Текст книги "Люби и властвуй"

Однако креветкам-призракам до этого дела нет. И неоткуда здесь взяться Изумрудному Трепету. «Разве только в чьих-то невоздержанных чреслах», – ухмыльнулся Эгин. Значит, книга сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Стараясь не зачитываться крамолой, Эгин по возможности быстро проверил все страницы. На предпоследней цвет чернил сменился с черного на красный.

Вместо всяких там «Грютских Скачек» Эгин увидел замкнутую линию, очерчивающую яйцеобразный контур. Внутри контура теснились столбцы скособоченных знаков.

«Если это письменность, то уж никак не наша…»

На линию, окружающую шифр-таблицу, были нанизаны восемь картинок. Что-то вроде кольца… Рогатое кольцо… Еще одно рогатое кольцо… Изогнутый узкий придаток…

Дверь за спиной Эгина распахнулась. Прежде чем его рассудок осознал это, ладони Эгина уже бесшумно закрыли книгу.

Книга отправилась на койку.

Вслед за этим Эгин обернулся. Обгоняя мысли, его правая рука продолжилась сталью меча, который, казалось, с самого утра так и не возвращался в ножны.

7

– Спа-акойно, а-аф-фицер! – с издевательской растяжкой сказал высокий мужчина, переступивший порог каюты.

В двух ладонях от его груди застыло лезвие меча Эгина, который, как всегда, не был Эгином, а, как мог судить всякий по браслету на правом запястье и по застежке плаща, являлся плоскозадым и ленивым волокитчиком из Морского Дома.

Незваный гость был одет точно так же, как и Эгин, но в отличие от последнего носил щегольские усики. Его браслет имел ту же незатейливую форму гребенчатой волны и украшался скромными слезами янтаря. А вот его сарнод был побольше, кичился позолоченными оковками на углах и редкой, дорогой кожей тернаунской акулы.

Эгин с трудом подавил облегченный смешок, но внешне остался совершенно бесстрастен. Не изменившись в лице, он вернул меч ножнам.

– Чем могу быть полезен, офицер? – спросил Эгин, чуть склонив голову набок.

– Ничем, – сухо ответил тот, раскрывая сарнод.

– Как мне вас понимать? – Эгин неожиданно разозлился на этого сухопарого хлыща, который, конечно, наверняка какой-нибудь ушлый рах-саванн Опоры Писаний, и все же это еще не дает ему права так разговаривать с эрм-саванном Опоры Вещей.

– Так и понимайте, офицер, – сказал обладатель щегольских усиков, протягивая ему прямоугольную пластинку из оружейной стали.

Гравировка на пластине изображала двухлезвийную варанскую секиру. На обоих лезвиях были выгравированы глаза. На левом глаз был закрыт. На правом – открыт.

«Свод Равновесия» – гласила надпись, полукружием обымающая секиру сверху.

«Гастрог, аррум Опоры Писаний» – под секирой снизу.

«Дырчатая печать» Свода Равновесия была как бы небрежно оттиснута на пластине слева внизу.

Да, все правильно. Подделать можно что угодно, но только не «дырчатую печать», официально именуемую «Сорок Отметин Огня». Крохотные отверстия в пластине имели звездообразно оплавленные края с многоцветной синей окалиной и вместе составляли схематичное изображение той же секиры, которая любовно была нанесена граверами на пластину.

Когда Гастрог принимал свой жетон обратно, в отверстиях «дырчатой печати» вспыхнули синие искорки. Иначе и быть не могло.

Если кто-то, убив или обокрав офицера Свода, завладел бы его жетоном, тот остался бы в руках убийцы или похитителя всего лишь железкой. Сорок Отметин Огня отвечают синими искорками только своему истинному владельцу. Офицеров Свода учат, что никому в Круге Земель не по силам добиться подобного эффекта и, следовательно, подделать жетон Свода невозможно.

Эгин даже не мог помыслить тогда, что в Круге Земель есть магии не менее действенные, чем магия кузниц Свода Равновесия. Даже не мог помыслить…

Эгин, которому от досады хотелось выть волком, достал и протянул Гастрогу свой жетон.

– Ну что же, эрм-саванн, – сказал Гастрог по-прежнему насмешливо, но уже несколько более дружелюбно. – Как старший званием на две ступени и как офицер превосходящей Опоры, прошу вас немедленно покинуть каюту покойного Арда окс… – Гастрог запнулся, напрягая свою память, и Эгин злорадно подумал, что нечего было лезть вам, офицер, не в свое дело.

– В общем, не важно, – махнул рукой Гастрог. – Так или иначе, вы свободны, эрм-саванн.

– Прошу прощения, аррум, – сказал Эгин, пытаясь вложить в свои слова ровно столько нажима, сколько нужно, чтобы не превысить свои полномочия и при этом все-таки произвести на Гастрога впечатление человека, имеющего право на собственные суждения. – Я нахожусь здесь по долгу службы, и я еще не закончил этот долг выполнять.

– Да? – спросил Гастрог. Его брови сошлись на переносице подобием грютского лука. – И вы осмелитесь утверждать, эрм-саванн, что ваш долг заключался в том, чтобы привести в негодность свой Зрак Истины?

«Какая наблюдательная тварюка!» – мысленно возопил Эгин.

– Аррум, – Эгин с усилием сглотнул ком, подступивший к горлу, – Зрак Истины пришел в негодность самопроизвольно, когда я осматривал книги Арда окс Лайна на предмет наличия в них жуков-мертвителей.

– Вот как? – поинтересовался Гастрог, и его подвижные брови взмыли ввысь знаком ироничного изумления. – В книгах, наверное, сыскались целые орды жуков-мертвителей?

– Нет, аррум. – Эгин из последних сил сохранял подобие невозмутимости. – Причиной порчи послужили сами книги.

Гастрог не ответил. Он брезгливо поднял с койки отброшенный Эгином трактат и, быстро пролистав его, уперся в то же место, что и эрм-саванн десятью минутами ранее: в предпоследнюю страницу с рисунком красными чернилами.

– Вы открывали ее? – отрывисто осведомился Гастрог, стремительно захлопывая книгу.

– Нет, аррум. Лишь пристально посмотрел на нее через Зрак Истины. Зрак молниеносно взялся Изумрудным Трепетом – я не успел отвести глаза.

Эгин знал, что его очень легко уличить во лжи. Гастрогу было достаточно поглядеть на книгу через свой Зрак Истины, чтобы убедиться, что Изумрудный Трепет возникает отнюдь не «молниеносно».

Эгин с тревогой ожидал, когда аррум потянется за Зраком. И тот да, потянулся. Эгин обмер.

– Ну вот что, – сказал аррум нарочито тихо и невнятно. – Держите мой Зрак Истины. Он такой же, как и ваш. Ваш, испорченный, я оставляю себе. Вы немедленно уходите отсюда, забрав недосмотренные вещи с собой. Своему начальнику – Норо, если не ошибаюсь, – Эгину показалось, что при этих словах в голос Гастрога вкрались скрежещущие нотки угрозы, – вы можете сказать, что вас прогнал из каюты аррум Опоры Писаний. И это чистейшая правда. Вы можете назвать ему мое имя – Гастрог, – иначе он не поверит, что вы согласились уйти, не взглянув на мой жетон. Это тоже правда. Все.

Однако, как оказалось, еще не все.

– Про вот это, – добавил Гастрог, легонько постучав пальцами по книге, – вы должны забыть до скончания времен, и если даже шестьсот кутах будут медленно крошить вас в оринский салат, вы не должны хоть словом обмолвиться о происшествии с вашим Зраком Истины. Вы меня поняли, эрм-саванн? – Гастрог впился взглядом в лицо Эгина.

– Да, аррум. – Эгин понимал, что, быть может, сама его жизнь сейчас зависит от той степени искренности и глупости, которую изобразят его глаза.

– Поняли. – Гастрог чуть заметно кивнул. – И еще. Я бы мог убить вас, но не сделал этого потому, что мы оба офицеры Свода и работаем ради общей священной цели. Сегодня вы совершили служебный проступок, тяжесть которого не в состоянии осознать. Я прощаю вас, но имейте в виду: я помню – ваше имя Эгин, вы эрм-саванн Опоры Вещей и живете вы в доме Голой Обезьяны, что по Желтому Кольцу. Ваша любовница – Вербелина исс Аран, ваш начальник – аррум Норо окс Шин, вам двадцать семь лет, и сегодня вас произведут в рах-саванны за отличную службу. Не стоит портить себе карьеру и жизнь, рах-саванн.

Слишком много ударов ниже пояса.

8

– Что, прямо так и сказал?

– Да. Так и сказал.

Человек, одетый по самой что ни на есть щегольской моде – ярко-зеленые, словно бы даже флюоресцирующие штаны, которые в столичном высшем свете именуются «литыми ножками», рубаха с отложным воротом и приталенный кожаный жакет, – примолк и задумался.

Его пальцы с холеными ногтями прикоснулись к подбородку. Лицо изобразило серьезность, граничащую едва ли не со скорбью.

Это была одна из самых расхожих гримас Норо окс Шина. Человек, не знающий его, мог бы подумать, что следующими словами Норо станет что-нибудь вроде «Увы, все, решительно все пошло коту под хвост». Но Эгин служил под началом Норо шесть лет и не стал удивляться скупой улыбке аррума, за которой последовали слова:

– Ну что же, ты все сделал правильно. Если старший по званию просит тебя удалиться, надо удаляться. Так гласят Уложения. Так ты, значит, с собой забрал все-все вещи Арда?

– Да, аррум, – тихо ответил Эгин.

Норо окс Шин, как и Эгин, был здесь инкогнито, и именно поэтому в костюм его входили «литые ножки». В остальное время Норо предпочитал штаны из оленьей кожи.

Эгин не побоялся произнести вслух истинное звание своего начальника, поскольку слышать их никто не мог.

Они стояли у каменного парапета, отделявшего рукотворную стихию огромной варанской столицы от нерукотворной стихии моря на западном краю порта.

За их спинами серели громады вспомогательных арсеналов Морского Дома. Здесь не было пристаней. И людей здесь тоже не было. Только конченые зануды могли прийти сюда, в неприютную пустоту, где нет ни вина, ни женщин, ни увеселений.

Вот они двое – чиновник Атен окс Гонаут и праздношатающийся богач из уездного захолустья с неблагородным именем Альвар – и были, надо полагать, этими самыми кончеными занудами.

Впрочем, оставалось не совсем понятным, зачем чиновнику, помимо битком набитого кожаного сарнода, требуется еще и заплечный мешок, который во время их разговора скромно покоился рядом с сарнодом. «Он что, свою бумажную работу на дом тащит?» – удивился бы наблюдательный зевака. И был бы отчасти прав!

– М-да, вид у тебя сейчас, эрм-саванн, – ухмыльнулся Норо. – Ну да ладно. В конце концов, это даже к лучшему.

Эгин молча развел руками и тоже изобразил нечто, похожее на улыбку. Он не совсем понимал, что «лучшего» может быть в его тяжеленной поклаже, которую придется сейчас везти домой и разбираться с ней никак не менее двух часов.

Норо неожиданно склонил голову набок и посмотрел на Эгина с таким странным выражением, будто бы видел его первый раз в жизни.

– Слушай, эрм-саванн, а ты, случайно, совершенно случайно, не забыл рассказать мне какую-нибудь мелочь? Может, Гастрог еще что-то говорил?

Эгин ожидал чего-то подобного и все равно был неподдельно напуган. Его спасало лишь то, что он, как и всякий мало-мальски опытный офицер Свода Равновесия, владеет своим лицом и телом лучше, чем несравненный Астез, исполняющий все ведущие роли (Эстарта, Эррихпа, Инн окс Лагин и иные могучие мужи прошлого) в Алом театре.

Ни один лишний мускул не дрогнул в лице Эгина. Ни один лишний – но все необходимые для того, чтобы изобразить смесь поддельной обиды и вполне неподдельного трепета, пришли в движение, и Эгин сказал чуть дрожащим голосом:

– Аррум, мне никогда раньше не приходилось жаловаться на память. И никто никогда не уличал меня во лжи или преступлениях против Князя и Истины.

Это была довольно смелая игра. Но Эгин чувствовал, что простого «Нет, аррум» здесь будет недостаточно.

– Ну нет так нет, – пожал плечами Норо.

И, будто бы речь шла о чем-то совершенно тривиальном наподобие вчерашнего дождичка или завтрашнего снежка, сказал:

– В таком случае благодарю за службу, рах-саванн.

– Простите, аррум… – Эгину показалось, что почва уходит у него из-под ног и он взлетает прямо к Зергведу.

– Да, именно рах-саванн. Конечно, твое новое звание нужно еще по всем правилам провести через нашего пар-арценца… Но уверен, мое представление не встретит у него возражений.

Эгин знал, что не встретит. О своем начальнике он мог рассказать разное – хорошее и плохое, правду и вымысел. Но один факт, связанный с Норо, носил характер совершенно нерушимого закона: все, кого Норо когда-либо представлял к званиям или наградам, получали и звания, и награды. Потому что Норо никогда никого не представлял зря.

– Благодарю вас, аррум, – ретиво и вполне искренне кивнул Эгин. – Рад служить Князю и Истине!

– Ну-ну, ты еще на колено упади. Мы все-таки в городе. Хотя, если хочешь знать, весь наш маскарад… – Норо сокрушенно махнул рукой и продолжил другим тоном: – Уже поздно. Я вот подумал: зачем тебе возиться с этой парашей? – Норо слегка пнул Эгинов мешок с вещами казненного через дуэль Арда. – Я, пожалуй, этим мог бы заняться сам.

«Да они что сегодня – всем Сводом с ума сошли?» – пронеслось в голове у Эгина.

Дело Арда было его личным, Эгина, делом. Когда дело ведется одним человеком, оно имеет особый статус и называется «закрытым». Офицер-исполнитель из соответствующей Опоры, направленный на разработку закрытого дела, ведет своего подозреваемого от начала до конца.

Офицер-исполнитель выясняет круг знакомств подозреваемого, его пристрастия и страстишки, собирает улики и в конце концов представляет плоды трудов своих тяжких непосредственному начальнику. Если тот признает улики доказательными, подозреваемому выносится приговор.

Если приговор смертный и если по каким-либо причинам публичная казнь представляется противоречащей государственным интересам, все тот же офицер приводит приговор в исполнение. После исполнения приговора (проще говоря – убийства осужденного) офицер Свода инкогнито посещает места, в которых казненный мог хранить крамольные или недвусмысленно опасные предметы, книги, свитки и прочее.

В этом деле было важно вот что: Эгин как эрм-саванн Опоры Вещей отвечал именно за личные вещи Арда. И именно Эгин – никто другой! – должен был провести их полный осмотр при помощи Зрака Истины. После чего всю крамолу требовалось отнести в Арсенал Свода Равновесия, а ерунду наподобие зубочисток, вилок и абордажных топоров сдать государству, то есть казначейству все того же Свода.

Гастрог, который сегодня выгнал Эгина из каюты, вообще говоря, имел на это некое сомнительное право, потому что, будучи аррумом Опоры Писаний, должен был по своему прямому служебному долгу заниматься книгами Арда. Другое дело Норо. Он, конечно, аррум, он его начальник, но разработка вещей Арда – его, Эгина, дело. И ничье больше!

Но сегодняшний день был слишком глуп и длинен. Дуэль, Изумрудный Трепет и встреча с Гастрогом измотали Эгина, как беговую лошадь двенадцать заездов в День Безветрия. В конце концов, если Норо хочет возиться с барахлом Арда, пусть возится.

– Хорошо, аррум, – кивнул Эгин. – Можете забирать все.

– Вот и ладно, – удовлетворенно ухмыльнулся Норо. – Ты умный человек, рах-саванн, и тебе не нужно напоминать, что этого нюанса с вещами Арда на самом деле не было и быть не могло.

– Какого нюанса? – непонимающе улыбнулся Эгин.

Норо расхохотался.

9

Теперь Эгин был налегке. При нем остался лишь сарнод со Зраком Истины, столь любезно подаренным ему Гастрогом, и парой порванных сандалий, которые Эгин счел уместным не включать в число подлежащих досмотру вещей Арда.

Пока легкий двухколесный возок, влекомый по вечерним улицам Пиннарина дюжим грютским бегуном, споро приближался к его дому, Эгин лихорадочно обдумывал странные события прошедшего дня.

«Лосось» Ард окс Лайн был разработан Эгином очень быстро. После первого дурацкого доноса из книгохранилища на Арда поступил куда более содержательный и витиеватый материал от одной вполне благородной девицы (разумеется, брошенной любовницы).

«Склонял к Двойному Сочетанию Устами… Я свято блюла Уложения, но он продолжал свои домогательства… Обещал доставить мне…»

Потом – интереснее. «К исходу второй недели Ард сказал, что никого не любил так, как меня, и может предложить мне взамен за мою благосклонность бессмертие и неслыханную власть над существом природы…»

Конечно, когда мужчина вымогает у женщины что-нибудь, выходящее за рамки дозволенного Уложениями Жезла и Браслета, он может выдумывать призы и позабористей, чем «неслыханная власть над существом природы». И все-таки донос бдительной курвы (которая, кстати, наверняка опасалась встречного доноса со стороны Арда) вкупе с первым сообщением из книгохранилища был признан в Своде Равновесия достаточным основанием для расследования.

Впрочем, несмотря на оба доноса, Ард мог оказаться чист, как сам гнорр. Его дворянское происхождение и заметная должность в «Голубом Лососе» давали основания именно для «закрытого» расследования.

Размышляя, с чего бы начать дело, Эгин решил так: плох тот офицер флота, который не боится, во-первых, утонуть, а во-вторых – быть убитым в схватке с цинорскими бандюгами.

Поэтому он, Эгин, на месте Арда, впадая в мрачную пучину Изменений и Обращений, обязательно первым делом постарался бы заговориться от морской стихии и враждебной стали. Эгин следил за Ардом неделю, «знакомясь с клиентом». А потом «Зерцало Огня» – корабль, на котором служил покойничек, ушел в море, охранять Перевернутую Лилию.

Это было как нельзя кстати.

Коллеги из Урталаргиса по требованию Норо, которого Эгин уговорил на Испытание Боем, запустили смегам на Цинор ложное сообщение. Из сообщения вытекало, что «Зерцало Огня» представляет сейчас легкую добычу, ибо лишено своего основного тайного оружия, без которого флагман Отдельного морского отряда – не более чем обычный быстроходный парусник, какие есть в любом флоте Круга Земель.

В одну из ночей на «Зерцало Огня» напали цинорские фелюги.

«Зерцало Огня» не было предупреждено о нападении. Таким образом, Свод Равновесия и Морской Дом заодно получали возможность проверить боеготовность кораблей и воинов «Голубого Лосося».

Операция удалась на славу. Экипаж и абордажная партия «Зерцала Огня» (Ард служил именно в ней) показали себя с самой лучшей стороны. После боя на палубе насчитали тела двадцати восьми цинорских ублюдков. Еще девятеро были взяты в плен.

Расчеты Свода Равновесия и Эгина оправдались – в этом бою Ард дрался в самой гуще схватки. Его нагрудник получил несколько глубоких царапин от цинорских мечей и, главное, – две вмятины от шестопера. Сам Ард отделался синяками благодаря надежной войлочно-веревочной поддевке.

Этого только Эгин и ждал.

В день, когда «Зерцало Огня» под звуки флейт и барабанов вошло в пиннаринский порт, на его борт поднялась представительная комиссия Морского Дома, в которой, как и положено, имел место на удивление молодой и красивый казначей по имени Такой окс Сякой.

Ему предстояло досмотреть корабль и имущество воинов на предмет повреждений и определить размеры ущерба. Под именем Такой окс Сякой скрывался сослуживец Эгина, Иланаф, эрм-саванн Опоры Вещей.

Прийти лично Эгин не мог, чтобы не засветиться раньше времени перед Ардом окс Лайном. Такая практика – посылать в ходе дознания своего коллегу вместо себя в случае «закрытого» дела – не приветствуется начальством. Но и не запрещается Уложениями.

Итак, Иланаф на полуптичьих правах какое-то время поковырялся в проломленном фальшборте, занося в свои липовые бумажки липовую оценку стоимости ущерба (в то время как комиссия, делая безмерно озабоченные лица, выспрашивала подробности боя у команды), а потом перешел к главному. К амуниции.

Нагрудник Арда, получивший в бою повреждения, тоже, разумеется, подлежал описи. И вот тут-то Иланаф с азартным удивлением обнаружил, что вмятины, оставленные шестопером, не имеют ничего общего с обычными повреждениями, которые наносит бронзе ударное оружие.

Обе вмятины располагались рядом в левой верхней четверти нагрудника, служившей защите ключиц. Иланаф прекрасно знал смертоубийственные свойства ударного оружия и, соответственно, защитные свойства любых доспехов – от магдорнских сложнонаборных кольчуг до варварских кож, обшитых любым подручным металлоломом. Иланаф был готов поклясться, что ни бронза самого нагрудника, ни войлочный подбой не могли спасти ключицу Арда от перелома.

Однако офицер «Голубого Лосося» нервно прохаживался в нескольких шагах от него, преспокойно размахивая обеими руками. Вывод был однозначен: на нагруднике лежало одно из заклятий Изменения.

Разумеется, казначей Морского Дома ничего подобного заподозрить не мог. И потому Иланаф лишь отметил в своих бумагах «семь авров пятьдесят два аврика» и буркнул «следующий».

Эгину оставалось только проверить предположение своего приятеля.

Нагрудник был изъят под предлогом передачи в мастерские Морского Арсенала. Ну а там уж Эгин без всякой легенды, простым предъявлением опознавательного жетона, добился осмотра нагрудника.

Зрак Истины всегда показывал истину и в тот раз разгорелся нежным малиновым пламенем. Все. Конец дела.

«Владение, злоупотребление, создание, передача, продажа, злонамеренный поиск и любые иные доказанные соприкосновения с Обращенными, Измененными и Не-Бытующими вещами в отсутствие отягчающих обстоятельств караются простым прямым умерщвлением виновного».

Хроника расследования промелькнула в голове Эгина за считанные мгновения. Он видел дело целиком и полностью, во всей его нерасчленимости и полноте, словно вазу из желтого хрусталя или обнаженное женское тело. Но вот дальше по вазе побежали трещины, а на теле проявилось неприглядное изъязвление.

Во-первых, Гастрог. Допустим, делом Арда параллельно занималась Опора Писаний. Такое случается редко, но все же случается.

Что делала Опора Писаний, чтобы со своей стороны выйти на Арда? Она имеет своих людей в экипаже «Зерцала Огня»? Или, еще лучше, агенты старшей Опоры есть среди подчиненных Норо, то есть его, Эгина, друзей?

Или офицеры Опоры Писаний вообще ничего не делали до того самого момента, пока Эгин не привел приговор в исполнение и не явился на досмотр личных вещей Арда?

Допустим, так. Но откуда Гастрог получил о нем столь исчерпывающие сведения? В особенности о его производстве в рах-саванны?

«Остановись, – приказал себе Эгин, как учил его некогда однорукий Вальх, наставник по логике и Освобожденному Пути, – остановись и начни сначала. Не ищи сложного там, где его нет. Ищи простоту».

Хорошо, будем искать простоту.

Да, Гастрог имеет своего человека на борту «Зерцала Огня». Да, этот Гастрог имеет своего осведомителя и в Опоре Вещей. Вообще, могущество аррума из Опоры Писаний трудно себе вообразить. На весь Пиннарин небось этих аррумов всего десять—двенадцать. Выше них только пар-арценц Опоры Писаний, гнорр Свода Равновесия и, в некотором смысле, аррумы Опоры Единства. Но об этих вспоминать просто нельзя, ибо слишком страшно.

В глубине сознания Эгина вспыхнул и был волевым усилием погашен образ виденного один раз в жизни Жерла Серебряной Чистоты. Эгин против своей воли поежился.

Итак, Гастрог весьма могуществен. Ему, возможно, известен его, Эгина, послужной список. Поэтому насчет рах-саванна тот мог брякнуть просто наобум – ведь ясно же, что в ближайший год Эгина действительно так или иначе произвели бы в рах-саванны. Но у него просто не укладывалось в голове, что аррумы Опоры Писаний способны что-либо «брякать наобум».

Дальше было еще хуже. Похотливые писания Арда (вполне обычные) и вдруг – непонятный рисунок на последней странице (совершенно необычный), Изумрудный Трепет, испорченный Зрак. И – странное требование Гастрога промолчать об этом перед Норо.

«Свой Зрак даже отдал, лишь бы Норо ничего не узнал. Добрый дядя? Едва ли. Наверняка если бы действительно видел возможность и необходимость убить – убил бы. Даром что мы оба из Свода Равновесия и „работаем ради общей священной цели“.

Ну хорошо, допустим аррумам Опоры Писаний можно и не такое. Но Норо каков! Проигнорировал рассказ о Гастроге, произвел меня в рах-саванны, отобрал недосмотренные вещи Арда и был таков. И опять же – молчи, молчи, молчи.

Ну и молчу, ну и Шилол на вас на всех!

Эгин расплатился с возницей. Он стоял перед домом Голой Обезьяны по Желтому Кольцу, перед своим родным домом, и был совершенно спокоен. Если не можешь понять жизнь – отрешись от непонимания и стань счастлив.

Эгин, рах-саванн Опоры Вещей, двадцати семи лет от роду, обладатель зеленых глаз и обаятельной улыбки, был счастлив.