Текст книги "Сон"

Глава 5

март 1988, Москва

Я просыпаюсь посреди ночи. Внезапно. Будто кто-то разбудил меня. Открываю глаза и медленно привыкаю к темноте. Слышу дыхание спящей мамы. Она только что вернулась из больницы после операции. А мне купили маленькую софу, и теперь мы спим друг напротив друга на разных кроватях в нашей маленькой комнатке, похожей, скорее, на монастырскую келью. После смерти папы мы живём у бабушки и дедушки – маминых родителей, с которыми она не очень ладит.

Внезапно меня охватывает панический страх. Я слышу, как кто-то открывает дверь в квартиру. Скрипят половицы в большой комнате. Этот кто-то тихо и медленно подходит всё ближе и ближе. К нашей комнате. Мне страшно. Страх буквально парализует меня, мне хочется закричать, но я не имею права будить маму. Бабушка и дедушка спят в комнате напротив. Я слышу их равномерное похрапывание. Кто здесь? Воры? Но что у нас воровать? Мы живём очень бедно. Самая большая ценность здесь – моё пианино. После смерти папы мама отдала меня в музыкальную школу и купила пианино. Я хотела играть на скрипке и на флейте, как прадедушка. Мне сказали, что он был очень известным человеком в Москве, флейтистом в Большом театре, дружил с Булгаковым, и даже существует семейная легенда, что Маргарита и Гелла, родные сёстры моей французской бабушки (папиной мамы – его дочери) послужили прототипами героев «Мастера и Маргариты»…

Шаги приближаются.

Я смотрю на закрытую дверь в нашу комнату. Мне хочется зажмуриться и с головой укрыться одеялом. Я знаю, что сейчас дверь начнёт медленно открываться. Этот пришелец идёт ко мне… Или за мной? Или… за мамой???

Моё сердце бешено колотится. Руки леденеют. Я не могу пошевелиться. Я вспоминаю мамины слова: «Лучший способ прогнать страх – шагнуть ему навстречу и…»

Дверь начинает медленно открываться…

«И убедиться на собственном опыте, что…»

Дверь открывается до конца… Настежь…

«Призраков не существует, Алиса…»

Мои глаза расширяются от ужаса – я вижу призрака! Это призрак бабушкиной родной сестры. Она медленно вплывает в нашу комнату. В её глазах – пустота.

Отсутствующий взгляд. Будто она не видит ничего перед собой, смотря куда-то вдаль.

Она похожа на туманную дымку. В её руках – свеча. Она в длинной прозрачной ночной рубашке. Она делает шаг ко мне и…

…останавливается. Смотрит на меня в упор. Кажется, она заметила, что я не сплю. Потом она переводит взгляд на спящую маму.

Загипнотизированная страхом, я не могу закрыть глаз.

Бабушкина сестра подходит к маме, останавливаясь в полуметровом проходе между нашими кроватями. И долго стоит над ней. Со свечой в руке.

Потом она возвращается к двери. Оборачивается. Смотрит на меня. Качает головой. И медленно плывёт прочь.

Дверь закрывается. Я слышу, как она уходит из квартиры.

Утром я собираюсь в школу. Мама уже проснулась. Но она пока ещё почти не встаёт, в основном – лежит. В комнату заходит бабушка и спрашивает, сколько у меня сегодня уроков.

Внезапно для себя самой я произношу ей в ответ:

– Твоя сестра умерла…

– Что с тобой, Алиса? – удивлённо восклицает мама. – Как ты можешь такое говорить?!

– Она умерла сегодня ночью… Ближе к утру… – констатирую я.

Бабушка на миг замирает, а потом произносит:

– Вчера утром ей сделали операцию. Я звонила вечером в больницу. Операция прошла успешно… Почему ты так говоришь, Алиса?

– Она приходила сегодня ночью. Прощаться…

Мама и бабушка переглядываются между собой. Мама тяжело вздыхает. Она считает, что я сошла с ума. Она не верит мне. Слёзы появляются на моих глазах. Мама пытается меня успокоить:

– Ты спала, Алиса… Это был сон, просто сон…

Бабушка молча выходит из комнаты. Мы слышим, как она звонит в больницу, спрашивает про сестру. Потом вешает трубку, возвращается к нам, долго молчит. Мама вопросительно смотрит на неё.

– Умерла… сегодня… в пять утра… тромб…

* * *

февраль 2011, Москва

Он не звонит. Звонит композитор.

– Алис, я нарисовал тебе Венецию… Ты будешь в Открытом Литературном Клубе? Я привезу её туда, да?

Я теперь всё чаще и чаще появляюсь в «свете» – на различных литературных мероприятиях.

Я приезжаю в Открытый Литературный Клуб и выхожу на сцену. И читаю им стихи, посвящённые Воланду. Кто-то кричит «браво».

Композитор передаёт мне картину. Чёрные дома и чёрная лодка. И туман. Туман, обволакивающий город, не оставляющий надежды…

Я возвращаюсь домой. Пытаюсь отыскать место, куда её повесить. Все стены в квартире уже завешаны моими собственными картинами, за исключением… одной… Я останавливаюсь у неё, самой большой, огромной, единственно – не моей. Я так давно купила эту картину, что совершенно забыла о её существовании. Да и она настолько гармонично вписана в интерьер, что сливается с ним, не привлекая к себе внимания…

Я смотрю на неё, висящую прямо над моей кроватью – Венеция… Раннее-раннее утро… В туманной дымке… Вид на Сан Марко со стороны того острова, который напротив… Куда меня отвозит лодочник и Человек в Чёрном…

Я непроизвольно вздрагиваю…

КТО ОН?

Я ставлю картину Чёрной Венеции на полку в стеллаж рядом с моими книжками.

Я думаю о Воланде… Он не звонит… Меня тянет к нему… Безумно Иррационально… Я хочу быть с ним… Он нужен мне… Зачем-то… И я панически его боюсь Почему? Что он может мне сделать?

Я вспоминаю слова мамы: «Лучший способ прогнать страх – шагнуть ему навстречу и убедиться на собственном опыте, что он – лишь плод твоего воображения…»

Если я не смогу победить страх, однажды он победит меня… В субботу я поступила неправильно… Он не сделал мне ничего плохого… Я обидела его… Мне надо как-то загладить своё ужасное поведение… Я не хочу его терять…

Я заставляю себя переступить через свой страх. Нет, я не в состоянии набрать его телефонный номер.… Его грубый голос… Высокомерный тон Голос, режущий, как нож, безжалостно кромсающий тебя на части… Нет, я не могу ему позвонить… Я боюсь его голоса… Он может убить меня…

Я пишу ему смс-ку… Так проще… Так проще сказать то, что ты не в состоянии произнести вслух…

Мне хочется написать ему что-то очень-очень доброе, нежное, чтобы он понял – я хочу быть с ним… рядом… Чтобы он простил меня…

К тому же… я испачкала его наибелейший свитер своей помадой… Не специально…

И я пишу ему… Обращаясь «на ты»… Я прошу у него прощения… И за свитер… И за всё остальное… Я хочу побыть с ним наедине… Уехать куда-нибудь… Внезапно я вспоминаю про Венецию, где знаю каждый мостик, каждую узкую улочку, где я – как дома… Хочешь, я покажу тебе Венецию? Мой самый любимый город? Ты никогда не видел её такой…

 
Когда смотрю на стаи голубей,
Я вижу мостиков – зовущие вдаль – лица
И маски – незнакомых мне – людей,
И улиц – узких, шумных – вереницы.
 
 
Дай руку мне, тебя я проведу
В тот Город, где оставила когда-то
Я часть своей Души, и где найду
Последнюю – в страницах жизни – дату…
 
 
Хрупка я, как муранское стекло,
Созвучная с напевом гондольера,
Я прихожу к причалу на поклон
И замираю сердцем суевера —
 
 
Я помню сон: в тумане на заре
Всплеск вёсел предвещал плохие вести…
Забудь! Ещё не в этом феврале —
Мы не бродили там с тобою вместе,
 
 
Где карнавалом – каждый божий день,
Где каждый дом – ласкается волною…
Я завещаю Город На Воде
Хранить тебе, как был храним он мною…
 

Я со страхом отправляю ему смс-ку. Он ничего не отвечает…

На следующий день, во вторник, мне звонят из союза писателей и просят приехать к 16.00. Я не понимаю, зачем… Говорят, будет объявление итогов 1-го международного конкурса «Литературный Олимп». Я совсем забыла, что год назад подала на него 1-ую часть «Иной Реальности», но приезжаю без какой-либо надежды и вхожу в переполненный номинантами зал. Меня вызывают как победителя в номинации «Проза»… На шею вешают медаль «Литературный Олимп»… Я не верю происходящему… Я плачу.

Возвращаясь домой, я пишу друзьям смс-ку о своей первой победе в литературе… Все поздравляют меня в ответ… Он молчит…

«НЕ ОН…» – тяжело вздыхаю я, нервно закусывая губы.

Утром в среду я выезжаю на работу на машине. Я работаю далеко от Москвы, добраться туда можно исключительно на собственном автотранспорте. Выезжая на МКАД, я слышу трель мобильного телефона. Одной рукой держась за руль, второй судорожно выискивая телефон в сумке, я чувствую тот самый, необъяснимый, панический страх. Чего-то неизбежного, что вот-вот должно произойти.

Я смотрю на телефон звонящего – ОН… Я улыбаюсь. Он не забыл меня, он звонит, чтобы поздравить со вчерашней наградой…

– Привет… – я буквально заставляю себя произнести это слово вместо «Здравствуйте», одновременно пытаясь не выдать каких-либо из переполняющих меня чувств.

– Привет, – громогласно и как-то устрашающе гремит в ответ. – Ты не имеешь права мне писать. Ты больше никогда ничего мне не напишешь. Ты поняла меня?! Если так хочется что-то сказать, звони. Ты хорошо услышала, что я сейчас тебе сказал?!

– Да, – выдавливаю я из себя…

Всё, что он говорил после, даже не поздравив меня со вчерашним, о какой-то книге, которую нужно написать его друзьям про начало 90-х, я уже не слышала. Почему я не повесила трубку сразу? Не знаю. Возможно, потому что мама учила меня быть вежливой.

Когда разговор, представляющий из себя, скорее, его монолог, наконец-то, закончился, я остановила машину на обочине. И положила голову на руль.

Что ты знаешь обо мне, чтобы говорить со мной ТАК?! Как говорят высокомерные «умудрённые жизнью» Короли с малолетними девочками, у которых в голове нет ничего, кроме… и которые ещё не прошли в своей жизни через то, через что прошла я… Ты считаешь меня какой-то там поэтесской и предлагаешь в качестве великого одолжения написать книгу про бандитские разборки 90-х…

Извини, я не люблю одолжений… И не пишу на заказ… Однажды я стану Королевой… Поэтов И ты поймёшь, как глубоко ты заблуждался.

Я никогда больше не позволю тебе разговаривать со мной ТАК.

Кем бы ты ни был…

* * *

 
С годами реже говоришь «Люблю»,
Да и вообще…
Говоришь – реже…
И всё сложнее кораблю
Причалить к гавани,
И, вроде, всё – те же
Карты
С маршрутами
Столь хорошо известного всем
Плаванья…
Раньше —
Была смелее, теперь – страшно
Набрать простые цифры телефонного номера,
Чтобы услышать в ответ
Вместо: «Привет, Саша!» —
«Ты позвонила
НЕ
вовремя!!!»
Резким и властным голосом
вОрона…
С годами привычнее полосы
Чёрные,
И я откладываю телефон
В сторону,
В сторону!
В сторону!!! —
Я не смею тебя отвлекать…
Мне, конечно же, хочется…
C тобой погулять…
Например, по Арбату…
А ты никогда,
Никогда уже не станешь мне
Братом…
Забрось те книжки на верхнюю полку…
Что толку
В них?
С годами проще ничего не знать
О сердце раненном…
Я сделала что-то,
Чего не случалось со мною
Ранее…
Я буду о тебе читать
Со сцены зала,
Под вспышки фото
И в анфас, и в профиль…
Мне кажется, я всё тебе уже сказала
В ту субботу,
Где чашка не предложенного кофе
Расколота…
И всё сложнее, знаешь, кораблю…
С годами реже говоришь «Люблю»
И понимаешь, что молчанье —
 

Глава 6

декабрь 1988, Москва

По вечерам перед сном я захожу к маме. Её только что в очередной раз выписали из больницы, и теперь она обосновалась в большой комнате, а я сплю у себя одна. Мама почти совсем не встаёт. К ней каждый день приходит врач и колет наркотики, но и они уже не помогают – она говорит, что больше не в состоянии терпеть бесконечную адскую боль во всём теле. И мне больно смотреть в её огромные бездонные чёрные глаза, которые раньше были карими.

Все говорят мне, что она скоро поправится. Я хочу им верить на уровне Сознания, но моё Подсознание уже давно знает правду.

– А ты пишешь стихи, Алиса? – внезапно спрашивает мама.

Я молча киваю. Я не хочу её огорчать, помня о том дне, когда она запретила мне писать, но я не способна врать ей.

– Прочитай мне, что ты написала, последнее, – отрешённо просит она.

Я иду в свою комнату и возвращаюсь с листочком, сажусь рядом с ней на кровати и молчу.

– Прочитай, – спокойно говорит она. – Я не буду тебя ругать…

– Я написала про похороны папы…

– Но ведь ты на них не была, – таким же ровным голосом произносит мама.

– Я не сама пишу стихи… Они ко мне приходят…

– А тебе когда-нибудь снился папа?

– Нет…

Он умер, когда ему было 36, а мне 4. Я почти совсем его не помню. Всего пара фрагментов из детства, очень туманно. Вот мы на даче, обедаем. Бабушка разливает суп по тарелкам. Папа говорит, что хорошо бы сорвать зелени с грядки. Я бегу в «огород». Пока собираю, мою, возвращаюсь за стол, папа уже всё съел, а я так старалась… Потом мы идём в лес и играем в «шишко-стрелялки». Потом возвращаемся, и я «прыгаю» у него на животе, мама говорит, что папе больно, а мне весело.

До его смерти я ходила в детский сад на пятидневку. Возможно, поэтому совсем ничего больше не вспоминается.

Папа часто уезжал в длительные командировки по работе заграницу. Он был разведчиком и даже встречался лично с Андроповым. Это я узнаю уже после его смерти. Мы будем смотреть с мамой «17 мгновений весны», она скажет: «Твой папа был как Штирлиц». У меня сохранились его письма мне и маме из последней командировки в Америку.

Потом помню, что долго его не вижу, и он не приезжает. Периодически спрашиваю маму, где он. Однажды мы идём с ней домой, и она произносит: «Папа умер, он больше никогда не придёт». Я начинаю смеяться. Мама ужасается, спрашивает, почему я смеюсь. Я отвечаю: «Мама, люди же никогда не умирают…»

Мама говорит, что его последние слова были обо мне. Он сказал, что я умру, и как я умру, и чтобы мама меня спасла. Мама считала, что он бредил. Но когда через семь лет после его смерти и практически в день его рождения я действительно умерла, неужели она так и не поверила в то, что будущее можно увидеть? И не просто увидеть, а… изменить…

Он умер внезапно, незадолго до того, как мы втроём собирались уехать на несколько лет в другую страну. Все родственники считают, что его отравили «долгоиграющим» ядом. Я знаю, что это действительно так. Да и те, кто работал с ним в последней командировке, скоропостижно скончались после возвращения в тот же год, и их смерти окутаны легендами.

У меня мало его фотографий. В детстве я была очень похожа на него.

– Он приснился мне сегодня… – спокойным голосом произносит мама, видимо, прокручивая сон на внутреннем экране. – Будто у нас снова свадьба…

– Ты говорила мне, что сны обманчивы, и им нельзя верить…

– Ладно, читай.

И я читаю ей это стихотворение. Единственное, которое позже уцелеет из самых чёрных стихов, написанных мною с того момента до 1993 года. Тогда, в 1993-ем, перечитывая его, я вдруг обращу внимание на последние две пророческие строчки. А сейчас я просто читаю то, что услышала и записала, не вникая в смысл.

 
Пахнет свежею землёю,
Пахнет смертью и цветами,
А душа твоя – на воле,
Но в душе ты будешь с нами.
 
 
Пахнет чёрною печалью,
И слезами, и тоскою,
Ты – не здесь, я это знаю,
Но я знаю: ты – со мною.
 
 
Пахнет залпом из орудий,
Пахнет серою шинелью,
А тот холмик будет, будет
Вновь усыпан вечной елью…
 

Мама выслушивает молча. И долго, так же молча, смотрит куда-то вдаль. Потом вдруг произносит:

– Принеси мне ножницы.

Я иду за ножницами и возвращаюсь. Молча протягиваю ей. Она отстригает локон своих, совсем редких – оставшихся после химии, волос, и протягивает мне.

– Возьми…

– Зачем? – удивляюсь я.

На уровне Сознания я всё ещё отказываюсь верить в то, что мои сны сбудутся…

– Потом поймёшь… А ты хоть чуть-чуть на меня похожа?

– Конечно… Твоя боль скоро пройдёт. Високосный год уже заканчивается. Тебе осталось совсем чуть-чуть потерпеть, мам…

* * *

февраль – август 2011, Москва, Греция, Москва

Он больше не звонил… Жаль…

Я собираюсь силами и, наконец-то, сажусь за 3-ю часть Иной Реальности. Я пишу её по ночам, потому что днём работаю. На каждую главу уходит по несколько ночей. Как только появляется новая, я выкладываю её на стихи. ру Это сильно стимулирует, потому что ты понимаешь, что кто-то, пусть и немногие, ждут продолжения, и ты не имеешь права бросить свой труд, остановившись посередине. Я знаю, если не допишу книгу сейчас, я уже никогда её не допишу… и взорвусь изнутри. Я исчезаю из мира, находясь в невидимом человеческому глазу Потоке, которому принадлежу всецело, и который ведёт меня.

24 апреля вечером я, наконец-то, ставлю точку и облегчённо вздыхаю. Всё, что я могла сказать миру, – сказано. Мне кажется, я писала эту книгу всю свою жизнь…

И практически сразу же я получаю автоматическое сообщение от сайта, где размещено моё прошлогоднее резюме, что ОН просматривал его снова.

Снова… Всё – снова… Эти его волны. Они притягивают и отталкивают одновременно, вызывая панический страх где-то внутри меня.

Страх чего, Алиса? Почему ты так боишься этого человека? Что он может сделать с тобой?

Во мне звучат слова мамы: «Если ты не победишь свой страх, однажды он победит тебя… Ты должна шагнуть ему навстречу…»

Но я не могу… Я не могу ему позвонить… Мне слишком страшно… услышать его резкий, как нож, голос, безжалостно кромсающий меня на части.

Он не сохранил мой номер телефона в памяти своего. Я позвоню и услышу громоподобное: «КТО ВЫ?»

Что я ему скажу? Я уже давно всё сказала… Я хочу быть с ним… Меня тянет к нему, как волну, набегающую на скалы, чтобы… разбиться…

Он много раз смотрит моё резюме. И… исчезает…

* * *

Летом, параллельно с «Иной Реальностью», теперь уже в 3-х томах, на которую выстроилась огромная очередь из желающих её приобрести, я издаю книжку «Случайные стихи». В ней три части. Последняя – стихи, написанные Ему. Я называю эту часть «Воланду».

Раньше я оформляла обложки собственными картинами, но почему-то на этот раз ищу фотографию, перебирая громаднейший архив «зарубежных», – я объехала около 50 стран.

И дохожу до последней командировки в Венецию. Сердце начинает усиленно биться – фотография на пристани Сан Марко. Безоблачное небо. Вид на неизвестный мне остров. И… лодка, отплывающая от берега, с лодочником…

Я долго смотрю на фотографию и вспоминаю, что стих «Химера» о том давнем сне про похороны в Венеции, находится именно в этой книге.

Мы делаем обложку с Викой, верстальщицей, и я прошу её добавить сверху улетающую бабочку… Символ души и бесконечности…

Одновременно и буквально из ниоткуда в моей жизни материализуется телевидение. Меня приглашают на четыре передачи на разные телеканалы. Абсолютно бесплатно и совершенно неожиданно.

И так же неожиданно мне звонит Натэла:

– Пора, телезвезда… Обновляй резюме… Ждать больше не нужно…

Я не спрашиваю её ни о чём, послушно захожу на сайт, где резюме уже сто лет как не обновлялось… И зачем-то, в списке компаний-работодателей, нахожу Его и захожу к Нему на страницу вакансий… И вижу… ту самую, только со «свежей» датой публикации…

«Ты должна победить свой страх, Алиса, иначе…» – звучит у меня в голове.

Я нажимаю на кнопку «отправить резюме работодателю», и…

Он перезванивает мне…

Дрожащими пальцами я беру телефон в руку.

– Здравствуйте, Алиса… – произносит он холодно и мрачно. – Всё – то же… по деньгам, по условиям… Да и ещё, я забыл тогда предупредить: больничный не оплачивается. И отпуск – исключительно в августе.

– Я поняла, – произношу я ровным голосом, в то время как сердце вот-вот превысит максимально допустимое количество ударов в минуту.

– Если вам это интересно, можем встретиться и обсудить детали, – бросает он грубо и абсолютно безразличным тоном.

Я уже хочу сказать «Да», как… Боже!!! Какой ужас!!! Внезапно я вспоминаю, что завтра…

– Я завтра улетаю… в Грецию… Вернусь через две недели… В пятницу… Утром… Могу приехать к вам в ту же пятницу вечером…

– В понедельник… До встречи, – сухо отвечает он и кладёт трубку.

Я еду в Грецию. Абсолютно счастливой. Когда в последний раз я чувствовала себя счастливым человеком? Не помню… Чернейшие полосы моей жизни с постоянными трагическими поворотами судьбы превратили меня в замкнутое существо, обросшее многослойным панцирем и вечно ожидающее внезапного удара из-за спины.

Но сейчас я была счастлива! Да! Потому что ОН будет рядом! Я так долго Его ждала! Возможно, я буду с Ним просто работать, но я смогу Его видеть… Меня тянет к Нему, необъяснимо, иррационально… Как волну, набегающую на скалы, чтобы Почему «разбиться», Алиса? Твой страх – родом из детства. Предчувствия разлуки с теми, кого ты так любила, оставили неизгладимый след в твоей памяти. Памяти прошлого. Но сейчас всё будет иначе. Ты уже шагнула своему страху навстречу. И ты встретишься с Ним, когда вернёшься…

 
Скоро-скоро всё изменится,
Старый мир сгорит дотла,
Подготовлена поленница,
Даль небесная светла.
 
 
Змеевидной шкуркой сброшено
Всё, что было здесь со мной.
Забери меня, хороший мой,
Океанскою волной.
 
 
Пусть горит всё синим пламенем,
Мне совсем уже не жаль,
Что, навылет словом раненной,
Похоронена в февраль.
 
 
Я, корнями в небо вросшая,
Не привязана к земле.
Забери меня, хороший мой,
Станем звёздами во мгле.
 
 
Как в затишье перед грозами,
Грозно тикают часы,
Но пронизан воздух грёзами
Новой взлётной полосы…
 

Я не понимаю, о чём пишу в последнем четверостишье. Но не обращаю на это внимания.

Во время экскурсии по монастырям я почему-то останавливаюсь у иконы Святого Георгия Победоносца. Почему-то, совершенно необъяснимо, во мне возникает непреодолимое желание купить эту икону Ему в подарок. Я знаю, знаю, да, именно знаю, что однажды Святой Георгий поможет Ему.

Уже возвращаясь в Москву, я вспоминаю, что Он позвонил мне в январе, когда я пересекала границу Ливана и Сирии, и экскурсовод рассказывал нам о Святом Георгии.

«Что между ними общего? Почему Святой Георгий?» – размышляю я и не нахожу ответа. Но ответ обязательно придёт. Когда-нибудь. Позже.

Я возвращаюсь, счастливая и отдохнувшая, чтобы начать очередной этап своего Пути.

В понедельник где-то в обед звоню Ему с работы, чтобы уточнить время, в которое заеду вечером, и…

Он не подходит к телефону…

Я сажусь на скамейку у здания офиса. Мне звонит Натэла:

– Завтра в 11.00 у тебя собеседование с немецким представительством.

– Ок, – выдыхаю я обречённо.

Через час Он перезванивает. Я чуть ли не подпрыгиваю в кресле, но спокойным голосом произношу привычное:

– Да…

– КТО ВЫ? – громогласно гремит мне в ухо.

Я закрываю глаза. Я не знаю, что Ему ответить…

– Мы договаривались, что я сегодня подъеду к вам… по поводу работы.

Он молчит. Он давно обо мне абыл и явно не понимает, с кем сейчас разговаривает.

– Меня нет в офисе…

– Хорошо, – спокойно отвечаю я. – Когда появитесь, сообщите, я подъеду. И кладу трубку.

На следующий день я подписываю контракт с немецким представительством.

Может быть, Он мне всего лишь… снится? И Его не существует в земной реальности?

КТО ОН?

* * *

 
Всё беспрецедентно смешно и туманно,
Закрывая глаза, я мурлыкаю ноты,
Я скучаю, я вою – так глупо и странно —
Я ведь даже не знаю: а, собственно, кто ты?
 
 
Я танцую от каждого редкого взгляда,
Проскользнувшего вновь по архивной странице,
Я упрямо пытаюсь занять место рядом,
Чтоб смотреть непрестанно голодной волчицей.
 
 
Этот город – чужой и чрезмерно огромный,
Я крадусь по следам в нём на ощупь, вслепую,
Я ночами рисую тебя, мой фантомный,
И неистово в губы твой призрак целую.
 
 
Закрывая глаза, я мурлыкаю ноты,
Я слагаю в портрет твой скупые фрагменты —
Я однажды узнаю, а, собственно, кто ты,
Фантомный, таинственный, беспрецедентный.