Текст книги "Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира"

– Ах вот как ты заговорил? С братом спелся? Ты должен защищать мою честь ради своего же блага, а ты что творишь?

– Да ладно тебе, мам! Уже всем и так понятно, что я не сын Фоконбриджа. Я официально признал свое рождение незаконным, отказался от притязаний на наследство. Но все-таки от кого ты меня родила – мне непонятно. Скажи хоть, он был приличный человек?

– Ты отрекся от рода Фоконбриджей? – в ужасе переспрашивает леди.

– Отрекся, – подтверждает ее сын.

Ну, коль так, – отпираться дальше бессмысленно, и леди признается, что действительно закрутила любовь с Ричардом Львиное Сердце.

– Он так долго и так красиво ухаживал, что я не выдержала и пустила его на супружеское ложе. Пусть Бог простит мне этот грех, я проявила слабость, – кается она.

Бастард, однако же, не скрывает восторга. Король Иоанн и королева Алиенора поверили без всяких доказательств, что Бастард рожден от короля Ричарда, положились исключительно на слова Роберта, а умный старший брат, оказывается, сомневался. Ну да, получить почести и привилегии – это классно, поэтому пусть король и королева думают, что хотят, ему, Бастарду, от этого сплошная выгода. Но все-таки хотелось бы знать, кто на самом деле его отец. Может, проходимец какой… А тут удача: его отец и в самом деле король Ричард!

– Да ты что, мама! Если б меня кто спросил, я бы себе лучшего отца и не пожелал! И не упрекай себя, матушка, ты не согрешила, ты всего лишь пошла навстречу великой любви, потому что сердце же у нашего короля было действительно львиным, кто смог бы ему сопротивляться? Ох, мамуля, знала бы ты, как я тебе благодарен за такого отца! Вот если бы ты отказала Ричарду, это был бы настоящий грех. Пойдем, познакомлю тебя с моей новой родней.

Уходят.

Итак, закончился первый акт пьесы, можно попытаться сделать предварительные выводы о личности короля Иоанна Безземельного, пока действие еще свежо в памяти. На дерзкий выпад посла Шатильона в самом начале первой успевает отреагировать Элеонора, король же то ли не находит, что ответить, то ли пропускает колкость мимо ушей, то ли слышит, но виду не подает и складывает в копилку злой памяти. В первом случае он тугодум, не отличающийся находчивостью и остроумием; во втором – мирный и добродушный человек; в третьем – сами понимаете кто. В эпизоде с братьями Фоконбридж Иоанн проявляет себя скорее ленивым тугодумом. Смотрите: в обмене остротами он не участвует, тут первенствуют Бастард и Элеонора; решение по спорному делу король выносит тоже более чем спорное со всех точек зрения, не давая себе труда подумать как следует и над юридической сутью, и над последствиями. Однако ж к светскому блеску матери он относится ревниво. Едва почувствовав, что «не тянет» в остроумной беседе, он переключает внимание на себя и без всяких правовых оснований официально признает Бастарда потомком Плантагенетов. Шаг не очень-то разумный в реалиях того времени, однако Иоанн думает в первую очередь не о государственных интересах (тут же вопросы престолонаследия маячат! Одно дело – бастард, и совсем другое – официально признанный Плантагенет), а о собственном самолюбии. Что ж, посмотрим, как будет раскрываться его характер в дальнейшем.

Акт второй

Франция. Под стенами Анжера

Входят с одной стороны эрцгерцог Австрийский во главе своего войска, с другой – Филипп, король французский, во главе своего; Людовик, Констанция, Артур и свита.

Из пяти заявленных автором участников сцены с четырьмя нет никаких проблем.

Филипп, король Франции, примерно 36–37 лет.

Людовик, дофин, сын Филиппа, примерно 14 лет.

Констанция Бретонская, вдова Джеффри, сына Генриха Второго и Алиеноры Аквитанской, около 40 лет. Эта дама умерла в 1201 году. В принципе можно предполагать, что действие в данный момент происходит до ее кончины, но можно и вспомнить о том, что Шекспир такой ерундой вообще не заморачивался. Так что будем продолжать предполагать, что речь идет о неустановленном периоде в рамках 1200–1202 годов.

Артур Бретонский, сын Констанции и Джеффри, примерно 14 лет.

Самую большую трудность представляет идентификация персонажа, которого Шекспир назвал «Лимож, эрцгерцог Австрийский». С ним придется разбираться, как говорится, по ходу пьесы.

– Приветствуем вас у стен Анжера, доблестный эрцгерцог, – начинает дофин Людовик и сразу обращается к Артуру: – Друг мой Артур, этот человек убил твоего славного дядю Ричарда Львиное Сердце. Теперь он стремится загладить свою вину, и мы попросили его помочь нам и поддержать тебя в борьбе с твоим другим дядей, Иоанном, который преступно захватил английскую корону.

Ну надо же, как интересно! Оказывается, короля Ричарда убил эрцгерцог Австрийский! А мы-то, наивные, всегда считали, что Ричард умер от гангрены в результате ранения, полученного во время осады одного из замков на землях Гьомара, виконта Лиможского. Сам лично Гьомар Лиможский никакого отношения к смерти Ричарда, конечно, не имел: не он выпустил из арбалета ту стрелу, наконечник (болт) которой застрял у английского короля под ключицей. Но поскольку земли его, владелец замка – вассал Гьомара, то с некоторой натяжкой можно усмотреть косвенные основания… Однако ж при чем тут Австрия и эрцгерцог? Да, была, была у Ричарда Львиное Сердце история с австрийским эрцгерцогом Леопольдом во время крестового похода: не поделили славу при взятии Акры. Ричард тогда сорвал штандарт Австрийца и, как утверждают некоторые историки, даже потоптал его ногами. Леопольд такого не простил, и когда Ричард возвращался из похода, стараясь не попадаться никому на глаза (поскольку умудрился перессориться со всей Европой и на него была объявлена охота), эрцгерцог очень удачно его поймал и взял в плен, после чего продал германскому королю Генриху, который был к тому же и императором Священной Римской империи. Иными словами, в глазах англичан этот австрийский руководитель – плохой парень, посмевший поднять руку на обожаемого короля Львиное Сердце. Похоже, объединив в имени персонажа Лимож и Австрию, Шекспир вывел на сцену некую мифическую личность, на которую английский зритель может обрушить и негодование, и презрение. Такую фигуру, которую во время представления можно «захлопывать» (подобная версия подтверждается и Всеволодом Дмитриевичем Костомаровым в примечаниях к переводу 1865 года, и Айзеком Азимовым в книге «Путеводитель по Шекспиру. Английские пьесы»).

Ладно, читаем дальше, может, что-нибудь прояснится.

– Бог простит вам смерть короля Ричарда за то, что вы помогаете правому делу, – говорит Артур эрцгерцогу. – У меня самого еще мало сил, но верную дружбу я вам обещаю.

– Славный мальчик, – одобрительно кивает Людовик. – Просто грех не помочь тебе отстоять свои права.

А вот мне интересно, сколько лет, по мнению Шекспира, этому дофину Людовику? С высоты какого возраста он может так снисходительно говорить об Артуре: «славный мальчик»? Напоминаю: Артур и Людовик – ровесники, оба родились в 1187 году, и если действие происходит примерно в 1200–1201 году, то им по 13–14 лет. Обоим.

Эрцгерцог целует Артура и клянется не прекращать военной помощи до тех пор, пока претендент на престол не вернет себе Англию и все французские владения. Констанция, мать Артура, горячо благодарит эрцгерцога за готовность помочь и обещает, что Артур отплатит сторицей, когда получит власть и окрепнет.

Король Филипп демонстрирует недюжинную воинственность и обещает, что юный принц войдет в город с победой, даже если придется залить улицы французской кровью. А ничего себе подход, да? Король Франции легко готов пожертвовать жизнями собственных подданных, чтобы мальчик, наполовину англичанин, сел на английский престол. Понятно, что здесь уже не просто вопрос принципа «кого считать правильным наследником короны», а соображения геополитического порядка. Мальчик-то англичанин только на одну половину, а на другую он француз, и при помощи умелых манипуляций можно будет отжать у него территории, расположенные на континенте и принадлежащие Англии.

Констанция, однако, воинственного пыла Филиппа не разделяет.

– Давайте подождем Шатильона. Может быть, ему удастся добиться мира переговорами. Если мы завяжем бой, то как бы нам потом не пожалеть о напрасно пролитой крови.

Входит Шатильон.

– Ничего себе! – удивляется Филипп. – Только Констанция тебя помянула – а ты уж тут как тут. Ну, какой ответ ты принес? А то мы без тебя не начинаем, ждем, что ты скажешь.

– Осаду Анжера нужно снять, – говорит Шатильон. – Войска понадобятся для других битв. Король Англии отказывается уступить трон Артуру и объявил нам войну. Пока я ждал на берегу попутного ветра, чтобы переплыть через пролив, Иоанн успел собрать армию, прибыл сюда одновременно со мной, он уже здесь, под городом. С ним королева-мать, эта злая ведьма, ее племянница, принцесса Бланка, и еще бастард покойного короля Ричарда. Ну и полчище отчаянных и буйных добровольцев. Таких неистовых головорезов на нашей земле еще не видывали.

Хорошая речь. Особенно если учесть, что в XIII веке (как, впрочем, и в XV, и в XVI) ни одна армия не могла перемещаться с такой же скоростью, с какой передвигается человек, пусть даже с небольшой свитой и каким-то багажом. Уж не говоря о том, что армию перед этим нужно собрать и вооружить, а на это требуется время, причем немалое. Ну и с принцессой Бланкой не все понятно. Почему Шатильон называет ее племянницей королевы Алиеноры? Если она кому и племянница, то королю Иоанну (дочь его родной сестры), а вот Алиеноре она внучка. К слову заметим, в этой сцене Бланка никак не должна была появиться. Дело в том, что по договоренности между монархами Англии и Франции одна из внучек Алиеноры должна была выйти замуж за дофина Людовика. Одна из трех дочерей Алиеноры была выдана замуж в Испанию, и французский король хотел иметь в невестках именно «испанскую внучку» (тут снова геополитические мотивы, мы в них углубляться не станем). Однако внучек в Испании было несколько, а в договоре имя будущей невесты не прописали. Это дало Алиеноре возможность самой решать, какую именно девочку отдавать французам. Для этого она поехала в Испанию, прожила там какое-то время, присмотрелась к девицам и выбрала Бланку как наиболее соответствовавшую требованиям, предъявляемым к будущей королеве. После чего самолично привезла Бланку во Францию, где в 1200 году (то есть за полтора-два года до описываемых событий) девушка вступила в брак с дофином Людовиком. А теперь подумайте, как так могло получиться: во время разговора с Шатильоном и объявления войны Алиенора была еще в Англии, в Нортгемптоне, теперь же, пока бедный Шатильон ждал у моря погоды, успела добраться до Испании, пожить там и привезти Бланку на территорию Франции. Не иначе как частным суперджетом летала…

За сценой – барабанный бой.

– Они пришли, – говорит Шатильон. – Англичане готовы и к переговорам, и к сражению. Нам тоже нужно приготовиться.

Филипп растерян:

– Черт, я не думал, что они так быстро окажутся здесь.

А эрцгерцог, напротив, бодрится:

– Ничего, справимся. Пусть нападают, мы им дадим достойный отпор.

Входят король Иоанн, Элеонора, Бланка, Бастард, вельможи и войско.

Иоанн с ходу обозначает свои намерения.

– Мы вас не тронем, если не станете сопротивляться и позволите спокойно вступить на принадлежащие нам территории. Если же нет – зальем все кровью и добьемся своего.

– И мы вас не тронем, если развернетесь и уйдете обратно в Англию, не затевая сражения, – тут же парирует король Филипп. – Мы любим Англию и не хотим проливать кровь ваших воинов. А вот ты, Иоанн, похоже, свою страну совсем не любишь, потому что ограбил законного наследника престола, неправомерно отняв у него корону. Ты посмотри на мальчика: он же точная уменьшенная копия твоего брата Джеффри (персонажи Шекспира называют его Готфридом). Джеффри был твоим старшим братом, а Артур – его прямой потомок и наследник. Как же ты посмел назваться королем и сесть на трон, когда сын твоего старшего брата жив-здоров?

Разумных аргументов у Иоанна отчего-то не находится, и он вместо ответа задает встречный вопрос:

– А ты кто такой вообще, чтобы меня допрашивать?

Ничего не напоминает? Очень похоже на типичную дворовую разборку.

– Я – король, помазанник Божий, и это означает, что мне Всевышний вменил в обязанность пресекать любую несправедливость. Этот мальчик поставлен под мою защиту, и Господь поможет мне расправиться с тобой за все то зло, которое ты причинил Артуру.

– То есть ты собрался стать захватчиком?

– Наоборот: хочу захватчика победить.

Тут подает голос Элеонора и спрашивает Филиппа:

– Это кто же тут, по-твоему, захватчик?

Но вместо короля ей отвечает Констанция, мать принца Артура:

– Как это – кто? Твой бессовестный сын, вот кто!

– Заткнись, – огрызается Элеонора. – Сама хочешь стать королевой и все контролировать, вот и пропихиваешь на трон своего ублюдка.

Хм… И что это было? С какой стати Элеонора называет родного внука ублюдком? У нее есть сомнения в законнорожденности принца? Констанция давала повод подозревать себя в неверности? Ни в одном источнике не упоминается даже о слухах на эту тему. Ладно, допустим, в данном контексте слово «ублюдок» употребляется как обычное бранное, а не равное понятию «бастард». Но опять же, почему? Родной внук! Сын погибшего сына Джеффри! И, кстати, вряд ли Алиенора вообще когда-либо ранее видела этого подростка. Что он мог ей сделать плохого, чем заслужил оскорбление? Снова придется обратиться к английскому оригиналу. А там черным по белому написано: bastard. Стало быть, у Элеоноры есть какие-то сомнения в отцовстве своего сыночка. Странно…

– Я твоему сыну всегда была верна и не изменяла, – отвечает Констанция. – Мой мальчик гораздо больше похож на Джеффри, чем Иоанн – на тебя саму, между прочим. Хотя характер у Иоанна такой же мерзкий, как у тебя, в этом уж вы точно родня. Это ты моего Артура посмела назвать ублюдком? Да уж скорее ублюдком был его отец, потому что его родила ты, а от тебя можно ждать чего угодно.

На что это, интересно, намекает Констанция? Да, в биографии Алиеноры Аквитанской были, мягко говоря, сомнительные моменты. И во время Крестового похода, в который она отправилась вместе со своим первым мужем, королем Людовиком Седьмым. И после него, уже во Франции, с дядюшкой второго мужа, Генриха. Ну и вообще, Алиенора в молодости была очень красива и от недостатка мужского внимания не страдала. Ее родина и самое любимое место на земле – прекрасная Аквитания, а там трубадуры, куртуазная любовь и всякое такое.

– Вот, Артур, смотри, как твоя мать позорит твоего отца, намекает на то, что он бастард, – гневно произносит Элеонора.

– Нет, сынок, ты только послушай, как тебя позорит бабка, – не уступает ей Констанция.

Наконец, в свару вмешивается эрцгерцог, которому надоело слушать перебранку двух женщин.

– Давайте потише, дамы. Угомонитесь.

И тут же вылезает Бастард со своим неуемным остроумием.

– Ой, это же глашатай! Сейчас он нам скажет что-то важное!

– Что это за шут? – недовольно спрашивает эрцгерцог.

– Да, я шут, вот и сыграю с тобой шутку: сорву с тебя шкуру льва вместе с твоей собственной кожей. Ты же труслив, как заяц, ты можешь только мертвых львов за гриву подергать, а к живым подступиться у тебя духу не хватает. Вот ей-богу, я тебя выкурю из львиной шкуры.

Так. Похоже, Шекспир этой игрой слов прямо намекает на Леопольда Австрийского.

– Носить шкуру льва имеет право только тот, кто сам убил этого льва, – ни с того ни с сего поддакивает принцесса Бланка Испанская.

Можно подумать, ее мнением кто-то интересовался. А может, ей понравился лихой остряк Бастард, и она таким манером пытается привлечь его внимание? Жених-то, Людовик, тоже здесь, но он не так привлекателен, как этот мощный, атлетически сложенный весельчак и балагур. Кто знает… Возможно, автор просто вдруг вспомнил, что девчонка стоит на сцене без дела, неприкаянная, и решил дать ей реплику, чтобы не просто так подмостки протирала.

А Бастард все не унимается.

– Ему шкура льва так же впору, как ослу – обувь сыновей Геракла. Ну ничего, я или сниму с него эту ношу, или вообще хребет сломаю.

Эрцгерцог, кажется, вконец обалдел от болтовни, совершенно неуместной в предложенных обстоятельствах.

– Да что это за трескотня, от которой уши вянут?! Филипп, Людовик, что вы молчите? Сделайте же что-нибудь!

– Так, бабам и дуракам немедленно заткнуться! – командует дофин Людовик. – Король Иоанн, слушай сюда: от имени Артура Бретонского мы требуем, чтобы ты отдал ему английский трон и все французские владения. Ты согласен это сделать?

– Да я скорее сдохну, чем соглашусь, – гордо отвечает Иоанн. – Король Филипп, принимай мой вызов! А ты, Артур, лучше переходи на мою сторону. Будешь хорошим мальчиком – получишь от меня намного больше, чем этот трусливый француз сможет для тебя отвоевать. Доверься нам, не пожалеешь.

– Доверься бабушке, внучек, – медоточиво советует Элеонора.

– Давай, детка, иди к бабушке на ручки, – язвит Констанция. – Отдай ей королевство, а она тебе за это подарит изюминку, или вишенку, или инжиринку, она же очень добрая.

Вообще-то в этом месте в переводе Н. Рыковой есть прелестная игра слов: «…изюминку, и вишенку, и фигу…» А уж читатель пусть воспринимает в меру собственной испорченности и решает, идет ли речь о плоде фигового дерева (инжире) или о кукише. В любом случае понятно, что, по мнению Констанции, ее сын не получит ничего стоящего.

Ох, бедный Артур! Мать и бабка буквально рвут его на части, каждая тянет в свою сторону.

– Мам, ну не надо! – просит он. – Лучше бы я умер, чтобы не видеть, как жестоко из-за меня ссорятся.

– Ему стыдно за мать, – сочувственно вздыхает Элеонора. – Плачет, бедный ребенок.

Констанция яростно бросается на свекровь.

– Это вам должно быть стыдно! Это вы, его бабка, позорите его, а не я! Это вы его обидели так, что мальчик теперь плачет.

А ничего себе мальчик, правда? Четырнадцать лет, собрался быть королем Англии – и расплакался, когда мама с бабушкой поссорились? На самом деле Артур Бретонский был вовсе не таков. Он в том возрасте не только сам возглавлял войско, но и умудрился осадить в замке Мирабо родную бабулю Элеонору. Хорошо, что Иоанн тогда успел к матери на подмогу, разбил отряд Артура, а племянника посадил под замок. Шекспир же почему-то делает из него нежного невинного деточку.

– Клевета! – визжит Элеонора.

– В чем клевета? Ты вместе со своим сыном отняла у ребенка власть, корону, все права. Его отец – твой старший сын, а ты королем сделала младшего, и мальчик страдает по твоей вине, а не по моей. Он сейчас расплачивается за твои грехи!

– Молчи, безумная! – предостерегает ее Иоанн.

(В оригинале Иоанн произносит: «Какой-то сумасшедший дом, ей-богу». То есть эмоция, как видите, несколько иная. Ну переводчику виднее, конечно).

Но Констанция не умолкает и продолжает упрекать свекровь в неких прегрешениях, о которых нам автор пьесы пока не рассказывал. И неизвестно, расскажет ли в дальнейшем. А хотелось бы узнать, что Констанция имеет в виду.

– Бог карает моего мальчика за все ее грехи! Будь она проклята! Она во всем виновата!

Элеонора отчего-то не пытается прояснить ситуацию и узнать у невестки, что, собственно говоря, Констанция вменяет ей в вину и о каких таких страшных грехах ведет речь. Очевидно, знает, где собака зарыта. Чтобы уйти от скользкой темы, она переводит разговор на вопросы престолонаследия.

– Ругайся сколько угодно, суть-то не изменится, – говорит королева. – По завещанию Ричарда Артур лишился права на трон и королем стал Иоанн.

Здесь сделаем небольшую остановку и кое-что разъясним для тех, кто не совсем в курсе. Мы уже говорили о том, что король Ричард, отправляясь в крестовый поход, назвал своим преемником племянника, Артура Бретонского, которому в ту пору было три годика. Война – дело опасное, и любой правитель, ввязываясь в военную кампанию, обязан был позаботиться о том, чтобы в случае какой беды страна не осталась без правителя и в связи с борьбой за корону не разгорелась бы гражданская война. Разумеется, Ричард мог бы назвать преемником своего младшего брата Иоанна, вполне уже взрослого к тому времени, но у короля были свои резоны, в которые мы сейчас углубляться не станем, дабы не отвлекаться от главного. Будущего монарха по правилам следовало немедленно отправить в Англию, чтобы он рос в той стране, которой ему предстоит править, изучал нравы, обычаи, порядки и законы, узнавал людей и строил с ними отношения. А как иначе потом руководить-то? Но Констанция воспротивилась и сына в Англию не отдала, пусть, дескать, растет в Бретани. Ричард Львиное Сердце вернулся в 1194 году из крестового похода и потребовал, чтобы Артура как преемника все-таки выдали ему для взращивания и воспитания. И снова Констанция отказалась. Хуже того, она отправила сына ко двору французского короля Филиппа. Видя такое дело, Ричард понял, что племянника ему испортят: мальчишка вырастет под французским влиянием, а король Франции станет для него непререкаемым авторитетом. Филипп просто сделает из Артура свою марионетку. Можно ли сажать на английской трон человека, которым руководят из недружественной державы? Понятно, что нет. Поэтому перед самой смертью Ричард изменил завещание и назвал своим преемником Иоанна, хоть и не любил он младшего брата, и в грош его не ставил.

Констанция в ответ на слова Элеоноры подвергает сомнению законность последней воли короля Ричарда.

– О, да, знаем мы это завещание! Ты сама его подделала в пользу своего сына!

В перебранку вмешивается Филипп:

– Дамы, давайте успокоимся! Неприлично затевать ссору в таких условиях. Давайте вызовем граждан Анжера, пусть они сами скажут, кого считают королем.

Типа «проведем референдум на новых территориях». Все уже было…

У читателя-зрителя может возникнуть вполне законный вопрос: а с какой это стати жители французского города должны определять, кто должен быть королем Англии? Напоминаю для тех, кто подзабыл историю: Анжер – столица графства Анжу, которое принадлежит Англии. Дед Иоанна, Жоффруа Анжуйский, женился на Матильде, дочери короля Генриха Первого, и принес графство Анжу в приданое, сделав его частью Англии. Однако король Филипп придерживался другого мнения, и когда Констанция Бретонская отправила сыночка Артура к французскому двору, отписал мальчику анжуйские земли, которые Иоанн считал своими по праву наследования.

Трубы. На сцену выходят несколько горожан.

– Кто вызвал нас на городскую стену? – спрашивает Первый горожанин.

– Вызвал я, король Франции, для решения вопроса, касающегося Англии, – отвечает Филипп.

– Нет, я вызвал, – вмешивается Иоанн. – Я король Англии и вызываю своих подданных для решения вопроса, касающегося моей страны.

Как видим, Иоанн снова упускает «право первой реплики». Похоже, с реакцией у него и впрямь плоховато.

Но Филипп не дает отстранить себя от диалога с населением.

– Жители города Анжера, подданные короля Артура, мы вызываем вас на совет…

Однако Иоанн снова перебивает его и продолжает гнуть свое:

– Слушайте меня, жители Анжера! Злобные французы подошли к городским стенам и готовятся обрушить на вас всю мощь орудий. Но мы быстро подоспели на вашу защиту, и теперь французы испугались и просят нас о переговорах, чтобы разойтись мирно. А вот если бы мы не поспели вовремя, от вашего города уже камня на камне не осталось бы. Лживые французы теперь делают вид, что им важно ваше мнение. Не верьте им, они пытаются вас одурманить. Верить вы должны только мне, вашему законному королю. Надеюсь, вы впустите мои войска в город, чтобы мы смогли отдохнуть после дальней дороги.

Филипп не отступает, у него тоже речуга заготовлена.

– А теперь послушайте меня! Я защищаю права Артура, который должен быть королем Англии, потому что он – сын старшего брата, а Иоанн – младший брат. Лично против жителей Анжера я ничего не имею, но требую, чтобы вы вместе со мной вступились за права угнетенного. Если признаете Артура Бретонского королем – мои войска спокойно уйдут без единого выстрела, и всем будет мир и счастье. Но если вы откажетесь его признавать, я ваш город уничтожу вместе с вами. Решайте: или признаете Артура королем, или я даю сигнал к сражению.

Король Иоанн перед стенами Анжера. Художник Henry Courtney Selous, гравер Linton, 1860-е.

Первый горожанин отвечает:

– Наш законный монарх – король Англии. Анжер стоит за него.

Вроде бы ответ однозначный, правда? А вот и нет.

– Отлично! – радуется Иоанн. – Тогда откройте нам ворота!

– Открыть ворота не можем. Сначала докажите, что у вас законные права. Докажете – откроем.

Вот оно как, оказывается. То есть Анжер ни секунды не сомневается в том, что находится под властью английской короны. Но вот кто ее носит на голове, корону эту, – вопрос совершенно иной. Другими словами, «вы уж там разберитесь, кто из вас король Англии, а мы потом откроем двери тому, кто окажется королем».

– На мне же английская корона, вы что, не видите? – возмущается Иоанн. – И тридцать тысяч человек, которые могут быть свидетелями…

– Ага, и бастардов, – подсказывает Бастард.

– Они готовы жизнь отдать за мое право быть королем, – настаивает Иоанн.

– А у меня народу в войсках не меньше, – вклинивается Филипп. – И такие же благородные рыцари.

– Небось тоже бастардов полно, – замечает Бастард.

Первый горожанин не дает сбить себя с толку и твердо заявляет:

– Так вот, господа, вы там между собой решайте, чьи права законны, а чьи – нет. Кого признаете законным, тот и будет нашим королем.

Тут Иоанн и Филипп понимают, что переговоры с населением безнадежно проиграны, популистские штучки не прошли, и призывают свои войска начать сражение.

А Бастард тем временем не упускает возможности сказать гадость эрцгерцогу:

– Ты, в шкуру завернутый, знай: мне бы только попасть в твою берлогу – уж я бы с твоей львицей позабавился. Прикинь, какой видок будет: над твоей гривой вот такенные рога вырастут! Ну чисто чудище!

– Молчи, наглец!

– Ой, какой ужас, как я испугался! Лев зарычал!

Оба короля раздают указания, как расставить войска. При этом по репликам становится понятно, что правой рукой короля Филиппа в военном деле является его сын, дофин Людовик, а главной опорой Иоанна уже стал Бастард.

Все уходят. После нескольких стычек входит французский герольд с трубой; он подходит к городским воротам.

– Жители Анжера, распахните ворота, впустите своего законного короля Артура! Англичане разбиты! Мы победили и провозгласили Артура королем!

Входит английский герольд с трубой.

– Ликуй, Анжер, и встречай победителей! Французы разгромлены, приветствуйте своего короля Иоанна Английского!

Интересное кино… И где же правда? Первого горожанина этот вопрос тоже интересует.

– Уважаемые герольды, мы с башен следили за ходом битвы и вынуждены признать, что победителя определить невозможно. С обеих сторон проявлены мужество и отвага, с обеих сторон огромные потери, а явного преимущества ни за кем не видать. Пока не увидим, что одно войско заметно превосходит другое, мы никому ворота не откроем.

Оказывается, наблюдателей на выборах придумали уже тогда…

Входят с разных сторон оба короля с войсками и приближенными.

– Слушай, Филипп, может, уже хватит? Столько французской крови пролилось… – говорит Иоанн. – Признай, наконец, мои права, и закончим эту возню.

– Ну, допустим, английской крови пролилось не меньше, чем нашей, – возражает король Филипп. – И мы будем биться до победного, даже если мне самому придется погибнуть.

Бастард явно наслаждается войной, ему страшно нравится, когда у королей кипит кровь и «оскалены стальные зубы смерти». Он сердится, что движуха приостановилась и короли о чем-то там разговаривают вместо того, чтобы биться насмерть.

– Почему войска стоят без дела? Товарищи короли, поднимайте их на смертный бой! Вы равные по силе противники, давайте сражайтесь. Пусть один падет, а другой получит то, что хочет.

Но короли чего-то не рвутся в бой, они больше до разговоров охочи. Поэтому опять начинают ту же волынку: по очереди спрашивают у горожан, на чьей они стороне и кого признают английским королем. Однако Первый горожанин, выступая от имени всех жителей города, твердо стоит на своей позиции:

– Наш король – законный король Англии. А кто конкретно – выясняйте сами, без нас.

– Король Англии – юный принц Артур, – настаивает Филипп.

Иоанн, само собой, не согласен.

– Нет, законный король Англии – я.

– Пока вы спорите, мы будем сомневаться, – предупреждает Первый горожанин. – Нам нужны твердые доказательства, чтобы мы могли быть уверены, что Всевышний одобряет кандидатуру.

Ну, понятное дело, спор решается поединком. Кто победил – на стороне того Господь, значит, он и прав.

Бастард окончательно теряет терпение.

– Ребята, вы что, не понимаете, что горожане над вами просто издеваются? Вы тут, понимаешь, бьетесь, кровь проливаете, а они устроились за бойницами и глазеют, как на бесплатный цирк. Еще и морочат вам голову, мол, нет, недостаточно, мы еще не решили, давайте сражайтесь дальше. А ситуация у вас патовая: войска равны по силе, и никому из вас не победить, пока все не поумираете. Знаете, как нужно сделать? Забудьте на время вражду, объединитесь и задайте вместе жару этим анжерцам. Да так, чтобы им мало не показалось! Закройте вопрос с Анжером, а потом будете сражаться друг с другом, и вот тогда Фортуна точно выберет кого-то из вас в любимчики и даст возможность одержать убедительную победу. Ну, как вам мой совет? Понимаю, что он безрассудный, но, может, увидите в нем хоть что-то полезное.

Иоанн идею сразу одобряет.

– Отличный совет! Филипп, давай и вправду сровняем Анжер с землей, а потом уж будем сражаться, чтобы выяснить, кто тут король.

– Правильно, – подхватывает Бастард. – Нахальный городишко вас обоих оскорбил, и если вы короли не только на словах, но и на деле, вы должны разнести тут все в мусор. А потом уж последняя схватка решит, кому из вас в рай, кому – в ад.

Филипп соглашается, после чего оба короля и эрцгерцог быстро определяют порядок взаимодействия: кто с какой стороны будет бить.

А вот с таким разворотом событий Первый горожанин уже не согласен. Одно дело – смотреть на бой тигров в долине, сидя на холме, и совсем другое – находиться в осажденном городе.

– Стойте, граждане короли, стойте! – кричит он. – У меня есть идея! Я придумал, как вам заключить мир и добиться прочного дружественного союза без всякого кровопролития.

– Говори, – требует Иоанн. – Послушаем, что ты там надумал.

– Принцесса Бланка Испанская – она же родня королю Англии, правильно? А по возрасту она как раз подходит французскому дофину Людовику. Она красивая, знатного рода, непорочная и чистая душой. Это был бы идеальный союз! Англия и Франция едины! Если бы вы, товарищи монархи, прямо сейчас тут сговорились об этом браке, мы бы без всяких разговоров открыли вам ворота Анжера. А уж если не договоритесь, тогда извиняйте – костьми ляжем, но ворота не откроем и город отстоим.