Текст книги "Зубы дракона"

Глава 3

По небу плыли облака – легкие, снежно-белые и вызывающе независимые. Они плыли куда хотели, не обращая внимания на деревья, которые безуспешно тянулись к ним ветками, чтобы удержать или хотя бы остановить. Они плыли, не глядя на лежащего Евгения Шатова.

Утро, подумал Шатов, и мысль эта была тягучей и безвкусной. Просто – утро. Просто – облака. Просто – сосны. Просто – жаворонок. Все – очень просто.

Шатов закрыл глаза. Не хочу. Не хочу видеть все это. Не желаю. Я хочу лежать вот так бесконечно долго, не обращая внимания ни на что. Просто лежать. И делать вид, что сплю. Он обязан делать вид, что спит, иначе придется встать и увидеть…

Стон вырвался сам собой. Тело напряглось в ожидании боли, замерло, но боли не было. Ее и не могло быть, подумал Шатов, потому, что она только приснилась, привиделась в кошмаре. Как привиделось и все остальное.

Это все было ложью, маревом, бредом. Шатов знал это, Шатов успел убедить себя в этом сразу же, как увидел облака над своей головой и ветки сосен на их фоне.

Он лежит на песке, покрытом рыжей хвоей и поросшем травой. Он обязательно лежит на песке, сером песке, покрытом рыжими и зелеными пятнами. Лежит на тропинке, а где-то рядом стоит его сумка. Шатов не видит ее, но точно знает, что сумка стоит там, хотя не должна там стоять, потому, что он не забирал ее из гостиницы.

Если он встанет и обернется, то увидит несколько домов, стоящих между сосен… Шатов сел, не открывая глаз. Нужно вставать. Все равно придется вставать и идти.

Поет жаворонок.

Шатов открыл глаза.

Сосны, трава, луг, река и лес на горизонте за рекой. Комок подступил к горлу. Нужно обернуться и посмотреть. И убедиться, что все это он не придумал, что дома действительно ждут его, притаившись, тщетно пытаясь спрятаться за серо-оранжевыми стволами сосен.

Шатов опустил глаза. Сумка. Теперь – обернуться. Не нужно торопиться, дома никуда не денутся. Они были там прошлый раз, будет и этот.

Стоят.

Губы Шатова дрогнули. Стоят. Он угадал. Или это уже было с ним? Шатов медленно поднес руку к нагрудному карману рубашки и вынул удостоверение.

Сейчас, на всякий случай предупредил себя Шатов. Не пугайся, Женя. Удостоверение…

Хорошая у него фотография на удостоверении, даже Вита сказала, что удачная.

Шатов закрыл книжечку и снова открыл. Все как положено – фотография, имя с фамилией и печать с должностью. Корреспондент.

Этого не может быть. Не может, хотя бы потому, что он сам видел чистые белые страницы. Совершенно пустые и чистые. Видел. Своими глазами. И еще подумал тогда, что этого не может быть, что…

Стоп, Женя. Так чего не может быть – того, что удостоверение не заполнено, или того, что все записи и фотографии снова на месте? Чего именно не может быть?

Он совершенно точно знал, что удостоверение было заполнено почти год назад… И помнил, как тупо разглядывал чистые страницы в кабинете с табличкой «Милиция». Когда?

Когда он был в кабинете старшего лейтенанта Звонарева? Вчера? Сегодня? Завтра? Ему только предстоит попасть к Илье Васильевичу? Только предстоит извиваться на площади в огне нечеловеческой боли?

Шатову показалось, что он скользит по отвесной стене и не может зацепиться за отполированные камни.

Там, в кабинете, окном выходящем на залитую солнцем площадь, он искал в сумке свой паспорт. Шатов присел на корточки и открыл сумку. Паспорт, как обычно, лежал в боковом кармане.

Все в порядке, пробормотал Шатов. Все в совершеннейшем порядке. Это был только сон. Реальный до безумия ночной кошмар.

На самом деле, Шатов, видимо, приоткрыл глаза, увидел, не до конца проснувшись, эти сосны, облака и реку, а потом снова уснул. И ему примерещилось…

– Просто приоткрыл глаза, – вслух произнес Шатов, словно это могло придать вес нелепой мысли.

Открыл глаза и увидел, что за спиной у него стоят дома. Это не смешно, Шатов. Это совершенно не смешно.

Он уже просыпался среди этих сосен и подходил к тем домам. Он даже обнаружил, что пропали его часы… Шатов взглянул на свое запястье и замер. Часы были на руке, но это были не его «Командирские», а электронная штамповка, которую ему всучил Дмитрий Петрович. Нелепый человек из сна.

Нелепые электронные часы, которые высвечивают только время, четыре цифры. И не желают демонстрировать ни день недели, ни месяц, ни год.

Шатов потер виски. Бред. Понятно, что это бред, только вот чем именно он бредит, а что видит на самом деле? Если все ему только примерещилось, то откуда часы? Если все, что с ним происходило после того, первого пробуждения – правда, то что случилось с его удостоверением? И случалось ли вообще?

Почему-то дико захотелось смеяться. Упасть и хохотать до слез.

А не сходим ли мы с тобой с ума, Женя Шатов? Мы уже не можем отделить правду от бреда, дорогой. Все это как-то смешалось в нашем уставшем мозгу.

Стрельба на дороге? Полноте, батенька! Какая стрельба? Вы еще скажите, что и в вас стреляли в лесу. Скажете? А чем докажете? Где дырка от пули?

– Все решается очень просто, – сказал Шатов себе, – очень-очень просто. Сейчас мы пойдем к домику, в котором проживает Дмитрий Петрович, и спросим у него… У Дмитрия Петровича, естественно, а не у домика.

Минутку, Шатов взъерошил волосы. Какой Дмитрий Петрович? Этот товарищ был в твоем сне, но это вовсе не значит, что он есть на самом деле. Хотя… Шатов посмотрел на часы. Девять сорок семь.

Часы-то ведь взялись откуда-то. Откуда? Сменял свои на эти по пьяному делу?

И, кстати, если Дмитрий Петрович действительно проживает вон в том домике с черепичной крышей, то что ты будешь у него спрашивать? Прошлый раз… Какой прошлый? Во сне.

Хорошо, во сне ты очень боялся, что тебя примут за чокнутого, если ты будешь спрашивать, как сюда попал. А теперь что ты хочешь узнать? Был ли ты здесь раньше? Не кушал ли вареную картошку под сметанкой, разглядывая симпатичную попку рукодельницы Иринушки? Не кушал? Извините.

Может, просто повернуться и уйти к чертовой бабушке, куда глаза глядят? Уйти, а потом всю жизнь мучиться, пытаясь понять, что там происходило на самом деле.

Шатов задернул «молнию» на сумке и пошел к домам.

Все нормально. Ставим эксперимент на себе. С риском для психики. Если за идиотские вопросы ему сейчас набьют физиономию – тем лучше. Это только убедит его в том, что все нормально.

Вот и дом Дмитрия Петровича. Трава возле крыльца не примята. Дом напротив… Это тот дом, куда Шатов уже заходил. Или наяву или во сне.

Шатов посмотрел на дверь дома Дмитрия Петровича. Сплюнул и поднялся на крыльцо дома напротив. Постучал.

Тишина. Как и следовало ожидать.

Дверь, понятное дело, не заперта.

Шатов поставил сумку на тахту, сам сел на стул. На тот же, на который садился раньше.

Сейчас должен появиться Дмитрий Петрович. Вот с минуты на минуту откроется дверь и седовласый старец произнесет… Что, кстати, он сказал тогда? Поздоровался? А потом начал что-то лепетать про то, как замечательно Шатов выбрал дом.

Вот сейчас. Десять. Девять. Восемь. Семь.

Шатов дошел до нуля и принялся считать отрицательные числа. На минус ста двадцати трех дверь действительно открылась.

– Здравствуйте, Дмитрий Петрович, – сказал бесцветным голосом Шатов.

– Здравствуйте, Евгений Сергеевич, – почти радостно приветствовал его вошедший. – А я смотрю, а вы возвращаетесь с прогулки. Раненько сегодня встали.

– Ага, – кивнул Шатов, – рассвет встречал.

– У нас здесь замечательные рассветы, – радостно согласился Дмитрий Петрович, усаживаясь на стул. – Как самочувствие?

– Спасибо, вашими молитвами.

– Это хорошо, – бодро заявил Дмитрий Петрович. – Готовы к битве?

– Простите?

– Ну, готовы к трепке со стороны местной детворы?

– Какой детворы?

Дмитрий Петрович улыбнулся еще шире:

– Евгений Сергеевич, вы меня пугаете! Такой молодой, и вдруг провалы в памяти. Мы с вами приглашены в школу, на встречу со старшеклассниками.

– Школу? – неуверенно переспросил Шатов. – А мне показалось, что на дворе лето.

– Лето, – подтвердил Дмитрий Петрович, – но мы идем в местный детский дом. Школу развития талантов. Прекратите меня разыгрывать, Евгений Сергеевич.

Старик погрозил Шатову пальцем.

– А то ведь я уже совсем поверил, что вы забыли о приглашении.

– Шутка, – деревянным голосом произнес Шатов. – Извините.

– Ну, да бог с ней, с шуткой, – махнув ладошкой, Дмитрий Петрович встал со стула. – Вы не забыли, что пора идти завтракать?

– У вас? – спросил Шатов.

– Естественно.

– Я приму душ…

– Только не мешкайте. Нам нужно торопиться.

Дмитрий Петрович вышел из комнаты.

Детский дом, говоришь? Встреча со старшеклассниками… Не помню. Совершенно ничего не помню, блин. Когда обещал?

Интересно, душ на том же месте, что и во сне?

Вытираясь после душа, Шатов пытался уговорить себя не нервничать. Все нормально. С кем не бывает? Малость перебрал, забыл, как приезжал, что делал, кому чего обещал…

Спокойно. Просто разберемся во всем постепенно, не торопясь. Нужно просто отделить зерна от плевел, овец от козлищ, бред от реальности.

Главное – не сойти с ума. Ты смотри, Жека, крепче держи свою крышу, чтобы она не уехала. Что-то с ней уже происходит, с твоей крышей, но лучше ее все-таки придерживать.

Стол в шикарной гостиной Дмитрия Петровича уже был накрыт, хозяин сидел на своем месте, несколько картинно опершись подбородком о переплетенные пальцы рук.

– Присаживайтесь, Евгений Сергеевич, – томно произнес Дмитрий Петрович, – будем предвкушать вместе.

– Медитировать по поводу аппетита?

– Ни в коем случае, Евгений Сергеевич, – всплеснул руками Дмитрий Петрович, – медитировать – это отстраняться от всего земного, улетать, если хотите, в заоблачные дали. А я предпочитаю предвкушать. Еда, как и все остальное, собственно, может приносить удовольствие не только рецепторам – вкусовым, слуховым, зрительным и, извините за выражение, обонятельным и тактильным. Еда, как и все остальное, может и должна приносить удовольствие мозгу, душе человека. Вы как бы впускаете еду в свой мозг, позволяете ему самому предугадать, нафантазировать или вспомнить вкус и аромат блюда…

– Так можно и слюной истечь, – сказал Шатов, рассматривая свой столовый прибор.

– Ни в коем случае! – Дмитрий Петрович поднял указательный палец, словно требуя особого внимания к тому, что произносил. – Слюна – это телесное, внешнее. А вот предвкушение… Это…

– Это чувство, которое возникает перед тем, как человек получает возможность вкусить от свой пайки, – довольно желчно произнес Шатов.

– Ну почему же от пайки? От всего. Вспомните, как говорили наши предки! Например, месть, это блюдо, которое нужно употреблять холодным.

– Обязательно воспользуюсь вашим советом, – пообещал Шатов. – Пренепременно.

– У вас есть кому мстить? – немного наигранно удивился Дмитрий Петрович.

– Извините, – Шатов легонько постучал вилкой по краю тарелки, – вы имеете ввиду, хочу я кому-нибудь отомстить, или есть ли кто-то, кто хотел отомстить мне?

– И то, и другое.

Шатов откашлялся. Устраивать исповеди для Дмитрия Петровича ему совершенно не хотелось. Обойдется. Достаточно того, что седовласый предвкушатель и так занимает слишком много места в мыслях Шатова. С другой стороны, что в этом вопросе такого? Обычный псевдофилософский треп за столом в ожидании… в предвкушении завтрака.

– До недавнего времени, – сказал Шатов спокойно, – мне казалось, что мстить некому.

– Теперь вы меня простите, – улыбнулся Дмитрий Петрович, – вы имеете ввиду, что вы никому не собираетесь мстить, или не осталось никого, кто хотел бы отомстить вам?

– Ни осталось никого, кому бы хотел отомстить я, – внешне спокойно ответил Шатов.

– Ваши враги долго не живут? – изумленно поднял брови Дмитрий Петрович.

А вот это уже не ваше дело, подумал Шатов, совершенно не ваше дело, уважаемый старый хрен. Абсолютно.

– Признайтесь, – театральным шепотом спросил Дмитрий Петрович, наклоняясь к столу, – вы их убили?

– Да, – кивнул Шатов, – вывел в чистое поле, поставил лицом к стене и пустил пулю в лоб.

– Всех? – ужаснулся Дмитрий Петрович.

– Нет, каждого десятого, остальные частью покончили жизнь самоубийством, частью умерли от разрывов сердца. И сердца их рвались с грохотом ста двадцати миллиметровых артиллерийских снарядов… Было что послушать.

– Вы страшный человек, Евгений Сергеевич.

– Я стараюсь, – скромно потупился Шатов.

– И вы, похоже, и семьи своих врагов вырезали, раз не боитесь мести.

– Семьи? – переспросил Шатов.

– Ну да – семьи, друзей, вассалов и сюзеренов. Учеников, в конце концов, – Дмитрий Петрович скрестил руки на груди, и взгляд его стал совершенно серьезным. – Ведь совершенно одиноких людей не бывает… Вот у вас, к слову сказать, есть жена. Наверняка есть друзья. Они не захотели бы отомстить за вас? Хотя бы для того, чтобы никто больше не посмел думать, что их друзей и родственников можно обижать безнаказанно. Нет?

Разговор с какого-то момента вдруг перестал быть шутливым пустым трепом. Шатов почувствовал, как заныли, напрягшись, мышцы спины. И шрам…

Руку от лица лучше убрать. Поглаживание шрама может стать плохой привычкой, привлекающей излишнее внимание к этому украшению. Это, во-первых. А во-вторых, слишком явно демонстрирует, что Шатов начинает волноваться.

Что это мы перешли на такую странную тему? Месть.

Чтобы занять руки хоть чем-то, Шатов взял хрустальный стакан и посмотрел его на свет.

– Иногда мне кажется, – задумчиво произнес Дмитрий Петрович, – что наши предки были во многом правы.

– Естественно, – Шатов попытался улыбнуться, но это получилось не слишком искренне, – благодаря их правоте мы смогли родиться…

– Напрасно иронизируете, милейший. Да, именно благодаря их правоте мы смогли появиться на свет. Они никому не позволяли обижать себя, своих родственников и друзей. Им было наплевать, что месть может затянуться или закончиться всеобщей гибелью. Выживает та семья, которая способна защитить себя.

– Или та, которая не отрывается на слишком сильного врага.

– Чушь, – решительно стукнул ладонью по столу Дмитрий Петрович, – враг не может быть слишком сильным. Если это враг, то его сила – это только еще одно обстоятельство, которое следует принимать во внимание перед тем, как всадить ему нож в глотку. Он не сильный или слабый, он – враг! Посему должен быть…

– Убит?

– Убит, – подтвердил Дмитрий Петрович. – Или использован, а потом убит.

– А использован для чего? – поинтересовался Шатов.

– Чтобы убить другого врага, конечно.

– И так до бесконечности.

– И так до тех пор, пока… – Дмитрий Петрович задумался, – хотя вы правы, наверное. До бесконечности. Враги будут появляться раз за разом, вольно или невольно бросая вам вызов.

– Мрачноватая перспектива.

– Обычная. В этом смысле турецкие султаны были совершенно правы, не назначая наследника и полностью игнорируя права первородства, на которых были помешаны европейцы. Братья – дети султана, сами решали, кто из них станет султаном после смерти папы.

– Режь своих, чтобы чужие боялись?

– Конечно! – Дмитрий Петрович разошелся не на шутку, на щеках появился румянец, а в голосе воодушевление. – Султан поступал мудро, как, кстати, многие цари до него. Он только сеял зубы дракона…

Шатовы вздрогнул.

– Вы помните эту легенду о зубах дракона? – спросил Дмитрий Петрович.

– Вы об аргонавтах?

– И о них тоже. Помните, предводителю аргонавтов нужно было вспахать поле и засеять его зубами дракона. А потом…

– А потом, – подхватил Шатов, – из зубов выросли воины.

– Да, воины. Бесстрашные воины.

– Которые потом перебили друг друга, – напомнил Шатов.

– Перебили, – согласился Дмитрий Петрович, – но это только в этом случае. У тех же греков был миф о том, что один из героев таким образом набрал себе помощников. После всеобщего побоища уцелело несколько воинов, ставших родоначальниками целого народа.

Шатов набрал воздуха в легкие, чтобы сказать… А что, собственно, он мог сказать? Намекнуть, что с некоторых пор не любит упоминания драконов в любом контексте? Что Дракон для него – это полусумасшедший ублюдок, который повесил двенадцатилетних мальчика и девочку, который убил пятнадцатилетнюю девчонку только для того, чтобы продемонстрировать свое всемогущество? Из зубов этого Дракона не могло вырасти ничего, способного основать народ.

Рассказать ему, что чувствовал Шатов, когда Дракон очень вежливо и с претензией на интеллигентность рассказывал ему о своих ощущениях при убийстве?

В комнату вошла Ирина, поставила блюда на стол.

– Здравствуйте, Ира, – сказал Шатов, искренне радуясь, что можно переменить тему.

– Здравствуйте, Евгений Сергеевич, – улыбнулась Ирина, – только я не Ирина, я Светлана.

Будем надеяться, что улыбка не стала слишком глупой, подумал Шатов. Не хватало еще шуток с близничками.

– Вы сестра Ирины?

– Все шутите? – засмеялась девушка. – Нет у меня сестры.

Шатов покосился на Дмитрия Петровича, но тот был слишком увлечен столом.

– Минутку, – потряс головой Шатов, – вас же Дмитрий Петрович называл Иринушкой…

– Светочек, милая, а где же салат? – жалобным голосом простонал Дмитрий Петрович.

– Минуту, – Ирина… или Светлана вышла из комнаты и скоро вернулась. – Вот, пожалуйста.

– Но… – Шатов смотрел в лицо девушке, пытаясь понять, что происходит.

– Кушайте, Евгений Сергеевич, – улыбнулась она. – Я тут на кухне буду, если что – позовите.

Шатов проводил ее взглядом.

Но ведь это она – Ирина, девушка, с которой он шел через луг, и которая потерлась щекой о его руку. И сказала, что он запал ей в душу еще до того, как заполучил свой шрам.

– А вы, батенька, сердцеед, – понимающе улыбнулся Дмитрий Петрович. – И это правильно – Светланка того стоит. Мне бы скинуть годков так тридцать…

– Побойтесь бога, Дмитрий Петрович, – Шатов нашел в себе силы собраться и сделать вид, что ничего особого не произошло. – Девчонке лет шестнадцать.

– Семнадцать, если быть точным, но в селах они взрослеют значительно раньше. И, – Дмитрий Петрович понизил голос почти до шепота, – Света очень вами заинтересовалась. Я бы на вашем месте…

Кобель старый. Шатов механически положил себе в тарелку еду и ел, не ощущая вкуса. Он же точно помнил, что ее звали Ирина. Они познакомились… Вчера? Они познакомились с ней в этой комнате за завтраком. И звали ее Ирина. И одета она была в эти же рубашку и джинсы.

– Светланка, молочка! – попросил Дмитрий Петрович.

– А вам, Евгений Сергеевич? – спросила Светлана.

Пусть она будет Светланой, мысленно махнул рукой Шатов. Если он не помнит толком, что с ним было, то имя тоже мог свободно перепутать.

– Спасибо, Света, – Шатов подождал, пока девушка нальет из кувшина молоко, и взял стакан. – Ваше здоровье!

Светлана вышла на кухню.

– А в вас чувствуется донжуанство, – одобрительно изрек Дмитрий Петрович, – в лучшем смысле этого слова. Так изысканно спутать имя!

– Хорошо еще, что я не знаю ее фамилии.

– Вы еще много не знаете, Евгений Сергеевич, – заметил Дмитрий Петрович, вытирая губы льняной салфеткой. – И это, кстати, очень хорошо.

– Для кого?

– Для вас, в первую очередь, ибо во многом знании многая печаль, – Дмитрий Петрович снова поднял указательный палец. – А сейчас я вынужден вас оставить, дабы подготовить материалы для беседы с талантливыми отроками.

Шатов молча кивнул, как бы соглашаясь, что да, что с талантливыми отроками нужно держать ухо в остро, глаз да глаз нужен с талантливыми отроками. Им, талантливым отрокам, палец в рот не клади…

Какого, кстати, черта, еще и Дмитрий Петрович собрался встречаться с отроками? Шатов понятно – выдающиеся талантливые журналисты такого уровня встречаются редко. Как же не воспользоваться тем, что он проезжал недалеко от детского дома и не организовать для талантливых отроков встречу с ним… Тем более, что, кажется, местные отроки и отроковицы уже давно наблюдают за жизнью и невероятными приключениями журналиста Шатова Евгения Сергеевича. Во всяком случае, Светлана, которая тогда была Ириной, недвусмысленно говорила, что они в школе даже спорили, выживет или не выживет Шатов в схватке с Драконом…

Блин. Шатов уронил вилку, но поднимать не стал.

Четче нужно соображать, Шатов. Если детки отслеживали схватку гигантов… две схватки гигантов – матч и матч-реванш, то это может значить, что помогал им в этом тот, кто знал, чем именно и когда занимается Дракон.

А поскольку Дракон отбирал среди горожан потенциальные жертвы для охоты богатеньких любителей острых ощущений, то… То выходило, что сейчас Шатов попал, как кур в ощип, в поле зрения тех самых хозяев Дракона.

Которых сам Дракон, убивший и организовавший убийство несколько десятков человек, боялся жутко. Настолько боялся, что, провинившись, готов был умереть, лишь бы не попасть им в руки.

Ласковый и заботливый Дмитрий Петрович подходит на роль жуткого хозяина?

Шатов мотнул головой – нет. Но о Драконе и о Шатове он знает многое. Если не все. И если он и вправду знает все о Драконе и Шатове, то все эти разговоры о зубах, мести и предках – неспроста. Ой, неспроста.

Вот такие вот пироги.

Насколько это объясняет фокусы Шатовской памяти – вопрос, конечно, интересный… Очень и очень интересный. Только…

Шатов наклонился и поднял вилку с ковра. А кто сказал, что у него действительно состоялся разговор с Ириной? В смысле – а говорила ли Ирина, или Светлана вообще что-нибудь о Шатове и его шраме? Или все это примерещилось Шатову? Как примерещилось пустое удостоверение.

– Светлана, – позвал Шатов, стараясь, чтобы голос не звучал слишком уж жалобно.

– Да, Евгений Сергеевич, – девушка появилась на пороге кухни, вытирая руки.

– Если я вас попрошу поболтать со мной сейчас, это не будет нарушением ваших планов на ближайшее время?

– Насколько ближайшее? – серьезно спросила Светлана.

– На ближайшие полчаса.

– Не будет, если эти полчаса наступят минут через десять – мне нужно будет прибрать со стола и перемыть посуду.

– Хорошо… – Шатов искоса поглядел на дверь кабинета Дмитрия Петровича, – вы не в курсе, через сколько минут у меня встреча с талантливыми отроками?

– С нами? Часов через пять-шесть. А с младшими – через два часа, – Светлана улыбнулась. – Да вы не бойтесь, у нас в Школе приезжих не обижают.

– Ага, – кивнул Шатов, – у вас обижают своих, чтобы чужие, соответственно, боялись.

Светлана еще раз молча улыбнулась и стала собирать со стола тарелки.

– Так где мы сможем поговорить? – Шатов встал, чтобы не мешать работе.

– Вы сейчас к себе пойдете? – во взгляде Светланы что-то скользнуло, что-то такое, что Шатов смог заметить, но не успел распознать.

– К себе.

– Тогда я зайду к вам, – снова взгляд, на этот раз не такой быстрый.

Интерес в нем мелькнул, или ожидание… Во всяком случае, не обещание, оборвал свои мысли на эту скользкую тему Шатов и вышел из дому.

Попытаемся немного попланировать. Не в том смысле, что пролететь, используя потоки воздуха, а в том, чтобы составить хоть что-то, похожее на план. На маленький планчик. Маленький, но хоть какой-нибудь. Хоть какой…

Шатов сплюнул и поднялся на свое крыльцо. Оглянулся на сочную зеленую траву, спустился и несколько раз прошел по ней, шаркая ногами, приминая и вырывая травинки.

И пусть меня расстреляют «зеленые». Это у них болит голова о сохранении природы, а у Шатова задача несколько уже – сохранить, на сколько это возможно, психику от необратимых изменений. Трава – это зарубка. На память. Если завтра снова что-то произойдет с памятью Шатова, то…

Кстати, неплохая идея. Шатов вошел в дом, чуть притормозил в сенях, оглядываясь по сторонам. Вот взять, например, и чего-нибудь накалякать на стене краской. Или, хотя бы, зубной пастой. Еще опыт пионерских лагерей подсказывал, что засохшая зубная паста отмывается плохо.

Мысль была настолько соблазнительной, что Шатов с минуту обдумывал ее, прежде чем покрутил пальцем у виска. Не хватало только, чтобы ему сделали замечание по поводу хулиганства. Действовать нужно тоньше. Например…

Шатов осторожно обвел взглядом стены комнаты. Ему уже начинают мерещиться скрытые камеры и магнитофоны. Фигня, какие камеры и какие магнитофоны? Жрать самогона нужно меньше.

Вяло прикрикнул, подумал Шатов, нужно жестче. Не может тут быть камер и микрофонов. Не может! Не накручивай себя, не то совсем с ума сойдешь!

Уже лучше, значительно лучше. Теперь – матом. А потом…

Но дурацкое чувство не проходило. Шатов осторожно прошел по комнате и сел на тахту. Ну и что из того, что камер наблюдения быть не может? Будем представлять себе, что они есть. И поведение всех местных аборигенов рассматривать, как подозрительное и умышленное. Против Шатова. До тех пор, пока не удастся хоть как-то закрепиться в реальности. Во всяком случае, понять, что именно с ним произошло на самом деле, а что – только примерещилось под действием… Какая разница, под действием чего?

Вести себя нужно естественно, но уделяя внимание мелочам. На всякий пожарный случай. Что может быть самым естественным сейчас? Выложить вещи из сумки.

Кстати, Шатов подвинул к себе сумку. Если он вчера поселился здесь, успел познакомиться с Дмитрием Петровичем… Стоп. Шатов задумчиво почесал шрам.

Сегодня утром, за неимением фантазии и ввиду наличия скудоумия, мы ляпнули Дмитрию Петровичу, что ходили встречать рассвет. И он поверил.

Если предположить, что Шатов действительно мог пойти встречать рассвет, то какого черта он поволок с собой сумку? И почему он эту сумку не разобрал накануне?

В гостинице он, между прочим, вещи из сумки вынул, но ничем ему это впоследствии не помогло. Значит, нужно не просто вещи разложить, но и…

В дверь постучали.

Светлана, подумал Шатов и крикнул:

– Войдите.

– Здравствуйте, Женя, – сказал высокий сухощавый парень лет тридцати.

– Здравствуйте, – вежливо, но не слишком уверенно ответил Шатов.

Парня он не знал. Во всяком случае – не помнил. Совершенно. Абсолютно. Не помнил, или все-таки не знал?

– Меня зовут Игорь, – парень широко улыбнулся и протянул руку.

– Женя, – Шатов автоматически пожал руку, ожидая продолжения.

– А я только сегодня вернулся, а Дмитрий Петрович мне и говорит, что домик этот снова занят, что это вы.

– Я, – честно признался Шатов.

– Ну, я и решил сразу заскочить, познакомиться, так сказать, непосредственно.

– Вы присаживайтесь, – предложил Шатов.

– Да я на минутку, мне нужно будет бежать. Разве что вечером заскочу… Вы не будете возражать?

– Боже упаси. Почту за честь, – Шатов чуть привстал и церемонно поклонился.

– Черт, – Игорь рукой взъерошил себе волосы, – вот уж не думал, что придется лично пообщаться. Слухи разные были, но конкретно никто ничего не знал…

– Бывает, – кивнул Шатов.

Еще один почитатель, блин. Такое впечатление, что он действительно в восторге от встречи, что давно ее ожидал. И… Странно. Дмитрий Петрович бормотал о мести, о ее неотвратимости. Шатов даже поверил, что попал к хозяевам Дракона. А все встреченные пока чуть ли не на шею бросаются всячески, захлебываются слюной и мстить вроде бы не собираются.

– Шатов, – почти влюбленным голосом протянул Игорь.

– А видели бы вы, как я дом выбрал. С первой попытки, – гордо заявил Шатов.

– Мне Дмитрий Петрович говорил, – кивнул Игорь и осекся.

– Вчера говорил? – деловито переспросил Шатов. – Или сегодня утром?

Улыбка медленно сползла с лица парня.

– Мне пора.

– Понимаю, пора, – теперь уже Шатов улыбнулся.

Должен же хоть кто-то улыбаться в этой комнате. Игорь уже не хочет. Глазки у него, правда, не улыбались и до этого, глазки у него настороженно ощупывали лицо Шатова, словно что-то прикидывая и взвешивая.

В свое время подростку Шатову очень понравилось словечко рекогносцировка. Его произносили профессиональные военные в фильмах про войну, и Шатов потратил некоторое количество усилий, чтобы слово запомнить и научиться воспроизводить без пауз. Рекогносцировка. Это когда военачальник объезжает будущее поле битвы и прикидывает, как бы ему посильнее врезать противнику.

Вот глаза Игоря, не обращая внимания на цветущую улыбку, именно проводили рекогносцировку. Намечали сектора обстрела, направления главного удара и тому подобное.

– Я пойду, – предупредил Игорь.

– Да ради бога! – Шатов поднял руки, чтобы показать, что не собирается задерживать собеседника. – Вечерком – милости прошу.

– Обязательно.

Но выйти Игорь не успел – в комнату стремительно вошла Светлана.

– Игорь, привет! – Светлана запечатлела звонкий поцелуй на щеке парня. – Как прошла охота?

– Нормально, – Игорь искоса глянул на Шатова, – как обычно. Затравили, ждем.

– Здорово, – восхищенно сказала Светлана, – когда будете заканчивать?

– В любую минуту, как только – так сразу.

– А что говорит замок?

Игорь снова бросил взгляд на Шатова, взгляд на этот раз достаточно долгий, похожий на предупреждение. Или напоминание Свете о том, что они в комнате не одни.

– Ты торопишься? – спросила Света.

– Да.

– В Школу сегодня зайдешь?

– А что?

– Там будет Евгений Сергеевич.

– Серьезно? – Игорь вежливо посмотрел на Шатова. – Тогда – обязательно. Ни за что не пропущу.

Шатов задумчиво смотрел на закрывшуюся за Игорем дверь, когда Светлана села на тахту возле него. На расстоянии немного меньшем официального, но большем интимного, слава богу.

Могла вообще бухнуться на колени и обнять за шею. Свободно. Эта нынешняя молодежь… И что бы тогда пришлось делать старому уставшему журналисту? Спасать свой моральный облик или мужское достоинство? Отпихивать или… Шатов откашлялся, надеясь, что не покраснел. Твои мысли, Шатов, твои враги. Или это еще один признак безумия? Хрен вам, господин Шатов. Это если бы ты перестал думать всякие глупости и двусмысленности, тогда бы появился повод для беспокойства. А так – все в норме. Все отлично. Ты еще пока не сошел с ума. Ты еще только собираешься спросить у девушке об этом. Не сошел ли я с ума?

– Света… – для придания доверительности разговору следовало положить ей руку на плечо или, хотя бы, на руку. Но…

– Света, я хотел кое-что выяснить у вас…

– Да, – девушка спокойно посмотрела Шатову в глаза.

– Вы только не смейтесь, – попросил Шатов.

– Ни в коем случае, Евгений Сергеевич, честно.

Какая вежливая и симпатичная пошла нынче молодежь, мысленно порадовался Шатов. И талантливая.

– Мы с вами недавно разговаривали… – Шатов придал своей фразе интонацию, среднюю между утвердительной и вопросительной.

– Разговаривали, – кивнула Светлана.

Один – один, подумал Шатов. Он спросил двусмысленно, она двусмысленно ответила. Теперь попытайся понять, Шатов, что она имеет ввиду. Вы с ней разговаривали накануне или только вот недавно, в доме у Дмитрия Петровича?

Шатов откашлялся.

– Мы с вами шли по дороге к селу… – снова попробуем полувопросительную интонацию.

– Шли, – подтвердила Светлана.

Слава богу, таки шли.

– И разговаривали… – Шатов чуть затаил дыхание.

– Разговаривали.

– И о чем? – Шатов чуть приподнял бровь, чуть-чуть, немного иронично. Мол, я-то помню, о чем мы с тобой разговаривали, а вот помнишь ли ты свои обещания и то, о чем говорила…