Текст книги "Глобус Билла. Третья книга. Бык"

– Целовались?

Это сир Мардук подхватил развязную реплику Билла

Шанни сделала брови вразлёт.

– Нет… – (Со смешком).

(Интересно, что ответ прозвучал неуверенно, что вызвало улыбки мужчин.)

Шанни с обидой отметила, что её ни в чём не заподозрили. Вообще, она поняла, что вживается – или проваливается, как в повторяемый перед уроком текст – в роль леди, которая до того безупречна, что при ней следует фильтровать даже улыбки.

Кольнуло зонтиком самолюбие. Шанни решила, если не бурю выпустить из рукава, то хотя бы развеять сомнения старого господина относительно нрава молодых воспитанных леди с Нибиру.

– За себя, – начала она, – могу ручаться.

Она оборвала фразу так искусно, что при всей благопристойности в комнате возникло ощущение шаловливого, проникшего сквозь замочную скважину ветерка.

Все так и уставились на неё. (Ас тоже). Мардук молчал всей твёрдостью лица, и вдруг рассиялся. Шанни с досадой уяснила, что разочаровать его она не в силах. Сир Мардук из тех, в чьём присутствии королева вправе что угодно сделать.

Билл, почуяв каверзу, закопошился, двинул к ним с щедро плещущим стаканом.

– Да я их ненавижу. – Половиной рта пожаловался. – Поверьте.

Мардук покачал великолепием головы

– Нет, милая… не верьте. Они и вас этим кормили?

Он указал без затей стаканом – и опять вышло мило, по-стариковски, но не фальшиво.

– Они обожают друг друга… этот светлый леану и тёмный леану… правда, третий у вас наособицу.

Шанни чуть не прыснула – до того забавное вышло определение их ситуации: командир, которому скрежеща зубами подчинялся Энкиду и весело не подчинялся Биллушка, последнюю неделю держал этих двух зверей на расстоянии от своей шеи только взглядом.

Мардук, любовно оделив Шанни бокальчиком, отошёл к столику с чудесами и принялся оттуда вызывать мановением брови, то движением локтя мужчин. При этом он ухитрялся толковать, о том, как возникает любовь между двумя.

Он окончательно перешёл с ними на другой тон. Это было особенно заметно по контрасту с тем почти официальным почтением, которое он выказывал Шанни.

Разговоры завели хозяина далековато. Возможно, во времена его юности ходовой монетой считались двусмысленные шутки, но Шанни с удовольствием заметила, что Ас сбит с толку, а Энкиду подыскивает слова.

Любопытно, что высказывался сир Мардук с большой и, как бы сказать, натренированной изысканностью, сплошь экивоками. Шанни ничуть не удивилась, когда командир, долго крепившийся, выпалил:

– Ну, знаете ли…

Энкиду смолчал.

Разумеется, Билла выбить из седла юморком – заведомо неблагодарное дело.

– У нас такое не принято, чтобы один, – он с умилением заглядывал в свой стакан, – широкоплечий красавец-мужчина срывал бы цветы с уст другого, такого же.

Ас закашлялся. Опрометчиво, потому что хозяин участливо спросил его – не крепко ли?

Шанни сочла долгом вмешаться. Помимо прочего, она прикинула, что хозяин желает развлечь именно её, показав ей своё умение вовлекать нибирийцев в задуманные им сюжеты.

– Пощадите, сир Мардук, они же со стыда сгорят.

Энкиду, по своему обыкновению желавший развалиться на полу и нашедший замену в том, что нечаянно присел на ступеньках, ведущих на галерею, быстро обернулся.

Но не ему одному послышались шаги за высокой дверью. Он сделал вид – тёмный леану, не так ли? – мол, разглядывает комнату, что было оправдано – и позвал:

– Шанни, иди посмотри. Похоже на кого-то.

В углу под лестницей только сейчас они заметили портрет. Ей-Абу-Решит, его не было: невидимый дунул между ними и наспех приложил к стене.

Шанни, спросившись для порядка взглядом у сира Мардука, пошла, прижимая губы к бокальчику – её душила нервная весёлость. Потащился немедленно и, конечно, Билл.

На старом портрете молодая женщина, столь неистово красивая, что приходило на ум слово «щедрость», величественно и просто смотрела мимо них.

– Бесспорная милашка. – Без усилия похвалила Шанни. – Трудно представить себе, что это писано без прикрас.

– Так бы и про ваш портрет сказали.

– Ну… спасибо. – Сумела ответить Шанни хозяину.

Билл повернулся к Мардуку с простодушным и бесстыдным вопросом без слов.

– Так… актриса… – Неохотно буркнул Мардук. – Правда, есть сходство. А вы играете, господа?

Он смотрел на Шанни.

– Я подумал сразу, что вы – играете.

Билл заквохтал:

– Что ж ты молчала? Я бы в Глобус рояль прихватил.

– А разве у вас там нет? Я хочу сказать… что ж вы не взяли с собою инструмент?

– Дядя, у нас был инструмент, но на нём только ваши навязчивые гости играли.

– На чём ты играешь, племянник? – Хмуро спросил он.

– Ни на чём я не играю. Они мне не дают. И петь, дядя, не дают.

– Дама на портрете – она играла на сцене? – Вклинился Энкиду.

– Нет… да, в семейных спектаклях.

– Я тоже играл в летнем лагере один раз.

– Я о другом, сир, – продолжал Энкиду, – она профессиональная актриса?

Мардук вспоминал:

– Как сказать? Знаете, когда дети пойдут, тут уж не до профессии. – Он улыбнулся Шанни. – Мотайте на ус.

Шанни смущённо потёрла пальцем над верхней губой. Билл разошёлся:

– Мы, дядя, все играем. Разве нет?

– Это уж точно.

Энкиду почему-то застрял на одной теме:

– Это, извините, общее место. Когда кто-то рождён актёром… это оставляет отпечаток. Пойдут дети или нет.

Это слегка смахивало на дерзость. Мардук, показав бокалом, что по праву старшего закрывает тему, молвил:

– Здесь у нас нечто лучше портрета. Живая женщина, чьи достоинства и дарования должны пробуждать в нас дух соперничества.

Он оглядел тех троих, в ком, по его убеждению, сей дух обязан пробудиться.

– Вы ещё скажете, леди, что ничего такого не чувствовали, когда летели с ними?

– Я стесняюсь, сир Мардук.

Мардук показал им другую картинку – на стене, которую постепенно жарко закрашивало солнце.

В золотых и красных тонах смелая рука изобразила партию в шахматы. Животное на плече одного из игроков сбивало хвостом фигуры, второй игрок с досадой отмахивался. В окошке за плечами игроков летела птица.

– Видите?

– Птица унесла одну из фигур?

Энкиду быстро определил:

– Королевы белой на доске нету.

Сир Мардук увидел, что уровень сверкающей жидкости в бокалах исчезающе мал, но добавить не предложил. Он взглянул в окно, похожее на картину с птицей. Высокое, оно напомнило им об окошке в Глобусе.

– Пора, – молвил хозяин.

Он неуловимым жестом предложил им поставить сосуды.

– Смотрите, свет уже покинул наше вино…

И вправду, – лучи закатные сползали со столика, и графины не сверкали.

– У нас переодеваются к ужину.

Билл и Энкиду сделали тревожные вопросительные жесты. Сир Мардук успокоил их взмахом своего бокала, который он вернул на погасший столик.

– Знаю, что ваши вещички в поезде… Где, кстати, он, ваш волшебный корабль, который перенёс вас сюда через великую бездну?

Тут замялся Ас, но немедленно хозяин оборвал свой повисший в воздухе вопрос:

– Шучу, милые. Не собираюсь вас расспрашивать, пока вы не узнаете меня чуточку лучше. Словом, у себя в комнатах вы найдёте то, что вам понадобится. Не смейтесь над старой модой и над выжившим из ума хозяином, хранящим память о былом.

Шанни испытала сомнение.

– Это несколько неловко… – Начала она и тут же пожалела.

Хозяин рассыпался в извинениях.

– Но вы простите меня… единственное моё побуждение – чтобы вам было уютно в этом доме. Конечно, неловко, когда в подозрительном месте при подозрительных обстоятельствах сомнительный господин осмеливается предложить леди переодеться.

Тут Шанни рассмеялась, ощутив неподдельное облегчение.

– Нет, нет. – Расставшиеся с дармовой выпивкой трое её товарищей – ведь они её товарищи, не так ли? – смотрели с тревогой. – Это я бестактна. Конечно…

Она оглядела себя.

– Леди грязна к чертям… я благодарю вас, сир Мардук, за ваш такт и щедрое гостеприимство.

Билл даже губки надул от таких фигуристых штучек. Шанни умеет вот этак изъясняться с мужчиною?

– Тогда позвольте без промедлений проводить вас.

Мардук повёл их к арке. Ас задержался и прошептал Энкиду:

– Сам он, что ли, будет подглаживать рюшечки? Не успеет, бедолага.

Энкиду не ответил, и, по его принуждённому взгляду, Ас понял, что слух у хозяина по-прежнему хорош. Сир Мардук сделал вид, что не расслышал, но, спустя полминуты, когда они снова вышли в холл и подняли глаза к лестнице, внушительно и невзначай промолвил:

– У меня отменная прислуга. Это, пожалуй, единственное преимущество по части удобств, которым я могу похвастаться.

– В чём же тут соль? —Шанни великодушно подарила Асу возможность приотстать.

– Я их вышколил. – Хозяин остановился у лестницы. – Давать громогласные указания с пощёлкиваньем хлыста в духе колониальных романов нет нужды.

Он поставил ногу в сапоге на третью ступеньку.

Билл показал лицом диагноз – «простодушие»:

– Но как же они тогда узнали, что нам нужно?

– Хорошая прислуга, как исполнитель при абсолютном тиране, ловит каждый вздох. Хотя в данном случае, всё не так зловеще…

Мардук обратился к Асу очень приветливо и непринуждённо, желая показать, что между ними не может быть никаких неясностей.

Билл остановил-задержал Шанни.

– Слушай, – дружелюбно и ничуточки не понижая голоса, сказал он, – если тебе осточертело, я могу это остановить.

Шанни нахмурилась:

– Да?

– Пока это не зашло слишком далеко. Видимо, нам придётся застрять в этой милой хатынке, где мне под каждой дверью хвост мерещится, а на крышах, совершенно очевидно, гнездятся птеродактили, которые скоро вернутся с неудачной охоты. Поэтому…

– О чём, чёрт возьми, ты толкуешь?

Билл пожал плечами.

– О дядюшкиных приставаниях.

– Что?

– Ну, о любезностях. Я-то полагал, тебе уже неуютно стало от всех этих «леди – то», «леди – сё» и про то, какая ты безупречная. Когда он толкует о чистоте крови, бросая при этом взгляд на тебя, мне и то как-то не по себе становится.

Шанни, помолчав, подпустила холоду:

– Не знаю, что у тебя на уме, Билл… скорее, всего ты искренен, как всегда.

Билл изумился.

– Ты не против? Тебя не мутит от этого?

Шанни внимательно его изучила.

– Мутит ли меня? О нет, Билл. Мне вовсе не делается дурно от традиционных манер и непоказной воспитанности. Конечно, о, конечно, мне пока слегка не по себе, учитывая все подобранные мною с пола за три месяца носки и услышанные во время обеда звуки здорового пищеварения…

Билл что-то забормотал. Шанни задумчиво продолжала:

– Нет, Билл… мне странно… но меня не мутит.

Билл с упрёком молвил:

– Шанни, это может быть не вполне безопасно… может иметь последствия. Мы же не знаем, какие гендерные ритуалы были приняты в ту геологическую эпоху, когда дядя впервые прикоснулся лезвием к своему брутальному подбородку.

Шанни закивала. Она заговорщицки склонилась к нему:

– Наверное, что-то ужасное. Может быть, он даже разыгрывал женщин, не подавших ему не единого повода, в карты с приятелями, проявлявшими столь же гнусные наклонности.

Билл едва слышно чертыхнулся. Он опустил глаза вовремя и теперь не собирался отвечать Шанни на её ясный и дерзкий взгляд.

– Как хочешь… – Еле слышно выговорил он. – Я тебя предупредил…

И он поспешно ушёл, по дороге прихватив Энкиду и что-то сказав ему на повороте лестницы. Энкиду не обернулся, потому что Билл явно намекнул ему на это.

Хозяин объяснил в светлом широком коридоре, что комнаты временные. Просто переодеться, умыться, если будет угодно гостям… а уж на ночь им приготовят постоянные покои – каждому.

– Не обессудьте. – Серьёзно говорил он, оставляя Шанни в комнатке, где похоже был чей-то личный рабочий кабинет. – Я отдал самые чёткие и жёсткие распоряжения прислуге. Им известно, что покои предназначены гостям столь знатным, что я, их повелитель, сгорю со стыда… – он улыбнулся, – если что пойдёт не так.

– Сир Мардук, великое спасибо от усталой и чумазой пассажирки.

Шанни огляделась:

– Комната насыщена энергией… чувствуется, что здесь работает тот, кому комфорт необходим, чтобы не задерживаться мыслью на пустяках.

Мардук просиял – слегка насмешливо и снова принялся извиняться:

– Женщин в доме нет, госпожа. Поэтому увы, не могу предложить вам добрых и опытных рук горничной.

Шанни не стала лепетать, что сроду не нуждалась в помощи, чтобы натянуть чулочки – не стоило давать повода к новым шуткам.

– Что касается чистой одежды, я совершенно смущён. Взгляните сами.

Мардук ушёл с поклоном. В смежной с кабинетом комнате Шанни обнаружила что-то вроде усовершенствованной асовой дежурки. На стене на плечиках она нашла исключительно красивое ярко-зелёное платье. Ясно, что оно ей не подходит. Такое подошло бы очень тёмной шатенке с особым бело-розоватым – Шанни прищурилась, – оттенком кожи. Но размер тот, что требуется.

Переодеваясь, Шанни увидела за диваном спешно сброшенный туда мужской костюм. Сир Мардук в своём неподдельном гостеприимстве предложил ей самую ухоженную комнату – свою собственную.

В это же время трое были проведены молчаливым фрачным существом в помещение, куда менее аккуратное. Громоздились сёдла… причём, таких больших даже Билл не видывал. Энкиду сразу отпустил остроту, Ас шикнул, покосившись на доместикуса, но тот – ах, ты, и правда, вышколен. А может, и не расслышал.

По части удобств здесь имелся жестяной рукомойник, который, наверное, притащили из лагеря драконариев.

Билл вытащил из-под горы духмяной кожи хлыст и задумчиво рассмотрел.

– Мойтесь, малыши. – Махнул он. – Я не буду. Раз дядя унюхал меня, не стоит лишать его условного рефлекса.

– Не трогал бы… – Неопределённым глухим голосом – стягивая рубашку – молвил Энкиду.

Билл рассеянно пощекотал твёрдую спину брата кончиком кнутовища и вскрикнул:

– Смотри… на нём уже всё зажило.

– Отвали.

Ас и в этом целомудренном мужском заповеднике ухитрился уединиться и момент сбрасывания одежд царём-лебедем – несносный Билл, – был упущен. Они уже увидели, как он возится над солдатским рукомойником. Когда он отпрянул, Билл сказал:

– Какая прелесть.

По полу прыгала крошечная – совершенно драгоценный камень – прехорошенькая лягушечка. Ас с отвращением посмотрел на Билла и терпеливо – на лягушку. Энкиду плюхнулся на пол в довольно забавной позе и поднялся на колени, держа ладони сложенными, как в Отдай Колечко.

– Окно откройте. Живее, черти, ей душно.

Билл заметался. Он то и дело увлечённо оборачивался, как у брата обстоят дела с лягушкой.

– Давайте её поцелуемте, братцы.

Энкиду огрызнулся:

– Прямо, она мечтала. Билл, шевелись.

Ас поддержал Энкиду:

– Зачем я должен целовать это земноводное? Билл, дай, я…

Рама поддалась и осталась в четырёх страшных руках. В окне кто-то ойкнул и зашлёпал прочь с причитаниями и смехом.

– Вот хорошо-то. – Нараспев сказал Энкиду. – В первый день сломали дядин дом.

Он растолкал их голыми локтями и, свесившись, выпустил высоко подпрыгнувшую свободную лягушку.

– Чините, давайте. Как мы хозяину в лицо смотреть будем?

Билл рассердился, и обернулся, показывая:

– Вот этими глазами. А ты чего распоряжаешься? Чини.

– Вы заткнули окно напрочь… нанялся я тебя нюхать, Билл. Особенно после шуточек твоего родственника.

Ас рассмеялся совершенно неожиданно.

– Чего ты? Слыхал? Чего он?

Рама встала на место.

Энкиду быстро обернулся. Дверь была приоткрыта. Кто-то ушёл, унося лёгкий ветерок.

3. Дядины нравы, предрассудки и соусники

Скатерть – обширная, как два сшитых вместе просолённых стакселя из растительной ткани, белая с благородным серым отливом, тяжёлая. Сервиз из чёрного фарфора, расставленный по столу, как войско: фланги танкообразных супниц, лёгкая кавалерия соусников и солонок, авиация… ну, это понятно, и резерв многоярусных этажерок в свешивающихся гроздьях чёрного винограда.

Стены громадной прямоугольной комнаты зашиты в тёмное дерево – запах боярской гнили и следов жизнедеятельности аристократических жуков-точильщиков был очевиден, и предлагался, как запах дорогих духов, оправданный давностью.

Скошенный в результате сильного повреждения – бомбардировки или землетрясения – потолок в рубцах починки нёс следы древней росписи. Шанни заметила её первая – но, конечно, таращиться вверх не приходилось. Время изучить подробности у них будет, сказала она себе, позволяя Мардуку отвести себя к назначенному за столом месту. Двигалась она с огромным достоинством и хозяину чуть кивнула.

Но всё же она успела заметить самые знаменитые фрески, знакомые ей по закрытым хранилищам музеев. Масштабно верное изображение системы первой звезды в момент противостояния Эриду и Привала.

Мебель полосатая и кривоногая, кресло, которое отодвинул для Шанни сам хозяин, оказалось очень лёгким и удобным, хотя – косенький взгляд вороватых синих глаз – копытца вылиты из натурального золота.

На стенах рога каких-то чертей. От них Шанни отвела взгляд – если это также натуральный продукт, лучше сейчас да и вообще никогда не задумываться об источнике.

Но самое замечательное было, конечно, окно. Вырезанное на восточной стороне в виде силуэта пляшущей фигуры неизвестного пола, зато отчётливо холерического темперамента, – к моменту ужина часу в девятом блёкло-серое, а когда минутами позже хозяин позаботился об искусственном освещении, светло-синее. Чёрные деревья, впрочем, были отчётливо прорисованы в любых тонах.

Огни, приплясывающие и слезящиеся, терялись в складках одеяния фигуры. Неподалёку та самая деревня, наверное, это она светится в темноте… хотя бедняги, обитающие в ней, непохожи на тех, у кого остаётся время посидеть у комелька на ночь.

Сир Мардук, который, похоже, угадывал незаданные вопросы, пояснил:

– Там у них поминки.

Камин в дядиной Гостиной выбит в каменной кладке вдоль всех стен. Зимой комната опоясана сплошным кольцом огня. В июле камину, понятно, делать нечего, и всё же он был слабо разожжён и нежные огоньки теплились так мило, что хотелось угреть их, как цыплят, в ладонях.

Освещение заключалось в обыкновенных свечах, но таких огромных никто из четверых не видел… разве что в храме на школьной экскурсии. Столбы выше роста спутников Шанни в трёх углах густо краснели, но когда загорелись, оказались прозрачными, точно в них плавали саламандры – духи огня.

В северном углу свеча ещё выше и массивнее выглядела повреждённой – её латали воском и обтёсывали. Эта была чёрная и осталась незажжённой. Впрочем, освещение задумано на удивление щедрым, хотя и несколько своеобычным: отблески света иногда так пристально разглядывали да охаживали избранный предмет, будто сам дом зорким оком следил за тем, всё ли приличненько к приёму гостей.

Губы дяди Мардука насыщены красным, как свечи и тоже готовы выпустить внутренний огонь. Высохшие, но идеальной формы. Точно гипс выкрашенный.

Шанни, легко и с новым изяществом заняла своё место за длинным столом, похожим на нелюбимый ими стол в Гостиной дорогого и покинутого Глобуса. Пока гигант и красавец-хозяин высился только одно лишнее мгновение за её затылком, удерживая длинные пальцы на торжественной спинке маленького престола для эльфийской королевы, Шанни пыталась почувствовать себя естественно. Она всегда так себя чувствовала, а иначе как справиться со своей жизненной задачей? На корабле Глобус ей это здорово помогало – разве она, такая хрупкая, выжила бы среди этих обалдуев, похожих на ожившие мачтовые сосны?

И сейчас умение сосредотачиваться на главном, потом расслабиться, оставив это главное на периферии обзора, ей помогло. С обретённой непринуждённостью она затеяла разговор:

– Мы надеемся на то, что нас примут.

Мардук отошёл и занимая место за столом, одобрительно взглянул на неё. Однако, текст без внимания не оставил.

– О чём вы, дорогая юная леди?

Шанни приподняла тонкую руку и слегка – не как мельница—Билл, обвела пространство.

– Эриду.

При этом слове он дрогнул и увлажнённым взором ответил – о, как верно.

Вслух же сказал:

– Да, это главное. Но не сомневайтесь… – Он смотрел в упор. – Эриду примет… вас.

Билл не стерпел и, наконец, умудрился вставиться в приоткрытую дверь беседы:

– Примет, куда денется…

Он пялил глаза на её зелёное платье и, наконец, что-то сказал Асу. Шанни уловила словечко, другое: поцеловали… зря… Ас сердито на него посмотрел и хмыкнул, почти хихикнул. Билл издал такой же звук в пару. Шанни не поняла и обиженно посмотрела на Энкиду. Тот выразительно пожал плечами – мол, ты что, их не знаешь? Но ей показалось, что и он с трудом удержался. Шанни сразу почувствовала себя неуверенно, но Мардук рассыпался – это такое дурацкое выражение – в похвалах её элегантности и Шанни почему-то утешилась.

Мардук рассадил их за столом так:

по правую руку от себя Билла… по левую – Аса… Энкиду – за Биллом. А вот Шанни – так, чтобы получше её видеть и при этом не быть обвинённым в назойливости.

Так он сказал. Блеснув глазами и ножом.

Шанни перегнулась к нему так, что Ас вынужден слегка отодвинуться.

– Сир, я вижу вас насквозь.

Мардук вылупил глаза и растерянно улыбнулся. С ним, очевидно, никто так не разговаривал очень долгое время. Он был в восторге, и царственное величие ничуть от этого не выиграло. Его идеально правильное лицо рассчитано природой на скорбь и сдерживаемые страсти, а юмор для него отложен только чёрный.

Поэтому простодушное выражение не шло к его каменным губам и высокому лбу.

– Значит, вы не обижены, что сидите на левой стороне? – Опомнившись, вкрадчиво спросил он.

Шанни мельком посмотрела на Аса.

– С чего бы? Я ведь не серебряная ложка, чтобы обижаться, что меня не туда положили.

Мардук глубоко вздохнул. Он опять что-то сказал по поводу нибирийской породы, и Билл, уже сунувший куриную ножку в рот, не выдержал:

– Да какая она чистокровная. Она простолюдинка. Правильно, что вы её посадили справа… или слева, где там положено смердов сажать.

Мардук так посмотрел на него, что Билл отчаянно воскликнул:

– Дядя, не ешьте меня, я пошутил!

Мардук хмуро отвернулся от него.

Билл поспешно сказал:

– Да мы все тут совершенно простые ребята. Я ведь, дядя, полукровка… надеюсь, вас предупредили.

Раздался грохот кулака, который Мардук опустил на стол. Лязгнуло правильно разложенное серебро. Все замолчали.

Мардук гневно выдохнул:

– Не шути с этим… ты даже не представляешь, что ты сказал… ты такой же, как был. Ничто тебя не исправит. Даже смерть. Вздорный, необузданный…

Билл замер, причём охарактеризовать выражение его лица со вздутием на щеке, подпёртой изнутри бедным цыплёночком, как недоумённое, значило бы сильно ему польстить.

Мардук обвёл их всех диковатым взглядом и коротко невнятно извинился.

Вдруг смягчился.

– Что это я?

Он повёл рукою перед лицом, стёр что-то, и так явственно, что увидели… увидели… туман чёрный поднимается и выступает дом с крыльцом, свет и синие глаза… в доме говорят возбуждённые голоса… впрочем, как это можно увидеть? Никак.

– Всё дело в том… – Продолжал он, как ни в чём не бывало, и они увидели, что он просто – любезный весёлый хозяин и вернулись в покой пляшущих верхушек свечей, и приборы заблестели на столе. – Всё дело в том, что мы не увлажнили уста местных богов.

И, подняв бутылку, плеснул на скатерть. Шанни внутренне ахнула и забавно – знакомые ей мужчины тоже. Так они приучились к обывательской аккуратности за эти три месяца вечного «кто сегодня собирает со стола» и «эй, Билл, не смей заметать под стол». Конечно, только этим щедрым жестом балованного помещика и объяснялось то, что при виде расплывающегося пятна на белом поле у них перехватило дух.

Мардук повёл бутылкой.

– Вы ведь не против? – Заботливо спросил сир Мардук, и его рука повисла с бутылкой, как НЛО новейшей незарегистрированной формы. – Я подумал, что нам не помешает с прибытием… но вот старый дурак, не сообразил, что отныне попал в более изысканное общество.

(При словах «старый дурак» Билл подавил какое-то выражение лица, и сделал это успешно. Но сир Мардук шевельнул бутылкой так, что Билл понял – семье Баст против семьи Ану по части распознавания сигналов далеко… можете использовать какое-нибудь вульгарное сравнение.)

Шанни, увлечённая начищенным семейным серебром и шёлковой салфеткой на коленях, отозвалась:

– О, что вы, сир Мардук.

Она подчеркнула свои слова жестом. Трое за столом заметно напряглись, понимая, что на этом Шанни не остановится. Билл даже почесал нос.

– Поверьте, я удивляюсь, как это мы вообще долетели… С учётом того, сколько и в каких местах я находила…

Мардук хихикнул, и ловко поворачивая бутылку, наполнил нежные бокалы. Билл и Ас, не глядя друг на друга, показывали выражением лиц, что не понимают, о чём собственно речь. Только Энкиду оказался догадливее. Он рассмеялся

– О да, сир, можно сказать, что мы регулярно заправлялись. – Заметил он вполголоса, отбирая у брата бокал и передавая его Шанни.

Ас хотел метнуть в него прожигающий дисциплинирующий взгляд, но удержался. Мардук уставился на Энкиду, как бы не понимая, как тот здесь оказался. Сухое лицо его на миг сделалось тяжёлым и неприятным. В следующее мгновение оно изменилось, и хозяин расхохотался. Бутылка не дрогнула в его руке.

– Мне нравится… – Он провёл дульцем бутылки под глазом, желая поймать слезу счастья. – Положительно, вы мне нравитесь…

Он загремел тарелкой и ножом.

– Мы сойдёмся, господа. Теперь я это вижу. …Заправлялись, значит.

И он снова издал ту череду звуков, до того похожую на красивый мужской хохот, что Билл вгляделся в него… твёрдые морщинки у глаз не шевелились, не тронуты смехом. Ну да, придираться не стоит.

– Что ж… – Сказал он. – Главное, чтобы вас узнали…

– Кто, дядя?

Мардук медленно поднял руку, как хорошая графика, бесплотную и весомую. Обвёл так нежадно над столом, что Билл уж не знал, куда смотреть. Посмотрел на свою тарелку. Там под слоем старательно подчищенной его высочеством каши – языком ему не позволило воспользоваться знание манер, поэтому пришлось удовольствоваться доступными приборами, изредка украдкой пуская в ход палец – чья-то пасть с длинным, красиво загнутым языком сожалела о подливке.

Мардук нашёл и встретил взгляд Билла, вернувшийся из тарелки. Странно сморгнул или кивнул.

– Если тебя узнают кровь и плоть Эриду…

Билл заискивающе повертел тарелку.

– Ну… а добавки можно? – Он замялся. – Так у нас говорили… Показал почему-то вниз, очевидно, на болтающуюся под полом планету Нибиру, – …в летнем лагере.

Мардук ответил:

– Хочешь всё съесть, принц?

Билл задумался.

– Ну… не всё…

Он постучал согнутым толстым пальцем по тарелке.

– Хорошая тарелочка, дядя.

Мардук не ответил, он с неожиданным сопением и совсем неизысканной жадностью наколол на вилку большой жирный кусок из соусницы и, стряхнув перед собой, рассмотрел.

– Костяной фарфор. С добавлением молотых костей, если уж хочешь точности.

Он поднял кусок на ноже, и казалось, едва сдерживался. Потом учтиво опустил добычу в тарелку и нарочито научно разрезав, принялся за еду. Явился ужасный доместикус и поменял прибор перед Биллом. Потом отошёл к низкому столику у стены и вернулся с блюдом. Билл забрал у него ложку и соскрёб всё себе. Мардук не обратил внимания на его проделки, так как не на шутку был погружен в пищевые ощущения.

Шанни ожгло внезапным ужасом – перед её глазами пролетело в воздухе заточенное слово из ночного кошмара.

Убийство.

Оно было синее и капало на бесценные безделки на столе.

– Я рад, – не вытаскивая глаз из тарелки, проворчал Мардук, – что вы так любите покушать.

Шанни сглотнула что-то, вроде шматка полурасплавленного металла, и слово стёрлось.

– Тогда заранее купите билет на праздник середины лета. – Заметила она весело. – Вам будет, на что посмотреть. Особенно, если вы не заставите их убирать со стола.

Мардук покосился и, обтерев рот, поставил локти на стол. С интересом он оглядел их.

– Какой это середины?

Шанни объяснила – так как все остальные продолжали молчать, – что имеется в виду. Мардук внимательно слушал.

– Эвон, спохватились, – разочаровал он, – здесь на Эриду уже миновал этот, как вы говорите, самый долгий летний день. К тому же, здесь этот день связан с одним не очень любимым событием.

– Вот как. – Вежливо сказала Шанни. – И какое же это событие?

– Конец света, милая леди. – Сверкнул глазами Мардук. – Согласно их календарю, с которым они носятся, как с писаной торбой, и никак не забудут… – Он неприязненно поморщился.

Билл вмешался:

– А как насчёт Месяца Древнего Хищника? Мы его тоже пропустили?

Мардук подумал.

– О, нет. На этот счёт можешь быть спокоен. Он только недавно начался. Но только я не возьму в толк…

Он откинулся в кресле, пристально глядя на кого-то из них.

– Какие вы, тысяча извинений, хищники? Вот этот…

И они поняли, что он смотрит на Энкиду.

Энкиду это тоже сообразил, когда взгляд Мардука спустился в его в тарелку. Там зеленели, и пунцовели, и лиловели листочки всяких растений, и весь этот импрессионизм был собран старательным Энкиду из многочисленных салатниц, поданных доместикусом и небрежно оставленных там и сям.

Шанни невольно придвинула к себе почти съеденное превосходное жаркое. Тарелки Билла и Аса тоже не прикрыты ни единым листочком. Мардук молвил:

– Если бы я не видел твои зубы, когда ты подсмеивался надо мной…

– Я не подсмеивался…

– …когда ты подсмеивался. Ну-ка, покажи, может, я ошибся и принял желаемое за действительное.

Последовало несколько секунд молчания. Мардук удовлетворённо кивнул.

– Нет, и вправду, такие, как я подумал. Я бы не поверил, что ты будешь хрупать этими клыками траву.

Энкиду прибег к тону психиатра-демократа:

– Сир, я полагал, в этом доме свобода выбора простирается до обеденного стола включительно. А иначе зачем вашему мажордому подавать великолепную растительную пищу в таком количестве и похвальном изобилии?

Мардук насупился.

– Я радушный хозяин. Но и у меня, я надеюсь, имеются права. И ты обязан это признать. А то вы хорошо устроились. Свобода, верно? Но не для дряхлого дедушки, который должен, понимаешь, послушно слушать нравоучения толстого молодого тигра.

Мардук с шумом подвёз к себе за край тяжёлое закрытое блюдо, открыл и в пару, повалившем и скрывшем его лицо, принялся что-то искать. Он отмёл пар ладонью и показал в другой руке, в напрягшемся кулаке.

– Это бычья нога, острозубый. То, что больше тебе подходит. На, поточи свои белые.

Мардук приподнялся и протянул.

Энкиду вырос над своим натюрмортом.

– Сир, я знаю, что это честь.

Бычья нога повисла над столом. Билл вскочил и выхватил её у дяди. Мардук нахмурился. У всех создалось полное ощущение, что вот сейчас посинеет потолок и в воздухе возникнут белые дрожащие нити молний, а раскат грома заставит дрожать посуду.

– Дядя, это нечестно. – Воскликнул Билл и укусил ногу, выдрав движением челюстей большой кусок. Он еле договорил. – Я наследник, мне и честь. А зубы и у меня недурны.

Гром не прогремел. Мардук рассмеялся и, похлопав Билла по плечу, сел. Он посмотрел на Энкиду вполне доброжелательно и с лёгким презрением.