Текст книги "Нюрнберг. Приговор нацизму"

Глава 3. Вся бездна нацистского зла

Адольф Гитлер, «наци № 1», ушел от суда человечества – совершил самоубийство в обреченном Берлине 30 апреля 1945 г. За ним покончил с собой министр народного просвещения и пропаганды Геббельс, предварительно вместе с женой отравивший шестерых своих детей. В британском плену свел счеты с жизнью Гиммлер. Военный врач не успел извлечь изо рта рейхсфюрера обнаруженную ампулу с ядом и через 12 минут констатировал смерть. Таинственно исчез соратник фюрера Борман. Только спустя многие годы выяснилось, что он был убит на улице во время бегства из имперской канцелярии.

Но и арестованных заправил Германии было немало. Были схвачены главный адмирал флота Дёниц, в последние дни перед крахом назначенный Гитлером главой Третьего рейха, фельдмаршал Кейтель – начальник штаба Верховного главнокомандования, Риббентроп – министр иностранных дел, Штрейхер – «специалист по еврейскому вопросу» и другие фигуры из высших эшелонов власти.

Совсем недавно, после рассекречивания очередных документов, касающихся Второй мировой войны, выяснилась интересная деталь, что во время подписания Акта о капитуляции фельдмаршал Кейтель «дважды подчеркивал – в беседе с некоторыми представителями советской делегации – что во время этой войны только русский и немецкий народы, показав свою силу и способность, претерпели большие страдания, в то время как англичане и американцы от войны почти совсем не пострадали». Об этом сообщал в Центр наш разведчик 10 мая 1945 г. в своей шифртелеграмме.

Кто-то из арестованных некоторое время пребывал в растерянности и рассчитывал если не на полную безнаказанность, то на особое к себе отношение. Рейхсмаршал Геринг, задержанный 9 мая 1945 г. американскими военными, настаивал на встрече с командующим оккупационными войсками США Д. Эйзенхауэром и был удивлен, что генерал на его просьбу не отреагировал.

Рейхсфюрер СС Гиммлер при аресте 21 мая 1945 г. сразу назвал британцам свою фамилию, ожидая, видимо, почетных условий. Однако арестовали его отнюдь не британцы, как сообщается об этом во многих зарубежных источниках информации. Задержан он был у местечка Мойнштадт в 19 часов красноармейцами Губаревым Василием Ильичем и Сидоровым Иваном Егоровичем, которые входили в состав английского патруля под командованием капрала Морриса. Гиммлер был «в гражданском платье с черной повязкой на правом глазу и со сбритыми усами».

Советские военнослужащие задержали Гиммлера по собственной инициативе, когда капрал вместе с английскими солдатами пошел пить кофе. Увидев за деревней трех подозрительных немцев, пытавшихся незамеченными перейти дорогу, двое красноармейцев не только задержали их, но и настояли на том, чтобы доставить указанных лиц в лагерь для проверки. Хотя капрал Моррис, будучи старшим патруля, решил немцев отпустить, удовлетворившись предъявленными документами на другие фамилии и заявлениями, что они якобы больны и идут из лазарета, Губарев и Сидоров, тем не менее, вместе с двумя английскими солдатами отконвоировали задержанных «до гауптвахты в Задорф». Как потом выяснилось одним из задержанных оказался Гиммлер. Попав в лагерь к англичанам, Гиммлер через два дня покончил жизнь самоубийством.

Сначала нацистские вожди содержались в американской тюрьме в селении Мондорф, на границе с Люксембургом, затем, 12 августа 1945 г., на двух транспортных самолетах их доставили в Нюрнберг.

Арестантский быт в Мондорфе все же не был тяжким. Но, оказавшись в классической тюрьме, нацисты узнали на собственном опыте, что значит лишиться прав и свобод и испытывать презрение окружающих в ожидании суда и приговора, который мягким быть не мог. Риббентроп похудел и стал похож на узника концлагеря, Кейтель потерял в весе 15 килограммов, на прежде непомерно тучном Геринге кожа повисла складками…

Никто не собирался создавать для высокопоставленных арестантов комфортные условия, и престарелый Кейтель считал издевательством, что его вынуждают сидеть на табурете, а не на стуле со спинкой. Рацион был скудным, контакты с миром ограниченны.

В одиночной камере тюремного блока Дворца юстиции, площадь которой составляла около 11 квадратных метров, на высоте среднего человеческого роста имелось окно, выходящее в тюремный двор. Окошечко в дверях было постоянно открытым – через него передавалась еда и осуществлялось наблюдение. В углу камеры был туалет, из мебели – кровать, жесткое кресло и стол. Разрешалось класть на стол семейные фотографии, бумагу, карандаши, табак и туалетные принадлежности. Остальное изымалось.

Ложиться на койку арестованный обязан был так, чтобы его голова и руки всегда оставались на виду. Нарушителя сразу будили. Ежедневный туалет (бритье безопасной бритвой) совершал проверенный парикмахер из военнопленных под наблюдением охраны.

Камеры освещались снаружи для исключения возможности самоубийства электрическим током. Орудием смерти могли стать осколки стекла, поэтому в окнах были одни решетки без стекол, и по помещениям гуляли сквозняки. Очки арестованным выдавали только на определенное время, на ночь не оставляли ни в коем случае.

Тщательные обыски проводили один-два раза в неделю. В банный день, полагающийся раз в неделю, заключенные предварительно проходили осмотр в специальном помещении.

Начальник тюрьмы, американский полковник Эндрюс, специально объявил, что жалобы на эти строгие и унизительные меры приниматься не будут: «…Все протесты против условий вашего здесь содержания являются не только необоснованными, но и неправомерными. Ваше представление о собственном статусе ошибочно – вы не являетесь ни пленными офицерами, ни военнопленными. Вы представляете немногочисленную группу людей, которые… относились к международным договорам как к никчемной „макулатуре“ и полагали, что их можно использовать лишь для собственной выгоды и безнаказанно нарушать, когда дело касалось народов „неарийской расы“…»

Маршал Георгий Константинович Жуков (слева) и генерал армии Дуайт Дэвид Эйзенхауэр во время исполнения национальных гимнов СССР и США на церемонии встречи Эйзенхауэра в Москве. 11 августа 1945 г.

Тюремные условия становились все более жесткими. Во избежание попыток суицида были приняты дополнительные меры: вместо столов использовались картонные коробки, к окну разрешалось подходить не ближе чем на метр. Стулья в камеры ставили только днем, на ночь их изымали. Если арестованный пользовался расческой, карандашом или очками, то при этом обязательно присутствовал надзиратель.

19 октября 1945 г. каждому арестованному вручили под расписку обвинительный акт. Это был этапный момент, после которого все находившиеся под стражей перешли из категории интернированных в категорию обвиняемых. Тяжесть и масштаб инкриминируемых деяний произвели на бывших руководителей Германии сильное впечатление. Несмотря на все предосторожности, принятые в тюрьме, одному из обвиняемых, Роберту Лею, все-таки удалось покончить жизнь самоубийством.

Итак…

Глава 4. Они все сказали – нет!

Первое судебное заседание Международного военного трибунала по делу главных немецких военных преступников было открыто 20 ноября 1945 г. в полдень по московскому времени (в 10 часов утра по центральноевропейскому времени) под председательством лорда-судьи Лоуренса.

За день до этого его (заседание) пытались отложить. Виной тому была телеграмма из Москвы (она пришла 19 ноября). В ней сообщалось, что главный обвинитель от Советского Союза Р. А. Руденко заболел, а потому необходимо отложить начало процесса. На совещании требование советской делегации поддержали французы, задетые отказом трибунала внести в список обвиняемых промышленника Альфреда Круппа. Заместитель главного обвинителя от Франции Дюбост даже пригрозил, что Франция возьмет самоотвод, если процесс начнется без советского обвинителя. Англичане в этой ситуации объединились с американцами, требуя, чтобы Советский Союз официально объявил о том, что берет на себя ответственность за дальнейшие задержки. Масла в огонь подлил главный обвинитель от США Джексон, который резко заявил, что Соединенные Штаты откроют процесс в намеченное время, даже если им придется это сделать в одиночку. Здесь уже возмутились не только французы, но и англичане. Джексон фактически сорвал совещание, поскольку поднявшийся шум и перепалка не позволили его продолжить.

Снова собрались вечером. Рассмотреть вопрос, что не разрешился днем. Французы стояли на своем: мол, если начнете процесс без советской делегации, мы возьмем самоотвод. Заместитель члена трибунала от обвинителей Великобритании Норманн Биркетт заметил, что если будет создан прецедент, то и в дальнейшем придется откладывать заседания в случае болезни судей или обвинителей.

Пререкания союзников прервало появление полковника Ю. В. Покровского, заместителя Р. А. Руденко, который объявил, что главный обвинитель от СССР скоро прибудет в Нюрнберг. Он подчеркнул, что Роман Руденко должен присутствовать на открытии процесса лично, и отказался замещать его.

Что задержало прибытие Руденко? Пытался ли СССР сорвать процесс? Конечно, нет.

Но, зная о том, что все в СССР решалось с благословения И. В. Сталина, можно предположить, что, пока «отец народов» не утвердил стратегию, тактику и конкретные действия членов делегации на Нюрнбергском процессе, а подходил он к этому очень щепетильно и ответственно, Руденко оставался в Москве.

Обмен телеграммами между Р. А. Руденко и Ю. В. Покровским показывает, что советская сторона хотела ненадолго – на две-три недели – отложить открытие процесса. Покровскому, видимо, по неведению выступившему в печати против переноса срока, было высказано неудовольствие московских инстанций. Руденко, находясь в Москве, просил своего заместителя пока действовать через союзников: «…поддерживайте активно Джексона в вопросе отложения процесса». Усилия Покровского дали плоды: с переносом срока согласилась французская делегация. Однако главного обвинителя от США Джексона «обработать» не удалось. Благо до конфликта не дошло – советская сторона успела решить все проблемы.

Зал на третьем этаже нюрнбергского Дворца юстиции, где предстояло вершиться правосудию, выглядел строго и даже мрачновато. И это было сделано специально. Как ранее отмечалось, помпезные люстры, которые раньше украшали помещение, теперь были заменены на обыкновенные светильники. В отделанном темно-зеленым мрамором помещении все окна были плотно зашторены, дневной свет в зал не проникал.

На возвышении был расположен стол для судей, за ним – большие государственные флаги СССР, США, Великобритании и Франции. Уровнем ниже – секретариат, еще ниже – стенографистки, столы сотрудников прокуратуры – справа за ними размещалась пресса.

Скамья подсудимых находилась слева от входа. Герман Геринг, «наци № 2», занимал самое видное место – в первом ряду справа, рядом с ним расположился Рудольф Гесс, демонстративно читавший пасторальные новеллы, далее – Иоахим фон Риббентроп, Вильгельм Кейтель, Альфред Розенберг, Ганс Франк, Вильгельм Фрик, Юлиус Штрейхер, Вальтер Функ, Ялмар Шахт. Во втором ряду – Карл Дёниц, Эрих Редер, Бальдур фон Ширах, Фриц Заукель, Альфред Йодль, Франц фон Папен, Артур Зейсс-Инкварт, Альберт Шпеер, Константин фон Нейрат, Ганс Фриче.

За их спинами и по бокам стояли американские военные в белых касках, вооруженные пистолетами в белых лакированных кобурах, в руках – белые дубинки. Броскую экипировку военной полиции дополняли белые же пояса и гетры.

Впереди скамьи подсудимых располагались защитники в адвокатских мантиях.

Из числа нацистских лидеров, привлеченных к ответственности, всеобщее внимание привлекал Герман Геринг, второй после Гитлера человек в государстве. Он и здесь казался лидером, за что был окрещен «фюрером скамьи подсудимых».

Рейхсмаршал, прежде неимоверно тучный, сильно похудел, щеки обвисли, одежда висела на нем, как на вешалке. В Германии он был известен патологической страстью к нарядам. У него было тридцать мундиров, которые он придумал для себя. И на суде Геринг был одет необычно: серая куртка с желтыми кантами и золотыми пуговицами, с такими же кантами бриджи, заправленные в высокие сапоги. Он постоянно что-то писал, время от времени передавая листки через охрану своему защитнику. Иногда он отрывался от письма и что-то оживленно говорил Гессу, сидящему слева от него, затем снова принимался писать.

Гесс, бывший до перелета в Англию заместителем фюрера, был погружен в чтение книги. Он изображал человека, потерявшего память. Порой его мутный взгляд из глубоких, как норы, глазниц обходил зал, Гесс приподнимался, что-то начинал шептать Риббентропу и быстро смолкал, углубляясь в книгу.

Риббентроп все время сидел в излюбленной позе, скрестив на груди руки. Кейтель, в зеленом мундире без погон и наград, напряженно вытягивал шею, придерживая одной рукой наушники. Розенберг, задрав острый нос, вслушивался в реплики судей и обвинителей…

Кальтенбруннер на первом заседании отсутствовал, поскольку у него за два дня до этого произошло кровоизлияние в мозг. Семидесятипятилетний Густав Крупп был признан неподсудным по состоянию здоровья. Мартин Борман считался пропавшим без вести.

Все в зале суда говорило о хорошо продуманном порядке. Каждое место, включая места подсудимых, было радиофицировано, так что любое выступление можно было слушать по желанию на русском, английском, французском и немецком языках. Стенографистки менялись каждые 25 минут, чтобы к концу дня подготовить полную стенограмму заседания на четырех языках. Съемки судебного процесса велись через специальные застекленные проемы в стенах – чтобы не нарушать тишину.

Снаружи Дворец юстиции был окружен надежной охраной. Движение на близлежащих улицах было перекрыто, и по ним разъезжали только патрульные американские танки.

В кратком вступительном слове председательствующий лорд Лоуренс подчеркнул:

«…Процесс, который должен теперь начаться, является единственным в своем роде в истории мировой юриспруденции, и он имеет величайшее общественное значение для миллионов людей на всем земном шаре. По этой причине на тех, кто принимает в нем какое-либо участие, лежит огромная ответственность, и они должны честно и добросовестно выполнять свои обязанности без какого-либо попустительства, сообразно со священными принципами закона и справедливости».

Все находящиеся в зале прониклись исторической важностью события. Набежала мрачная тень на лица обвиняемых, которые до этого старались держаться непринужденно – переговаривались, писали записки адвокатам, делали записи для себя. Видно было, что предстоит большая и острая борьба. Никто из подсудимых не спешил с покаяниями. На вопрос председательствующего о признании их виновными все нацистские деятели ответили: «Нет».

Что ж, на то и суд, чтобы, исследовав все за и против, дать им беспристрастную юридическую оценку.

Допросы подсудимых начались в феврале 1946 г. Среди них были весьма неглупые люди, с твердым характером, умелые демагоги. Словесные поединки с ними требовали большого напряжения. При всем том, что трибунал отстаивал правое дело и опыта судьям и обвинителям было не занимать, нацистские бонзы, в особенности такие, как Геринг, в некоторых случаях переигрывали их, ловили на ошибках, неточностях.

Тюремный доктор Гилберт, врач-психиатр, составил в помощь трибуналу любопытный документ, в котором отразил свои наблюдения над подсудимыми. Гилберт определил их коэффициенты умственного развития, важные черты характера и отношения друг к другу.

По мнению Гилберта, самый высокий IQ имел Шахт, самый низкий – Штрейхер. Гилберт считал, что Шпеер, Шахт, Фриче и, возможно, Франк будут свидетельствовать против Геринга. Поддержат Геринга Риббентроп и Розенберг. Кейтель и Ширах колеблются.

Штрейхера он определил как человека косного, одержимого навязчивыми идеями. Гилберт предположил, что он будет строить свою защиту, ссылаясь на духовное очищение, мировой сионизм, учение Талмуда.

Риббентроп – амбициозный эгоист и оппортунист. Можно было рассчитывать, что Нейрат, Папен, Шахт и Шпеер, если задать им правильные вопросы, будут «топить» Риббентропа.

Папен – учтивый, благоразумный, дальновидный. Враждебно относится к Герингу, Риббентропу, Розенбергу. Для получения показаний против них лучше не «давить» на Папена, а использовать перекрестные допросы.

Гесс пассивен, апатичен. Истерик с параноидальными отклонениями. От него можно ожидать чего угодно, в том числе рецидива амнезии. Лучше не подвергать его интенсивным допросам.

Кейтель имеет IQ почти такой же, как и Риббентроп. За внешней решительностью скрывается слабый характер. Наиболее серьезные показания против Кейтеля может дать Шпеер.

По мнению Гилберта, Йодль – один из немногих, кто занимает собственную позицию в вопросах морали и военного дела. При правильных вопросах Йодль может дать показания против Геринга, которого не любит за высокомерие и нажитое в военное время богатство. Из офицерской солидарности не даст показаний против Кейтеля.

Розенберг – философ-дилетант, слепой приверженец Гитлера. С ним нужно обращаться построже. Можно обвинить его в том, что он активно проповедовал идеологию, с помощью которой совершено множество злодеяний.

Ганс Франк страдает раздвоением личности, имеет скрытые гомосексуальные наклонности, что стало причиной проявлений садизма и мазохизма. Отдает себе отчет в том, что виновен и будет казнен. Неясно, как он будет вести себя при допросе.

Вильгельм Фрик – крайне эгоистичный субъект, для которого мораль и нравственность не существуют. Поведение спрогнозировать трудно.

Шахт – человек честолюбивый и высокомерный. Кипит негодованием оттого, что оказался на скамье подсудимых вместе с приспешниками фюрера. Шахт сделал заявление о том, что готовил покушение на Гитлера и в конце войны сам оказался в нацистском концентрационном лагере.

IQ Дёница доктор Гилберт оценил чуть ниже, чем у Шахта. Он спокоен и уверен в себе, тюрьма его не сломила.

Редер болезненно чувствителен, раздражителен, склонен к фантазиям.

Глава 5. Побег в царство мертвых

Конечно, миллионы людей земли хотели бы видеть на скамье подсудимых в Нюрнберге главного виновника трагедии ХХ века – фюрера Германии Адольфа Гитлера. Однако он избежал Суда народов, сведя счеты с жизнью во время штурма Берлина советскими войсками.

После войны, да и по сей день ходит немало легенд о том, что обожженный труп принадлежал двойнику, а самому Гитлеру удалось скрыться. Время от времени появлялись «очевидцы», «встречавшиеся» с фюрером в разных уголках планеты.

На самом деле останки Гитлера были идентифицированы с абсолютной точностью. Об этом подробно рассказал Василий Иванович Горбушин, который незадолго до капитуляции, будучи полковником, возглавлял отдел контрразведки «Смерш» 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. В те дни ему было поручено чрезвычайно важное и сложное государственное задание. Вместе с возглавляемой им оперативной группой он должен был либо захватить Гитлера, либо разыскать его труп. Все это предстояло сделать в ходе ожесточенных боев в Берлине. Только 3 мая удалось выйти на след одного важного свидетеля, повествовал он, врача госпиталя рейхсканцелярии Кунца, который дал приблизительные ориентиры места сожжения трупа Гитлера. 4 мая в указанном месте красноармеец Чураков обнаружил в воронке от снаряда на территории рейхсканцелярии полуобгоревшие трупы мужчины и женщины, засыпанные землей, – как позже выяснилось, это были останки Гитлера и Евы Браун, – а также трупы двух собак. 5 мая 1945 г. офицер Панасов и рядовые Чураков, Олейник и Сероух составили акт о находке. Трупы вывезли в местечко Берлин-Бух, где они подверглись судебно-медицинской эскпертизе, которую проводила комиссия под председательством полковника медслужбы Шкаровского. Исследование установило, что смерть наступила в результате отравления цианистыми соединениями. Изъятые у трупов челюсти с искуственными зубами, мостами, коронками и пломбами Василий Горбушин поместил в отдельную коробку, которую передал своей помощнице, переводчице Елене Ржевской, и с ней она не расставалась ни на минуту. Горбушину с Ржевской потребовалось немало усилий, чтобы разыскать дантистов Гитлера. В результате были найдены медкарта Гитлера, рентгеновские снимки зубов и даже несколько подготовленных для него золотых коронок. Лично допрошенные Горбушиным ассистентка зубного врача Хойзерман и зубной техник Эхтман опознали предъявленные им верхнюю и нижнюю челюсть, подтвердив, что они принадлежали фюреру.

После опознания останки Гитлера были тайно захоронены, а потом и перезахоронены на территории советских военных городков в Восточной Германии. Вместе с ними земле предали тела Евы Браун, Йозефа Геббельса, его жены Магды и их шестерых детей. Второе захоронение было сделано 21 февраля 1946 г. в Магдебурге.

В апреле 1970 г. все описанные ранее захоронения вскрыли, и останки были окончательно уничтожены. Эта операция получила название «Архив».