Текст книги "Легенды голубого Алтая, или Как напугать шулмусов, приручить домового, и победить злую долю"

Александра Невская
Легенды голубого Алтая, или Как напугать шулмусов, приручить домового, и победить злую долю

Посвящается маме Ольге Ивановне Ковалевой

Край неба

Темнело быстро. В горах так всегда. Стоит солнцу зайти за голубую вершину живой пирамиды – и меркнет небо, чернеет, и выкатывают свои золотые колесницы звезды.

Алтай! Знающие мир люди сравнивают его со Швейцарией – за живописный ландшафт, за дающий силы воздух, напоенный запахом могучих кедров и мачтовых сосен, в изобилии растущих в горах, за целебный климат. Но особенно красив на Алтае май, когда пробуждаются цветы и травы, оживают леса и поля, когда красное море маков источает дурманящие волны аромата под ослепительно синим куполом неба, и звонкое пенье птиц, бесчисленных кузнечиков и цикад наполняет радостью воздух этой сказочной страны. Тогда наступает пора танцев лесных нимф и бабочек: их крылья красочны и неописуемы и каждого смотрящего делают на миг Художником, увидевшим Славу Творения.

Так думал он – юный Лель Алтая, играя на свирели песнь «Луна взошла – Царица Ночи», и лошади – он пас лошадей – собирались к нему: ибо приходила пора их возвращения домой в теплые стойла, а в горах выпадала обильная роса, и становилось холодно.

Лель. Это был стройный и красивый темноволосый мальчик тринадцати лет. В его смуглом и тонком лице, похожем на юный месяц, с удивительным изяществом сплелись азиатские крови жителей сказочного Алтая и колдовского Тибета, а его сердце посредством больших темных оазисов глаз излучало тепло и тихое восхищение миром. Благоговение – слово редкое в наши дни, но родное всякой юной душе, потому что всякая юная душа в ее глубине помнит свою настоящую и единственную Родину – звездный край неба, своего звездного Отца и свою звездную Мать….

Так мог думать он – Егор, надевая на плечи легкую безрукавку из серого войлока, отороченного по краям беличьим мехом и всю расшитую узором, представляющим мир зверей, птиц, солнце и луну, древо Жизни и пляшущих вокруг человечков – целую вселенную легким движением руки накинул на плечи!

Мальчик был талантлив во всем: в школе отличался блестящими способностями и был всеобщим любимцем за тихий нрав и готовность найти слова ласки и утешения для друзей, терпящим нужду и поругание.

А век стоял на дворе двадцатый, а точнее – не легкие тридцатые годы. Новая тема коллективного хозяйства: Продразверстки и Продналогов – докатилась и в этот звездный край Голубого Алтая. Семья Егора домашнюю скотину не держала, но по новым государственным законам обязана была сдавать ежегодно определенное и довольно весомое количество мяса. И чтобы справиться с такой суммой долга, мама Егора доставала из своего фамильного ларца дорогие каменья в золоте и серебре в обмен на тонны крупного рогатого скота…

Айша – лунный свет, лунное сияние – родилась в начале двадцатого века в городе Бийске в богатой княжеской семье. Она успела до лихих революционных лет с успехом закончить обучение в Женской гимназии. И вот в одно далекое лето отправилась она отдохнуть в свое родовое поместье – к целебным травам, лесным ручьям и быстрым ледяным горным рекам. Княжна Азии – красивая, юная, образованная! Ее будущее предрешено: через месяц она должна стать женой достойного сорокалетнего господина с солидным капиталом – золотопромышленника. Но все вдруг изменилось.

В один прекрасный летний полдень, напоенный солнцем и птичьим пением, в саду серебряных гиацинтов и черных роз она роняет в траву тонкий томик стихов Александра Блока и падает в огненные объятия молодого красавца. Он – точно горный барс – блестящий на солнце обнаженный мускулистый торс, смуглый румянец на щеках и черный шелк волос, свободной волной падающий на его широкие плечи! И она – горная лань – нежная, трепетная, в платье из тонкого атласа! В ту же ночь они бежали вместе: княжна и батрак. Она взяла с собой только ларец с ее фамильными драгоценностями, и на паре вороных они умчались навстречу своей судьбе…

Их искали. Но когда нашли – в далеком горном селении – было поздно: Айша ждала ребенка, и звали ее теперь Мария, а ее избранника – Иван.

Иван да Марья жили трудно, но в большой любви. Ее любимый имел такое горячее сердце, что у Марии всякий раз захватывало дух, когда он, смотря в ее глаза, крепко прижимал к себе.

Иван был мастером на все руки: плотничал, строил дома, охотился, выделывал шкуры зверей, из которых потом Мария шила великолепные шубы и шапки. Имея музыкальный слух, он легко играл на нехитрых инструментах, которые сам же и мастерил и тут же, на ходу, сочинял музыку, песни и был незаменим на всех свадьбах и пиршествах, тем и прославился в тех далеких Горно-алтайских краях.

Темперамент имел огненный, и Мария не раз теряла сознание в пылу любовных ласк ее горячего мужа. Любила его безумно, с головы до пят, всю долгую жизнь, его одного, своего единственного мужчину! С того самого первого объятия, похожего на звездный вихрь необъяснимой энергии ярости и счастья, словно зачинаются планеты, рождаются светила и вселенные несутся вскачь в пляске своих брачных игр…

Юность ивана

Иван унаследовал темперамент от отца…

О, это была удивительная История. Ее утаить – все равно что не сказать Правду. А живые и молодые хотят смотреть Ей в глаза, чтобы Истина поцеловала их и тем дала силу своего Великолепия вынести Несправедливость Серых Будней, насытив их сердца яркостью и блеском красок драматических событий. Так делали в древние времена мистерии в Древнем Египте, в античной Греции – театры, а в наши дни – хорошая книга и талантливый кинематограф.

Отец Ивана был выше всех самых рослых мужчин в их округе на целую голову. Черты лица имел мужественные и правильные. Был статен, широк в плечах и узок в талии, красиво мускулист. За модой не гнался. Одежду носил самую простую, но и в ней он выглядел мужчиной с солнечной родословной, из династии богов. И характер имел под стать Зевсу – ни одна женщина не могла устоять пред его пылающим взглядом. Можно смело сказать: они сами искали и жаждали его любви – любви кузнеца, так как он, как и некоторые мужчины в этом селении, имели дело с живым огнем. На Алтае издавна существовал культ кузнецов, и они почитались в народе даже более, нежели шаманы. Подземное царство Эрлика Бейя было им знакомо, как своя наковальня в их кузне, и сам Владыка темного мира готов был прийти им на помощь, словно родной брат. Все предметы, которые делали кузнецы, считалось, имели магическую силу и обладали целебными свойствами. Огниво, очаги, топоры, наперсники, охотничьи ножи, стрелы, подковы, мечи и щиты – это далеко не весь перечень изготавливаемых ими инструментов. Вот каким человеком был отец Ивана. И был он женат и имел несколько детей. Жена его стоически – подобно Гере – супруге знаменитого Зевса-громовержца – выносила многочисленные любовные приключения своего мужа. Ревновала, но поделать ничего не могла. Любила искренне до самой смерти. А ждать оставалось недолго. Обиженные мужья, скрежеща зубами, сжимали кулаки, но вступать в единоборство с самим Зевсом не решались. Михаил – так звали отца Ивана – был чудовищно силен. И не раз доказывал это, с легкостью справляясь с тремя, четырьмя нападающими. Но пришло время, и наполнились сердца поруганных мужей яростью мести. И вот одной безлунной и беззвездной ночью собрались они – две дюжины на одного! Накинули сеть, как на дикого зверя, и, вдоволь поиздевавшись, наконец, оскопили, а затем вырвали его сердце и бросили на съеденье собакам…

Иван – старший сын – поклялся на могиле отца отомстить обидчикам и сотворить с каждым(!) из них подобное злодеяние мести. Увидав силу гнева юноши, брат Михаила Борис, потрясенный до глубины души случившимся, сумел найти слова утешения и ими освободить сердце подростка от неминуемой гибели.

«Иван, – начал он, – послушай меня внимательно. Пережить случившееся невыносимо трудно, но необходимо. Ты – старший в семье, которая осталась без кормильца, и у твоей матери ты – одна Надежда. Надо жить ради этой надежды, и Бог тебе поможет вынести твою боль. Подрастут маленькие братья, ты возмужаешь и встретишь Прекрасную девушку. Вы полюбите друг друга и узнаете счастье Любви. У вас родятся дети, и они вырастут в Свободе Выбора жизненного Пути. Но все эти радости случатся при одном-единственном условии: Ты не прольешь кровь! Кровь не должна обагрить будущее твоих детей, Твое будущее. А Верность в Любви – поверь мне – не самая худшая добродетель, которую может обрести Мужчина в своей душе».

Волнение Ивана улеглось не сразу. Боль, смешанная с чувством стыда и невыплаканной злобы, чувство любви к внезапно умершему отцу не знали выхода. Пустота и холод поглощали его душу день за днем, и порой казалось, что вот-вот и оборвется ее земная нить – таким ледяным и каменным стало его сердце – кусок льда, да и только! Слезы матери и ее участливый голос раздражали Ивана. Ему казалось, что настоящий мужчина не должен показывать слабость, да и настоящая женщина тоже. А его матери приходилось ох как нелегко! Соседи не знали слов жалости по отношению к овдовевшей Гере и вместо слов участия не скупились на поношения и оскорбления в адрес бедной женщины и ее ушедшего в небытие мужа! Стоило той лишь выйти на улицу… Иван от ненависти смертельно бледнел до кончика своего тонкого носа с изящным вырезом трепещущих гневом ноздрей и так люто глядел в сторону обидчиков, что однажды одна женщина тут же скончалась под его взглядом от разрыва аорты. Присмирели жители, напугались, увидели, что далеко зашли, и не иначе как сам Эрлик Бей встал на защиту вдовы…

Так прошел год. Иван нанялся работником в другое село – в своем пытаться устроиться – даже и говорить нет нужды. Среднего роста, атлетически сложенный, с отменным здоровьем и выносливый, как черт, работал он за двоих. Оплату приносил полностью в семью, не имея вредных привычек. На девушек он даже не смотрел. И когда, бывало, друзья заговаривали о своих похождениях – мрачнел и угрюмо отходил в сторону. И это при том, что лицо он имел Ангела Азии, тонкой ручной работы серебром и нравился противоположному полу – ходили за ним как намагниченные! Однажды с одной девушкой случилась на улице истерика, потому что Иван в ответ на ее вопрос молча прошел мимо, не поворачивая головы, словно не видя и не слыша. Но и это не нарушило его величественного одиночества! Он словно клятву дал: прожить одному всю жизнь и ни в коем случае не идти дорогой отца.

Тем временем мать Ивана печалилась, горевала и вдруг стала быстро увядать. От былой красоты не осталось и следа. Горе одинокой жене в окружении недругов! Увлеклась спиртным, опустилась, закурила, перестала следить за собой, да и за детьми, благо те уже подросли и могли делать это сами. Иван однажды собрался и увез их всех в то село, где работал. Ему там выделили в аренду небольшой домик. Дети стали ходить в школу, и смех и шутки все чаще раздавались в их новом жилище.

Но только это не касалось матери. Ее словно подменили: из былой красивой и доброй женщины она незаметно для себя превратилась в злой дух болот и лесов, в седую неряшливую сгорбленную колдунью, сквернословящую и бранящуюся поминутно. Клубы дыма из трубки, которую она не вынимала изо рта, завсегда окружали всю ее фигуру, где бы она ни находилась. К тому же она и в самом деле стала обнаруживать странные наклонности: ночью, в полнолунье, собирала цветы и темные горькие травы на горных полях и в глухих лесных топях. Потом сушила их, подвешивая к потолку, как метелки, толкла в порошки и слагала в темные склянки и глиняные горшки. Также собирала она и совсем страшные вещи: труп кошки и птичий помет, ловила ужей и змей, чтобы умертвив, сварить их внутренности вместе с травами и другими ужасами фантазии.

Однажды ночью у них в доме появился незнакомец: старый, медлительным взглядом красных слезящихся глаз из-под тяжелых бровей наводящий ужас! Мать глаза старика мазала и мыла три ночи колдовскими снадобьями. Ушел он помолодевшим и в благодарность оставил ей свой шаманский бубен. Старуха спросила было: «А колотушка где? Она – главный хозяин бубна!» На что старик задумчиво ответил: «Сама сделаешь. Твоя рука знает, что надо», – и, выйдя за порог, ушел не оглядываясь. И, спустя время, она смастерила нечто: вырезала женскую фигурку из большого куска темной кости – хозяйку горы Белухи – коренастую, с плоским лицом и многочисленными косичками в лентах, сбегающих по ее полнотелым плечам.

Волшебную кость искала долго, неделю соблюдала строгие ограничения в еде и питье. А потом на рассвете, когда еще стелется туман в горной долине, вышла в дорогу и шла, не разбирая пути, до самой полночи, когда вдруг раздались глухой совиный крик и мягкое хлопанье крыльев рядом. Она споткнулась и упала на колени в траву. Рука ее вдруг ощутила резкую боль – гладкая и холодная, впилась в ладонь ее своим острым краем кость и поранила до крови. Так была найдена порода! «Дело сделано!» – проскрипела радостно колдунья, взяла находку и заковыляла домой. И с тех самых пор обращались к ней самые разные люди, по самым разным нуждам и соблазнам. И дымный запах гадательного вереска все чаще окружал ее ветхий домик, а тяжелые удары бубна на закате наводили тревогу на одиноких путников, а на жителей села – беспричинный страх.

Такова была история семьи Ивана. Потом, как и предсказал его дядя в тот памятный день на могиле отца, Иван, наконец, после долгих мытарств повстречал свою Единственную Любовь на всю Жизнь – Марию. Она была полной противоположностью матери Ивана. Православная христианка с гимназической поры, получила основы богословия и церковной истории и впитала Премудрость Божию вместе с искусствами и естественными науками. Иван сразу принял веру жены и выучил две основные молитвы на старославянском, которые не ленился читать четыре раза в день: на заре, перед обедом, за ужином и на сон грядущий.

Марию родители простили. Привезли много подарков, среди прочего были и китайского фарфора столовые и чайные сервизы, столовое серебро, хрустальные, золотые и фаянсовые вазы, шубы соболиные и атласные перины, дорогие фамильные украшения старинной ручной работы и табун лошадей!

Но грянула Революция семнадцатого года, и пришлось распрощаться с прекрасными красивыми и породистыми скакунами. Коннозаводческой деятельностью Иван заниматься не смог – раскулачили! И драгоценности тоже таяли на глазах: то на Продналог, то молния попала и вызвала пожар в доме, и люди, пришедшие на помощь, клали себе в карман без зазрения совести найденное среди учиненного разрухой пепелища утонченное великолепие ювелирного искусства, которое и оценить-то не могли в силу своего дикого образа жизни. А потом, уже в годы Великой Отечественной войны, когда Иван ушел на фронт, а Мария – серьезно больная – осталась с детьми, старшей из которых всего было четырнадцать лет – красавице Оленьке, – обменивали они уцелевшие украшения на хлеб и продукты. И последние – самые красивые – перстень с изумрудом и бриллиантами, да золотое колье – у доброй Оли попросила подруга «надеть на вечер», да так с ними и в Олином лучшем платье скрылась из города навсегда. Вероломная женщина прихватила еще деньги из театральной кассы, всю вечернюю выручку!

Спустя десять лет Оля получила от нее письмо, где та рассказывала, что живет во Владивостоке, вышла замуж и счастлива. Но ни украшений, ни денежных компенсаций не последовало. Такова история исчезновения богатства Марии.

Но она не жалела об этом. Иван вернулся с войны живой, а это – самое главное, это было ее золото и красота жизни. Иван, надо сказать, стал героем войны: дошел до самого Берлина, был дважды ранен, пережил плен и пытку, но здоровье не пошатнулось, и он сохранил крутой нрав и любовь к справедливости: все черты характера не утратил до самого конца своих дней. Умер он спустя полтора года после смерти жены. Тосковал сильно, тяжело заболел, но стоически претерпевал сильнейшую боль, не пользуясь ни услугами врачей, ни уколами по обезболиванию. Он повесил замок на ворота и никого не впускал к себе до самой своей смерти. Вот такой характер имел Иван – могучий темперамент отца и Единственную Любовь, которую пронес через всю Жизнь.

Но вернемся к прекрасному и доброму Лелю. Ночь пришла в бархатном великолепии, горностаи звезд усыпали все убранство ее наряда. Егор в своей безрукавке «со всей вселенной на плечах» спускался по горной тропе, наигрывая на свирели, которую ему подарил прошлой весной старый пастух, отошедший от дел за дряхлостью лет. Лошади, довольно фыркая и взмахивая своими хвостами, отгоняя тем назойливых комаров, мирно спускались вослед своему хозяину. Ничто не предвещало трагического финала, когда вдруг самая далеко шедшая лошадь испуганно заржала и за ней следом другие! Залаяли собаки-охранники – возникла паника: стали давить и наскакивать друг на друга породистые скакуны, шарахаться, и разбредаться в стороны. «Кореянка!» – узнал Егор, быстро сунул в карман дудку и стал протискиваться назад, на тревожный зов.

На небе ярко горели звезды, и вот, в ясном свете луны, увидел подросток бледное лицо молодого цыгана, искаженное гримасой злобы: большие темные глаза устремили тяжелый взгляд на Егора. И он вдруг заметил сверкнувший в руках цыгана кривой нож, ловко вынутый им из голенища сапога и взметнувшийся быстро в сторону юного пастуха.

«Не тронь!» – не узнал своего голоса Лель, таким тонким и тихим он ему вдруг показался. Затем хотел он еще что-то сказать, но вдруг к своему ужасу вовсе не услышал слов, то есть губы его раскрывались, словно произнося фразу, но звуков не было! Цыган внезапно вскочил на спину лошади, легко и быстро, и та встала от неожиданности на дыбы. Егор подпрыгнул и ухватился за сбрую, со всей силы потянул ее на себя. Цыган взревел, нагнулся к самому лицу мальчика, обдав его горячим дыханием, наполненным сильным запахом спиртного и дешевого табака, и приставил стальное лезвие кривого ножа к нежной щеке подростка. Тот не отпускал рук, держал кожаные ремни сбруи и тяжело дышал. Глаза Егора просто выкатывались из орбит, а зрачки расширились до границ вселенной. Цыган хлестнул яростно плеткой Кореянку, ножом рассек кожу упорствующего – кровь брызнула горячей струей и обагрила «всю вселенную на плечах» смелого юноши. Лошадь испуганно понеслась, слабые руки Егора не удержали ремней поводьев и обреченно повисли вдоль хрупкого его тела.

Сколько времени прошло с той минуты, Егор уже не помнил. Он уже ничего не помнил. Он не помнил, как пришли, наконец, люди, почувствовав беду: они пошли искать своих не пришедших вовремя лошадей. Не помнил, как останавливал ему кровь любимый скакун, мягким языком зализывая рану юноши и утирая катящиеся из прекрасных глаз тихие слезы, как неистово лаял один из уцелевших псов, которого не смог зарезать разбушевавшийся конокрад! Как, наконец, избил его собственный отец Иван, не понимая до конца тяжесть события и остолбенелое молчание сына. Как потом рыдали родители дома от горя, когда Егор не узнавал никого: не ел, не пил и удивленно и сосредоточенно смотрел куда-то, за границу этого видимого мира.

Прошла неделя. Егор не вставал с постели. Не проронил ни звука, ни на минуту не сомкнул своих глубоко распахнутых глаз, не выпил и капли воды, которую насильно пыталась влить ему в сомкнутые губы плачущая мать.

Наконец, приехали из далеких мест родственники и решили немедленно снарядить подводу и на ней отвезти Егора к старухе-шаманке. Не той, матери Ивана, а другой – из потомственного рода целителей. Ехали два дня. От Егора осталась одна тень, мало от него отличалась и убитая горем Мария. Ее первенец, радость мира, утешение сердец обиженных, уходил тихо, угасал молча….

Дымное озеро

В доме старой шаманки было натоплено и сильно пахло травами и целебными мазями. Черный кот, сидевший на печке, зашипел было и, угрожающе, выгнул спину. Рыжий пес лениво завилял обрубком когда-то пышного хвоста. Змея, замотанная вокруг шеи хозяйки, угрожающе вытянула навстречу гостям свою маленькую голову и высунула жало. Старуха схватила ее шершавой, как кора старой ивы, рукой, швырнула в большой глиняный горшок в углу и закрыла «Сиди уже! Характер показывает», – сказала она, медленно поворачивая свое располневшее, но крепкое тело к гостям.

«Ну что? Этот? Зовут Егор? Вижу, тринадцати годов от рождения будет… так-так…»

Она наклонилась над молчаливым лицом, бледным до синевы, осунувшимся и исхудавшим Лелем. Потом приложила свое громадное, с длиннющей, как у Будды, мочкой, ухо к месту, где билось сердце мальчика, и замолкла на минуту, прикрыв глаза, что-то напряженно слушая. Потом понюхала его лоб и губы. Наконец встала и, медленно обведя всех тяжелым взглядом, обреченно закачала головой.

«Опоздали голубчики! Поздно приехали! Две луны прошло, не вернуть. Он уже ушел далеко. Поплачь, Мария, и готовься! Нет!! Не смогу. Точка», – и она достала трубку, набила табаком до краев и задумчиво закурила, пуская густые клубы дыма.

«Марии дам настойку успокоительную, пусть пьет, кто-то должен проследить за тем. А то смотрю, она и сама может последовать за сыном. Слышь, Мария? Не глупи!

На роду каждому свой Час предназначен и участь твоего сына – будет…» – она замолчала, затягиваясь глубоко и выпустив три густых кольца дыма, хрипя и откашливаясь, продолжила:

«Его зовет к себе сам Ульгень – Владыка Неба, Хозяин Алтая Ээзи его полюбил. Шулмусы – злые бестии, тут суетятся, снуют, слизкими хвостами своими щелкают, а все без толку! Йерсу – духи добра – они не дадут в обиду душу Егора. Эрлик Бей останется без добычи в этом случае. Хе-хе… Все!

Теперь – чай пожалуйте. А может и покрепче что, как пожелаете!» – закончила курить и шаркая войлочными чунями, старуха вышла, а когда вернулась, в руках у нее была большая бутыль с коричневой жидкостью. Налила в стаканы. Никто не отказался, кроме молчаливого Егора. Отпили по несколько глотков, и всем сразу полегчало. Потом старуха достала довольно крупную голову сыра – курут, нарезала и положила в большую расписную глиняную тарелку. Закусили.

«Доброй дороги!» – закончила она. – «А мне отдохнуть надо. Устала я. Возраст».

«Ты хоть бы бубен, старуха, взяла!!! Для чего дорогу мяли копыта лошадей наших, ради твоего “Нет”? Души наши две ночи сна не ведали, работы наши руки не знали, сердца наши плакали слезами кровавыми… Возьми бубен, вещунья! Денег удвоим!!» – Иван так сказал, белея кончиком носа и глазами краснея и сверкая.

Шаманка в ответ – словно выше ростом стала, косынку облезлую с головы скинула, ворона крыла волосы взмахнула – седина пропала, морщины испарились – тело луком взметнулось под купол неба – смотрят все – а не изба, не юрта – небо над головой всеми звездное!!!

Крутятся над ними мироздания планеты блестящие, гудят, стонут сердца звезд, летящие над головами людей бедных, задевают искрами своего безумия и великолепия неизведанного, неисчислимого и вдохновения бесстрашного и вечной истины и загадки!

Упали люди – точно умерли…

А в это время – Гера бывшая…

Прознала она беду сына Ивана, возревновала, что не к ней обратились родственники-братья за помощью.

Долго она глядела в огонь очага, жертвенный пламень, сотворила Подношения, кинула Травы корень Молчания Оголтелого, на Муки Одиночества души Рода своего, Обрекла, неистовая…

Неужели Счастье навек Потеряно, Утрачено?

«Только когда придет в род наш – Избранный!

И споет ему дева Песнь Любви, забытую за грехи людей страны Голубых Гор. Многие пытаться будут разбудить силу, дремлющую в ней, и без толку. Только один-единственный, он полюбит женщину нашего рода, мою правнучку, и женится на ней.

Заклятья на одиночество будет преодолено сильной любовью двоих.

Только тогда Чары мои рухнут!!!»

Гера чихнула трижды и сладострастно. Посмотрела в зеркало в виде сердца – лицо из него, зеркала, смотрело молодое и красивое… Гера задумалась.

В это время неожиданно все изменилось. Гера ударила в бубен своей заветной колотушкой!!! И

Она в один миг превратилась в летящий Шар с руками и ногами, несущийся, парящий, подобно Вихрю – самому быстрому и беспечному Колобку Вселенной!!!

– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!!! —

Кричала Она на весь мир!

– Я буду любить Тебя всегда, Муж мой любимый и Единственный и поруганный!!!

Но я Не Сдамся!!!!

Я Есть МЕСТЬ МИРУ!!!!

Другой Вихрь, под стать Солнечному Блеску, взметнулся вверх и столкнулся с Колобком!!!

Как описать Столкновение Белой и Черной Магии?

Как передать Правду Ее Разделения?!

Один Иван стоит, как дерево стройное, в поле перед бурей. Ветер его роскошной иссиня черной шевелюрой точно ветвями играет, а в глазах красна молодца по молнии небесной переливается! Стоит Иван – кузнеца сын – и точно меч булатный в печи огненной раскалился добела.

«Песня гор» – так звали старуху-шаманку – ударила в бубен, и затянуло небо тучами, отверзлись врата небес с шумом и трепетом, и хлынул поток вод остудить белое каленье Ивана. Побледнел Иван пуще прежнего, взмок весь и точно гром в небе грохочет – смеется, а ноги сами в пляс его выносят! Но не он, не он, не сын Геры спаситель рода…

Старуха бьет в бубен, слова выкрикивает горловым пением, до самого Солнца достичь мечтают птицы слов ее белые! Вдруг стрелы в небе засверкали наконечниками стальными, и в тех птиц, в груди их нежные вонзаются – кровь с небес на землю струится. Вот старуха исчезла – стоит на ее месте Медведица бурая и бубен лапою когтистою сотрясает, ногою притопывает! А Гера Кабанихой клыкастой обернулась и на Медведицу напасть метит. Подбросила «Песня гор» бубен свой вверх, и обратился он Вороном черным верхом на Драконе огненном – жар пламени опалил шкуру Кабанихи, вот-вот сгорит вся она. Взвыла дико Гера, вырвала клык свой острый и метнула его в глаз Дракона, а сама Муравьем обернулась – исчезла, только Озеро Крови после себя оставила. По сию пору есть на Алтае то Озеро дымное, но не всем видимо оно. Кто отыщет его, искупается в нем – обретет способности шаманки-Кабанихи!

Упал Иван как подкошенный от таких чувств и видений!

Очнулись все родственники уже в дороге, в телеге, громыхающей по камням и ухабам. Едут они вдоль мутных зеленых вод Катуни – реки, в горах свое рождение и свободу получившую, реки быстрой и холод ледяных вершин впитавшую. А есть реки на Алтае с водой такой чистой и прозрачной, что камни на дне их все до одного видны и рыбы их, и другие жители стихии прекрасной. Духи – Суу Ээзи – хранящие душу воды – считаются безобидными. Но кто увидит их наяву – умирает немедля.

Лежит под рогожею лохматою Егор молчаливый, и в небо взгляд устремлен его неподвижный. Вдруг лицо его удивленно вздрагивает, глаза распахиваются до бесконечности, руки его поднялись над былинкой-телом, укрытым и шубой домашней тонкой овечьей, и даром «Песни гор» – рогожею грубою, будто кого-то приветствуют или обнять желают. Рот приоткрыл Егор, и улыбка появилась на лице его нежном. Мария радостно вскрикнула. Но тут маска смерти одела юношу своим страшным величием последнего дыхания, и легкая душа его покинула колесницу страдания. Увидел он Ангела смерти – Суу Ээзи? Как знать. Но Мария наполнила край тот такими душераздирающими плачами, что заглушила ропот потока горного воды талой да стук колес телеги по дороге разбитой… Родственники ей помогали слезами и причитаниями. Пятилетняя Оленька, дочь ее, была напугана до смерти, и впервые она испытала тогда в душе своей проросшие одиночества корни кровавые и тернистые да пустыни его ветры колючие, ледяные и неистовые, холод сердца, яму колдовства Кабанихи-Геры…