Текст книги "Принуждение к любви"

– Там еще есть про то, что «вынесет все – и широкую, ясную грудью дорогу проложит себе».

– Да что ты говоришь?! – издевательски вопросила Анетта. – Вот жалко, что я не дочитала! Это, наверное, про коммунизм?

В том, что говорила Разумовская, для меня не было ничего неожиданного. Мы с отцом и эту точку зрения обсудили не раз. Он во время этих разговоров, между прочим, напомнил мне, что и в Крымскую кампанию было немало тех, кто желал России поражения, а позору России «огорчались не слишком»… В этом совершенно открыто признавались. Это было модно и считалось «прогрессивным». Так что тут у нас наследственные недуги.

Но почему-то мне раньше казалось, что Разумовская все-таки не из этих, что она многое наигрывает, изображает, преувеличивает, потому как ей по должности положено. А выходит, моя Анетта и не думала притворяться!

Надо честно сказать, мы все-таки странная пара. Какие-то извращенцы. И только этим можно объяснить, почему мы уже столько лет вместе. Есть вещи, которые я в людях ненавижу, в Анетте их с избытком, но ее я люблю. Есть в людях качества, которые она презирает откровенно и демонстративно, и во мне их вполне достаточно, но почему-то я никогда не сомневался, что она любит меня.

Она вся – решимость действовать, повелевать, и никаких сомнений в своем праве на это у нее нет. Я всегда первым делом думаю о том, что будет, если ничего не делать. И обычно у меня бывает масса объяснений своему бездействию. Мы, люди восточные, понимаешь, доверяем своей интуиции, внутреннему чувству справедливости, поскольку именно они изначальны и верны, а законы человеческие пишутся и переписываются в угоду моменту, это я как юрист лучше других знаю…

Анна Юрьевна Разумовская – это воля, высокомерие и беспардонная практичность, а я всегда думаю, вправе ли я помыкать кем-то и к чему это приведет? А вдруг ни к чему хорошему? Устраивать судьбы народов я бы ни за что не решился. А она берется за них запросто. Потому как совершенно убеждена в своей правоте.

Я с трудом выношу всякий гонор, кичливую заносчивость. В Разумовской же этого добра сколько угодно, включая намеки на аристократизм и родословную, ведущуюся чуть ли не от Гедиминовичей.

Вот и получается: от гонора меня воротит, а без Анетты не могу. Казус природы, игра неведомых страстей! Наверное, именно о таких чувствах великий Лопе де Вега сказал: «Кто не обожает недостатки той, которую он любит, тот не может сказать, что он в самом деле влюблен». Но надо отметить, что до такого состояния, о котором поведал незабвенный классик, я еще не дошел. Полюбить гонор Разумовской во всей его красе и откровенности выше моих сил. В моем положении его просто лучше не замечать.

– Господи, Ледников, не смотри на меня так! Я не чудовище и не безродный космополит. Но надо же трезво смотреть на вещи.

Да-да, они всегда призывают трезво и разумно смотреть на вещи, подумал я, а потом оказывается, что это означает просто сдать свою страну.

– Ты знаешь, моей маме уже много лет – я ведь была очень поздний ребенок, – вдруг печально сказала Разумовская. – В последнее время она страшно сдала. Вдруг совершенно невыносимо одряхлела. Но не хочет этого признавать. Все время пытается что-то делать – готовить, покупать продукты, сама тащится за пенсией, хотя ноги уже не несут… В результате я все время боюсь, что она спалит кухню. Или окажется под машиной. В магазине ее обворовывают, пенсию какие-то подонки вытащили… Я пытаюсь ее убедить, что не надо все это делать, а она обижается, все время вспоминает, какие сумки таскала когда-то домой после работы, как сама делала в доме ремонт! Да помню я эти сумки, ну и что? Кончилось это время. И не вернется. Надо только признаться себе в этом и не усложнять жизнь – другим и себе в первую очередь. Это и к нашей разлюбезной державе относится.

– Хорошо-хорошо, – успокоил ее я. – С матерью-родиной мы разобрались, с ней мне все ясно. А вот какую судьбу вы готовите нэньке Украине? Если это, конечно, не секрет?

– Этому секрету сто лет в обед! Ты помнишь, что писал Трубецкой о независимой Украине?

– Представь себе, помню. Без всякого Google. Независимая Украина может быть только антироссийской…

– И что тебе еще надо? Напомнить, что Украина самая большая и развитая из бывших советских республик? Что она расположена между Россией и Западом? Здесь чистопородных славян больше, чем в России, инородцы практически отсутствуют. Сложи все это, и что ты получишь? Идеальный и реальный противовес российской опасности. Это будет самое прочное и болезненное кольцо в ноздре медведя! Самое тяжелое и прочное ярмо. Газовые войны, из которых не будет пристойного выхода, споры из-за флота и Севастополя, русского языка и металлургии… Мальчуган, ты сам знаешь, что все это неизбежно, причем на годы, на десятилетия вперед. И каждый раз новая Украина будет тащить Россию в международные суды, к международным экспертам, и Россия сама будет умолять: рассудите нас, господа хорошие! И господа рассудят. С великим удовольствием. Еще и поинтересуются: а как вас судить? По закону или по совести? Вот так, мальчуган. Так что за Украину не беспокойся. Это будет новый центр славянства, православия, постсоветских государств. Но центр, ориентированный на Запад и весьма предсказуемый. Никаких извечных московских сюрпризов и зигзагов, от которых у впечатлительных господ европейцев мороз по коже дерет или приступ диареи наблюдается. Никакой ненависти к католикам и протестантам. Наоборот, здесь абсолютно реально объединение христианских церквей. Господи, Ледников, это же арифметика для первоклассников! – укоризненно протянула Разумовская. – И вообще, спроси об этом у своего отца, он тебе все объяснит лучше меня.

– У кого? – опешил я.

– У своего папы, – хладнокровно повторила она.

Ай да Анетта! Ай да сукин сын! Что она там еще мне приготовила?

– Не помню, чтобы я вас знакомил.

– А мне не требуется чья-то помощь, если мне нужно познакомиться с мужчиной.

– И где же это случилось?

– Что-то ты сегодня туповат, мальчуган. Не представляю, как ты работал следователем. Так вот, познакомилась я с твоим отцом по телефону. А звонила не для того, чтобы поведать ему о наших с тобой человеческих слабостях и грехах…

– Для чего ты еще могла ему звонить?

– Я работаю, Ледников. Тружусь. Как вол. Где-то год назад мы начали проводить опросы серьезных экспертов для составления прогноза событий на Украине. Не наших же самовлюбленных политтехнологов и некомпетентных дипломатов было опрашивать? Мы такими глупостями не занимаемся. Поэтому нашли людей, связанных с Украиной, знающих ее историю, понимающих, чем тут люди живут и дышат. Мы работаем таким вот манером. Когда я увидела в списке фамилию твоего отца, я решила позвонить ему сама. Было любопытно поговорить с родителем моего милого мальчугана.

– Странно, он мне ничего не сказал…

– Почему странно? Я же говорила с ним про Украину, а не про твои сексуальные замашки. Вряд ли он из тех, кто докладывает домочадцам о каждом своем телефонном разговоре. И знаешь, мне показалось, он куда трезвее тебя смотрит на жизнь.

– Ага, а потом упрекает меня в цинизме.

– Ну, тут он не прав, честное слово! Хочешь, я позвоню ему и расскажу, какая ты романтическая натура? И приведу пару примеров поживописнее?

– Боюсь, ты не сможешь чем-то удивить отца…

– Так давай попробуем удивить друг друга, мальчуган!

Она вдруг очутилась за спинкой кресла, на котором я сидел, ее руки оказались на моих плечах, а потом одна из них проникла за ворот пуловера и поползла прямо по моей голой груди. А потом ее пальцы чуть сжались…

И тут запел мой мобильник. Это был Веригин. А сообщил он мне, что его срочно отзывают в Москву в связи с чьей-то там болезнью, билет на самолет у него на руках и вряд ли нам удастся поговорить, времени в обрез.

Судя по всему, говорить со мной у него никакого желания не было. Он собирался попросту улизнуть. Это было ясно как божий день!

Но тут уже я уперся. Сказал, что поговорить, прежде всего, в его собственных интересах. И мы могли бы встретиться прямо сейчас где-нибудь в центре. Женька помялся, а потом предложил увидеться на бульваре Шевченко у памятника Ленину, напротив Бессарабского рынка. Через полчаса.

Разумовская смотрела на меня вопросительно. Было странное ощущение, что она в курсе наших с Веригиным дел. Она вообще вдруг оказалась в курсе слишком многого.

– Кажется, мальчуган, у нас наклевывается свободный вечерок? – игриво спросила она.

Ах, какая она догадливая!

– У меня так точно. А вот как у тебя, не знаю.

– Неужели ты думаешь, я не пожертвую ради своего мальчугана какой-то там революцией? Обижаете, мужчина! Романтическое свидание в матери городов русских – я не могу такое пропустить. Иначе репутация моя будет безнадежно подмочена.

– Где мы увидимся?

– Здесь нам могут помешать в самый патетический момент, а у тебя, я думаю, нас никто не хватится. Если ты, конечно, не остановился в каком-нибудь рабочем общежитии.

Глава 10
Третьи лица

[10]10
  Лица, защищающие свои права и охраняемые законом интересы в деле, возбужденном по иску других лиц.


[Закрыть]

Толпы людей с оранжевыми флагами спускались по бульвару Шевченко на Крещатик. Среди них было очень много молодых и даже совсем юных лиц, и потому больше всего они походили на футбольных болельщиков или фанатов рока. На этих лицах было много искреннего воодушевления. Особенно хороши были девушки с сияющими глазами, которые шли, как бы пританцовывая, словно на бразильском карнавале или славянском гулянье.

Глядя на них, трудно было представить, что эти празднично возбужденные и привлекательные в своем порыве люди имеют какое-то отношение к тем планам, о которых мне поведала Разумовская. Но это ничего не значило и ничего не отменяло.

Почему-то я вспомнил, что на этом бульваре, который при царе назывался Бибиковким, жил Багров, убийца Столыпина. Он тоже гулял здесь и вынашивал свои революционные планы. А на том самом Майдане, где сейчас гуляет другая революция, был поставлен памятник Петру Аркадьевичу, который низвергли с постамента сразу же после свержения самодержавия. Безутешная мать убийцы, видимо, настолько пропиталась угарным духом революционного подъема, что требовала от новой власти изваять памятник сыну, причем непременно взгромоздить его на пустующий столыпинский постамент.

– Валит толпа веселых берендеев! – пробурчал кто-то рядом со мной.

Я обернулся и увидел Женьку.

– Экие языческие радости! Того смотри, начнут скакать через огонь и бить в шаманские бубны.

– Есть мнение, что таким манером рождается политическая нация, – возразил я, как человек настроенный не столь апокалиптически.

– Может быть, но нам от этого рождения лучше не будет. Потому что сия нация будет пробовать свои зубы прежде всего на нас. А мы будем в это время долдонить о братской любви.

Из рядов оранжевых демонстрантов кто-то явно помахал в нашу сторону. Присмотревшись, я узнал своих ночных попутчиков, жаждавших подышать воздухом свободы. У них были счастливые лица детей, допущенных на взрослый праздник. И флаг с оранжевой лентой. Я тоже помахал им рукой.

Еще какое-то время мы с Веригиным понаблюдали за историческим действом, протекавшим на наших глазах, а потом он не выдержал.

– Ну? – с наигранным равнодушием спросил он. – Чего молчишь? Давай выкладывай свои таинства.

Он был прав – сколько можно ходить вокруг да около?

– У вас недавно был опубликован материал за подписью А. Степаниди, названия не помню…

– «Гамбит пана Бучмы», – спокойно подсказал Веригин.

Подсказал с такой готовностью, что стало понятно – он уже догадался, что именно меня интересует. Это плохой признак. Значит, что-то там серьезное было, что-то его до сих пор тревожит и не отпускает.

– Да-да. Материал явно заказной.

– Ну…

– Да что – ну? Что мы с тобой этого не понимаем?

– Я хочу сказать – ну и дальше что?

– Мне надо узнать – кто заказчик? Кто и что за этим стоит?

– Ясно…

Он даже не спросил, зачем мне это нужно. Это было странно.

Мы медленно брели вверх по узкому бульвару к багрово-бурому зданию университета.

– А почему ты решил, что это мои дела? – с нервным смешком поинтересовался Веригин.

– Слушай, Жень, неужели ты думаешь, что я не понял сразу, кто автор?

– А, ну да, ты же у нас тонкий стилист!

– Просто ты даже не удосужился скрываться. Там твои слова, твои мысли.

Веригин помолчал. А потом вежливо поинтересовался:

– И ты что – ради этого примчался в Киев?

– Не только, – соврал я.

– Знаешь, я так и знал, что эта история выйдет мне боком, – вдруг легко признался он.

– Зачем же ты в нее лез? Мне бы еще знать, в чем смысл этой истории?

– Так получилось, – беспечно сообщил Веригин.

– Большие деньги?

– Деньги? Да нет, деньги по нынешним временам несерьезные.

– Тогда что?

– Да так сложилось… Но как странно, что именно ты пришел ко мне. Тебя выбрали именно потому, что ты мой друг? И ты согласился?

– Сначала я даже не знал, что тут замешан ты. А потом, когда понял, подумал, что это к лучшему…

– Что именно к лучшему?

– То, что выяснять поручили мне. Потому что я могу сказать им только то, что сочту нужным. В отличие от других. Можешь считать, что тебе повезло.

– А вот это мы скоро узнаем, – задумчиво сказал Веригин. А потом улыбнулся. Эдак снисходительно, рассеянно.

И надолго замолчал.

По-моему, он считал варианты. Раздумывал, стоит ли меня посвящать во все детали.

– А ты знаешь заказчика? – осведомился он. – Того, чей заказ ты выполняешь?

– Нет, – честно сказал я. – Но я знаю кое-что о нем. Так что какое-то представление у меня есть. Если понадобится, могу узнать гораздо больше. И тогда мы можем вместе придумать, как снять проблему.

– Думаешь, ее можно снять?

– Не знаю, – уже раздраженно сказал я, – потому что не знаю, в чем проблема. Но можно попробовать разобраться, если, конечно, ты не будешь вести себя, как православный великомученик перед поганым басурманом. Мне-то ты можешь сказать, что было?

Веригин опять улыбнулся своей снисходительной улыбочкой, уже порядком доставшей меня. Я было собирался послать его подальше, но тут он заговорил.

– Давай так. Я скажу, что могу… Но большего ты от меня требовать не будешь. В общем, в редакцию попали документы из «Крокета»…

– В редакцию? Или тебе лично? – сурово, как на допросе в прокуратуре, уточнил я. – Что значит попали? Их принесли, прислали? Подкинули?

– Ну… – задумался Веригин.

Он демонстративно, не скрывая этого, выбирал удобный и безопасный вариант. Безопасный для кого?

– Давай ты не будешь меня перебивать. Я говорю то, что могу. Ты послушай, а там посмотрим. Так вот, ко мне попали документы. Подлинность их была несомненной. Кое-что из них уже мелькало в печати. Кое-что я уточнил у знающих людей. Потом… Потом… Ну, скажем, мне позвонили и предложили сделать статью на этом материале. И опубликовать ее на коммерческой основе. Я сделал текст. Послал на утверждение…

– На утверждение кому?

– Тому, кто звонил. От него приехал человек и забрал пакет со статьей, раз уж тебя так волнуют подробности. На следующий день статью вернули с небольшими вставками. И с деньгами. Часть я взял себе – за работу и как комиссионные. Часть официально сдал в бухгалтерию – как плату за рекламный текст. Поставил материал в номер. Газета вышла. Никакой реакции не последовало. Меня это удивило, но не очень – времена войн компроматов прошли. А потом вот возникла эта командировка в Киев, и я решил поехать, потому что подумал, что скандала с публикацией уже точно не будет. Все было глухо, как в танке. Текст как будто в болото канул… И вот теперь вдруг появляешься ты, с какими-то таинственными намеками и угрозами…

История, которую он соизволил мне поведать, конечно, была так себе. В ней многое не срасталось. И вообще сказки для младшей группы детского сада – позвонили, привезли…

– Знаешь, – вдруг сказал Веригин, – когда я увлекся ненадолго компьютерными играми, один заядлый геймер растолковал мне науку побеждать. Неопытный игрок действует, как слепой. Он чувствует, что на него кто-то нападает, и в ответ машет дубиной, палит во все стороны из бластера. Некоторым везет, и они случайно попадают в бота…

– В кого? – переспросил я, потому что сам в компьютерные игры никогда не играл. Даже не пробовал.

– В бота, то есть в противника, которым управляет компьютер, – объяснил Веригин. – О том, что «одержана великая победа», слепые везунчики узнают только потому, что их просто перестают бить. А потом сии «победители» пытаются на ощупь обнаружить тело врага и хоть чего-нибудь успеть взять из добычи, пока сноровистые падальщики не уволокли труп.

Насчет падальщиков и их роли в истории я уже догадался сам.

– А умный геймер действует иначе. Например, в Morrowind есть такая стрелялка: если убить бота, с него можно взять все доспехи и оружие и потом пользоваться ими. Но для этого его сначала надо просто обнаружить, увидеть, разглядеть, чтобы сразу понять, сможешь ты его победить, есть ли у тебя для этого силы и средства, или лучше сразу скрываться. В этом и должны заключаться интуиция и наблюдательность настоящего геймера – в умении первым увидеть бота или какую-либо другую опасность. Увидеть и первым делом решить для себя: можно драться или лучше свалить по-тихому, пока тебе башку не продырявили. Именно в этом, а не в способности молотить воздух, пусть и от всей души и с чистой совестью… Так вот я в этой истории, похоже, начинающий. Пальнул, а куда, зачем, что мне за это будет – не знаю.

– Ну, допустим, – задумался я. – Тогда ответь мне на пару вопросов.

На самом деле вопросов у меня было значительно больше, но пугать Женьку я не хотел.

– Почему ты сам написал текст? Ты, редактор отдела, вдруг садишься писать заказуху? С чего это вдруг? Мало того, пишешь не просто заказной текст, а серьезный материал, под который вполне можно ставить и свою фамилию?

– Ну… – замялся Веригин.

Мы помолчали под ранними киевскими звездами, слушая ритмичные сигналы революционно настроенных автомобилистов: «Ю-щен-ко! Раз-два-три! Ю-щен-ко! Раз-два-три!»

– Так получилось, господи! – наконец не выдержал он. – Не было никого под рукой! И потом, я сам уже был в теме. Так что быстрее и легче оказалось написать самому, чем растолковывать другому, что да как! А они просили побыстрее…

– А что руководство редакции? Не напряглось?

– Валя, ты уже забыл, что при слове «платный материал», руководство интересует только одно – когда деньги будут в кассе? Ну, спросили, есть ли документы, подтверждающие нашу точку зрения? Услышали, что есть, и выкинули все из головы.

«…Ю-щен-ко! Раз-два-три! Ю-щен-ко! Раз-два-три!..»

– Ну вот, теперь ты в курсе, можешь докладывать своему начальству, что агент империализма пойман и изобличен, и сверлить в парадном пиджаке дырку для ордена. Или у вас теперь вместо орденов конверты с валютой?

– У нас теперь вместо орденов – пластиковые карточки, – хмуро буркнул я.

– Европейский выбор, как говорят наши украинские революционеры, – улыбнулся Веригин.

А потом вдруг, покусывая нижнюю губу и не глядя мне в глаза, быстро спросил:

– Надеюсь, меня за это не убьют? И пытать не будут?

– Да кому ты нужен! – отмахнулся я. – Вычисляют-то не тебя, а человека, который передал тебе документы. Если бы ты его назвал, о тебе просто сразу забыли бы.

И тут я понял, что ему действительно не по себе. Начинающий геймер – пальнул, а что будет потом, даже не представляет.

– Ладно, ты не преувеличивай значения своей персоны. Убьют его! А то ты не знаешь, как на такие материалы теперь реагируют. Ноль внимания. Лучший ответ в эпоху свободы слова. Скорее всего, пока мы тут мерзнем, там уже и забыли все. Думаю, у них уже давно других забот полон рот, – наставительно, как истинный и заслуженный геймер, произнес я. Собственно, так оно и было, в таких делах я осведомлен куда больше Женьки.

И надо же, Веригин прямо на глазах повеселел. Как мало иногда человеку надо. Наорал на него – и как рукой сняло.

– Все, Ледников, я побежал, а то опоздаю на самолет. Ты сам-то когда в Москву? Судя по всему, твои дела здесь закончились.

Он не удержался от укола в мою сторону, что только лишь подтвердило некоторые мои догадки.

Он умчался, не дожидаясь моего ответа, а я, глядя ему вслед, подвел кое-какие итоги.

Кто-то, кому Веригин не мог отказать, предложил ему сделать и опубликовать текст о скандале в «Крокете». Дело не в деньгах. Вернее, не только в деньгах.

Мало того, этот кто-то предоставил Женьке необходимые документы. То есть человек этот обладает доступом к ним. То есть посвящен и допущен в самые закрытые сферы корпорации.

Этот кто-то имеет на Веригина такое влияние, что он сам написал статью – чтобы максимально ограничить круг посвященных и любопытствующих. И тем самым взял на себя всю ответственность за последствия.

Этот кто-то в курсе скандалов и разборок, которые все-таки последовали в «Крокете» после публикации. Мало того, он знал, что я еду в Киев, знал зачем и предупредил Веригина. Я сразу понял это по поведению Женьки, по некоторым его проговоркам и шпилькам в мой адрес. Видимо, они обговорили и то, что Веригин может мне сказать. И как раз эту легенду я и услышал несколько минут назад.

Вопрос: кто этот кто-то? Скорее всего, представитель одной из враждующих сторон в «Крокете». Если он действует открыто, Веригину ничего не грозит. А если он ведет какую-то двойную игру, Веригин становится ниточкой, которая ведет к «заказчику». И тогда…

Холодный и безукоризненный ход моих размышлений прервал звонок мобильника. Я думал, что это сгорающая от нетерпения Анетта. Но это оказался Веригин. Видимо, подробности нашего разговора не давали ему покоя.

– Валь, ты не обижайся, – сказал он. – Я действительно сказал, что мог.

– Ладно-ладно, не изводи себя угрызениями совести. Лучше поразмышляй о том, что быть игрушкой в чужих руках не самое благодарное занятие. И не самое благородное.

– Договорились. Увидимся в Москве.

Я сунул телефон в карман и отправился в гостиницу, готовиться к визиту Разумовской.