанов, молчишь? – усмехнувшись, спросил инженер. – Не желаешь к дружескому кругу присоединиться?

– Нет, Иван Иванович, – отозвался тот задумчиво, – на Дону я вырос, туда и вернусь, после всех приключений нашенских. Да и не было у нас в роду копателей угля! Копатели степных колодцев были, через то и уважением пользовались у станичников, из-за труда тяжелого и опасного.

– Неужто, копать колодцы – это тяжесть неимоверная? – буркнул сквозь сон инженер.

– Да колодец отрыть – это же целое дело! – воскликнул Степанов, вскакивая с деревянного топчана. – Копающие ни к вину, ни к деньгам не прикасаются во время работы! Опять же» Псалтырь «читать надобно непременно! Это ведь здесь кругом реки да озера, с родниками чистоты неимоверной, а у нас в степи вода – это святое.

Уже ближе к утру, когда сон сморил всех защитников форта, оборвав все разговоры, старшина, стоявший в карауле, разбудил Орлова.

– Все, ваше благородие, выстрел был – это сигнал! Видать гости к нам двинули!

– Все к бою! – крикнул поручик, вскакивая с лавки. – Еще раз напоминаю, что нам надобно дать им возможность, втянуться наибольшими силами во двор! Только после этого по моей команде, мы залпом должны зажечь пороховую бомбу! Не забывайте, что мы находимся в каменном мешке, а посему взрыв будет сильным до крайности! Что бы нам не оглохнуть, перед залпом по мине, всем надобно открыть рот. Огонь по неприятелю ведем кинжальный, патронов не жалеем, рядом с каждым должно находиться холодное оружие и каждый должен быть готов броситься в рукопашную при надобности.

– Будет много пораненных после взрыва, – проговорил Степанов, проверяя винтовки. – Сними то, что будем делать?

– Живы останемся – добьем всех! – скрипнув зубами, крикнул Орлов. – Мы не конвойная рота! У нас нет провианта кормить их, у нас нет перевязочных материалов и лекарств для оказания помощи. Отпустить мы их тоже не можем, потому, как их подлечат соплеменники, снова вооружат и отправят мстить нашим поселенцам. Мы их сюда с оружием не звали!

– Все справедливо, ваше благородие, – поддержал Петруха, – мороз и потеря крови, отправят их раненных к своим богам. Прикончить всех надобно кто двигается, а то очухаются да в спину палить начнут, или еще какое злодейство учинят. Знаем мы их натуру подлую и коварную!

– Верно, говоришь, старшина! Не забудьте по моей команде, занять место с Петрухой при орудии! Все! Гасим свет!

Задув все свечи, сделанные из китового жира, защитники форта стали в полной тишине ждать появления неприятеля, глядя, как в сумерках утра тихо падает первый снег. Каждый из них с волнением и тревогой ждал кровавой развязки, понимая, что силы слишком не равны. Не прошло и получаса, как блики от пламени смотровых костров, выхватили из темноты несколько крадущихся теней у входа.

– Ползунов пустили, гады, – выдавил сквозь зубы старшина.

– Ну, этих-то наглецов мы быстро умоем, – отозвался Орлов. – А ну-ка, братцы, один залп по разведчикам товсь! Пли!

Дружный залп разорвал утреннюю тишину, спрятав на мгновение за клубами сгоревшего пороха результаты стрельбы. Но уже в следующее мгновение, защитники увидели, как упал один из ползунов, и как остальные индейцы, не произведя, не одного выстрела метнулись обратно.

– Аминь, – проговорил Петруха перекрестившись.

– Мудрит, что-то Ламберт, – покачав головой, буркнул Степанов. – По науке, что ли воевать собирается? Интересно, на какой манер, они на приступ пойдут.

– Константин Петрович, – с ужасом проговорил Неплюев, – там разведчик их шевелится.

– Раненный он, – отозвался Орлов, всматриваясь в темноту. – А это, что еще за явление?

В мерцающем свете костров, во двор форта неторопливо въезжал всадник, держа в поднятой руке кусок белой ткани.

– Ух, ты! – воскликнул Степанов. – Вы только посмотрите, как нас зауважали! Аж, целого парламентера прислали.

– Да – это же сам Ламберт, собственной персоной! – выпалил Неплюев.

– Я его прямо сейчас в голову застрелю! – прорычал Степанов.

– Отставить, урядник, – буркнул Орлов, – это же парламентер. Послушаем, чего он хочет.

Всадник тем временем, не спеша, преодолев каменную арку, направился, медленно покачиваясь в седле к одному из костров.

– Не стреляйте! – крикнул монах. – У меня нет оружия, я хочу просто поговорить!

– Я смотрю, к тебе дар речи вернулся? – крикнул поручик, закуривая папиросу. – О чем ты хочешь поговорить?

– Я не хочу проливать кровь, – отозвался тот, останавливая коня. – Выдайте нам инженера с Сулимой и мы уйдем. Обещаю, что ни один туземец не пересечет ворота вашего форта!

– Так это ты им нужен, Иван Иванович, – с удивлением проговорил Орлов, глядя на испуганное лицо инженера. – Выходит, что это они из-за твоей персоны, столько верст отмахали?

– Не выдавайте меня! – с жаром зашептал тот.

– Успокойся геология, – усмехнулся старшина, – никто тебя выдавать не собирается. Мы же туточки все русские, все братья крестовые.

Тем временем парламентер спрыгнул с коня, стряхнул с чурки снег и сел к костру, грея руки.

– Зря теряешь время, Ламберт! – крикнул Степанов. – У нас туточки как на Дону – выдачи нет!

– Пускай выйдет господин, офицер! Нам есть, что обсудить! Мы знаем, что весь ваш гарнизон, призвал к себе Господь! Вам не удержать форт такими силами!

– Похоже мы все у них посчитаны, – поморщившись проговорил Орлов, – хорошо, пойду, покалякаю с господином монахом.

– Константин Петрович…, – начал, было, инженер, дрожащим голосом.

– Успокойся ты, Иван Иванович, – поправляя фуражку, проговорил поручик, – никто тебя выдавать не собирается. Всем внимательно следить за входом в форт! Вполне допускаю, что через разговор этот они злодейство, какое-то умышляют. Ну, а если это так и случится, то всем действовать твердо и по плану! Тебе, Степанов, приказываю тогда командование принять, а я уже по обстоятельствам буду сам к бараку пробиваться.

Тем временем, монах продолжал сидеть с безразличным видом, наблюдал за снопами искр, выбиваемых пламенем в черное небо, жуя при этом табак.

– Неплохо говоришь для глухонемого, – проговорил Орлов, садясь напротив. – Зачем весь этот маскарад, Ламберт, или как там тебя?

– Отдайте инженера с образцами, Сулиму и мы просто уйдем, – вместо ответа проговорил тот, продолжая жевать табак с отрешенным видом.

– Не дерзи, Ламберт, – с угрозой в голосе проговорил поручик, качая головой. – Инженер, подданный Российской империи, на землях которой ты находишься, милейший.

– Эти земли, никогда больше не будут вашими, впрочем – это было давно понятно! Вам больше никогда не укрепиться в Северной Америке, – с ненавистью проговорил порламентер. – Это уже не ваша земля.

– Погоди, монах, – проговорил Орлов. – А чьи же тогда эти земли?

– Эти земли, наверное, уже принадлежат американцам! Поэтому я и предлагаю выдать инженера, пропажу которого на берегах Невы даже не заметят, а вы взамен останетесь здесь, сохранив своих людей! Соглашайтесь, черт вас подери!

– Чудные вещи ты говоришь, монах, – усмехнувшись, проговорил Орлов. – Думаешь, что твоя ложь будет производить до бесконечности впечатления?

– Значит господин, офицер, ничего не знает? – криво усмехнувшись, выдавил Ламберт.

– Может, растолкуешь, чего это я не знаю?

– Ваша империя продала эти земли американцам! Но думаю, что очень скоро, над этими землями взметнется флаг моей империи!

– Я не верю тебе! – отозвался Орлов, морщась от табачного дыма. – И какой же флаг тут будет реять?

– Флаг моей империи! Империи, над колониями которой никогда не садиться солнце, по всему миру!

– Так вот оно что! – воскликнул Орлов, играя желваками. – Я считал, что латинянин Ламберт принадлежит к ляхам, а в действительности он служит английской короне.

Поручику многократно приходилось слышать этот лозунг, который для англичан был более чем лозунг – эта фраза являлась символом и источником гордости всех англичан. Она наполняла их души превосходством над другими государствами и народами – ведь владения английской короны действительно находились во всех частях света. И англичане не останавливались на достигнутом, продолжая захватывать все новые территории, расширяя, таким образом территорию для торговли. Орлов знал и о существовании другого лозунга, который уже существовал в те времена – это «русская угроза» Индии, которую англичане считали своей жемчужиной.

– Да, я капитан ее Величества, Артур Каноли, а не святой отец. Маскарад закончен господин, Орлов, я жду ответа.

– Ну, здесь нет, Сулимы, он сбежал по дороге сюда и странно, что вы с ним до сих пор не встретились. Где он находиться сейчас мне неизвестно, да и не интересно! А что инженера касается, так я уже сказал, что он подданный Российской империи и выдачи не подлежит.

– Империи? – засмеялся капитан. – Мои граждане знают, что такое метро, а ваши только узнали – что жить можно без крепостного права.

– Это потому что моя Россия, является крупнейшей страной в мире, большая часть территории которой не освоена, но уверяю вас – это временно! – с ожесточением выпалил Орлов.

– Ваша самая большая страна в мире, не внесла в отличие от моей, никакого вклада в развитие человечества! – выкрикнул Артур. – Ваша загнивающая империя, уж простите за прямоту, обречена, как и Византия, православие которой вы переняли. С каждым годом ваша империя будет все дальше отдаляться, от широкой столбовой дороги, идущей из Вечного города.

– Уж не Рима ли?

– Да Рима! Хотя и не скрою, что не все мои соотечественники согласны с этим.

– У нас на сей счет есть свои мысли!

– Не смешите меня господин, Орлов!

– Чем это я интересно так рассмешил? – выдавил поручик сквозь зубы.

– Для вашей православной империи, император – это божий помазанник. Так сказать зеркало русской души и святости.

– Но, но! – перебил Орлов. – Знаю я все ваши мысли наперед, только не вам судить и оценивать духовность или святость нашего императора! И вообще, что-то я не пойму, к чему это вы клоните.

– Ну, – это же просто, – усмехнувшись, проговорил англичанин. – Вы православные, а особенно русские, сентиментальны, через это и упорствуете, например, в выдачи какого-то инженера, про которого уже наверняка никто и не вспомнит в вашей империи. Вы готовы подвергнуть разорению форт, из-за его персоны, погубить оставшихся людей и все это ради каких-то высоких идеалов, или ревностного служения своему императору. Репутация, которого в Европе далеко не безупречная и он такой же грешный человек, как и мы с вами.

– Я не собираюсь обсуждать с вами европейские сплетни! А, что касаемо инженера – так вы не в Персии, где жизнь человеческая не стоит и ломаного гроша. Вам тяжело меня понять, потому, что для вас человеческая жизнь ничего не стоит, потому, что вы лишили не зависимости многие народы, частенько заливая кровью их земли. Только не думайте, что те же ирландцы простят вас когда-нибудь за свои унижения! Вы завоевываете новые рынки для своей шерсти или говядины, проливая кровь людей и вам наплевать, где она льется, в Турции, Индии или России. Именно поэтому вам, никогда и не понять, почему один русский не выдает другого русского, даже под угрозой смерти или разорения. Моя империя – это стомиллионный медведь! Разгромивший армию самого Наполеона! Вот вам мой ответ, Ламберт. Честь имею!

С этими словами Орлов резко встал и, отдав честь, направился к бараку, едва сдерживая кипевшую внутри ярость. Ярость, которая кипела и накапливалась еще с Крымской компании.

– Вам все равно придется выдать вашего инженера! – закричал, в бешенстве англичанин вскакивая. – Я знаю, что почти весь ваш гарнизон вымер! С Ванькой, у которого оторвано ухо, оборону держать будите? Или с урядником в штыковую атаку двинете? У меня у ворот вашего форта, полторы сотни обозленных туземцев, готовых разорвать вас на куски, а форт сжечь дотла!

– Тебе уже дали наш ответ – у нас как на Дону, выдачи нет! – крикнул поручик уходя. – И не попадайся мне в бою! Мы тоже обозлены до крайности, и пленных брать не будем! Можешь так, и передать своим аборигенам.

– Они рвутся в бой, и они не собираются сдаваться! – закричал в след англичанин, с перекошенным от ярости лицом. – Я сказал им, что это именно вы принесли на землю их предков оспу!

– Ах ты, иуда! – воскликнул Орлов, остановившись. – А ты не боишься, мистер, что я не посмотрю на твой статус парламентера, да наколочу тебе морду до безобразия?

– Ну, что вы господин, офицер, – недобро отозвался тот, вскакивая в седло, – вы же целый поручик, а ругаетесь как биндюжник! Мы первой же атакой сметем вашу оборону, только тогда не ждите пощады!

Орлов медленно повернулся и, глядя на танцующего под англичанином коня усмехнувшись, крикнул:

– Знаешь, Ламберт, мы хоть и одного примерно возраста, но я тебе дам один бесплатный совет, Наполеоном быть хорошо, быть битым Наполеоном неразумно! Думаешь, я боюсь твоих угроз? Я боевой русский офицер, многократно ходивший в поиск за неприятельские линии! Так что пошел вон отсюда!

– У вас один час, что бы выдать инженера! – закричал парламентер, с перекошенным от ярости лицом. – Сейчас я прикажу выдать туземцам по две порции водки, и они раскатают по бревнышку, ваш чертов форт!

Зайдя в барак, Орлов неспешно стряхнул с полушубка снег и лишь, потом, посмотрев, на защитников произнес:

– Наш монах оказался глупым англичанином, который считает, что русских людей можно принудить к капитуляции и продажности. А посему мы должны будем, огорчить его до невозможности.

– Надо было застрелить его в голову, – пробурчал Степанов.

– Ладно, мы не гордые. Подождем, пока он в атаку кинется, со всей своей шайкой, – махнув рукой, отозвался поручик.

– А может еще и обойдется все? – тихо предположил инженер.

– Нет, Иван Иванович, этот кинется на приступ, – прошептал офицер, садясь у одной из бойниц. – Он пока со мной говорил, чуть зубы свои не съел от злости. Теперь только ждать остается, час примерно времени у нас.

– И чего они к инженеру прицепились? – проговорил старшина, дымя самокруткой.

– Смекнули они, что мы в районе Клондайка, скрытые изыскания вели, на минералы разные, – отозвался Неплюев, сидя у печи. – Вот и прибились к обозу нашему, что бы результаты выведать, или образцами завладеть.

Рассеяно слушая задушевный рассказ Неплюева, обо всех злоключениях, происходивших за время их странствий, Орлов напряженно думал обо всем услышанном от англичанина. Конечно же, он не поверил врагу, не поверил очередной лжи, о продаже Аляски американцам. Подлость, на которую шли англичане частенько, не была для него новостью, а вот весть о коварстве русских, которые заражали индейские племена, высказанную англичанином, могла действительно озлобить туземцев и представляла серьезную опасность. Это могло объединить самые разные племена перед страшной угрозой, толкнуть их на нападения не только на простых промысловиков, но и заготовительные участки и даже форты. Что, конечно же, могло серьезно осложнить положение не только заготовителей, но и колонистов живущих за стенами частоколов. Это могло вызвать эффект домино, когда падающая костяшка понуждает к падению другие. Для этого было достаточно, что бы один из шаманов, ударив в бубен, объявив русских врагами. И тогда земля могла загореться под ногами поселенцев. Орлов понимал, что из-за своего шаткого положения в Индии, где англичане держались исключительно на силе оружия, они и дальше будут умышлять различные конфузы и злодейства, против России. Опасаясь продвижения русских войск в сторону Индии, что могло вызвать волну восстаний, которые могли бы перекинуться на берега самой метрополии. Они хорошо помнили Синапские восстания, из-за которых едва не была потеряна их самая большая колония – Индия. Конечно же, были и другие причины подлости и коварства англичан, корни которых уходили как в далекое прошлое, так и в суровое настоящее.

Медленно тянувшееся время, наконец, разорвал монотонный бой барабана, который означал только одно – штурм начался. Едва успели защитники занять свои позиции у бойниц, как сонную тишину утра разорвали гортанные крики и улюлюканья, а во двор форта, словно талая вода при наводнении, хлынула людская масса. Бросок нападавших, с разукрашенными боевой раскраской лицами, был столь стремительным, что еже через несколько мгновений защитникам форта стало невозможным вести прицельный огонь. Ни по пороховой бомбе, ни по схронам, куда был заложен динамит. Эти цели просто растворились в людской массе индейцев, бросившихся на бревенчатые стены форта, с перекошенными от ярости лицами. А еще через несколько секунд, помещение барака заполнилось пороховым дымом, из-за яростного огня, который вели защитники по нападавшим практически не целясь.

– Огонь! Огонь! – хрипел Орлов, стреляя из двух револьверов сразу.

Сдерживать отчаянный порыв наподдавших позволяло лишь то, что защитников надежно укрывали бревенчатые стены с бойницами, которые размещались выше человеческого роста. И которые позволяли вести огонь по нападавшим, не опасаясь, что те, подбежав, откроют ответный огонь. Бревенчатые двери с металлическими засовами, заходившие ходуном под градом ударов, так же надежно блокировали попадание нападавших внутрь.

Внезапно все вокруг утонуло в страшном грохоте и огромной яркой вспышке, яростно вращающаяся волна серого, с кислым запахом сгоревшего пороха дыма, мгновенно накрыла весь двор. И уже в следующую секунду, в небо над фортом, поднялось невероятных размеров грибовидное облако. Так стремительно начавшаяся атака, мгновенна, оборвалась, утонув в страшном стоне раненых и контуженных. Ударная волна, сбила с ног и оглушила не только наподдавших индейцев, но и защитников форта, которые были отброшены от бойниц к противоположной стене.

Очнувшись на полу барака, Орлов долго тряс головой, пытаясь придти в чувство. С трудом поднявшись по бревенчатой стене, качаясь словно пьяный, он доковылял до бойницы и какое-то время с жадностью хватал ртом чистый воздух, который уже освободился от порохового тумана, все еще висевшего в бараке. Словно рыба, оказавшаяся на берегу, он судорожно глотал воздух, морщась и сдавливая руками уши, пытаясь избавиться от звона. Картина внутреннего двора, еще недавно припорошенная первым снегом, изменилась, словно по взмаху волшебной палочки до неузнаваемости. И хотя утренний рассвет еще не позволял разглядеть все детали, Орлову было понятно, что первый элемент обороны – пороховая бомба, сделала свое коварное дело. Весь двор был завален телами убитых и искалеченных, оторванными руками и ногами, бесформенными кусками человеческой плоти и внутренних органов. Все это кровавое месиво еще шевелилось и билось в агонии, парило, источая жуткий запах внутренностей – запах смерти. Весь выпавший снег стал алым от крови, брызги которой покрыли и все бревенчатые стены строений.

Подобрав опаленную вспышкой фуражку, Орлов приказал всем занять свои места у бойниц. С тем, что бы довершить начатое – добить всех раненых и контуженых индейцев, пока те не пришли в себя и не стали оказывать сопротивление.

В то время на конференции в Женеве, еще только обсуждались общие принципы, дающие шанс военнопленным и раненным воинам, рассчитывать на гуманное отношение к себе. Еще не собиралась в Париже первая международная конференция Общества Красного Креста, получившая позже название Международного комитета Красного Креста. Поэтому, приказ отданный Орловым – расстрелять раненных, не вызвал у защитников и тени смятения. Хладнокровно добив искалеченных и обожженных взрывом нападавших, защитники еще, какое-то время, молча, смотрели на кровавое, парившее месиво человеческих останков. Наконец зловещую тишину, повисшую в бараке, нарушил поручик: