Текст книги "Это гиблое место"

Глава 3
Уэсли

Уэсли Торнтон Уолкотт убил за свою жизнь одиннадцать человек. Большинство из них не были хорошими людьми. Немногих из них нельзя назвать и плохими. Но все они были теми, кто стоял на пути у Главы.

Конечно, одиннадцать – не особо большое число в сравнении с тем, сколько убийств приписывали Уэсли. А поскольку одним из этих одиннадцати стал прежний смотрящий – который, судя по всему, был куда хуже него, – то Уэсли полагал, что в счет идут только десять.

– Скехт, – сказал Стелиос. – Вытащи его.

Прошло десять минут с тех пор, как нож вонзился в цель. Хотя Стелиос уже оставил попытки самостоятельно вынуть острие, он продолжал просить об этом других. Стелиос стоял на коленях и истекал по́том. Кончик галстука впитывал кровь, струящуюся из его руки. Уэсли надеялся, что эта кровь отмоется. Он любил свой нож, свой стол и свой ковер, а сейчас его коллега-смотрящий заливал все это собственной кровью.

– Я не собираюсь делать тебя постоянным украшением своего клуба, – ответил ему Уэсли. Он смотрел, как ковер продолжает пропитываться кровью. – Но пока ты здесь, мы вполне можем закончить наш разговор.

Стелиос зажмурился и болезненно ухмыльнулся, оскалив зубы с золотыми коронками.

– Это лишь вопрос времени, – произнесла Илария. – Новый эликсир Главы в конце концов попадет и к нам. Ты просто получил его раньше.

Уэсли положил на язык стебель клевера, обдумывая смысл ее слов.

– Значит, вы хотите, чтобы я оказал вам услугу, – заключил он.

– Это профессиональная вежливость, – заметила Илария. – Быть может, нам время от времени и нравится пырять друг друга ножами… – Она бросила чуть насмешливый взгляд на руку Стелиоса. – …но когда речь идет о деле, мы все равны и едины. Мы все – смотрящие этой страны. Мы одна команда.

Ее слова несли в себе оттенок сентиментальности – приятной, но все же сентиментальности. Верность или предательство. Друзья или враги. Уэсли полагал, что в мире не бывает ничего полностью белого или полностью черного. Даже это собрание – одно из тех, которые с завидной регулярностью происходили раз в месяц, – быстро превратилось из трогательной дани обычаю в засаду. Или почти засаду. Смотрящие – коллеги Уэсли – объединились против него, неустанно пытаясь вынудить юношу отдать им магию, которой сами не заслуживали. Этот эликсир Глава передал лично ему – и только ему.

– Вы похожи на голодных зверей, выпрашивающих объедки, – заявил Уэсли. – Почему бы вам просто не подождать, пока Эшвуд лично накормит вас – если уж вы так уверены в том, что он это сделает?

Илария почти прорычала:

– Ты забыл, с кем имеешь дело!

Но это было не так. Уэсли улыбнулся в знак отрицания ее слов.

– Чего я никогда не делаю – так это не забываю, – отозвался он.

Поскольку парень отлично помнил, что эти трое смотрящих – а они были самыми опасными людьми во всей Усхании до появления Уэсли – полагали, что он недостоин того, чтобы войти в их внутренний круг. Сейчас вспоминать об этом было почти забавно: как коллеги глядели на него сверху вниз – ведь они были смотрящими центральных городов, пусть и не таких больших, как Крейдже. Эти смотрящие полагали, что он слишком молод и недостаточно испорчен.

А теперь они нервничали, стоило Уэсли сделать паузу.

Теперь коллеги видели, на что он способен, имея в своем распоряжении целый город.

Конечно, настороженное отношение смотрящих к нему не делало их менее опасными. Вести магическую торговлю во всем городе – не то ремесло, которое доверяют человеку за его доброту и законопослушность. Уэсли знал это лучше, чем кто-либо другой. По сути, юноша прекрасно понимал, насколько ужасны люди перед ним.

Мошенники и убийцы, которые не остановятся ни перед чем, лишь бы подняться на самый верх. И Уэсли был худшим из них.

Касим фыркнул:

– Быть может, нам не передали твое «особенное» зелье потому, что оно недостаточно хорошо для нас.

– А возможно, потому, что Глава выделяет меня среди вас, – парировал Уэсли.

Илария цокнула языком и бросила на Уэсли взгляд, полный усталости и недовольства.

– Просто скажи нам, что делает эта магия и что замышляет Глава. В конце концов, нас больше.

Уэсли вздохнул.

Ему очень не нравилось, когда люди бросаются угрозами вместо того, чтобы исполнять их. Это казалось парню напрасной тратой времени и слов.

«Лучше убить их всех и просто покончить с этим», – прошептал голос в его голове. Уэсли поправил запонки на рукавах. Воздух вокруг него стал холоднее. Магия гудела, взывая к убийству.

– Грубо приходить в дом к человеку и предъявлять ему подобные требования, – заметил он. Потом сунул руку в карман и нащупал крошечный кусочек металла, который всегда носил с собой. Касим заерзал, почувствовав себя неуютно.

– Кто-то должен отступить, – сказал Стелиос, вздрогнув. – Я не собираюсь стоять тут всю ночь с ножом в руке, потому что каждому из вас хочется доказать свое главенство.

– Мне ничего не нужно доказывать, – возразил Уэсли. Хотя какая-то часть сознания юноши всегда полагала, что именно это он и делает. Наклонившись вперед, Уэсли водрузил в центре стола серебряную пулю. Потом вскинул голову – и пуля послушно поднялась над столом.

– Ты собираешься застрелить нас магической пулей? – спросила Илария. Она в неверии смотрела на него, как будто только сейчас вспомнила, какой Уэсли подонок.

Конечно же, она в этом не виновата. У Уэсли было две маски. Когда другие смотрящие только пришли сюда, на виду оставалась та из них, которая выглядела приятной и располагающей. Но сейчас парень надел другую – соответствующую его репутации. Оно было безжалостным, со смертоносным взглядом. То лицо, которое так ненавидела Тавия.

– Сделай это. – Стелиос засмеялся и ударил здоровой рукой по столу. – Моей кровушке скучно без хорошей компании.

– Это немного чересчур даже для тебя, – сказала Илария, пристально глядя на Уэсли. – Подумай хорошенько о том, что ты делаешь.

Уэсли провел большим пальцем по нижней губе и отодвинулся назад – настолько, насколько позволяло кресло. Пуля вздрогнула в воздухе.

– Я и думаю, – ответил он. – Думаю о том, скольких из вас мне хочется отскребать от пола в этой комнате.

Смех Иларии был похож на осколок стекла.

– Похоже, ручной пес Эшвуда пытается откусить больше, чем может прожевать.

Уэсли выдохнул. Пуля без предупреждения – и словно бы даже не по его воле – пронзила воздух и пролетела в узкий промежуток между рукой Иларии и ее грудной клеткой. Илария вскочила, когда пуля вонзилась в диван позади нее и продолжила прокладывать себе путь, пока не разнесла вдребезги зеркало в дальнем конце комнаты.

– Ты с ума сошел? – рявкнула Илария. Это был хороший вопрос. – Ты мог меня убить.

– Я это понимаю, – отозвался Уэсли. – Я просто хотел удостовериться, что и вы это понимаете.

Илария лишь злобно посмотрела на него. Это означало, что Уэсли добился своего.

Быть может, смотрящие были недовольны тем, что Глава выдал Уэсли некую порцию магии и что это новое зелье, от которого Эшвуд пребывал в таком восторге, окружено густой завесой тайны. И тем, что только Уэсли было позволено продавать этот эликсир. Может быть, Уэсли следовало стать добрее и удовлетворить их честолюбие. Однако правда заключалась в том, что они не были союзниками; не стояли на одной стороне с юношей. И Уэсли нелегким трудом заслужил все те преимущества, которые имел перед ними.

Крейдже процветал благодаря ему. Благодаря юному криминальному лидеру этот город стал магическим центром Усхании. Уэсли занимал свою должность не так долго, как все прочие смотрящие. Он, вероятно, убил и замучил не так много людей, как они; разрушил не столь много жизней и сжег не так много мостов, как они. Но за те недолгие годы, что Уэсли занимал эту должность, он сделал для пользы своего города больше, чем другие смотрящие могли предпринять за всю свою жизнь.

Уэсли любил Крейдже, а эти люди были слишком ужасны, чтобы любить что бы то ни было. Он взял полупустой графин с «Клеверье» и заново наполнил свой стакан. В открытое окно врывался ветер, взывая ко всем фокусам, которые были припасены у юноши. Повторяя ему, что пора заканчивать.

– Если это все, – сказал Уэсли, – то прошу прощения, но у меня есть дела. Мне нужно быть в других местах. Необходимо заниматься городом. Я уверен, что хотя бы кто-то из вас знает, каково это.

Илария грохнула кулаками по столу.

– Что случится в тот день, когда у тебя больше не окажется этой хитрой магии Главы, которой ты так легко швыряешься? – спросила она. – Потому что в этот день мы придем за твоим городом, Уолкотт. Что ты будешь делать тогда?

Уэсли встал, поправляя рукава своего пиджака.

– Полагаю, тогда мне придется просто убить вас всех старым добрым способом.

– Ты один, а нас трое.

Уэсли бросил взгляд на Стелиоса, все еще маравшего кровью его ковер.

– Двое с половиной, – поправил юноша и направился к двери.

Как только Уэсли повернулся спиной к другим смотрящим, завеса магии вокруг парня начала гудеть – так бывало всегда, когда он оказывался к кому-то спиной. Эта завеса была готова защитить Уэсли в том случае, если кто-то решит вонзить нож ему в спину.

Слушая это гудение, Уэсли пересек Кривду и распахнул дверь в свой кабинет.

Это было не самое худшее завершение ночи. Никто не попытался убить его. Юноша сумел внушить всем, будто сам может их уничтожить.

В общем и целом это можно назвать успехом.

Смотрящие должны были знать, что он не уступит их требованиям. Ведь если Уэсли даст хоть малейшую слабину, они превратят эту слабину в веревку, которой смогут удушить его.

Коллеги завидовали ему, и Уэсли знал это. Не только потому, что Эшвуд выделял его, но и от того, что другие усханийские города совсем не походили на его город. Эльтриея на востоке – вотчина Иларии – была плотно застроена бетонными зданиями, скрывавшимися в облаках. Эти здания стояли так тесно, что напоминали детали головоломки. Монотонность прерывали лишь сполохи вывесок с рекламой еды или удовольствий. Южный город Кайтну, за которым присматривал Стелиос, был более древним: он отмечен клеймом очень скучного периода культуры, когда ценилась лишь красивая архитектура – и ничего больше. Там всегда было тепло, однако блеск солнца – единственное, что оживляло белизну одинаково безупречных кварталов. На западе располагалась Ришия, территория Касима. Эта страна сильнее прочих оказалась опустошена войной. Там крестьяне усердно обрабатывали землю. Здания утопали в зелени. Все это не шло ни в какое сравнение с Крейдже, где постройки представляли собой щедрое многоцветие. А когда их освещало солнце, отблески оконных стекол рисовали на земле причудливые картины.

Уэсли сел на край своего рабочего стола и сунул руку в карман за очередным стебельком клевера.

Позади него задрожала картина, которую он унаследовал от прежнего смотрящего. Уэсли взглянул на нее с любопытной улыбкой. На картине были изображены четыре стихии Сонма Богов. Их символы напоминали зоркие глаза, вечно надзирающие за тайнами Уэсли, а в нарисованных небесах над ними висела тень-луна.

В прежние дни ее называли Луной Мастеров. Она являлась частью некого священного ритуала, о котором Уэсли читал в какой-то книге – хотя и не помнил, в какой именно. Ее текст гласил, будто при появлении тень-луны магия усиливалась в десять раз. Он предположил, что это всего лишь россказни – а поскольку Мастеров, у которых можно было бы об этом спросить, больше не существовало, Уэсли не знал, правдивы ли они. И все же ему неизменно нравилась мысль о магической луне, одаривающей людей силой. Именно поэтому парень сохранил картину, хотя давным-давно избавился от ее владельца.

Уэсли терпеливо смотрел, как рисунок продолжает содрогаться, пока тот наконец не разделился надвое. Из темноты за ним показалось лицо.

– Сэр, – тихо и настороженно произнес Фальк, – мне кажется, я совершил прорыв.

Фальк был старше Уэсли, но лишь ненамного. И все же его лицо казалось измождено магией. Складывалось впечатление, что это лицо вытянули, а потом смяли, заострив все черты – от губ до маленького носа.

– Прорыв? – переспросил Уэсли. Фальк кивнул. Губы Уэсли растянулись в улыбке.

Остальные смотрящие оказались так озабочены эликсиром Главы и всем тем товаром, который Эшвуд поставлял Уэсли, что даже не подумали о вещах, что Уэсли мог сам для себя сделать.

Оружие и магия. И бесконечные возможности, которые давало их сочетание.

– Покажи мне, – приказал Уэсли.

Фальк шире распахнул замаскированную под картину дверь. Тень-луна скрылась из виду.

Уэсли сунул руки в карманы и, насвистывая в такт гудению своей магии, шагнул в дверной проем.

Глава 4
Тавия

Тавия уперлась ладонями в поясницу и посмотрела вверх. Камера Саксони, скорее всего, находилась на шестом этаже. Тавия ненавидела высоту. Еще она терпеть не могла карабкаться куда-либо и вообще заниматься телесными упражнениями – помимо уличных выступлений. У девушки не нашлось ни веревки, ни снаряжения для лазания по стенам. И уж точно не было навыков акробата.

Зато она могла летать.

Тавия украла амулеты для парения в воздухе у прежнего смотрящего в свой четырнадцатый день рождения – как подарок себе самой. Хотя фокусница не любила высоту, ей нравилась мысль о том, что всегда есть возможность сбежать. Ирония заключалась в том, что сейчас девушка намеревалась использовать эти амулеты, чтобы проникнуть в камеру.

Тавия потерла ладони одна о другую, позволив талисману согреться в руках. Фокусница вздрогнула, ощутив у себя под ногами лишь воздух. Она изо всех сил старалась не смотреть вниз.

– Смотри прямо перед собой, – сказала она себе, отсчитывая окна, мимо которых пролетала. Ветер хлестнул по ногам. Тавию бросило вперед. Выставленные вперед ладони ударились в кирпичную стену. – Проклятье!

Она вонзила ногти в стену. Ноги девушки опасно подергивались в воздухе.

Пять. Она воспарила на пять этажей вверх. Карниз шестого этажа, где наверняка держали Саксони, дразняще нависал над Тавией. Именно сюда помещали арестованных нарушителей закона о магии, и потому этот этаж строго охранялся. Тавия сделала вдох, чувствуя, как магия парящего амулета буквально растворяется под нею – это все, что сейчас удавалось чувствовать под ногами. В любую секунду она могла упасть вниз и сломать шею. Или оказаться в руках миростражников. Те, несомненно, сообщат об этом Уэсли даже до того, как доложат своему капитану.

Тавия потянулась к окну. Ее пальцы соскользнули с карниза. Девушка стиснула зубы, вонзая обитые сталью ранты ботинок в стену. Собрав всю свою редко используемую телесную силу, она подтянулась наверх. Пальцы Тавии в неистовой хватке сомкнулись на прутьях оконной решетки.

Теперь она посмотрела вниз.

– О, скехт… – выругалась фокусница, созерцая черную брусчатку. При взгляде сверху вниз расстояние казалось куда больше, чем снизу вверх. Тавия подползла поближе к решетке, чтобы заглянуть внутрь.

Тюремная камера была куда просторнее ее спальни, однако удобной комнатушку трудно назвать. Все поверхности были цементными. Выбоина на выбоине, заплата на заплате. С потолка, словно копья, свисали острые потеки. Слева, чуть выше уровня пола, располагался металлический унитаз. Рядом с ним к стене был привинчен рукомойник. На полу лежали три матраса, застеленные истертыми сырыми простынями. На одном из них, расположенном ближе всех к стене, сидел мужчина – и на Саксони он точно не походил.

Незнакомец был одет в фиолетовую робу, какую время от времени приходилось надевать большинству фокусников в Крейдже. Даже Тавия как-то провела день в камере предварительного заключения, облаченная в тюремный комбинезон. Девушка ожидала, пока Уэсли закончит свое собрание и позаботится о том, чтобы вытащить ее. В Крейдже ты считался виновным, пока кто-либо не состряпает достаточно свидетельств, дабы доказать обратное.

– Эй, – окликнула Тавия. Она не утруждала себя шепотом. Девушке было известно расписание стражи. Она знала, что обход начнется только через одиннадцать минут.

Мужчина вздрогнул, но продолжил сидеть, обратив к Тавии сгорбленную спину. Тавия вздохнула и подалась ближе, все так же крепко держась за решетку и не осмеливаясь снова взглянуть вниз. Она в любую минуту могла струсить.

– Эй, – повторила девушка, – сегодня еще кого-нибудь привозили?

Мужчина повернул голову в ее сторону. Свет был ровным, но тусклым. С потолка на шнуре свисала одна-единственная лампа. Когда мужчина обернулся, Тавия прищурилась, чтобы рассмотреть его лицо. Однако фокусница узнала его только тогда, когда заключенный встал с матраса и направился к окну.

Это оказался тот самый человек, которому она продала эликсир – прежде чем Саксони нахально опустошила еще один флакон. Мужчина в цилиндре, с наглым взглядом и с усами, которые сейчас были густо покрыты кровью. И что еще хуже, Тавия откуда-то знала: это не его кровь.

– Ты явилась спасти меня? – спросил он, потом угрюмо добавил: – Они все на меня орут. – Мужчина посмотрел на свои руки. – Они твердят, будто я убил кого-то. Я никогда никого не убивал прежде.

Тавия открыла рот, но не смогла вымолвить ни слова.

Что бы с ним ни случилось, миростражники даже не озаботились умыть мужчину, прежде чем бросить в эту камеру. Они раздели его, заставили надеть робу цветов Крейдже и сунули сюда.

– Я ищу свою подругу, – ответила Тавия, пытаясь собраться с мыслями. – Миростражники схватили ее возле старого храма. Ты видел, как они притащили в тюрьму кого-то, кроме тебя?

Мужчина покачал головой.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась Тавия.

– Дэниел, – ответил он. – Дэниел Эмильсон.

– Что с тобой произошло? – В глубине души девушка надеялась, что он не даст ответа.

«Эликсир. Эликсир. Эликсир».

– Я встречал тебя раньше, – произнес Дэниел, хмурясь так, словно это было самым странным во всей ситуации. – Я хотел… Там была магия. Ты сказала, что это мечта.

Он сглотнул и сделал еще шаг вперед. Свет ярче озарил лицо Дэниела. Тавия взглянула на его шею. Ей захотелось кричать. У мужчины тоже виднелось то, что неизменно присутствовало в ее кошмарах.

Отметина, свидетельствующая о магической болезни.

Отметина, ставшая символом смертной участи ее матери.

Отметина была размером всего лишь с фалангу пальца. По форме она напоминала дверной проем. Посередине тянулась линия, которая изгибалась влево, а потом вправо – к побуревшим краям. Это знак того, что человек обречен на смерть.

– Был голос, – продолжил Дэниел.

Его руки сомкнулись вокруг ладоней Тавии, прижав их к стальным прутьям. Из носа у мужчины потекла кровь. Тавия могла лишь смотреть, не в силах шевельнуться.

– Он шептал, чтобы я сделал ужасные вещи, – говорил мужчина. – Но когда я пытался не делать их, он перестал шептать и начал кричать. – Заключенный крепче стиснул пальцы, сжимавшие кисти Тавии. Она зашипела от боли. – Он велел мне убить того миростражника.

Тавия попыталась высвободиться из его хватки.

– Скажи, что ты веришь мне! – рыдал Дэниел. Кровь на его щеках смешивалась со слезами. – Я не мог управлять собой. Мне словно кто-то говорил, что нужно сделать. Я больше ни о чем не мог думать. Я просто должен был это делать. Ты…

Дэниел умолк. Его хватка ослабла. На миг Тавии показалось, что он сейчас рухнет в обморок. Взгляд мужчины стал пустым. Уголки глаз почернели – как у Саксони тогда, в храме.

– Что ты дала мне? – спросил он тихо и безвольно.

Тавия побледнела. Она тоже хотела знать ответ на этот вопрос. Ведь если слова Дэниела являлись правдой, содержимое флакона определенно не было счастьем.

– Фокусница…

Тавия подняла взгляд на человека по имени Дэниел Эмильсон. Его лицо казалось бледным. Окровавленные губы сжались в тонкую линию. Он знал, что обречен на смерть – или на нечто худшее.

– Что содержалось в этой магии? – спросил мужчина.

– Не знаю, – искренне ответила Тавия.

Слеза скатилась по щеке Дэниела. Его взгляд скользил по полу, как будто на неровном цементе было начертано заклинание, способное отменить все это. Вырезать из жизни весь день и те ужасы, которые мужчина совершил под влиянием магии, сосватанной ему Тавией.

Он снова сжал пальцы на руках фокусницы, медленно качнув головой из стороны в сторону.

– Ты сделала это со мной, – промолвил он. – Это все твоя вина.

А потом он оторвал ее пальцы от решетки и столкнул девушку с карниза.

Глава 5
Уэсли

У Уэсли была тайна.

По сути, у него имелись сотни тайн. Однако эту, конкретную, никто и никогда не должен был узнать. Заключалась она в том, что Уэсли пребывал не совсем в своем уме. Точнее, в его уме находился еще кто-то.

Люди любят бросаться словом «сумасшедший». Сонму Богов ведомо, что все они считают Уэсли безумным преступником. Однако они просто не знают, насколько правы. Потому что вот уже много лет в голове Уэсли звучат голоса.

А точнее, один голос.

Невозможный голос.

Голос девушки, которую он знал когда-то давно. Она даже после своей смерти каким-то образом сумела оставить юноше свой голос. Возможно, затем, чтобы напомнить Уэсли: у него никогда не было совести. Смотрящий не должен даже пытаться обрести эту совесть.

Почти все время голос напоминал «белый шум». Образы и ощущения; осознание того, что она здесь и прислушивается к каждому его движению. Юноша постоянно должен быть настороже, чтобы защититься от нее. Но время от времени, когда Уэсли был недостаточно сосредоточен, голос девушки прорывался в его сознание и обретал собственную жизнь.

Она бранила смотрящего, когда он становился слишком хорошим. Ликовала, если он вел себя очень, очень плохо. Уэсли не знал, как это прекратить. Он не знал, как остановить ее. Юноша мог лишь отстранять девушку в глубину сознания – поправляя галстук, застегивая запонки и сосредотачиваясь на чем-нибудь еще. Закапывать ее поглубже, пока та снова не решит подняться на поверхность.

Его личный призрак.

Уэсли смотрел на часы, наблюдая, как ускользает секунда за секундой.

Обитель Консортессы Главы выглядела грандиозным зданием, покосившимся на один бок. Единственным предназначением Консортессы была роль посредницы между Эшвудом и другими Главами – она скрепляла их сделки рукопожатием и переправляла секреты от одного к другому. Она являлась чем-то средним между шпионкой и дипломатом; ходили слухи, что в многочисленных сейфах Консортессы хранятся запасы самой темной магии в стране. Эту легенду рассказывали друг другу все юные фокусники, хотя Уэсли никогда особо не верил в эти россказни.

И все же здание было величественным, поскольку Консортессе нравилось считать себя великой. Оно нагло высилось по «бедную» сторону моста. Каждое из окон украшено пышными пучками перьев. С правой же стороны это здание кренилось набок, напоминая свод широкой грудной клетки.

Оно было мощным и внушительным – в том самом очевидном стиле, какой Уэсли никогда не одобрял. Но кроме того, оно казалось хитрым и коварным на тот лад, который юноше скорее нравился: для всего остального Крейдже – и особенно для дуайенны страны – это здание служило всего лишь магической мануфактурой, где возгонялись и разливались по флаконам законные зелья.

Добрые люди даже не знали о нескольких скрытых этажах этого здания.

Дверной проем в противоположной стене вспучился пузырем. Уэсли поднял взгляд на тощего человека, возникшего в дверях. Рейнхольт Лейфссон, секретарь этого учреждения. Он был полностью одет в черное, волосы зачесаны на один бок – кожа мужчины была бледной словно мел. Издали казалось, будто в воздухе парит одна лишь его голова, неспешно дрейфуя к Уэсли.

– Мистер Торнтон Уолкотт, – произнес Лейфссон с гладким крейджийским произношением. Он протянул обтянутую перчаткой руку и склонил голову. Не сделав ни единого движения в ответ на рукопожатие, Уэсли покосился на его перчатки и поднял брови.

– Вы носите их постоянно.

– Кое-кто полагает, что лучше не оставлять отпечатков пальцев, когда имеешь дело с темной магией.

– Об этом легко позаботиться. – Уэсли застегнул пуговицу своего пиджака и остановился. – Если кто-то недостаточно ловок, чтобы не оставлять отпечатки пальцев, эти пальцы всегда можно отрезать.

Девушка-призрак в его сознании зааплодировала – как делала всегда, когда Уэсли бывал ужасен. Лейфссон моргнул.

– Да, – согласился он, – это было бы весьма эффективно. – Мужчина вытянул руку в сторону проема, из которого появился. – Сюда, пожалуйста. – И повернулся на каблуках начищенных ботинок, провожая Уэсли к зеркалу.

Юноша взглянул на свое отражение в холодном сером стекле – галстук-бабочка свидетельствовал, что день сегодня нечетный, – и протянул руку. Зеркало под его пальцами расступилось. По поверхности пробежала рябь, смазав отражение лица Уэсли.

К этой части приема юноша так и не смог привыкнуть. Дверь в его кабинет в Кривде была устроена сходным образом – считывая отпечатки ладони, как любая система, сто́ящая своих денег: но эта дверь читала не только отпечатки. Она прочитывала человека, его намерения и, что самое важное, верность. Насколько Уэсли знал, Эшвуд был единственным в мире, кто сумел разработать нечто столь хитроумное.

Уэсли не отводил пальцев от зеркала. Спустя несколько мгновений, нужных зеркалу для того, чтобы магия подтвердила его преданность, стекло разгладилось и застыло.

Уэсли сунул руки в карманы и шагнул в свое отражение.

Коридор по другую сторону был настолько длинным, что казалось, будто к дальнему концу его стены сходятся в одной точке. Эти стены представляли собой сплошной ряд зеркал, отмеченных лишь серебряными ручками, которые торчали под странными углами. Не было видно никаких четких линий, отделявших одну зеркальную дверь от другой. Лейфссон склонил голову вправо и твердо взялся за ручку первой двери.

– После вас, – отозвался мужчина. Перед ними обозначился дверной проем.

Комната была в равной мере красной и черной. Стены ее сделаны из того же самого стекла, сквозь которое только что прошел Уэсли. Ковер цвета полночного рубина. Слабый свет давали угольно-черные свечи на стеклянных цепях и их бесчисленные отражения в зеркальных стенах.

В центре комнаты покоился темный силуэт. Вокруг него перешептывались тени.

Лейфссон, пятясь, вышел из комнаты.

– Уэсли, – произнес Глава. Эхо повторило это имя.

Данте Эшвуд находился здесь – и его здесь не было.

Он был человеком и не являлся им.

Уэсли видел очертания его цилиндра и элегантного сюртука, собранного складками вокруг тела. Но лицо… Уэсли никогда не видел лица Главы. Никто не видел. Вместо кожи и глаз проступали только темнота и дым. Можно было разглядеть лишь намек на губы, да из-под бледной до прозрачности ладони сиял набалдашник черной трости.

Воздух вокруг него мерцал, подобно пламени.

Хотя каждую из четырех стран возглавлял дуайен или дуайенна, мир криминала повсеместно был представлен Главой – с заглавной буквы «Г». В то время как дуайены стран занимались законными делами, Главы заправляли черномагической торговлей. Их смотрящие управляли многими городами, вербуя фокусников для продажи запрещенной магии, а Консорты и Консортессы выступали их представителями и посланниками. Но хотя другие Главы слыли могущественными, злобными и, вероятно, бездушными, они все-таки, несомненно, являлись людьми.

Все, кроме Эшвуда.

«Не человек, но бог», – произнесла тень в голове Уэсли.

Юноша проигнорировал ее слова – как старался делать всегда – и поклонился Главе. Эшвуд рассмеялся над этой формальностью.

– Слишком серьезно, мой мальчик. Налей себе чего-нибудь подороже и садись.

– Я могу и постоять, тек.

– Уэсли. – Глава постучал по набалдашнику своей трости. От прикосновения его длинных белых пальцев шар мигнул. – Налей себе выпивки.

Уэсли кашлянул и направился к бару.

Воздух был густым от множества слоев защиты, которыми оказались окутаны оба собеседника. В Крейдже нельзя доверять даже себе самому, не говоря уже о ком-то другом. Хотя Уэсли не обманывал себя: если Глава захочет подавить его магию, так и произойдет. Эшвуд просто хотел преподнести Уэсли иллюзию силы, в действительности никогда не давая ему полной власти над чем бы то ни было, в том числе и над собственной жизнью.

Уэсли взял бутылку «Клеверье», который предпочитал всем остальным напиткам в Крейдже, и наполнил свой бокал.

– Мы не так уж часто видимся, – произнес Эшвуд. – Ты слишком занят превращением Крейдже в свое королевство. Миновали те дни, когда ты полагался на мое руководство.

Уэсли сделал глоток из бокала, все еще стоя спиной к Главе. В голосе Эшвуда прозвучала ностальгия. Уэсли решил пропустить ее мимо ушей.

Можно было подумать, что Глава некогда взял Уэсли в ученики, и тот стал ему родным. Нет, все было совсем не так.

Он встретил Уэсли, когда юноша в канун своего седьмого дня рождения бродил по переулкам, обчищая карманы прохожих. В те времена Эшвуд был такой же тенью, как и сейчас – с затянутыми в перчатки руками и лицом, состоящим из дыма. Он, конечно же, решил, что Уэсли сирота, у которого нет семьи и дома, – и разве такой сирота не ухватится за возможность заполучить и то, и другое?

Но на самом деле у Уэсли была семья и дом. Вот только мальчик желал, чтобы всего этого у него не было.

Уэсли знал, что означает принять руку Главы. Однако парень хотел вернуться на улицы только тогда, когда станет большим и сильным. Когда сможет показать себя достойным в глазах своей семьи, которая вообще не желала его появления на свет. Но потом месяцы сложились в годы. Магия стала его жизнью. К тому времени, как Уэсли действительно смог бы что-то кому-то показать, оказалось уже слишком поздно. Разразилась магическая эпидемия. Самую страшную жатву она собрала на маленькой окраинной улице Крейдже, где он вырос.

Его родные, вероятно, уже мертвы – а если нет, мертв был тот маленький мальчик, который хотел что-то доказать им.

Уэсли передумал.

К этому времени он открыл для себя Крейдже: узнал тайны города, научился получать наслаждение от его изящных изгибов и острых граней. Сияние огней, звезд и магии… Уэсли попал под очарование этого города и хотел лишь охранять его безопасность. Защищать город так, как не мог защищать никто другой – Уэсли знал это.

– Как мои прочие смотрящие? – спросил Эшвуд.

Уэсли глотнул еще «Клеверье» и направился к дивану, стоящему параллельно ложу Главы.

– Все еще необходимы, – ответил он. – Пока что.

Эшвуд засмеялся:

– А мой эликсир?

Уэсли помолчал, не зная в точности, что на это ответить.

– Ты выглядишь обеспокоенным, – заметил Эшвуд. Уэсли взглянул на него сквозь зеркальные очки. Они отражали магию Главы обратно в призрачное лицо – потому что Данте Эшвуд был способен заглядывать сквозь глаза людей прямо к ним в душу и рыться в их секретах. Уэсли же предпочитал держать свои секреты при себе.

И кроме того, у юноши в голове и так ютилось достаточно народа.