Текст книги "Под позолотой кровь"

В кафе находилось девять трупов. У двух из них были пробиты головы. А такие раны особенно кровавы. Бармену пуля перебила артерию, и кровь, ударив вначале фонтаном, забрызгала стойку и стены, а потом просто вытекала из лежащего тела. Те капли, что попали на стену и стойку бара, застыли почти сразу.

Двум посетителям пули разорвали аорты, и за те несколько секунд, что люди прожили после ранения, сердца успели выкачать наружу почти всю кровь. У остальных убитых, за исключением официанта, все ранения были сквозными, что тоже способствует обильному кровотечению.

Меньше всех крови вытекло у официанта. На его долю пришлось три девятимиллиметровые пули. Такие пули имеют большую останавливающую силу и, соответственно, меньшую проникающую способность, чем пули автомата. Поэтому все три пропадания в грудь официанта были слепыми, то есть не имели выходного отверстия. Официанта, правда, это особенно радовать не могло. Он тоже был мертв, как и те, чьи ранения выглядели менее аккуратными.

Пока зеваки собирались возле кафе, пока кто-то отважился заглянуть вовнутрь и рассмотреть-таки, что именно там находится, пока этого отважного выворачивало на глазах заинтригованных зрителей, пока, проблевавшись, смельчак объяснял остальным, что именно ему удалось рассмотреть, пока искали телефон и пока дозванивались до милиции, кровь все вытекала и вытекала.

Вытечь, естественно, смогла не вся кровь. Всего вытекло литров двадцать. Если мерять ведрами, то это выходило чуть больше двух ведер. Ровно столько воды тратила обычно приходящая уборщица, чтобы вымыть пол в крытом павильоне кафе «Южанка». Уборщице никогда не удавалось добиться такого лакового отсвета, какой приобрел пол, равномерно покрываясь пленкой густеющей крови. Но полное совершенство невозможно.

Кровь не смогла полностью скрыть мусор, успевший скопиться со времени последней уборки, и стреляные гильзы. Обычно мусора собиралось немного, но один из сидевших за столом, падая, сбил на пол пепельницу, и окурки вместе с пеплом тоже постепенно пропитывались кровью.

К тому моменту, когда в дверях кафе появился первый милиционер, кровь успела загустеть и связать между собой трупы, мусор и гильзы в одно целое. Запекаясь кровь становится необыкновенно вязкой, и первые из тысяч курортных мух, со всех сторон слетевшихся на терпкий запах крови, погибли, прилипнув к полу.

Подошвы туфлей старшего лейтенанта милиции Мусоргского тоже прилипли на первом же шагу. Старший лейтенант задумчиво посмотрел вокруг, сплюнул на залитый кровью пол и вышел на открытую площадку под полуденное солнце и взгляды зевак.

Подошвы продолжали липнуть, и Мусоргский несколько раз шаркнул туфлями по бетону, оставляя красно-черные полосы.

– Что там? – крикнул от машины водитель.

– Еб твою… – громогласно начал Мусоргский и осекся, заметив как зрители затаили дыхание в ожидании новой информации. – Туфли все изгадил.

Зрители перевели дыхание.

– Свяжись с управлением и вызови начальника. Скажи – ему тут самому все нужно посмотреть, – скомандовал старший лейтенант и снова сплюнул.

Из всех возможных профессиональных милицейских качеств старший лейтенант милиции Игорь Иванович Мусоргский имел только одно – предчувствие возможных неприятностей. Но именно из-за своей исключительности, это качество у Мусоргского было развито необыкновенно сильно. И сейчас упорно подавало старшему лейтенанту сигналы тревоги.

– А теперь Мусор будет ждать пока менты приедут, – констатировал женский голос за спиной Гаврилина. Гаврилин вздрогнул. День у него выдался действительно необычный.

Вначале он видит блондинку, способную одним движением свести с ума, а теперь прямо у него за спиной звучит голос, способный увести за собой хоть на край света. Глубокий, довольно низкий голос, не отливающий серебром, а, скорее…

Что конкретно «скорее» Гаврилин придумать не смог. Ему и в обычных условиях плохо давались комплименты. Гаврилин чувствовал себя полным идиотом, когда, глядя в глаза женщине, был вынужден бормотать что-нибудь на тему ножек, глазок и сильного желания прикоснуться губами к ароматному бутону ее губ. На счастье, попадались на его пути женщины к особой романтике не склонные и способные распознать необходимый комплимент в движении его взгляда от колен к лицу через бедра и грудь.

Но этот голос… Этот голос привел Гаврилина в состояние странного возбуждения. Даже легкая хрипотца в голосе не заставила думать о курении, а напоминала прерывистое возбужденное дыхание.

Гаврилин продолжал смотреть на милиционера, бесцельно бродящего между столиками и время от времени вытирающего лицо носовым платком, но думать мог только об этом голосе за спиной.

Его обладательница стояла всего в нескольких сантиметрах от Гаврилина, и тот лихорадочно выбирал одно из двух: обернуться и попытаться завязать знакомство, рискуя увидеть крокодила в юбке, или сохранить иллюзию прекрасного и всю жизнь корить себя за нерешительность. Тут было еще несколько проблем.

Где-то краем сознания Гаврилин продолжал ощущать себя исполняющим ответственное задание, но этот край становился все меньше и меньше. С другой стороны, если бы Гаврилин решился познакомиться с этой сиреной, то нужно было срочно придумывать повод для знакомства, достаточно оригинальный, чтобы не быть скучным, и, вместе с тем, ясно дающий понять незнакомке, что она произвела неизгладимое впечатление, и с ней хотят познакомиться.

Пока Гаврилин разрывался между остатками чувства долга и желанием, его плеча коснулась рука, и тот же голос, уже несколько тише, но от того еще более волнующе, спросил: «Простите, молодой человек, который сейчас может быть час?».

Вот теперь еще и рука. Это просто какой-то кошмар. Не может обычный человек выдержать столько всего сразу. Гаврилин медленно поднимал левую руку с часами к лицу, а краем глаза пытался рассмотреть пальцы, лежащие на своем плече. Искры от этих пальцев не разлетались, но плечо стало покалывать, как от электрического разряда. «Попрут меня со службы,» – обреченно подумал Гаврилин и обернулся.

Так стало еще хуже. Если перед этим Гаврилин чувствовал себя раздвоенным, то теперь это чувство прошло. Гаврилин понял: все происходящее его просто не интересует. Убийство, жара, потный старший лейтенант преклонного возраста, труп в дверях павильона, увлеченные пересуды зевак – все это разом стало неважным и неинтересным. Более того, даже возможное увольнение со службы вдруг показалось не столь уж кошмарным.

– Половина первого, – выдавил из себя Гаврилин. Он обернулся довольно резко, но пальцы с его плеча не исчезли. В голове Гаврилина вяло щелкнул автомат по составлению словесных портретов, но дальше констатации длинных русых волос, овального лица и роста около метра семидесяти дело не пошло. «Спасибо!» – пальцы неторопливо и будто бы даже с сожалением скользнули с плеча Гаврилина.

Темные очки не позволили рассмотреть выражение глаз собеседницы, но Гаврилин готов был поклясться, что глаза эти скользнули по его лицу, шее, груди, ниже, немного задержались там и снова вернулись к лицу.

– Жарко сегодня, – неожиданно для себя сказал Гаврилин.

– Не нужно стоять на самом солнцепеке.

– Не нужно, – согласился Гаврилин, – но ведь интересно, что дальше будет.

– А ничего дальше не будет. Сейчас приедут менты и всех отсюда разгонят.

В голосе женщины звучала уверенность. Гаврилин не стал уточнять, чем такая уверенность вызвана. Он ругал себя в душе последними словами за то, что не надел темные очки. Теперь приходилось рассматривать собеседницу украдкой. А она наблюдала за муками Гаврилина с легкой улыбкой.

Явно местная. Приезжие в такое время должны быть на пляже. Кроме этого – загар ровный, но не очень яркий. Как и все местные жители, она ходит на пляж не так часто и пролеживает на солнце гораздо меньше времени по сравнению с приезжими. Тем нужно торопиться, а местным море уже не кажется таким экзотичным. Кроме этого, у ее ног стояло пустое мусорное ведро. Курортники же столь низменными делами не занимаются.

– Неужели так интересно посмотреть, что здесь будут делать менты? – выдержав небольшую паузу, спросила дама.

– Ну… – нейтрально протянул Гаврилин.

– Это ваше «ну» можно расценить, как «очень интересно». Но стоять на такой жаре – вредно для здоровья. Вы поставили меня просто в безвыходное положение. Есть только один способ удовлетворить и вас, и меня.

– Ч-что? – не понял Гаврилин.

– Есть единственный способ одновременно удовлетворить ваше любопытство и мое желание спасти вас от солнечного удара, – дама откровенно наслаждалась растерянностью Гаврилина, – окна моей квартиры выходят прямо сюда. Если вы поможете донести ко мне домой ведро, то я предоставлю вам самое лучшее место возле окна. И если вы попросите, даже смогу предоставить стакан чего-нибудь холодного.

Не дожидаясь ответа Гаврилина, она повернулась и неторопливо двинулась в сторону ближайшей пятиэтажки.

Как идет! Шаг от бедра, тело движется с тягучей истомой, и каждое движение ее бедер звоном отдается в голове у Гаврилина. В теле мужчины есть два жизненно важных органа – голова и член, вспомнил старую шутку Гаврилин. И самой большой недоработкой Господа является то, что одновременно пользоваться этими жизненно важными органами мужчина не научится никогда. Осознав всю глубину своего падения, Гаврилин поднял с земли ведро, оставленное незнакомкой, и, надеясь, что идет не слишком быстро, пошел к дому.

За спиной раздался невнятный крик. Гаврилин не оборачиваясь дошел до подъезда, возле которого стояла обольстительница.

– Там что-то мент раскричался.

– Это не мент, – сказала дама, – это мусор.

Даше было плохо. Ее колотил озноб, и тело выгибала судорога. Дыхание стало прерывистым и хриплым. Она уже не пыталась прикоснуться к Палачу и не просила его. Она ждала, и Палач знал, чего ей стоило это ожидание.

Всякий раз после очередного убийства Дашу охватывало такое возбуждение, и был только один способ это возбуждение снять.

Нужно было торопиться. Каждая секунда задержки приносила Даше новые мучения. Каждое ее дыхание было стоном. Она крепко сжала кулаки. Потом на ладонях будут следы от ногтей, и следы эти сойдут не сразу.

Палачу как-то намекнули, что Даша может подвести всех. Палач ничего не ответил. Когда к этому разговору вернулись снова, Палач спокойно взглянул в глаза собеседника и тихо поинтересовался, имеет ли он право сам выбирать оружие для выполнения заданий. И так же тихо попросил рассматривать Дашу, как свое оружие. И люди еще раз продемонстрировали свою слабость перед оружием – разговоры прекратились.

Странно. Палач старался не задумываться о своих отношениях с Дашей, но иногда в голову его приходило недоуменное осознание того, что с точки зрения Даши он – единственный человек, которому можно доверять. Лишь он один относился к Даше как к человеку. У нее однажды вырвались такие слова. Палач не засмеялся тогда, но было действительно странным ожидать человеческого отношения от того, для кого само слово «человек» было синонимом ненадежной грязи.

И Даша считала, что он относится к ней как к человеку тогда, когда Палач относился к ней как к оружию. Надежному и смертельно опасному. И он не мог относится к ней иначе, потому, что и себя считал оружием.

Человеком был тот, кто восемь лет назад искалечил ее. Людьми были те, кто после этого отнеслись к Даше как к уроду и не смогли понять, даже не попытались понять, что может чувствовать семнадцатилетняя девчонка после всего происшедшего с ней.

Некоторые, считавшие себя особенно душевными, попытались ее даже жалеть и этим чуть не убили ее окончательно. Люди всегда кого-нибудь хотят убить, даже если для этого нужно сделать вид, что им жалко свою жертву.

Вот и сейчас они пытаются убить Дашу, запрудив узкие улицы городка машинами. Они едут по своим важным человечьим делам, и им совершенно нет дела до того, что Даша мучается, что она молча терпит эту муку, а по ее щекам текут слезы.

Палач закрыл глаза. Его охватило мучительное чувство бессилия. Он не мог помочь своему оружию немедленно. До ее гостиницы таким темпом они доберутся только минут через десять. И это будут мучительные минуты.

Потерпи, маленькая. Палач ненавидел эти человеческие словечки, но Даше, особенно в такие моменты, они были очень нужны, и Палач произносил их, словно выполнял процедуру по уходу за оружием. Сейчас он произнес их про себя, по привычке. В слух сейчас их нельзя было произносить: это могло только увеличить Дашины страдания.

Палач наклонился к водителю:

– Высадишь нас возле «Юга» и поедешь на стоянку. Оружие почистишь и спрячешь. Собери вещи и будь готов к выезду сегодня. Я буду часа через четыре, не раньше. Если задержусь – без паники. Что-то Даше сегодня особенно плохо. Может быть, мне придется задержаться. Тогда на связь выйдешь ты. Сообщишь, что работу выполнили и получишь новые указания. После этого вернешься домой и будешь меня ждать.

Водитель молча кивнул. Все это было неоднократно оговорено – этот инструктаж для Володи был знаком того, что Палач волнуется. Сам Володя тоже волновался. На свете было только два человека среди живых, которые что-то для него значили. И Даша была одним из них.

Такую беспомощность Даши Володя воспринимал как свою собственную боль и с трудом подавлял желание нажать на клаксон или рвануть к гостинице по тротуарам. Даша мучалась, и из-за нее мучался Палач. Володя сжал руль и беззвучно шептал самые страшные ругательства, глядя на медленно ползущие по дороге машины.

Въезд на стоянку гостиницы был, естественно, перекрыт каким-то грузовиком. Палач осторожно коснулся Дашиного плеча:

– Отсюда дойдешь?

– Дойду, – судорожно сглотнув, прошептала Даша и открыла дверцу машины, – только, пожалуйста, иди быстрее.

Палач подождал, пока Даша отойдет на несколько шагов, поднял с сидения ее сумочку, хлопнул Володю по плечу и тоже вышел из машины.

Яркая, привлекательная Даша двигалась будто во сне. Она будто бы не доверяла своему телу. А, может быть, тело действительно отказывалось повиноваться ей. Палач нагнал Дашу возле стойки портье.

– Это с вами? – спросил портье у Даши.

– Да.

Портье протянул Даше ключ, и она взяла его очень осторожно, стараясь не прикоснуться к руке портье. Ее номер был на втором этаже. Палач и Даша медленно поднялись по лестнице, застеленной выцветающей красной ковровой дорожкой, прошли мимо стола дежурной по этажу. Дежурная оторвала взгляд от лежащего перед ней журнала и спросила недовольным голосом: « В какой номер?». Дежурная великолепно знала, что Даша уже две недели живет в двести восьмом номере, но душа требовала выразить свое отношение к происходящему хотя бы интонацией. А, по мнению дежурной, происходило следующее: заезжая проститутка наконец-то привела к себе клиента.

По твердому убеждению дежурной, всякая красивая девка, а тем более, в одиночку приехавшая на курорт, являлась блядью. Некоторые просто умудрялись скрывать свою сущность, но от этого не переставали быть шлюхами. Что с того, что она не водила две недели никого к себе в номер? Значит, она обслуживала клиентов под кустами или в машинах. А, может быть, и в кабаках под столиками.

Ольга Семеновна, дежурная по второму этажу гостиницы «Юг», была уверена в том, что все люди, кроме нее, естественно, только и ждут, чтобы напакостить, а все женщины, кроме, опять-таки, нее, ищут возможности, чтобы задрать юбку перед первым встречным или, как минимум, поработать ртом. Ольга Семеновна имела основания так думать.

Во-первых, она сама брала с проституток деньги за использование пустующих номеров на этаже, а, во-вторых, ей об этом регулярно рассказывал муж, старший лейтенант милиции Игорь Иванович Мусоргский.

Ольга Семеновна проводила парочку взглядом до самых дверей и решила, если эта проститутка ей ничего не заплатит, сообщить о ней Марине. Та не любит, когда у ее девок появляются конкурентки.

Глава 2

Приморские курорты не располагают к суете. Жара очень эффективно распределяет силы всех обитателей, как временных, так и постоянных. Первые лезут вон из кожи, очень часто в прямом смысле, чтобы не потерять ни миллиграмма солнечной радиации. Они приходят на пляж и уже не могут суетиться, придавленные раскаленной сковородой неба к песку.

Вторые – тоже очень стараются, но только для того, чтобы провести как можно больше времени в тени. Солнце для них не роскошь, а чаще всего досадная помеха. В глубине души, естественно, местные жители понимают, что при отсутствии жары курортники никогда не появятся на пыльных улицах их городка, но это знание существует на равных правах с неприязнью к горластым бездельникам и необходимостью заработать как можно больше денег за три месяца сезона. Но даже жажда заработка не может заставить местных жителей суетиться среди раскаленного до бела дня. Для энергичных действий отводится либо раннее утро, либо ночь.

Такой режим накладывает свой отпечаток и на расписание криминальной жизни. Преступления обычно совершаются в темное время суток. И прячутся они не столько от чужих глаз, сколько от жары. Стакан вина выпитый в полдень заставляет подумать о покое, та же доза после захода солнца толкает на подвиги и романтические поступки. Местные жители не совершают преступлений днем, так как заняты работой, приезжие – не желая отрываться от отдыха. Иногда обоим категориям удается совершить что-нибудь криминальное и под солнечными лучами, но это происходит либо по недоразумению, либо по неудачному стечению обстоятельств.

Деятельность милиции в курортных городах подчинена общему графику. Днем выполняется необходимая волокита с бумагами, решаются текущие вопросы, и только с заходом солнца начинается основная работа. Любое нарушение установленного режима вызывает раздражение. Затеявший драку на улице сразу после обеда рискует получить по ребрам гораздо энергичнее, чем в другое время суток. Патрульных, вынужденных отрываться от прохладительных напитков в кафешках и бредущих по жаре к месту происшествия никакая инструкция не сможет заставить удержаться от дополнительных пинков. Курортные города не любят суеты. И стараются не суетиться.

Но обстоятельства бывают сильнее привычек. Особенно, если эти обстоятельства имеют вид девяти трупов на залитом кровью полу кафе. Начальник городского управления внутренних дел не был настроен срываться со своего рабочего места и мчаться по жаре в другой конец города даже если бы началось землетрясения. Землетрясения не входили напрямую в его компетенцию и личного присутствия на месте происшествия не требовали. В кабинете работал кондиционер, в холодильнике было несколько бутылок газировки, криминогенная обстановка в городе была вышестоящим начальством признана как более чем удовлетворительная и суть сообщения из кафе «Южанка» дошла до подполковника Симоненко не сразу.

Этого просто не могло быть. Не потому, что этого не могло быть в его городе никогда,( в городе происходили разные вещи, попадавшие в официальные сводки далеко не всегда) этого не могло быть в такую пору. Ни один нормальный человек не станет отправлять на тот свет такую уйму людей в такое неудачное время.

Одной из самых неприятных частей происшествия была необходимость сообщить о случившемся мэру города. Симоненко повидал на своем веку немало и место свое заработал не сидя в кабинете, но разговор на подобные темы с мэром мог повлечь за собой весьма и весьма большие неприятности. Симоненко тяжело вздохнул и набрал номер сотового телефона мэра. Такие новости лучше всего направлять напрямую.

– Да? – спросил мэр.

– Здравствуйте, Олег Анатольевич, я вас не от чего важного не оторвал?

– Что-то случилось, Андрей Николаевич?

«Конечно случилось!» – подумал зло Симоненко. Как будто он каждый день звонит по прямому телефону хозяину города. Мэр великолепно понимает, что только чрезвычайные обстоятельства могут заставить кого бы то ни было отрывать мэра от дел. Симоненко сглотнул, пригладил редкие волосы и стараясь говорить спокойно, сказал:

– У нас очень серьезное происшествие. В кафе «Южанка» совершено убийство.

– Плохо, – спокойно сказал мэр. Это все?

Симоненко поднял глаза к потолку и пошевелил губами.

– Это все? – снова переспросил мэр.

Что ему какое-то убийство? Он и сам…Симоненко оборвал эту мысль, переложил трубку в левую руку, а ладонь правой вытер о брюки.

– Там девять трупов.

– Сколько?

– Девять. Во всяком случае так мне сообщили.

– И вы до сих пор не там?

– Я решил перезвонить вам сразу же, как только получил сообщение. Сейчас выезжаю.

– Очень хорошо. Как только что-нибудь выясните – немедленно сообщите. По этому же телефону. Я буду ждать.

Симоненко вышел из кабинета. Мэр ждет сообщения. Подполковник выругал подвернувшегося на пути лейтенанта и быстрым шагом вышел на улицу. На пороге ослепительное солнце ударило его в лицо, и Симонеко на секунду зажмурился. Спокойная жизнь тянулась слишком долго. Симоненко давно ожидал катастрофы. Слишком спокойно было у них в городе. Даже он, подполковник милиции, почти поверил в то, что Королю удастся устоять самому и удержать город. «Только бы не разборки» – подумал Симоненко. Пусть будет все, что угодно. Пусть это будут террористы или грабители. Только бы это не оказалось началом войны между группировками! Симоненко сел на переднее сидение «волги» и машина тронулась. Подполковник покосился на водителя. Тот, не спрашивая ничего, вел машину в сторону «Южанки». В управлении уже знают все. Через час об этом уже будет знать весь город.

– Включи сирену! – приказал Симоненко.