Текст книги "Притворись моей"

Глава 8

Если снаружи пятый отдел управления МВД Советского района выглядит немного жутким, то внутри – вовсе откровенно пугающим. Громоздкая дверь на тяжёлой пружине захлопывается за нами с мерзким лязгом, а за тамбуром в полшага – четыре квадратных метра, за которыми ещё одна такая же дверь, да толстенное стекло с внушительной решёткой, по ту сторону от которой – дежурный в синей форме. На наше появление он никак особо не реагирует, лишь вопросительно приподнимает бровь, параллельно выслушивая кого-то по трубке стационарного телефона. И если я привычно призываю себя к терпению, дожидаясь, когда оперуполномоченный закончит свой разговор, то Глеб никого ждать не собирается:

– Демидова Арина, – обозначает имя моей сестры.

Удивлённо смотрю на него.

Откуда ему знать её имя?

Я не называла…

Разве что слышал сам, когда я разговаривала с сестрёнкой по телефону.

– Её мать здесь, – добавляет Филатов. – А это, – кивает в мою сторону, – её родная сестра. Мы бы хотели, для начала, узнать причину задержания.

Дежурный так и не кладёт трубку, перебрасывается с невидимым собеседником парочкой коротких фраз, только потом переводит внимание на журнал, покоящийся на его столе в раскрытом виде. Я тоже обращаю внимание на то, что там содержится. Оказывается, там вписано имя моей сестры. И не только оно, также указано время и ещё какие-то непонятные каракули в специальных столбиках, расчерченных синей ручкой. Не удаётся разобрать их, сколько ни стараюсь. К тому же, в скором времени журнал банально закрыт рукой дежурного.

– Паспорт. Сами кем ей приходитесь? – наконец, заговаривает дежурный, цепко оглядывая Глеба с ног до головы.

– Паспорта с собой нет. Водительское подойдёт? – отвечает на часть вопросов, игнорируя степень родственной связи.

Впрочем, сам дежурный тоже не отличается особой разговорчивостью.

– У вас паспорта тоже нет? – обращается ко мне, позабыв про Филатова.

– Есть, – киваю, поспешно открывая свой клатч, чтобы найти обозначенное. – То есть, Ариша, правда, здесь? Почему? – ищу паспорт.

Руки у меня и так весь вечер дрожат. Теперь – слишком сильно. Замок не поддаётся манипуляциям, застрял, не открывается. От этого я нервничаю ещё заметнее. Ведь… Какого чёрта?! Что такого может произойти, что моя сестра оказывается в таком месте?! За что?! И мама… почему я ей сразу не поверила?!

Это всё какое-то дурацкое недоразумение!

– Капитан Жеглов! – вспоминаю то, что говорила родительница. – Мама сказала, спросить его, он нас проводит, куда надо.

Дежурный, при упоминании более высокого звания, едва уловимо морщится. Нехотя берёт в руки мой паспорт и долго рассматривает его, словно он может быть фальшивым. Свой телефонный разговор всё-таки завершает. Набирает кому-то ещё, жестом указывая нам ждать. Ожидание длится не так уж и долго. В этот момент в помещении, напоминающем клетку, появляется ещё две персоны. Мужчины, не в форме – в гражданском, заходят со стороны улицы, с негромкими смешками переговариваясь между собой. Очевидно, один из них – как раз тот, кто нам нужен, так как дежурный, заметив их появление кладёт трубку, так ни с кем и не переговорив, а затем громко и с расстановкой озвучивает, нажимая кнопку громкой связи:

– Капитан Жеглов! Эти, – кивает на нас. – Тоже к вам!

Голос звучит подозрительно торжественно. Не менее подозрительно – тот из двоих мужчин, что повыше, страдальчески закатывает глаза и мрачнеет, а второй начинает банально ржать, прикрыв рот кулаком, изредка показательно кашляя.

– Спасибо, Шарапов! – машет ему другой рукой сквозь смех.

Вот теперь я понимаю, что именно сказанула…

Так стыдно мне не было…. да даже после двух туалетных визитов совместно с наследником «Галеон»! Глеб, к слову, единственный из всех нас, кто сохраняет полнейшую невозмутимость.

– Что, и даже не капитан? – интересуется он у на-самом-деле-совсем-не-Жеглова.

Тот мрачнеет куда заметнее.

– Капитан, – цедит сквозь зубы. – Ожиганов.

Мой сопровождающий кивает, принимая информацию к сведению.

– Мы по поводу Арины Демидовой.

Мрачность на лице капитана Ожиганова никуда не девается. Но приобретает странный оттенок решимости.

– С ней адвокат. Всю доступную информацию можете узнать у него, – обходит нас и направляется к другой двери. – Мать заберите, – бросает уже угрюмо. – Иначе и её закрою, – берётся за дверную ручку, но не тянет, сперва дожидается соответствующего разрешительного сигнала.

Впрочем, и тогда не уходит.

– Подожди, капитан. У меня к тебе личный разговор есть, – бросает Филатов. – Пойдём, покурим вместе.

Понятия не имею, с какой стати, но тот в самом деле остаётся.

– А ты дождись адвоката и маму, – обращается Глеб уже ко мне, прежде чем выйти на улицу вместе с Ожигановым.

Их нет долго. Как нет и мамы, и адвоката. Внутрь меня так и не пускают. Я с Андреем Рашидовичем – сыном Натальи Тимофеевны плохо знакома, едва узнаю его, как только тот появляется в сопровождении Демидовой-старшей. У обоих настолько непроницаемые лица, так что и не понять, насколько всё плохо. Хотя, если учесть, что Ариши с ними нет…

– Всё плохо, да? – слетает с моих губ тихое.

Адвокат вяло улыбается мне, косится на дежурного.

– Пойдём, Варенька, на улицу, в машине поговорим.

В груди подло давит в самый неподходящий момент. Но я делаю усилие над собой и киваю, покорно плетясь за выходящими из здания. Свежий воздух тоже не особо помогает избавиться от премерзкого чувства. В висках стучит. Если прежде я наивно убеждаю себя, будто всё вокруг – как дурной сон, скоро пройдёт, не может быть такого, просто недоразумение, то теперь…

– Антон Третьяков взял из кассы четырнадцать миллионов и скрылся. На данный момент он в розыске. Но вину разделили также между старшим кассиром и старшим администратором, так как обе состояли в близких с ним отношениях и имели доступ к деньгам, одному ему подобное не провернуть, – звучит монотонным приговором в моих ушах от Андрея Рашидовича, едва я прислоняюсь к капоту своей машины.

Глеба, как и капитана Ожиганова, нигде не видно.

– И что будет теперь? – спрашиваю, почти не слыша собственного голоса.

Четырнадцать миллионов…

Четырнадцать, мать вашу, миллионов!

Весь мир буквально падает мне на голову. Нет, не падает. Рушится. Забирает возможность дышать. Я снова и снова жадно хватаю ртом воздух, никак не в силах надышаться. Прижимаю сжатые в кулак руки к груди, опять пытаюсь дышать, призывая себя к спокойствию. Но какое к чертям спокойствие, если…

– Арине грозит лишение свободы на срок до десяти лет. Если она согласится подписать явку с повинной, то наказание будет мягче…

– Явку с повинной? – перебиваю адвоката. – То есть, она должна признать вину? Но она же не виновата! Это всё долбанный Третьяков! Не зря я его терпеть не могу! Лицемер долбанный! – срывается с моих уст в отчаянии. – Какая ещё явка с повинной? Вы в своём уме?!

– Её вина доказана. В вашей квартире произвели обыск, нашлась небольшая сумма, номера банкнот…

– Бред! – не желаю слышать дальше. – Она не могла! На кой чёрт ей воровать, а потом идти на ревизию, да ещё и деньги прятать у себя дома?! – привожу доводом. – Тот, кто своровал хренову тучу денег, валит подальше с места преступления, а не идёт туда, где его примут с поличным!

Кажется, моя голова вот-вот взорвётся. Перед глазами подло темнеет. Мир постепенно расплывается. Кислород заканчивается. И наверное, обморок бы окончательно меня поглотил, если бы не…

– Владелец супермакета согласен забрать заявление и замять дело, если ущерб будет возмещён. К утру, – раздаётся за моей спиной.

Я цепляюсь за этот уверенный голос с вкрадчивыми нотками. Пусть и с огромными усилиями, но остаюсь в реальности. Оборачиваюсь к подошедшему.

– И с чего бы ему это делать? – удивлённо смотрю на Филатова.

– Если будет суд, то будет и огласка, – пожимает плечами брюнет. – Репутация, – обобщает всё то, что вытекает в дальнейшем.

– Ариша там не одна, другая девочка, она тоже там, с ней… – робко вставляет мама. – Бедняжечки мои…

– С учётом, что вина разделена на двоих, при условии, что и та сторона будет согласна, то семь миллионов с каждой стороны – это меньшее из зол, лучший выход из ситуации, – соглашается Андрей Рашидович. – Я позвоню её родственникам и поговорю с ними, – разворачивается и направляется к припаркованному неподалёку Peugeot, за руль которого усаживается, сосредоточившись на своём телефоне.

Разговаривает он долго. Нам же ничего не остаётся, как просто ждать. И мучительно больно думать над тем, где я возьму семь миллионов за одну ночь… нет, не семь, все четырнадцать, потому что…

– Они отказываются, – выносит вердикт своим переговорам вернувшийся Андрей Рашидович.

– Как отказываются? – охает мама, умолкает всего на секунду. – Но ничего, у меня полно драгоценностей, мы их отнесём ювелиру, там должно хватить, – кивает собственным словам, суетливо крутится на месте. – Чего встала, Василиса? Поехали, у нас с тобой ещё куча дел на сегодня! Где моя шкатулка с жемчугом и бриллиантами, ты не помнишь? – спрашивает, но ответа не ждёт, открывает дверцу гибрида с водительской стороны.

– Нет у тебя никакой шкатулки с жемчугом и бриллиантами, мама, – шепчу я едва слышно.

Ноги словно в цементном растворе. Ни шагу не ступить. Но я в очередной раз борюсь сама с собой, иду ей навстречу, отбираю ключ от машины, подталкиваю к другой дверце, ведущей на заднее сиденье.

– Я сама за руль сяду, – поясняю для неё.

Мама упрямо поджимает губы. Но, спасибо, на этот раз со мной не спорит. Она. Но не Филатов.

– Нет. Не сядешь, – непреклонным тоном заявляет он.

Мои ключи опять не со мной. Отбирает их, как собственные.

– Передай операм, к утру деньги будут, – бросает уже небрежно, и не мне, а адвокату. – Вся сумма, – подхватывает сперва под руку меня, затем и мою мать.

Её он сопровождает не так уж и далеко. Ровно до чёрного внедорожника, на который прежде я не обращала никакого внимания.

– Это Майкл, – представляет брюнет вылезшего из тонированного автомобиля здоровенного амбала. – Он отвезёт вас домой, – мягко улыбается ей. – А мы с вашей дочерью пока уладим вопрос с деньгами для Ариши.

Поразительно, но мама не спорит и на этот раз. Лишь благодарно улыбается ему, со слезами на глазах. А я – так и вовсе, как безвольная кукла, позволяю ему усадить себя в салон Bugatti Veyron, совсем не беспокоясь о том, что маму забирает какой-то непонятный тип, после чего увозит её. В голове бьются совсем другие мысли. Куда более тревожные и сумрачные.

– Ты, правда, дашь мне четырнадцать миллионов? – хмурюсь, развернувшись к усевшемуся за руль Глебу.

– Почему нет? – слишком уж беззаботно хмыкает Глеб. – Четырнадцать миллионов рублей для меня не такая уж и проблема.

– Вот так просто? Не проблема, и всё? – совсем не верю.

– Нет, конечно, – оправдывает мои ожидания мужчина. – Взамен ты отработаешь с лихвой эти деньги.

Звучит устрашающе. Особенно – то хладнокровие и отстранённость, с которыми он проговаривает каждое своё слово. К тому же, вместо дальнейших пояснений, Филатов принимается расстёгивать пуговички на своей рубашке, одну за другой, как ни в чём не бывало, после чего и вовсе избавляется от этой части своей одежды. Мы так и стоим перед управлением МВД, не трогаемся с места. И какого чёрта он делает – вовсе…

Непроходящий шок – моё всё!

– Я собираюсь переодеться. Не смотри на меня так, словно я тебе только что предложил отсосать у меня за четырнадцать миллионов, – устало вздыхает Глеб, заметив мою реакцию. – Так легко и просто ты от меня не отделаешься, Дюймовочка, – добавляет, едва я выдыхаю с толикой облегчения.

Он в самом деле меняет свою рубашку на самую обычную футболку, которую достаёт из бардачка. Только потом мы едем… не знаю куда. За боковыми стёклами мелькает панорама ночного города, мы пересекаем одну улочку за другой, двигаясь по направлению к центру, точно не в сторону моего дома. Впрочем, Филатов и не спрашивал мой адрес, значит, он ему не нужен. А я… Что мне остаётся? Разве что подчиниться этим негласным правилам. По крайней мере, сейчас, когда нет особого выбора и я нуждаюсь в расположении этого мужчины, сколь бы низко и неправильно то ни было.

– Ты так и не сказал, что я должна сделать, – заговариваю, спустя долгую паузу.

Неизвестность убивает. Ещё с целую минуту, пока наследник «Галеон» продолжает молча вести машину, будто не слышит моего вопроса.

– Станешь моей любовницей. И родишь мне сына. Потом – свободна. Мы в расчёте. Твой долг в четырнадцать миллионов будет отработан.

В первую секунду я решаю, что ослышалась. Во вторую, что он спятил. А в третью – невольно задумываюсь над его дорогостоящим предложением.

Почему?

Да просто – это мой последний шанс…

Глава 9

Жёлтые, оранжевые, лиловые – огни в темноте мелькают за окнами Bugatti Veyron часто-часто, автомобиль несётся по переулкам, не сбавляя скорость. Глеб молчит. Вот уже минут пять. Как и я. Я просто не знаю, что сказать ему после того, что именно он мне озвучивает. Если только…

– Почему я?

Брюнет едва уловимо морщится.

– Ты – единственная из всех встреченных мною девушек, кто добровольно не захотел прыгать ко мне в койку, – выдаёт неохотно.

А у меня будто невидимый тумблер в голове перещёлкивает.

– Ты серьёзно? Просто покупаешь меня, потому что я не захотела с тобой добровольно? – протягиваю в шоке.

Наследник «Галеон» снова морщится, на этот раз явнее. Руль под его пальцами тихо скрипит. Вены на запястьях и шее становятся заметнее, в плечах – напряжение, на лице мелькает страдальческая гримаса.

– Ты неправильно поняла, Дюймовочка. Не в этом дело. Вернее… – запинается, умолкает, поджимает губы. – Потом поговорим. Сперва доберёмся до отеля.

Теперь я знаю, куда мы едем. Но от этого не легче. К тому же, вся обстановка гостиницы «Pontos Plaza» так и дышит помпезностью и дороговизной – всем тем, что раз за разом напоминает мне о моём положении. Декор из лепнины, мозаики, кованый металл с цветочным орнаментом, посреди просторных холлов с вышколенным персоналом – даже моё платье не спасает от ощущения, что я здесь лишняя со всеми своими бедами и проблемами.

Мы поднимаемся на четырнадцатый этаж. Никто из попавшихся на пути не задаёт вопросов: вежливо приветствует, открывает перед нами двери, нажимает на кнопку лифта… Я до сих пор отчаянно надеюсь на то, что всё вокруг – дурной страшный сон, настанет утро и всё закончится. Просто-напросто успокаиваю себя этим. Знаю прекрасно, лишь тону в собственных заблуждениях. Ничего не закончится, ничего не наладится, если только я сама ни приложу к этому усилия. Всегда – сама. Кто, если не я? Собственно, именно поэтому…

– Так почему я? – повторяю не так давно сказанное, едва створки лифта за нами закрываются.

Мы оказываемся посреди громадного пентхауса. Роскошная анфилада ненавязчиво перетекающих друг в друга пространств поражает воображение своей искусностью. Холл, гостиная, кухня, рабочая зона, спальня, гардеробная и даже ванная комната вытянуты вдоль панорамных окон – я отмечаю это всё автоматически, как и тот факт, что помещения абсолютно пусты, будто здесь никто не останавливался до момента, пока мы двое сюда не входим. Впрочем, так думаю лишь я одна. Глеб первым делом сбрасывает ботинки, проходит в кухонную зону, включает кофемашину. Аппарат от итальянского производителя варит двойное эспрессо и американо, оба – без сахара. И если первое предназначается самому мужчине, то второй напиток он протягивает мне.

– Как я и сказал тебе, именно ты – не другая, потому что ты – единственная из всех, кто не позарился на… скажем так, моё состояние, – заговаривает, спустя долгую паузу, Глеб. – Можешь считать это сделкой. Взаимовыгодной. Тебе нужны деньги, мне – гарантии того, что потом ты не создашь дополнительных проблем, если вдруг захочешь поиметь с меня что-нибудь ещё.

Моя бровь взлетает вверх. В очередном удивлении, да.

– Ты предложил родить тебе ребёнка. Ничего себе взаимовыгодная сделка, – смотрю на него, словно впервые вижу.

В отличие от меня, Филатов по-прежнему невозмутим.

– И не буду я твоей любовницей, больно надо, – морщусь, уткнувшись в порцию американо. – Ребёнка можно и по-другому зачать. Зачем тебе вообще ребёнок? Тебе! Ребёнок! Серьёзно? – возвращаю к нему внимание.

Самообладание мужчины всё ещё на высоте. Он неспешно усаживается на один из высоких табуретов у барной стойки, жестом указывает мне расположиться рядом. Нехотя, но всё же делаю, как велит Глеб.

– Что ты знаешь обо мне? – задаёт он неожиданный вопрос.

Хотя, где предел того, чего можно ожидать от этой жизни, а чего – нет, понятие давно спорное. Ко всему прочему, собственная память подсовывает некоторые занятные и в ту же пору сомнительные факты, связанные с Филатовым, от которых становится вдвойне не по себе.

Какой же надо быть идиоткой, чтобы оказаться наедине с мужчиной, которого обвиняют в насилии?!

Уровень тупости – я.

– Немного, – отзываюсь обтекаемо.

Не говорить же ему о том, что подозреваю его в маньячестве, а заодно и себя? Иначе что я тут с ним делаю? Риторический вопрос. Пойду куда угодно и сделаю что угодно, лишь бы сохранить те десять лет жизни, что могут быть отобраны у моей Ариши. Без неё мне никак. Как и маме.

– У тебя очень живая мимика, ты в курсе? – усмехается мне в ответ Глеб.

– В курсе.

Теперь…

– То есть, о том, что в данное время в штатах проходит судебный процесс с моим участием, ты тоже в курсе? – по-своему расценивает он.

Включила бы дурочку, мне не привыкать, но какой смысл?

– И об этом я в курсе, да.

Мужчина вяло улыбается. Заговаривает не сразу. Сперва наслаждается парой глотков терпкого напитка.

– Я не имею привычки врать. И ты можешь мне верить, Дюймовочка, – произносит тихим, спокойным тоном, однако от того меньше решительности в нём не становится. – Оливия – охотница за деньгами. Я не трогал её. Но она решила воспользоваться частью моего прошлого и нажиться на нём. Понимаешь?

Почти.

– Ты сейчас о том, как одну из твоих подружек нашли задушенной в собственной постели? – уточняю, нервно закусив губу.

Это же всё равно что заманить серийного маньяка в тёмный переулок, а потом допрашивать, сколько жертв у него было и сколько ещё убийств он планирует.

– О, какие подробности… – протягивает немного ошарашено Глеб, хотя быстро справляется с эмоциями. – Да. О ней, – проговаривает уже холодно и отстранённо.

Повисшая тишина напоминает гробовую.

– И нет, Дюймовочка, её я тоже не трогал. Я не любитель игр со связыванием, тем более с удушением. У нас с Ксенией были свободные отношения, она спала с кем хотела, так что чёрт его знает, кто её так… – брезгливо морщится. – По сути, мы просто иногда пересекались, у нас и отношений то ни было, как таковых. Но… – вздыхает устало. – Пресса посчитала иначе, быстренько состряпав из этого сенсацию, – снова прерывается на парочку глотков эспрессо. – Отчасти из всего этого и вытекает наша с тобой сделка, Дюймовочка, – переходит к насущному. – Управление «Галеон» давно на мне, если заметила во время ужина, отец лишь номинальный управленец, ставит подписи, где и когда надо, а всё остальное время проводит с… – короткая пауза, злорадная усмешка, – такими, как Вера, – ещё одна пауза, новая усмешка. – Но официально пост главы корпорации всё равно остаётся за ним. Думаю, и сама понимаешь, возглавлять компанию с миллиардным состоянием не может тот, кому грозит срок или же громадные судебные издержки, в случае, если вина будет признана. В этом, кстати, ты мне и поможешь.

– Родив тебе сына? – срывается с уст вперёд мысли.

Как-то не очень укладывается в голове тот факт, что это поможет Глебу с оправданием.

– Создав видимость благополучных отношений и имиджа «правильного папочки», – поправляет меня Филатов. – В чём, кстати, должны быть уверены абсолютно все. Особенно – мои родители. Никто не должен знать, что это всего лишь сделка между нами.

– Если уж на то пошло, сперва женятся, потом рожают детей, – замечаю, и сама же давлюсь собственным замечанием. – Кхм… То есть, я не в том смысле, что сперва тебе стоит на мне жениться.

Улавливаю оценивающий заинтересованный взгляд со стороны Глеба и ещё больше сожалею о том, что ляпнула.

Млин!

Нахрена я это сказала?!

Аж дыхание затаиваю в ожидании дальнейшего.

Хорошо, всё не настолько ужасно, как могло бы быть…

– В случае, если я на тебе женюсь, при разводе мне придётся отписать половину своего состояния. Если не сделаю – опять же буду выглядеть не в самом лучшем свете. К тому же, многие заводят детей и живут в гражданском браке. Долго. Счастливо. И это давно считается нормой, – выдаёт, спустя минуту раздумий, Глеб.

Не скрываю облегчённого выдоха. Брюнет же понимающе ухмыляется.

– Так что, мы договорились, Дюймовочка?

Теперь настаёт моя минута молчания.

В общем-то решение я принимаю буквально в ту же секунду, когда только понимаю, что появляется возможность спасти сестру. О том, каково это будет выглядеть в глазах других… Они всё равно не узнают. А я не позволю себе сожалеть. Как и не буду размышлять об этом, накручивая и растравливая собственную психику, мучаясь угрызениями совести.

Неправильно?

Может быть.

Но мне, по сути, нечего терять.

Хотя…

– У меня будет условие. И несколько вопросов.

Филатов одаривает новым заинтересованным взглядом. Я же призываю всю свою выдержку, как можно незаметнее сглатывая подкатывающий к горлу ком.

– Кто будет воспитывать ребёнка, если не я? – очень стараюсь, чтобы мой голос звучал бесстрастно.

– Я не говорил тебе о том, что ты не можешь участвовать в жизни ребёнка, – противопоставляет Глеб.

Но я не сдаюсь.

– И всё же? Кто, если не я? Всякое бывает.

Новые секунды молчания кажутся особенно долгими. Наследник «Галеон» успевает допить свой эспрессо. Залпом.

– Моя мама. Она воспитала меня. И превосходно справится с внуком. Я не подпущу к сыну чужого, не скину его на наёмных нянек, закопавшись в работе, если ты об этом.

Киваю, принимаю его слова.

– А если родится девочка? С чего ты так уверен, что будет именно мальчик? – подозрительно прищуриваюсь, пригубив очередной глоток своего кофе. – Уж прости, но я не собираюсь вдруг родить тебе дочку, а потом узнать, что наш договор не исчерпан, потому что у ребёнка не тот пол, который тебе был изначально нужен, и тебе подавай именно наследника.

В золотисто-карем взоре вспыхивает насмешка.

– А я всё думал, когда же ты об этом спросишь, – поясняет своё веселье Глеб. – Можешь не беспокоиться на этот счёт. В нашем роду из поколения в поколение рождаются исключительно мальчики. Такие уж у нас гены, – беззаботно разводит руками.

– Звучит не очень убедительно, – хмурюсь.

А тот самым наглым образом пожимает плечами.

– Аборт я делать тоже не буду, в случае, если это будет девочка, – стою на своём. – Одна сделка – один ребёнок, Глеб. Я серьёзно, – начинаю злиться.

Слишком уж беспечный у него вид. Словно мы не будущее рождение ребёнка, а покупку булки хлеба обсуждаем.

– В любом случае, всё это время за тобой будет прикреплено медицинское наблюдение, так что промашек не будет, не беспокойся, Дюймовочка, – усмехается он всё также нагло. – Но ты можешь ещё подумать и попрепираться со мной, – складывает руки на груди. – До утра у нас времени много, – напоминает о другой стороне нашего разговора. – Впрочем, ты можешь подумать на эту тему и не до утра. Сколько угодно. Тебе решать. Сутки. День. Неделю. Да хоть месяц или год. Обналичить четырнадцать миллионов, кстати, тоже занимает определённое время, которое, насколько я помню, у нас и так в дефиците, – протягивает уже с намёком, скосившись на свои наручные часы.

Те обозначают давно за полночь.

Сознание бьёт глухим раздражением.

– В таком случае я даю своё согласие уже сейчас. Можешь начинать процедуру обналички, – выдаю вынужденно. – Но, как я и говорила тебе прежде, я согласна при условии, что мы с тобой не будем… кхм… делить постель. Искусственное оплодотворение гарантирует быстрый результат с высокой вероятностью определения будущего пола ребёнка, – привожу доводом.

Почти горжусь собой и тем, как я выкручиваюсь.

А вот Глеб – нет. Совсем не проникается.

– То есть, родить ребёнка ты согласна, а потерять девственность – категорически нет? – кривится, наряду с приторно-ласковым снисхождением в голосе.

Так обращаются к неразумным детям. Или же попросту умалишённым.

Закономерно, злиться я начинаю ещё больше. А заодно теряю контроль над эмоциями.

– Ты сам сказал, это – сделка. Видимость отношений! – напоминаю, плохо скрывая раздражение. – Хорошо, я буду поддерживать эту видимость. Никто из посторонних не будет знать о том, что происходит на самом деле. Но это не значит, что я должна ложиться под тебя и терпеть, то, как ты… ну… – позорно запинаюсь, – неважно! Не хочу, и всё!

В принципе, я не говорю ничего оскорбительного в его адрес. Всего лишь обозначаю свою точку зрения. Но наследник «Галеон» в один момент меняется в лице, будто я самым подлым и низменным образом его предаю. Лишь успеваю вздрогнуть при звуке грохнувшейся на пол чашки, которая вываливается из моих рук, когда мир вокруг переворачивается… вернее, это меня переворачивают, самым беспринципным образом подхватив, приподняв и уложив спиной прямиком на столешницу, придавив тяжёлой ладонью в районе солнечного сплетения.

– Что т… – мой вопрос тонет в жажде кислорода.

Не договариваю. Воздуха в лёгких резко перестаёт хватать. Это чувство – почти привычное. А вот другое… Чуждое. Пугающее. И вместе с тем будоражащее кровь. Я шумно втягиваю в себя живительный кислород. И задыхаюсь снова. Всего от единственного… нет, даже не прикосновения. Ожидания того, что вот-вот произойдёт? Да. Ведь чужие губы почти касаются моих. Нас разделяет лишь жалкий миллиметр. Больше никаких преград. Расстояние – настолько ничтожное, его будто и нет. Весь мир в одночасье сужается до золотисто-карего взора напротив. Ощущение веса мужского тела надо мной только обостряет чувство уязвимости. Я всё ещё не дышу. Но чувствую чужое дыхание с едва уловимым привкусом никотина, прячущегося за кофейной горчинкой, как собственное. Мужская ладонь до сих пор прижимает меня к столешнице. Другая – плавно опускается на талию. Скользит едва уловимо – ниже, к бёдрам, комкая под пальцами платье, и ещё ниже – задирая ткань, касаясь обнажённого колена. Я не помню, когда сгибаю его. Не понимаю, почему так отчаянно хочется сжать их оба. Повторно хватаю ртом воздух, борясь с желанием закрыть глаза. Нет. Не закрываю. Смотрю на Глеба. И едва сдерживаю рождающийся где-то в глубине меня мучительный стон, когда он склоняется ближе, проводит кончиком носа вдоль моей скулы, касается губами виска, сильнее сдавливая хватку вокруг моего бедра.

– Ты согласилась, Дюймовочка, – разносится в тишине пентхауса тихим вкрадчивым шёпотом. – И тебе придётся позволять мне прикасаться к тебе. Прикасаться ко мне самой, – секундная пауза, а ладонь на моём бедре смещается ещё выше, задирает платье практически до талии. – Обнимать меня. Целовать. Придётся притворяться, как следует. Так, чтобы даже я верил.

Не уверена в том, приказ это, просьба или же просто ультиматум с его стороны. Рассудок вообще мало что воспринимает, кроме самой тональности его голоса. Он пробирает до мурашек. Насквозь. Словно ток по мне пропускают. Наверное, именно поэтому я дрожу. Вздрагиваю снова и снова. С каждым новым прикосновением Глеба. Нет. Не целует. Будто пробует. Проводит от виска губами к шее, вдоль горла к левому плечу. Почти неосязаемо. Мучительно-медленно. Заставляя моё сердце стучать всё громче и чаще. Рождая в груди странное тепло, что разливается по венам, подобно самому коварному яду. Он травит мою кровь. Дурманит разум. Опьяняет, как самое крепкое вино. Мне уже неважно, почему всё это происходит. Только бы не заканчивалось. Впрочем, наследник «Галеон» и не думает останавливаться.

– Так, чтобы и ты сама себе верила, Дюймовочка, – продолжает он. – Верила. Что ты моя. Только моя. Не думая ни о ком другом, кроме меня. И того, как ты жаждешь быть со мной.

Глеб больше не придавливает к холодной мраморной поверхности. Стягивает с плеч тканый орнамент. Проводит кончиком носа вдоль шеи вновь и вновь, на этот раз поднимаясь выше, к линии подбородка. Гладит плечи, ласкает, оставляя обжигающий незримый узор на моей коже, обхватывает пальцами за затылок, тянет на себя, фиксирует, не позволяя отвернуться.

– Притворись моей, девочка…

В районе солнечного сплетения будто искра вспыхивает. Жжёт. Я знаю, неправильно всё это. Но я прячу эту мысль, хороню в самом тёмном месте своего сердца. Избавляюсь. И тянусь навстречу его поцелую. Послушно раскрываю губы. Позволяю ему оставить на себе этот отпечаток. Отвечаю. Впитываю жар мужского тела, вместе с кислородом, который мы делим на двоих. Выгибаюсь навстречу. Прижимаюсь к нему сильнее, не сопротивляясь крепким объятиям.

Я пропускаю тот момент, когда моё платье оказывается на полу. Оно банально сваливается, когда мир вокруг меня снова переворачивается. Поцелуй прекращается всего на секунду. Новый – уже не ждёт дозволения. Требовательный. Жадный. Поглощающий. Он кружит голову, окончательно отключает сознательную часть меня, забирает жалкие остатки адекватности. И вынуждает тихонько стонать в чужие губы, позабыв про стеснение.

Господи, какой же он горячий…

Вот так, кожа к коже, когда я могу чувствовать под пальцами крепкие мышцы, водить по золотистому загару кончиками ногтей, может быть слегка царапая, оставляя белесые полосы, исследуя мощное сильное тело не менее алчно, нежели делает это со мной сам Глеб. Футболка всё ещё на нём. Задрана. Не снимаю. Если перешагну и эту черту, тогда… холод простыней отрезвляет, напоминает о том, о чём я почти забываю. Брюнет опускает меня на постель аккуратно, бережно, теперь целует с нежностью, пусть всё также глубоко и страстно. Не оставляет ни шанса освободиться. Мой жалкий протест уничтожен новым поцелуем. На мне бельё и я развожу ноги в противоположные стороны, переставая обнимать его торс, думая о том, насколько же это была паршивая идея – доказать ему, что я смогу притвориться. Притвориться, а потом остановиться.

– Глеб, – шумно выдыхаю.

Я собираюсь попросить его прекратить сводить меня с ума. Заново напомнить и себе, и ему о том условии, которое сама же выдвигаю. Да, я намерена его придерживаться. Невзирая на мнение наследника «Галеон». Несмотря на то, что всё моё тело, отдельно от голоса разума, буквально вопит об обратном. Потому что только так я смогу сохранить то единственное, что ещё принадлежит мне одной. Сохранить… саму себя. И далеко не в пресловутой девственности дело. Я не должна подпускать его настолько близко. Не должна позволять ему стать частью себя. Стать по-настоящему зависимой от него. Потом отпустить вряд ли получится. А я не хочу, чтобы было мучительно больно. Возможно, нам обоим.