Текст книги "Ворона"

Александра Милованцева
Ворона

Она сидела на заборе, и это было хорошо. Ветер, теплый, ненавязчивый, перебирал волоски, приятно щекотал уши. Точка обзора была удачной. Достаточно чуть повернуть голову, чтобы увидеть весь двор, дверь дома. Издалека было видно всех возможных гостей, прошеных и непрошеных. Сейчас для гостей еще было рано. Но соседка скоро придет, и тогда можно ждать какого-нибудь угощения. Вороне здесь нравилось. Она полюбила гонять шишки, в обилии имевшиеся у ворот, или погоняться за бабочками. Гораздо лучше, чем в темной квартире.

«Да, интуиция – это великая вещь», – в очередной раз думала Ворона и довольно жмурилась на солнышко. Как именно на кошачьем языке звучала эта мысль, мы сказать затрудняемся. Может быть: «Мрр… Мряу…» или «Мрря… Мурр… Мя…» Сложно сказать. Но Ворона в своей жизни всегда, сызмальства, полагалась на шестое чувство, и оно ее не подводило. И действительно, просчитать вот такой ход событий, вот такую судьбу обычной логикой вряд ли удалось бы даже самой интеллектуальной кошке.

* * *

Маша всегда любила кошек, хотя любовь эта была более теоретической, поскольку с детства ее преследовало противное и непонятное слово «аллергия». Коварная хандра ходила не одна, а в компании с целым ворохом неудобств. Твердая ватная подушка. Половина шоколадной конфеты в день. Категорический запрет на цитрусовые. Цирк – только по телевизору. Но самое главное и самое обидное – это запрет на разведение в доме каких бы то ни было домашних животных. Даже вполне безобидные на вид рыбки ели опасный аллергичный корм, от которого у Машиного папы чесались глаза. А уж о кошках и собаках не могло быть и речи.

Маша не знала точно, что это такое – аллергия. Как это. «У нас семья аллергиков», – говорила мама, и спорить с ней было бесполезно. «У меня же ничего не болит!» – убеждала Маша. «Болит у папы, и у тебя может заболеть. Ты тоже потомственный аллергик». «Потомственный аллергик» звучало загадочно и весомо, но все-таки, вопреки всем запретам и правилам, Маша тайком, по дороге из школы, забегала к своей подружке с третьего этажа и играла у нее там с полосатой Машкой, кошкой неопределенной породы, обладательницей покладистого характера. Никаких признаков коварной аллергии девочка Маша не чувствовала, решив, что, наверное, это оттого, что кошка ее тезка.

Она любила животных, как и многие другие дети. Приберегала столовскую котлету для школьного пса Трубочиста. Носила семечки птицам и орехи белкам. Но тайной и безграничной ее страстью были все-таки кошки. Девочка давно для себя решила, что, когда вырастет и станет самостоятельной, обязательно заведет кота. Надо только подождать…

* * *

Говорят, что детские мечты обязательно сбываются. Другие утверждают, что забываются. Машина мечта про кошку как-то со временем отступила на второй план. Институт, потом первая работа… Потом семья. Колесо жизни завертелось и закрутилось, оставляя где-то в стороне многозначительные укоризненные взгляды уличных кошек, которые не дождались своего угощения. Пеналы и тетрадки с кошечками уступили в сумке место ноутбуку, футболки с рыжими и полосатыми красотками сдали бой сначала толстовкам с жизнеутверждающими надписями, а потом стильным офисным костюмам. Одним словом, Маша повзрослела, набрала темп и, как и многие, уверенно шагала по намеченному жизненному курсу, где мечтам и увлечениям оставалось совсем немного места. К тому же как уж так вышло неизвестно, но в мужья Маша тоже выбрала аллергика, худощавого интеллектуального однокурсника, в тщательно отпаренных брюках, с неприязнью относящегося к соринкам и волосинкам на одежде.

Много позже Маша вспоминала, что даже их первый физический контакт состоялся именно благодаря такой ворсинке на ее черной толстовке с надписью «Не бойся быть белой вороной, это интересно». Ворсинка по происхождению была кошачьей. В тот день Маша гладила институтскую Мурку, гревшуюся на батарее. Но интеллектуал этого тогда не заподозрил, в противном случае история могла развернуться совсем иначе.

Они сидели на лекции рядом, вернее, почти рядом. Глеб – у Маши за спиной. Она что-то сосредоточенно зарисовывала в конспект, когда ощутила легкое прикосновение к своему левому предплечью. Обернувшись, увидела его, с ворсинкой в руке. «Наверное, от пуховика?» – спросил он и улыбнулся. Несовершенство, белое на черном, раздражало его, но Маша приняла жест за знак внимания, и они начали встречаться. Весь год, еще до свадьбы, да и после, он то и дело принимался снимать с нее зримые и невидимые соринки. Этот контакт заряжал обоих сексуальной энергией и необъяснимо сближал. «Он прямо сдувает с тебя пылинки», – предсказуемо шутили подруги. Ей это нравилось.

Уже потом ей стало казаться, что все это напоминает развлечения обезьян, и она стала носить серые костюмы.

* * *

Тем летом Маша с дочкой Аленкой поехали в дом отдыха на Киевском шоссе. Такой самый обычный, с детскими площадками, невзрачным прудиком и ограниченным количеством развлечений. Аттракционов было немного, но много ли их надо шестилетнему ребенку? Скрипучие качели, неограниченное количество песка насыпного пляжика, прокатные велосипеды.

– Мама, мне здесь нравится, мы приедем сюда в следующем году? Мама, а завтра мы тоже пойдем качаться на качелях? А на обед мы снова в столовую пойдем?

Последнее время у Аленки появился необычайный интерес к планированию. Мария сидела на небольшом пенечке, на краю песка, и жевала травинку. Третий день отпуска проходил хорошо и спокойно. Удачно подвернулась путевка в этот дом отдыха. Не самый шикарный, зато какой-то душевный, почти деревенский. Что-то из детства. «Атмосферный» – так она называла его про себя. «Глебу бы здесь, конечно, не понравилось, – продолжала она размышления, – все тарелки были бы недостаточно чистыми, котлеты – сомнительными, а скрипучие качели – так это вообще верх хаоса». Маша же чувствовала себя, наоборот, удивительно свободно и комфортно. Пахнущие освежителями воздуха заморские отели убивали своей лощеностью. Какой-то картинной неестественностью. Здесь же дышалось бесшабашно и привольно.

Вот уже год Маша сама выбирала, как ей жить и где отдыхать. И хотя мыслями она достаточно часто возвращалась к бывшему мужу, но уже больше по привычке, без особых эмоций. Радостью наполняла свобода и какая-то легкость бытия. Возможность быть собой, не пытаясь ежеминутно что-то кому-то доказывать. Иногда ей казалось, что она вообще впервые познакомилась с собой. А может, просто вспоминалось что-то хорошо забытое старое.

«Хорошо», – снова подумала Маша и взялась за новую травинку.

* * *

Отдых получил новый, неожиданный оборот всего через день. Потому что в столовой Аленка поговорила с мальчиком за соседним столом и вернулась к матери с криком радости:

– Мама! Котята! Под лестницей живут котята! Пошли скорей кормить котят!

– Конечно, Аленик, пошли. Чем мы их покормим? Давай для котят котлетку возьмем.

– Молока, мама, им надо молока!

– Давай сначала найдем их, я думаю, котлетку они тоже поедят с удовольствием, а если надо – купим молока. А ты знаешь куда идти?

– Да! – И дочка понеслась на первый этаж, опасно перепрыгивая через ступеньки.

Под лестницей, зашитой с боков гипсокартоном, обнаружилась дверь. Вернее сказать, потайная дверца, которая была чуть приоткрыта. Высота ее не превышала метра, и, для того чтобы залезть туда, требовалась определенная сноровка. Но отступать было поздно и вообще невозможно.

Под лестницей оказалось небольшое и почти уютное помещение с небольшим окном, батареей и дыркой в полу. У дырки лежал кусочек фольги, а рядом сидела среднего размера бежевая кошка и выжидательно смотрела на дверь и на появившихся посетителей.

– Кошка! – завопила Аленка, переполненная счастьем.

Любовь к кошкам, наверное, передается по наследству. Аленка их не пропускала ни в Италии, ни в Крыму, ни в Москве. В Италии вообще вышла неловкая история. После двух недель пребывания там Маши и дочки все местные кошки приходили утром на лужайку у апартаментов. Наверное, соседи пожаловались, потому что вскоре на стойке администрации появилось объявление, что кормить диких животных (это итальянские кошки-то дикие?) запрещено…

Итак, Аленка закричала «кошка!» и протянула бежевой мяуке котлету. Та благосклонно обнюхала «волхвов с дарами», лизнула пару раз угощение, но есть не стала. Она как-то повелительно произнесла «мррау», и из дырки в полу как по команде высунулись три разноцветные мордочки. Алена просто обмерла от избытка чувств и едва слышно прошептала: «Котята…»

* * *

Алена давно просила котенка. Еще она просила собачку, лошадку, рыбок, варана, попугайчика и черепашку. Пока жили полной семьей, разговор никогда не принимался всерьез. «Это вечная грязь» – был безоговорочный вердикт отца. На слабые возражения: «А может быть, сфинкса?» – он не реагировал никак, подразумевая, что тема исчерпана.

Маше самой в глубине души хотелось кошку, так что она тайком от мужа предпринимала некоторые шаги. Ходила в гости к друзьям, у которых были животные, и подолгу играла с ними. К сожалению, выяснилось, что на собак у нее действительно сильная аллергия. Полчаса – и все. Слезы-сопли, без таблеток никак. А вот на кошек такой реакции не было. Как-то раз Мария с дочкой специально пошли на кошачью выставку, где провели почти два часа, трогали, гладили кошек, даже сажали себе на шею. Аллергия затаилась. «Может, и нет у меня реакции на кошек? – закрадывалась надежда. – А от сфинксов и правда грязи немного»…

Мама и дочка по вечерам мечтали, что когда Аленка немного подрастет и станет более самостоятельной, чтобы самой ухаживать за животным, может быть удастся уговорить папу на какую-нибудь лысенькую кошечку…

* * *

Что уж тут говорить. С того дня Аленка с мамой стали ходить под лестницу как на работу. Регулярно, три раза в день, после каждого приема пищи. Все три котенка до удивления не были похожи как друг на друга, так и на свою маму. Один котенок, вернее, маленькая кошечка была в яркую рыжую полосочку, ее братишка целиком в серо-бело-рыжих пятнах, а вторая сестричка – абсолютно белая, с разноцветными глазами, и имела все задатки пушистой кошки. Белая оказалась самой смелой. Она всегда самой первой выскакивала из подвала на материнский призыв, когда приносили еду, охотно играла с веточкой, спокойно сидела на руках и мурчала как паровозик. Братик был пугливым, заметно меньше сестер. Рыжая – игручая, но забияка, когда удавалось ее поймать, извивалась и царапалась острыми как иголочки коготками.

Маша поняла, что пропала, как только белое чудо забралось к ней на колени и замурчало. До отъезда из дома отдыха осталось всего три дня.

– Мама, а тебе какой котенок больше нравится? Рыжая хорошеньк

...

конец ознакомительного фрагмента