Текст книги "Дебютная постановка. Том 2"

«Это факты, – писала Каменская. – Они установлены и подтверждены документально. Но были и домыслы (слухи, разговоры, сплетни), которые подтвердить нечем. Однако я их изложу, чтобы Вы были в курсе. Говорят, что в конце 1980-х Демченко плотно сотрудничал с криминальными структурами. Проще говоря, крышевал бандитов, которые, в свою очередь, крышевали первых частных предпринимателей, появившихся с 1987 года. Имел пристрастие к азартным играм, зачастую много проигрывал в подпольных заведениях, влез в огромные долги. Назначение в Управление по борьбе с наркобизнесом дало бы ему возможность существенно поправить свое материальное положение, расплатиться с долгами, которые росли не по дням, а по часам, начать вести жизнь на широкую ногу. Если Вы помните, как раз примерно тогда открыли границы и разрешили всем гражданам получать загранпаспорта, так что можно было беспрепятственно выезжать за рубеж и ни в чем себе не отказывать. Демченко был уверен, что ничего не может сорваться, приказ о его назначении был готов, оставалось только дождаться нужных виз и главной подписи. Он рассчитывал иметь свою долю с наркотрафика, уже были достигнуты предварительные договоренности с представителями криминала, задействованного в этом бизнесе. И вдруг все рухнуло. Долги по-прежнему висят, проценты нарастают еженедельно, а свирепого вида невежливые люди постоянно дают понять, что договоренностям обратного хода нет.

Если эта информация хотя бы частично достоверна, то понятно, почему Демченко сорвался и ушел в запой. Когда будете разговаривать с Губановым, попробуйте аккуратно расспросить его о том назначении. Вполне возможно, он имел какое-то отношение к тому, что вместо Демченко на должность назначили другого человека. По крайней мере, это могло бы объяснить, почему Галина так ненавидит вашего полковника».

Пока Петр обдумывал полученные сведения, пришло еще одно письмо, тоже от Анастасии Павловны: «И пару слов вдогонку. Я сама кое-кого поспрашивала, и оказалось, что о Губанове как раз в тот период прошел нехороший слушок: якобы он взял взятку за то назначение в Управление по борьбе с наркобизнесом. Слух, сами понимаете, непроверенный, но о нем мне сообщили из нескольких разных источников. От кого именно он взял взятку, от Демченко или от другого сотрудника, которого в итоге назначили, неизвестно. И было ли это на самом деле, неизвестно тоже. Просто имейте в виду».

Ну, совсем хорошо! И как же теперь разговаривать с Николаем Андреевичем, чтобы, с одной стороны, не оказаться обманутым, а с другой – не обидеть достойного человека нелепыми подозрениями?

* * *

Несколько дней дождливой мрачной погоды сменились сухими ясными днями, и из дома Петр Кравченко выходил в прекрасном расположении духа. Ему казалось, он нашел правильный тон для разговора с Губановым, и теперь предвкушал интереснейшую беседу. Самое забавное, что Петр чувствовал себя скорее сыщиком, нежели журналистом. Что ж, любая новизна только на пользу, как говорила ему когда-то Анастасия Павловна. Уж ей-то смена рода деятельности точно пошла во благо, он своими глазами видел.

На скамейке возле подъезда сидела с сигаретой тетка с первого этажа, рядом стояли магазинные пакеты с продуктами. Тетка была немолодой и разговорчивой, Петр постоянно видел ее здесь, хотя имени не знал.

– Добрый день, – поздоровался он, всем своим видом показывая, что останавливаться и вести светскую беседу не собирается.

С этой женщиной нужно было держать ухо востро: чуть зазеваешься – и она вовлекала тебя в разговор. Слова лились без малейших пауз, в поток невозможно вклиниться, и даже извиниться и попрощаться порой бывало затруднительно.

– Добрый, добрый, – она резким выдохом выпустила дым. – У твоей девочки, между прочим, ухажер завелся. Ты бы повнимательнее был, дружок.

Петр остановился как вкопанный.

– Какой ухажер? Вы о чем?

– Уж не знаю какой, но выспрашивал о ней очень подробно. С кем живет, чем занимается, куда ходит.

– Да откуда он взялся-то? – недоуменно спросил Петр.

– Сказал, что на пробежке ее увидел, разговорился, а телефончик спросить постеснялся. Знает только, что зовут Кариной. А она что же, не рассказывала тебе?

Он пожал плечами:

– О всякой ерунде рассказывать… Мало ли кто подойдет и парой слов перебросится. Случайное знакомство, такие каждый день происходят.

– Ну, видишь, тут парой слов явно не обошлось, – соседка злорадно прищурилась. – Похоже, твоя девочка ему в самое сердце запала, раз он ее до дома проводил и теперь вопросы задает.

– Ладно, разберемся, – отмахнулся Петр.

Все мысли его были сосредоточены на предстоящем разговоре с Губановым, но чем дальше он отходил от дома, тем назойливее жужжала в голове нарастающая ревность. Почему Карина не рассказывала, что познакомилась с кем-то на пробежке? Даже не упомянула о новом знакомом! И вообще, в последнее время, кажется, она начала бегать даже в неурочное время… Нет, это все полная ерунда!

Пока добирался на метро, удалось успокоиться и выбросить из головы все, что мешало работе.

Николай Андреевич встретил его широкой улыбкой.

– Ну как, юная акула пера, разобрался с систематизацией информации? Готов продолжать?

«Соскучился, – подумал Петр. – Несколько дней не рассказывал о своей боевой молодости. Ну что, дед, свободные уши пришли, начинай свои сказки».

Устраиваясь на ставшем привычным месте за столом, он уловил незнакомый запах, резковатый и не очень приятный. Непроизвольно принюхался и тут же наткнулся на понимающий взгляд Светланы, которая как раз принесла вазочки с печеньем и вафлями.

– Это мазь от боли в суставах. Несколько дождливых дней – и вот результат.

– Да, – подтвердил Губанов, – старческие суставы не любят сырости. Доживешь до моих лет – узнаешь. Доложи о своих успехах, надежда журналистики.

– Никаких особых успехов нет, Николай Андреевич. Просто появилась некоторая стройность информации.

– А любовницу Садкова нашел?

– Нашел, встречался с ней.

«Осторожней, Петя, выбирай слова, не говори ничего лишнего, но старайся не врать по возможности, иначе запутаешься и проколешься», – напомнил себе Петр.

– Что она рассказала? Неужели подтвердила этот бред про то, что Садкова убил ее бывший хахаль?

– К сожалению, ничего важного мне узнать не удалось. Галина Викторовна… как бы помягче сказать… несколько не в себе. Живет в вымышленном мире, плохо осознает реальность, ее одолевают параноидальные идеи.

– Да ну? – живо заинтересовался Губанов. – Какие, например? Про инопланетян, которые прилетели на тарелке, проникли в мозг и высасывают ее мысли?

– Намного проще, – засмеялся Петр. – Она, например, придумала, что вы брали взятки.

Губанов поперхнулся чаем и чуть не выронил чашку.

– Что?!

– Ну я же говорю: она не в себе и живет в вымышленном мире. Надо же было такое придумать! Но у нее целая система взглядов на тему того, что кругом одни враги, все люди – воры, все чиновники – взяточники, все полицейские – бандиты. Поэтому безопаснее никому не доверять, сидеть дома, никуда не ходить, ни с кем не вступать в контакт. Одним словом, все запущено донельзя. Так что беседа получилась короткой и крайне недоброжелательной. Меня с позором и проклятиями выгнали минут через десять.

Николай Андреевич удрученно качал головой, что-то обдумывая.

– Надо же… Она ведь должна быть значительно моложе меня…

– Ей около семидесяти, – быстро подсказал Петр. – Если точно, то шестьдесят семь.

– Совсем молодая… И такое несчастье! Но позволь…

Он внезапно нахмурился и поглядел на Петра с подозрением.

– Ты же пришел к ней, чтобы расспросить о Садкове. Каким образом разговор вышел на меня? Я не был знаком ни с Садковым, ни с этой… как ты сказал, ее зовут?

– Галина Викторовна Перевозник, по мужу Демченко. А фамилия «Демченко» вам ничего не говорит?

Губанов задумчиво пожевал губами:

– Демченко, Демченко… Это не тот, с которым вышел скандал где-то в начале девяностых? Напился, впал в буйство, был застрелен при задержании. Что-то такое было, я припоминаю. Подобные происшествия – это ЧП, их всегда берут на контроль в кадровой службе.

– Именно тот, – подтвердил Петр. – Как раз за ним и была замужем Галина Викторовна. Полковника Демченко должны были назначить в министерство на высокую должность, но в последний момент назначение сорвалось. Он ужасно расстроился и ушел в длительный запой, который закончился трагедией. Галина отчего-то уверена, что вы лично были причастны к прохождению приказа и к тому, что назначили кого-то другого. Собственно, именно в этот момент я и сообразил, что она не в себе. Она же не работала в системе МВД, откуда она могла точно знать, кто какие визы должен был ставить и от кого зависело решение вопроса? Ясно как божий день, что весь этот бред – плод больного воображения. Знаете, Николай Андреевич, я даже не огорчился, когда она меня выгнала. Все равно на ее слова полагаться нельзя.

Лицо старика вдруг стало собранным, каким-то подтянутым, словно помолодевшим.

– Это было, кажется, назначение в Управление по борьбе с организованной преступностью, да?

– Нет, в Управление по борьбе с наркобизнесом.

– Точно! – Глаза Губанова торжествующе сверкнули. – Точно-точно! Теперь я вспомнил! Как раз за год до моего выхода в отставку. Значит, это был девяносто третий год, потому что в девяносто четвертом мне исполнилось шестьдесят и пришлось оставить службу.

– Все верно, девяносто третий год, – снова подтвердил Петр. – Значит, вы помните историю с назначением?

В дверь заглянула Светлана.

– Петр, вы сегодня надолго? Я могу на пару часов отлучиться?

Он заверил, что пробудет как минимум часа три-четыре и племянница Губанова может спокойно заниматься своими делами.

– Не забудь сыру купить, – крикнул ей вслед Губанов. – Того, моего любимого, никак название не запомню. И печенья возьми, которое без глютена.

Светлана, уже полностью одетая, снова возникла на пороге.

– Дядя Коля, я тебе сто раз говорила: нет никакой разницы, с глютеном или без глютена, это все туфта для доверчивых. Делают из одной и той же муки, только упаковывают в разные обертки и клеят разные этикетки.

– Что ты мне рассказываешь! Как это такое может быть, чтобы на этикетке было написано неправильно? Есть ГОСТы, есть Роспотребнадзор, инспекции всякие, никто не рискнет так обманывать, это же до ближайшей проверки только. А глютен вреден, я читал, и по телевизору сколько раз об этом говорили.

Петр с сочувствием посмотрел на Светлану, которая безнадежно махнула рукой, и подумал о том, что человеческий мозг устроен странно и неправильно. Человек в старости может прекрасно ориентироваться во всем, что связано с его прошлой профессией, помнить детали, даты, имена, последовательность событий и при этом быть бестолковым и совершенно беспомощным во всем, что сегодня составляет его повседневную жизнь.

Хлопнула входная дверь, Светлана ушла, а Губанов все молчал. Только подрагивали сложенные на коленях руки.

– Николай Андреевич, – негромко позвал Петр.

Старик встрепенулся, протянул руку, взял продолговатую вафельку с сырной начинкой, откусил и принялся медленно жевать.

– Да… Служба по борьбе с наркотиками была в то время хлебным местом, очень хлебным. Я тебе поясню кое-что. Наркота пошла в страну с начала восьмидесятых, из Афганистана. Она и раньше была, это понятно, но тут уже масштаб стал совсем другой. Вагонами, фурами, тоннами. Советская власть не хотела признавать, что у нее те же проблемы, что и на загнивающем Западе, поэтому о наркотиках широкой общественности знать не полагалось. Вроде как и нет такой беды у нас. Наверху-то, конечно, все знали. ЦК КПСС дважды в восьмидесятые годы принимал постановления о повышении эффективности борьбы с наркоманией, в первый раз – в восемьдесят втором, когда из Афганистана пошел поток, потом еще раз, уже при Горбачеве, году в восемьдесят шестом, что ли. А толку – ноль! То, что сделали для исполнения этих постановлений, – кошкины слезы. В Главном управлении уголовного розыска был отдел по борьбе с наркоманией, крохотный совсем. Так его увеличили, расширили. Аж до двенадцати человек! Прикинь, сколько там было сотрудников, если двенадцать – это расширение! Прямо толпа борцов с наркотиками! В восемьдесят девятом году на весь Советский Союз было всего четыреста сотрудников, занимавшихся этим участком. Если точно, то четыреста девять, я хорошо помню, потому что эта цифра была во всех документах, которые готовились, когда обосновывали создание специализированного управления. Жалкие четыреста человек на огромную страну, пятнадцать республик, двести пятьдесят миллионов населения!

– Как же так? – удивился Петр. – ЦК принимал постановления, а их не исполняли? Разве такое могло быть?

– В восьмидесятые могло быть все, особенно после смерти Брежнева. А когда пришел Горбачев, началась такая борьба кланов, про которую надо отдельную книгу писать. Но важно другое. Людей, занимавшихся борьбой с наркобизнесом, было мало, а наркотиков – все больше и больше с каждым годом. Отлаживаются новые каналы поставок, растет и крепнет сеть задействованных в этом бизнесе, вовлекаются новые оптовики, крупные и мелкие дилеры. Теперь смотри, какая арифметика выходит: из четырехсот сотрудников в «поле» трудятся не все, там начальников немерено, а начальники в основном по кабинетам рассиживались и бумажки составляли. Из остальных часть работала честно, другая же часть тоже работала, но несколько иначе, и имела с наркобизнеса очень большие деньги. Могли эти деляги охватить всю поляну? Не могли, маловато их на огромную страну. Поэтому, когда в девяностом году создали Управление по борьбе с распространением наркомании и довели штатную численность по всей стране до тысячи человек, людей, желающих занять новые вакансии и поучаствовать в дележке неохваченных территорий, оказалось очень даже немало. Это же какие деньжищи можно было поднять! Потом управление много раз переименовывали, переподчиняли, но суть оставалась: нереализованных возможностей разбогатеть хватало на много лет вперед. Теперь понимаешь, почему люди так стремились на должности в управлении?

– Они вроде и сейчас стремятся, – хмыкнул Петр.

– Сейчас не то. Все уже давно поделили, и никто не рассчитывает заработать на своем месте больше, чем предшественник. А тогда перед сотрудниками открывалась поистине неохватная ширь, только успевай грести. Столько невыявленных маршрутов, столько нетронутых и непуганых дельцов! Я не просто так тебе это рассказываю. Приказ на Демченко был готов, но поступила информация о том, что он сильно нуждался в деньгах, причем задолжал очень неприятным людям. Возникло обоснованное подозрение, что при таких обстоятельствах Демченко быстро срастется с криминалом и начнет работать на свой карман. Именно поэтому приказ в срочном порядке затормозили.

Выходит, то, что Каменская в письме назвала непроверенными слухами, могло быть и правдой. Или это все-таки сплетня, рожденная тридцать лет назад каким-нибудь недоброжелателем и дожившая до сегодняшнего дня…

– А не могло так получиться, что информацию вам подкинули специально, чтобы вы назначили не Демченко, а другого человека? – спросил Петр.

– Самый умный, да? – Губанов хрустнул очередной вафелькой. – А мы, конечно, не догадались и ничего не проверили. Не волнуйся, дураков нет. Правильно мы тогда сделали, что приказу не дали хода. Основания были. И насколько мне известно, никто за это назначение взяток не брал. По крайней мере, я точно не брал. А за других не поручусь.

– Откуда же появился слух, что именно вы и взяли?

Губанов рассмеялся коротко и хрипловато:

– Это из-за дачи. Да, на работе в главке мне пару раз тогда намекнули, мол, на мой оклад содержания даже с учетом звания и доплат за выслугу лет невозможно купить дачу в таком дорогом месте. Неужели это переросло в разговоры о взятке? Вот не знал! Хотя… Мог бы и сам догадаться, конечно. Но не до того было. Девяносто третий год был тяжелым, особенно осень, ну ты и сам, наверное, помнишь. Конфликт Ельцина с Верховным Советом, Белый дом, все такое.

Петр помнил. Сам-то в то время был еще карапузом, но читал об этом много. Не нужно давать Губанову уйти в сторону и поддаться соблазну прочитать лекцию по политологии.

– А вы в девяносто третьем году купили дорогую дачу?

Николай Андреевич внезапно рассердился:

– Три дачи я купил! Нет, пять! Одна другой дороже!

Он раздраженно швырнул недоеденную вафельку на блюдце и замкнулся в гневном молчании.

– Простите, если я сказал что-то не то и обидел вас, – виновато проговорил Петр. – Но вы же сами…

– Я сказал, что разговоры могли пойти из-за дачи, но не сказал, что я ее купил, – проворчал Губанов. – Речь о той даче в Успенском, которую мы снимали когда-то. У хозяина, спивавшегося художника, никого не было: ни жены, ни детей, ни родни, с которой он поддерживал бы отношения. Со всеми переругался, оборвал контакты. К началу девяностых он был уже совсем больным. По старой памяти я ему помогал чем мог. В девяносто первом разрешили приватизацию квартир, я помог с оформлением бумаг, художник квартиру приватизировал и сразу продал, а сам переселился на дачу. При продаже мы тоже помогали, проверяли покупателей, следили, чтобы не обманули. Я его отговаривал от этих шагов, объяснял, что на даче он зимой один не проживет, здоровье уже не то, чтобы с дровами возиться, воду греть, да и вообще… Но он не послушался, сделал по-своему. Мы с Юркой, сыном, регулярно ездили, проведывали его, возили продукты, дрова кололи. Надеялись, что денег от продажи квартиры хватит надолго, но просчитались. Художник наш быстро все спустил, любил большие компании, всех угощал. Приезжал в Москву и водил своих приятелей по ресторанам. Ничего уже не соображал, мозги все алкоголем пропитались, а дружки и рады нажраться на халяву. В девяносто третьем, примерно месяца за два до событий в Белом доме, оформил проживание в Доме ветеранов Худфонда. Это что-то вроде дома престарелых для заслуженных живописцев. Понял, что еще одну зиму он на даче не протянет. Оформил завещание, дачу мне отписал и переселился. В Доме ветеранов прожил меньше месяца и умер. Наверное, чуял, что конец близок, и побоялся умирать в одиночестве в пустом доме. Вот такая грустная история. Через несколько лет я эту дачу продал, чтобы решить жилищную проблему и свою, и Юркину. Из стоимости наших с ним квартир и дачи получилось два очень приличных жилья. Мне-то много не нужно, а вот у него семья, дети.

Звучало вроде бы убедительно. Но Петра не покидало ощущение, что Губанов в чем-то обманывает. Или чего-то недоговаривает. Или лукавит. Или скрывает. Одним словом, что-то здесь не в порядке. Тот факт, что дачу он не купил, а получил по наследству, совершенно не отменяет возможности взять взятку за назначение на сладкое место. И у Галины Викторовны Демченко могли быть все основания ненавидеть полковника Губанова, который либо взял деньги у ее мужа, пообещал посодействовать и не выполнил обещанного, либо продался другому кандидату, который заплатил больше.

Но Николай Андреевич сказал: «За других не поручусь». Вполне объяснимо: он не мог быть единственным, от кого зависело успешное прохождение приказа по инстанциям. И совсем не обязательно, что назначение проплатили кому-то одному. Могли заплатить нескольким людям, и не только в кадровой службе, но и в самом Управлении по борьбе с наркотиками. А что, если все трое офицеров на фотографии – как раз те самые, кого Галина Демченко обвиняет во взяточничестве? Губанов и еще двое.

«Куда меня заносит? Я занимаюсь убийством Садкова, а не взятками, которые брал Губанов, – попытался остановить себя Петр. – Да пусть он хоть миллионами брал, меня интересует следователь Садков, а не бывший кадровик».

Но ему хотелось довести начатое до конца. Вот сейчас он задаст еще один вопрос и закроет тему, иначе мысли о ней будут постоянно лезть в голову и отвлекать.

Петр достал из сумки фотографию, прихваченную из дома. Ту, на которой были все трое.

– Посмотрите, Николай Андреевич. Узнаете себя?

Губанов вытащил из кармана очечник, нацепил на нос очки, всмотрелся. Усмехнулся:

– А я ничего был в те годы. Что за снимок? Откуда он у тебя? Венки… Похороны, что ли?

– Да, похороны Садкова. Вы говорили, что не были знакомы с ним. А на похороны почему пришли?

– Так было нужно. Так откуда фотография-то? Где взял?

– Украл, – без всякого смущения признался Петр. – Позаимствовал без ведома хозяйки, Галины Демченко.

Губы старика тронула легкая улыбка.

– Шустрый, однако. И зачем ты ее спер?

Петр вопрос проигнорировал и задал встречный:

– Кто эти мужчины? Вот этот, – он указал концом ручки сначала на невысокого подполковника, затем на молодого офицера, – и этот. Ваши коллеги по работе в Управлении кадров?

– Какие кадры, ты что! Это Михаил, мой брат. А молодой – мой сын Юрка.

Приехали. Николай Андреевич не был знаком с Садковым. А его брат и сын, выходит, были? Иначе зачем семейству Губановых являться на похороны следователя в полном составе? Прокуратура и МВД – разные ведомства. Можно прийти на похороны коллеги, с которым ты незнаком, просто из уважения или солидарности, но являться на прощание с совершенно посторонним человеком, работавшим в другой структуре, с человеком, которого ты в глаза не видел и ни словом с ним не перемолвился, это, знаете ли…

И следующий вопрос: почему Галина Демченко ненавидит всех троих? Отношение к Николаю Андреевичу еще можно как-то объяснить, но брат и сын тут при чем? Они что, все втроем работали в Управлении кадров в девяносто третьем году? И все втроем замыслили и осуществили операцию по срыву назначения Валерия Демченко на должность в Управлении по борьбе с наркотиками?

Бред какой-то…

– Как сегодня на улице? – вдруг спросил Губанов, складывая очки в футляр.

– Хорошо, прохладно, но без ветра, – машинально ответил Петр, пытаясь мысленно разгрести кучу информации, которая внезапно навалилась и требовала осмысления.

– Пойдем-ка пройдемся. Хочу подышать свежим воздухом.

Губанов тяжело поднялся с кресла.

– Мазь еще пахнет?

Петр растерялся, сделал несколько коротких вдохов, но запаха не почувствовал. Впрочем, оно и понятно: он здесь сидит почти час, принюхался.

– Сейчас!

Он вскочил, вышел на кухню, распахнул окно, высунул голову, подышал горьковатой осенью. Потом вернулся в комнату. Нет, мазью уже не пахло.

– Вот и хорошо. Не хочу на улице выглядеть вонючим стариком. Мы с тобой минут двадцать походим, пока я не устану, а потом пойдем есть пиццу. Очень я ее люблю, а Светка мне не разрешает. Вы-то, молодые, небось каждый день едите? Или ты пиццу не любишь?

– Люблю, – улыбнулся Петр. – И ем каждый день. Готовить неохота, а тут все просто: заказал – привезли. Или сам покупаю по пути.

– Ну вот, для вас это обычное дело, а для меня – праздник. Давай собираться, пока Светка не вернулась.