Текст книги "Это гиблое место"

– Мы не добились особого прогресса, – признал смотрящий. – Трудно продавать что-то, почти ничего о нем не зная. – Уэсли постарался подобрать следующие слова как можно тщательнее: – Делу могло бы помочь подробное изложение действия этой магии. Я полагал, что если у вас есть какие-то планы, я первым узна́ю о них.

Глава выдержал небольшую паузу, похожую на темную расселину в беседе. Потом сказал:

– Ты – моя правая рука, Уэсли. Для меня ты дороже любого другого смотрящего. Но мне нужна и левая рука тоже.

Уэсли проглотил раздражение от этих слов, осторожно, чтобы даже крупинка этого раздражения не проскользнула наружу.

– Это действительно эликсир счастья? – поинтересовался он.

– Да, – подтвердил Эшвуд. – И нет. Эта магия – способ обеспечить мне победу в войне.

– Мы ни с кем не воюем.

– Но скоро будем.

Уэсли не мог видеть лица Главы. Но юноша был уверен, что почувствовал, как по этому дымному лицу скользнула улыбка. Быть может, Уэсли и любил хаос, однако не имел ни малейшего желания вести войну – и особенно не хотел, чтобы в эту войну оказался втянут его город.

– Я всегда считал, что из тебя получится отличный заместитель, – продолжил Эшвуд. – Ты ведь знаешь, Уэсли, что ты для меня как родной.

Уэсли считал это правдой, поскольку Глава забрал его с улицы и вырастил, превратив в того, кем парень стал сейчас. Эшвуд вложил в Уэсли много труда, сделав его вождем целого города.

Уэсли был обязан мужчине всем.

И ненавидел это.

В каком-то смысле юноша терпеть не мог то, что Эшвуд стал его семьей. Не той, в которой Уэсли был рожден. И даже не той, какую он выбрал. Той, что была уготована смотрящему. Той, для которой его сделали. Кроме того, Уэсли не нравилась сама мысль являться чьим-то сыном. У него уже был отец, который относился к нему настолько ужасно, что Уэсли отнюдь не жаждал обзавестись другим папочкой.

– С кем вы собираетесь воевать? – спросил Уэсли. – Я думал, вы и другие Главы пришли к пониманию.

Тени вокруг Эшвуда зашевелились.

– Мне нет дела до этих глупцов, – сказал он. – Мой эликсир должен послужить свержению дуайенны.

Уэсли был рад, что очки скрывают нарастающую неуверенность в его взгляде.

– Ваша цель – Шульце? – уточнил он.

Глава издал приглушенный звук, выражавший нечто среднее между весельем и разочарованием.

– Моя цель – новая эпоха, мой мальчик. Фенна Шульце полагает, будто может устанавливать в моей стране законы, ограничивающие нас. Однако я пришел сюда задолго до того, как эта наглая девчонка заняла свой кабинет – и буду оставаться еще долго после того, как она его покинет. Магия – черная или белая – это то, что заставляет мир вращаться. И я не позволю какому-то политику разрушить все это.

Эшвуд произнес слово «политик» так, как будто это невероятно грязное ругательство.

– И эликсир поможет вам сделать это, – произнес Уэсли. – Он действительно настолько опасен?

Юноша не мог не спросить. Он дал эту магию Тавии, и если та пострадает…

– Войны выигрываются риском, – отозвался Эшвуд. – Мой эликсир позволяет мне открыть разум людей, чтобы те могли увидеть мою правду сквозь пропаганду Шульце. Когда я приведу их на свою сторону, мы свергнем это правительство с наименее возможным числом жертв среди населения.

Жертв. Не убийств.

– Я назвал его Лой, – гордо возвестил Эшвуд.

«Свет». По крайней мере, такое значение имело это слово в уличном жаргоне. Когда-то существовало старинное выражение лойиси уф хемга – «свет счастья», – но уличные ребятишки начали вкладывать в него другое значение. Внутренний покой, ставший чем-то вроде цели, к которой нужно стремиться. Это чувство возникает в душе, когда ты в первый раз за много дней поел горячего или сумел найти укрытие от дождя и смог поспать на жестком матрасе, а не на мостовой. Это облегчение от осознания того, что ты можешь на какое-то время оставить беспокойство и просто дать себе отдохнуть.

Это причина, по которой большинство уличных детей становились фокусниками.

Они хотели получить Лой. Знание того, что все будет в порядке.

И Эшвуд назвал в честь этого свою магию.

– Это действительно новая магия, – сказал Уэсли. – Как такое возможно?

Эшвуд наклонился вперед. Свет свечей замерцал на верхушке его цилиндра.

«Ты знаешь, как», – прошептал призрак девушки.

– Это довольно легко сделать, – сказал Эшвуд, – когда рядом с тобой есть Мастера.

Это было то, что Уэсли больше всего ненавидел в Данте Эшвуде.

Самая ужасная черта, которую нельзя переступать.

Магия, какой Уэсли торговал сейчас, являлась лишь подражанием. «Волшебным порошком», собранным на осколках магии, – и в этом порошке почти не содержалось силы сверх каких-то применимых на практике фокусов. Эликсиры, меняющие разум и тело, – они извлекались из зараженных магией людей на мануфактурах, которые финансировало правительство. Потом эти микстуры разливались по флаконам и поступали в продажу. Люди, послужившие источником, получали щедрую компенсацию. А амулеты? Быть может, они и содержали самую мощную – и незаконную – магию, однако фокусники после должного обучения могли управляться с ними, использовать, создавать магические предметы. При наличии нужной технологии эти амулеты удавалось даже копировать.

Но ни единый вид магии нельзя создать заново.

Если только ты не был Мастером.

До Войны Эпох Эшвуд провел не одно десятилетие в обществе этих пленников-магов. Он исследовал их, учился их трюкам, погружался в легенды магов. В это время их сила проникла в него, превратив мужчину в темное омерзительное существо.

Эту историю рассказывали каждому фокуснику в Усхании во время вербовки.

Эшвуд не был человеком и не был Мастером.

Он являлся воплощением чего-то промежуточного. Живой тенью – и, как говорили люди, достаточно могущественной тенью, чтобы прожить столетие, а то и не одно.

Предполагалось, что война раз и навсегда покончила с ремеслом Мастеров, хотя говорили, что она избавилась и от самих Мастеров, погубив многих из них и вынудив оставшихся бежать. Однако похоже, что Эшвуд не намерен считаться с такими мелочами, как невозможность чего бы то ни было.

Он нашел тех немногих из них, что сумели скрыться. Глава превратил их в своих марионеток.

– Сколько у вас Мастеров? – спросил Уэсли.

Он не хотел знать ответ на этот вопрос.

«Да, да, ты хочешь это знать».

– Количество не имеет значения, – отозвался Эшвуд. – Но когда я стану дуайеном, необходимость скрываться отпадет. Мы воспрянем и создадим светлое будущее, наполненное магией. Понимаешь, Уэсли?

Сила Эшвуда напитывала воздух, подобно сильному дождю, просачиваясь в легкие Уэсли.

Во всей Усхании не нашлось бы ни единого разумного человека, честного или нечестивого, который поддержал бы избрание Эшвуда на пост дуайена. Быть может, политики и являлись преступниками. Только вот людям не нравилось, когда те совершали преступления столь открыто. Даже если Эшвуд вырвет титул из холодных мертвых пальцев Шульце, его ни за что не примут. Убийством можно добиться власти в преступном мире – но не законного правления. Эшвуд уничтожит мир в попытке покорить его, потому что мужчину не заботят ни Усхания, ни Крейдже. Он не желает этому городу добра и уж точно не питает к нему той любви, которая движет помыслами Уэсли.

Если понадобится, Глава сожжет этот город.

– Когда разразится война, что будет с Крейдже? – спросил Уэсли.

– Ничего, – заверил его Эшвуд, – пока местные жители поддерживают меня. Но я не потерплю мятежа, Уэсли. Каждый игрок в этой партии должен следовать правилам.

– Война – не игра, – возразил Уэсли.

– Все игра, мой мальчик. И к тому времени, как появится тень-луна, мои Мастера будут готовы выиграть.

Тень-луна.

Уэсли вспомнил картину в его кабинете. В памяти возникли истории о том, как эта луна усиливала магию Мастеров.

Глава снова обратил к нему призрачную улыбку – как будто мог прочитать мысли Уэсли даже сквозь очки.

– Ты не хуже меня знаешь, какую власть имеет над магией тень-луна, – сказал Эшвуд. – Наша армия станет зрелищем, достойным созерцания.

«Он обещает тебе власть над миром», – проворковал призрачный голос.

Уэсли попытался удержаться от того, чтобы начать стирать с запонок отвратительные пятна или поднять руку и поправить галстук, хотя его пальцы дрожали от желания что-то сделать каждый раз, когда юноша слышал этот голос у себя в голове.

Вместо этого Уэсли крепко сжал руки в кулаки.

Должна быть некая граница. Где-то в этом мире должна существовать черта, которую не могут перейти даже самые худшие из людей.

– Вы отдали Крейдже мне, – произнес Уэсли. – Чтобы я мог сделать его великим.

Эшвуд постучал по навершию своей трости, обдумывая слова Уэсли. Тот ждал. Галстук на шее казался парню удавкой.

«Веди себя тихо, и все будет в порядке».

Наконец Эшвуд поднялся – тощий и высокий. Пространство вокруг него заволокло туманом.

Уэсли смотрел снизу вверх на безликого человека, который забрал его с улицы и превратил в того, кого все боялись. На человека, что дал юноше дом и был готов отнять этот дом одним щелчком пальцев.

На человека, который называл Уэсли родным.

На человека, которого он ненавидел сильнее, чем кого бы то ни было еще.

– Я не хочу, чтобы мой город оказался разрушен, – выговорил Уэсли.

Глава протянул руку, словно отлитую изо льда, и почти отеческим жестом положил ее на плечо Уэсли.

– Некоторые вещи нужно разрушать, – произнес он, – чтобы их можно было воссоздать.

Глава 6
Карам

Карам слизнула кровь с зубов.

Монеты и мешочки с фокусами летели в нее, врезаясь в канат, ограждающий ринг. Это напоминало амфитеатр – только вместо камня были узорчатые обои, а вместо воинов – она, Карам.

Бойцовский ринг Кривды был известен как единственное место во всем Крейдже, где законно можно измолотить кого-нибудь в хлам. Это место оправдывало свою репутацию. Потолок поддерживали прочные балки, с которых на металлических кабелях свисали огромные лампы. Ряды обитых плюшем кресел содрогались, когда зрители вскакивали, крича от восторга или ярости.

Это место казалось таким же холодным, как собравшиеся здесь люди.

Обычно сражения проходили скорее на магии, чем на кулаках. Но когда на ринге появлялась Карам, вся эта чепуха отметалась как мусор. Ее противники не полагались на фокусы и амулеты для завоевания победы. Не существовало никаких правил, никакой защитной магии. Была только Карам и кровь, которую она жаждала пролить.

Противник привалился к канатам и провел большим пальцем по своей нижней губе.

Он являл собой воплощение мощи – ни капли слабости. Мышцы так распирали тело бойца, что кожа едва не лопалась. Он не обматывал кулаки защитными ремнями, и в прошлом раунде кровь с его костяшек брызнула Карам в глаз.

– Маленькая ренийская девочка хочет поиграть? – врастяжечку спросил противник по-усханийски, словно она могла не понять его.

Карам инстинктивно зарычала в ответ.

Эта насмешка не разозлила ее и не застала врасплох. Напротив, девушка была зла потому, что именно этой подколки и ожидала от противника с самого начала. Она негодовала, потому что привыкла к этому. Прошло уже немало лет, а Карам по-прежнему оставалась чужачкой. Не-своей. Все еще недостаточно похожей на жителей Крейдже. Не из-за темного цвета кожи, а потому что ее кожа была темной по-другому. Блестяще-коричневой и украшенной синими и золотыми татуировками, которыми славились женщины ренийских земель. Узорные цепочки с самоцветами пронизывали волосы девушки даже сейчас, а на плечо время от времени падала сетва – черно-синяя, каким часто бывало лицо Карам. В ее говоре по-прежнему звучали нездешние интонации – даже после полудесятка лет жизни в этой стране.

Ничто из этого не имело значения – и все это имело значение.

Карам шаркнула по полу подошвой и сплюнула.

– Ухмыляйся, пока зубы целы, – отозвалась она. Противник рассмеялся и бросился на девушку. Его кулак врезался в щеку Карам с быстротой, которой она не ожидала от этой горы мышц. Девушка навзничь рухнула на каменный пол. Чтобы смягчить падение, она подставила руки. С секундным запозданием Карам поняла: это не лучшее решение. Руки служили ей оружием – предпочтительнее разбить лицо, чем ладони.

Толпа взвыла. Карам сглотнула наполнившую рот кровь.

Она ни за что не проиграет этому хиджада. Этому ублюдку. Девушка заставит его сдаться.

Вскочив на ноги, Карам кинулась на противника. Ее плечо пришло в соприкосновение с его боком. Карам ощутила мгновение, когда край ее кости врезался в его кишки.

Противник зарычал и сомкнул руки у девушки на спине, сдавливая изо всех сил. Карам просунула локоть между своим телом и телом бойца и уперлась ему в живот. Его хватка ослабла. Расстояние между ними увеличилось. Карам начала наносить удары. Жесткие тычки прямо под ребра.

Одной рукой.

Двумя руками.

Пока не уверилась, что услышала хруст.

Противник отшатнулся назад. Карам подпрыгнула, текучим движением ввинчиваясь в воздух. Край ее стопы врезался ему в лицо.

Зрители вскочили.

Они кричали, требуя большего.

Больше насилия, больше жестокости.

Столько, сколько могла дать Карам, чтобы насытить их пустые сердца.

Она смотрела, как они хватаются за спинки сидений, едва не подскакивая вверх, чтобы лучше видеть. Ряды для бедных и чуть менее бедных; для тех богатых, которые изо всех сил пытались скрыть свое богатство; для подлых, что совершенно не скрывали подлость.

Однако той, кого Карам неизменно ожидала увидеть, здесь не было.

Саксони невозможно было не заметить, словно молнию в грозу. Иногда Карам могла поклясться, что ощущает присутствие Саксони всей кожей. Быть может, это ощущение всемогущей силы, что струилась в жилах девушки.

Приходя посмотреть на бои, Саксони выделялась ростом среди прочих зрителей. Если же они с Карам стояли рядом – что в последнее время бывало редко, – то на добрых пятнадцать сантиметров Саксони возвышалась над ренийкой. И даже когда Саксони сидела в задних рядах, Карам всегда знала: та смотрит прямо на нее. Смотрит своими прекрасными глазами – такими же исчерна-коричневыми, как ее кожа.

Всякий раз.

Хотя при виде Саксони у Карам возникало чувство, будто время несправедливо разделило их – все, что они когда-то делили друг с другом, будь то магия или секреты, теперь разбилось вдребезги. Однако это было все же лучше, чем не видеть девушку совсем. Для обеих это был способ сказать друг другу, что нечто все еще живо. Что, возможно, оно останется навсегда.

Но на этот раз Саксони не появилась.

Карам резко свела сжатые кулаки.

Зрители топотали, словно ударяя в боевой барабан.

Противник Карам поднялся на ноги и изрыгнул череду ругательств. Девушка склонила голову набок, оценивая его стойку. Боец подогревал себя гордостью и яростью, а она знала, как быстро иссякает это «топливо».

– Ренийская тварь, – прорычал он. – Ты за это заплатишь!

Пустые угрозы.

На этом ринге Карам противостояла теневому демону – в ту ночь, когда здесь собрались все смотрящие и Кривду закрыли для зрителей.

Родители ее родителей сражались в Войне Эпох в рядах секты священных воинов, чьим долгом являлась защита Мастеров.

Карам была дочерью Рекхи д’Райхсни.

А этот человек был ничем.

Он метнулся вперед. Карам уклонилась в развороте, однако рука противника зацепила ее бедро. Яростная сила его броска заставила их обоих покатиться по полу.

Карам вскинула колено, нацелив удар ему между ног. Боец взревел. Девушка изо всех сил оттолкнула мужчину, потом перекатилась, прижав к полу его бедра.

Оказавшись сверху, она принялась безжалостно молотить врага, пока повязки на ее кулаках не стали скользкими от крови.

Противник плюнул девушке в лицо, потом с неистовой силой ударил ее в нос основанием ладони. Карам упала навзничь, ослепнув от невыносимой боли между глаз.

Противник неуклюже навалился на нее, сжал ладонями ее глотку и начал душить. Кровь капала с его лица на лоб и щеки девушки.

Карам хрипела, пытаясь сделать вдох. Боец продолжал душить ее.

Девушке и раньше приходилось убивать, – и человека, и демона – но предполагалось, что этот бой продолжится лишь до тех пор, пока кто-то не сдастся. Однако во взгляде противника читалось: живой он Карам не отпустит.

Мужчина собирался убить ее – и толпа подбадривала его криками.

Карам провела руками по своей ноге.

Казалось, что противник вот-вот оторвет ей голову, однако девушка даже не попыталась разжать его руки. Это стало бы напрасной тратой сил и дыхания. Одолеть эту груду мышц ей вряд ли удалось бы.

Вместо этого Карам сдвинула ткань на голени и сжала в ладонях рукоять потайного кинжала.

Это оружие она носила именно для таких случаев.

Одним резким движением девушка вскинула кинжал и вонзила его в бок противнику.

Мужчина замер. Карам провернула лезвие в ране.

Когда боец издал жуткий сдавленный звук, она извлекла кинжал и воткнула его в спину.

Хватка противника ослабла.

Тяжело дыша, Карам выкатилась из-под бойца. Потом, не вставая с пола, повернула голову и стала смотреть, как он хрипит и дергается.

Зрители разразились криками. Они, как и Карам, знали: миростражники не придут в Кривду. Не последует ни наказания, ни возмездия. Что значат законы там, где царит безвластие?

Кровь мужчины растекалась, подползая к пальцам Карам. Она заставила себя подняться на колени, чтобы не испачкаться еще больше. Склонившись над противником, девушка мысленно вознесла ренийскую молитву. Не за этого человека, но за девочку – ту, которой она была, когда впервые оказалась в этой стране. Ту, что скрывалась в потемках и плакала о семье, которую больше никогда не увидит. За девочку, которая выросла с желанием стать воительницей. И вместе со своим лучшим другом поклялась свергнуть Глав и возродить Рекхи д’Райсни.

Крошечная часть души Карам хотела бы ощутить вину или стыд за то, какой она стала теперь, но было уже слишком поздно. Слишком многое случилось с девушкой. Ее уже нельзя назвать той наивной девочкой, и здесь была не Гранка.

Карам вытащила нож из спины противника и вытерла окровавленное лезвие о свои штаны.

Это Крейдже. Здесь убивали или умирали.

* * *

Карам расставила ноги на ширину плеч и сделала неспешный глоток из полупустой бутылки с водой. В темноте затихал городской шум. После окончания боя она охраняла дверь в кабинет Уэсли – вот уже три часа и сорок восемь минут – и девушка начала скучать.

К счастью, Карам обладала достаточным опытом убийства, чтобы знать, как убить время.

Она представила, что Саксони стоит напротив, лениво прислонившись к стене и скрестив ноги в щиколотках: волосы переброшены через плечо, платье с геометрическим узором из отверстий плотно облегает талию и обрисовывает округлую линию бедра…

Карам вздохнула.

Ей нужно отделаться от навязчивых мыслей об отсутствии Саксони сегодня и о том, что это могло значить. Наверное, девушка действительно решила завязать с их отношениями. И только сама Карам продолжала цепляться за них, не в силах отказаться от чувств, которые ей следовало отбросить еще несколько месяцев назад.

Девушке нужно было отвлечься.

– Где он?

В узкий коридор вошла Тавия Сайн. На ее бледных пальцах блестели серебристые повязки. Стальной рант ботинок напоминал скругленные лезвия. Короткие темные волосы прикрывали лоб и глаза, словно капюшон плаща.

Жаль, что эта девица ничего не знала о том, как драться – потому что выглядела она весьма подходяще.

– Смотрящий занят, – отрезала Карам.

– Чем занят?

Карам пожала плечами.

Ее не интересовали грязные делишки Уэсли. Какие бы тайны у него ни водились, криминальный лидер мог оставить их при себе. Он заслужил это право.

В конце концов, именно Уэсли разглядел способности Карам, когда она только-только приехала в Крейдже и дралась на подпольных рингах в трущобах. Он убедил прежнего смотрящего дать девушке шанс и поставить охранять двери. Когда Уэсли сам стал смотрящим, то взял ее в свои личные охранники. Вместе с ним Карам поднялась до самого верха. Ее долг перед ним был больше, чем она признавала даже перед самой собой.

Тавия зарычала и двенадцатью тяжелыми шагами преодолела коридор. Она оберегала левую ногу, хотя и на правую старалась наступать полегче. Фокусница при этом морщилась. Ее рукава были закатаны. По белой коже, словно пятна акварели, расплывались свежие синяки.

Тавия действительно не умела драться.

Карам хлопнула ладонью по стене.

– Вернешься, когда тебе будет назначена встреча.

Тавия сердито зыркнула на нее, но этот взгляд не испугал Карам.

Проблема заключалась в том, что при всей своей черной магии и еще более черной помаде на губах Тавия была известна тем, что пыталась следовать морали. А мораль в Крейдже не уважали и не боялись ее.

– Отойди, – заявила Тавия.

– Уходи, – ответила Карам.

Воительнице уже надоело, что Тавия использует свою интрижку с Уэсли, чтобы добиться своего. Считает, будто это делает ее исключением из правил. И ошибается.

И сейчас Тавия сделала то, что сделал бы любой, кто зарабатывает себе на жизнь ловкостью рук: попыталась оттолкнуть Карам в сторону и пройти к двери.

А Карам ответила тем, что сделал бы любой, кто зарабатывает себе на жизнь избиением людей: ударила Тавию в лицо.

От удара фокусницу развернуло. Она оперлась ладонями о стену, с трудом перевела дыхание и попыталась выпрямиться. Девушка стояла спиной к Карам, не давая той увидеть последствия удара. Вероятно, у Тавии под глазом проявится фингал – в тон помаде, которую она достала из кармана.

Карам нахмурилась, когда Тавия щелкнула крышечкой тюбика и дрожащей рукой поднесла его к лицу. Потом чмокнула напомаженными губами. Звук получился неестественно громким.

– У меня нет на это времени, – сказала Тавия. – Ты пожалеешь о том, что попыталась остановить меня.

Хей реб, какой же смешной воякой она была: с раскладными ножичками в карманах, с разрезами под ногтями. Уличная девчонка с брошкой на плече, готовая покорить мир.

Воительница попыталась сдержать гнев. Саксони будет вне себя, если Карам убьет ее лучшую подругу.

– Ты не можешь мне угрожать, – хмыкнула Карам. – Полагаю, я просто вышибла из тебя остатки мозгов.

На щеке Тавии уже наливался темным цветом синяк. Она сложила губы в безэмоциональную улыбку и произнесла:

– Когда я тебя уложу, это будет твой самый крепкий сон за многие годы. Может быть, ты даже скажешь мне «спасибо» за это.

Карам едва не засмеялась.

– А потом Уэсли убьет тебя, если я не убью тебя сама. Мы обе знаем: его душа черна настолько, что чернее и быть не может.

Тавия одним рывком преодолела разделявшее их расстояние.

– У Уэсли Торнтона Уолкотта нет души, – сказала она и поцеловала Карам.

Та отшвырнула ее и сплюнула, глядя, как Тавия ударяется о стены коридора.

«Свихнулась», – подумала Карам.

Тавия свихнулась. Карам намеревалась убить ее за это. Сразу же после того, как вымоет губы и прополощет рот. Дважды.

Карам сделала шаг вперед, яростно утирая губы рукавом. И тут она споткнулась.

Ноги девушки внезапно задрожали и ослабели. И стали слишком тяжелыми, чтобы можно было оторвать их от земли.

– Постарайся не сопротивляться этому, – посоветовала Тавия. – Саксони убьет меня, если ты из-за этого покалечишься.

Похоже было, что Тавия хмурится. Однако Карам не могла разглядеть отчетливо. Коридор расплылся, затем снова вернулся в фокус – и начал вращаться, искажаясь и растягиваясь.

Карам почувствовала, как замедляется ее пульс. Когда же девушка попыталась осмотреться по сторонам, встряхнуть головой или собрать воедино многочисленные кривые отражения Тавии, глаза охранницы стали закрываться.

Она поднесла ко рту непослушную руку.

На кончике большого пальца остался мазок черной помады.

Серая магия. Черная магия.

Стоящая напротив Тавия с печальным вздохом спрятала тюбик в карман.

– Считай, что ты покойница, – выдавила Карам.

И упала.