Текст книги "Цвет греха: Алый"

– Вряд ли у них тут есть ещё что-либо съедобное. Я тут не в первый раз, – поясняет свой выбор для меня, как только официант покидает нас.

Молча киваю. Смысл спорить? Вот и молчу. А весь наш заказ оказывается перед нами в считанные минуты.

– Так что там с этим твоим скоро-выйду-за-него-замуж, которого ты ещё не видела? – возвращается к былому Кай.

– Ничего, – заново пожимаю плечами. – В самом деле не видела. Даже не имею ни малейшего понятия, как его зовут, если честно, – сознаюсь и в этом. – Но замуж выйду. Если, конечно, не сумею вовремя переубедить отца.

Тяжёлый взор, сканирующий меня всё это время, ощущается ещё более тёмным и тяжёлым, если такое вообще возможно.

– Ты не похожа на ту, кто покорно согласится с уготованной участью, что бы то ни служило причиной, – слегка прищуривается в подозрении мужчина. – Проблем с деньгами у вас нет, это я уже понял, иначе бы ты не бросалась столь широкими и затратными жестами, – припоминает конверт, который я оставляю на переднем пассажирском сиденье его машины, прежде чем мы оказываемся здесь. – Тогда почему? Выгодная сделка? Увеличение семейного капитала? Шантаж? Жадность? Безысходность? – выдвигает одну гипотезу за другой.

А я…

Я и сама не знаю!

Не спросила же у папы.

Психанула и сбежала.

А теперь…

Вот тут, с ним сижу.

С губ срывается нервный смешок.

– Я совсем недавно получила диплом. Закончила на год раньше. Очень старалась, чтобы оправдать папино доверие. Но до своих рабочих дел он меня всё равно не допускает, поэтому, что пальцем в небо: сказать наверняка не смогу, даже если попытаюсь, – криво усмехаюсь, пряча за этим жестом всю напрашивающуюся наружу горечь. – И, хотя ты прав, я не такого уж кроткого нрава, если в голову стукнет, скорее сбегу или найду управу, чем подчинюсь и прогнусь под кого попало, но… – на моих губах застывает та же горечь, стоит подумать о следующем: – Папа – он у меня один. Кроме меня у него никого в действительности нет. Вот такая мы семья – он и я. Всё. Мама давно умерла. Покончила с собой. И такое предательство с моей стороны он вряд ли вынесет. Он долго приходил в себя после маминых похорон. Я не могу настолько жестоко поступить с ним, бросив его в угоду себе.

И что-то я слишком разболталась, вот да…

Лучше буду есть то, что он для меня заказал!

Тем и занимаю себя последующие минуты, пока мужчина размышляет над моими откровениями. А затем и сам делится:

– Я вырос в детском доме. Тоже был маленьким, когда погибли мои родители, – становится мне новым откровением.

Не таким длинным, как мои, но даже двух скупых фраз вполне хватает, чтоб они задели мой разум. И остались где-то глубоко-глубоко внутри. Жалость? Нет, тот, кто передо мной, не нуждается в жалости. Такое для него скорее оскорбление, нежели благодетель. Но что тогда? Не знаю. Но нечто важное. И сама не могу определить. Возможно, то самое восхищение. Его стойкостью. И внутренней силой. Всё-таки детство у него явно не из простых.

Последующее молчание кажется особенно затянувшимся. Начинает действовать на нервы. Нарушаю его в своём стиле. Решительно поднимаюсь на ноги. А на встречно приподнятую бровь в немом вопросе бросаю наигранно беззаботно:

– Мне здесь надоело, – хватаю мужчину за руку.

Направление – пляж. Правда, приходится немного повременить со спешным побегом ближе к морским волнам, пока один из нас расплачивается за заказанное прежде. Не я, конечно. Оставляю это на него. Может, у нас и никакое не свидание, но раз уж он такой инициативный в денежном вопросе, пусть так. К тому же, отвлекаюсь на иное. Расшнуровываю свои кеды, которые подхватываю свободной рукой.

– Что ты делаешь? – озадачивается Кай, обратив внимание на содеянное мной.

Широко и нахально улыбаюсь ему в ответ, откровенно наслаждаясь тем, как чувствуется горячий мелкий песок под моими босыми ступнями, когда я ступаю на него.

– А на что это похоже? – бросаю встречно.

Брюнет настороженно следит за мной и тоже едва уловимо, но всё же улыбается, хотя явно не понимает. А мне и этого мало.

– Ну, чего так смотришь? – возмущаюсь. – Давай-давай, тоже снимай, – предлагаю с озорной насмешкой.

Судя по тому, как застывает его улыбка, разделять со мной такие сомнительные развлечения мужчина не собирается. По крайней мере, не так сразу. Но я не сдаюсь. И в самом деле заставляю его снять ботинки, а затем и носки. Потом и вовсе едва сдерживаю рвущийся наружу смешок, глядя за тем, как он осторожно и с явной опаской повторяет мой пример, аккуратно ступая по песку: каждый шаг, как по минному полю.

– Штаны надо закатать, – со знающим видом, сквозь очередной смешок, советуя я ему.

Он смотрит на меня, словно я схожу с ума и предлагаю ему сделать то же самое – это веселит больше прежнего. Не всё ему меня одну смущать.

– Да-да, – киваю неоднократно.

Кай неохотно, но всё же подчиняется. Затем я и вовсе тащу его за собой, почти бегом, в конце концов, он всё-таки сдаётся и просто следует за мной. Мой энтузиазм на этом не заканчивается. На пляже мы проводим несколько часов. Даже удаётся вытащить из него о том, что за деятельность у него такая, что приходится совершать сомнительные сделки. Работа в самом деле оказывается вполне заурядной, не только законной и налогооблагаемой. Мужчина занимается аукционным брокерством, скупает близкие к грани банкротства предприятия и их имущество. Не совсем вникаю во все сопутствующие детали, но дело – выгодное, хотя зачастую и рискованное, это я хорошенько себе усваиваю. Дабы убедиться в последнем, я задаю немало вопросов. А пока он на них отвечает, внимательно слушаю и снова невольно улыбаюсь, подставляя лицо морскому бризу, довольствуясь не столько потоком новой полезной информации, сколько больше пробирающим до глубины души тембром мужского голоса.

Так бы и слушала, и слушала…

Настолько забываюсь в нём, что почти тону.

Нет, не в море. В подсчёте времени.

А утекает оно подозрительно быстро.

И даже слишком!

Близится вечер, когда наше условное единение нарушено входящим от его приятеля. Моя машина готова. Можно забирать.

Глава 7

Эва

Мастерская по ремонту машин находится почти на самой окраине города. И если побережье выглядит вполне безопасным местом для встреч даже в малознакомой компании, то к вечеру я малодушно принимаю и эту поездку, как данность.

Беспечно?

Опрометчиво.

Наивно?

Возможно.

Но последние часы, проведённые с Каем, дарят мнимое ощущение безопасности, которым я оправдываю очередную свою неосторожность.

Улочки старого района – полупустые, частично заброшенные, узкие. Я помню об их атмосфере ровно до момента, пока внедорожник движется по ним с минимальной скоростью. Свернув через проулок с кирпично-выстроенной аркой, машина останавливается посреди двора, с другой стороны которого располагаются подъёмные ворота в ремонтный ангар – они закрыты, а моя машина дожидается перед ними. Как и в случае с автомобилем Кая, ни следа от вчерашней аварии на ней не остаётся. Впрочем, широта и простор обзора – не такие уж и полные. Их перекрывает стоящий перед капотом брюнет. Неподалёку – ещё одна машина. Я уже видела прежде – и его самого, и стального коня чёрного цвета, который следовал за мной несколько кварталов, после того, как я покинула хирурга и пациента с огнестрельным. Со скучающим видом, тот, чьё имя я пока не знаю, наблюдает за нашим приближением, изредка подбрасывая в воздухе брелок с автомобильным ключом. Как оказывается впоследствии, от… моей машины. Хотя мой комплект – он же единственный, в моих руках.

– Сигналку пришлось вскрыть, поэтому заменили, – отпускает ленивым комментарием он, протянув мне брелок, выдерживает небольшую паузу, а затем небрежно добавляет с лёгкой насмешкой: – Салют, Эва.

Тянусь ему навстречу, чтобы забрать ключ, в качестве ответного приветствия выдавив из себя благодарную улыбку, но забрать нужное не удаётся. Кай – быстрее. И если я сама ориентируюсь в происходящем не столь расторопно, то…

– Адем, – мрачно произносит мой сопровождающий.

Слух цепляет не столь само имя – произношение. Непривычное [А`дэм] с паузой между первой гласной и вторым слогом выдаёт в стоящем напротив иностранное происхождение. Тёмные волосы, плотная щетина на скулах и подбородке, взор – чернее ночи, нос с лёгкой горбинкой, широкие скулы и оливковый загар: мужчина не особо похож на того же араба или иранца, но определённо имеет нечто восточное в своих генах.

– Да помню я, помню, – примирительно поднимает ладони в жесте капитуляции Адем, едва Кай забирает ключ. – Даже и не думал лезть к “хорошей девочке” Эве, – добавляет с сарказмом.

Хорошая девочка в моём лице закономерно тушуется от такого обращения и упоминания. Словно у этих двоих (или даже троих, если вспомнить того же Айзека, которого сейчас нет поблизости), состоялся какой-то особенный разговор на мой счёт. Вдвойне неудобно становится после того, как эти двое обмениваются многозначительными – только им одним понятными взглядами, не говоря вслух больше ни слова. Благо, на этом всё наше совместное общение заканчивается. Адем теряет все остатки проявленного интереса и садится в свою машину. Правда, прежде чем уехать, скупо бросает напоследок для Кая:

– Ты едешь?

– Да. За тобой.

Адем кивает, принимая ответ друга. Дверца с его стороны закрывается. Он уезжает, только пыль из-под колёс летит, с такой резкой скоростью срывается с места внедорожник. С учётом последнего, Кай здесь тоже надолго не задержится, а я…

Мне мою машину вернули, соответственно, никаких проблем, чтоб тоже покинуть это место, не возникает, ведь так?

Я ему помогла. Он всё возместил. И даже с лихвой. Нас ничего уже не связывает. Квиты. Если рассуждать логично – никак иначе.

Но дружить с логичными рассуждениями у меня в последние два дня совсем не получается… нечто внутри предательски сжимается при мысли о том, что я вижу своего нового знакомого, вероятнее всего, в последний раз. А ведь ещё какие-то сутки назад с облегчением перекрестилась бы от одной лишь мысли о подобном.

Тогда почему?

Внезапно жаль.

Точно с ума схожу!

И уж наверняка – в действительности, не только в своей голове, ведь, вместо того, чтобы развернуться к собственной машине и ехать домой, куда давно пора вернуться, я зачем-то упорно рассматриваю трещины на асфальте под своими ногами.

– Мне пора, – озвучивает вполне очевидное Кай.

– Угу, – соглашаюсь.

И едва сдерживаюсь, прикусив себе язык, дабы не добавить что-нибудь нелепое в духе: “Увидимся ещё” или “До встречи”.

Когда я вдруг резко тупею до такой степени?

Спрашивается…

А стоит всё-таки развернуться ближе к своей машине:

– Эва, – окликает Кай.

Моё имя звучит из его уст, как нечто чрезвычайно подлое – беспощадный удар под дых, за раз выбивает кислород из лёгких.

– М-м?

– Ключ от машины. Ты забыла.

Будто невидимым арканом тянет обратно. И если мужской голос, что до сих пор предательски звучит в моей голове, путает мысли и уничтожает всё здравое, то прикосновение пальцев к мужской ладони – искра тока. Вспыхивает. Обжигает. Моментально впитывается под кожу. Разливается по венам, как самый смертельный яд. Не избавишься. Всё. Приговор. Мой. Безоговорочный. Невозможно не подчиниться. И я подчиняюсь. Ведомая. Собственным порывом. Сжимаю не брелок – всю его ладонь, накрывая своей поверху, впервые за сегодняшний день прикасаясь к мужчине по собственной инициативе, наверное, именно поэтому содеянное ощущается настолько контрастно, ярко и остро. Обхватываю в меру своих сил. Тянусь ещё ближе. Прижимаюсь своими губами к чужим губам, что когда-то так безнравственно и соблазнительно шептали мне все те непристойности, что позже зародились в моей голове и никак не избавишься от них больше. Всего лишь на краткое мгновение фиксирую случившийся контакт. Просто для того, чтобы узнать и запомнить – каково это, когда так немыслимо и невообразимо необходимо чувствовать кого-то ещё, и совсем неважно, что будет потом.

– Спасибо за сегодняшний день. За… всё, – роняю тихо.

Себе ли в оправдание за содеянное, или же для него.

Не важно.

Думаю ли я в этот момент о последствиях?

Однозначно нет.

Но понимаю, на что иду, лишь после того, как мозолистая ладонь, за которую хватаюсь, ответно сжимает мою. Гораздо крепче, нежели я сама. Не оставляя возможности закончить и забыть произошедшее. Привлекая к мужскому телу фактически вплотную.

– А ведь это был твой шанс, – хрипло выдыхает Кай.

Если и был, то сейчас не остаётся. Едва ли я способна избавиться от того капкана, в который он заключает меня, впечатывая спиной в железо. Позади – машина. Впереди – жалкая толика воздуха, отделяющая меня от него. Ничего больше нет между нами. Мы опасно близко. Друг к другу. И к той грани, где не существует никаких запретов и условностей. Я вновь чувствую его дыхание на своих губах. В горле пересыхает в считанные секунды.

– Шанс?

– Да. Шанс. Избавиться от меня.

Слова совсем не задерживаются в моей памяти. Вся моя реальность – напряжение, что пронизывает и бьёт наотмашь по нервным окончаниям. Я рвано хватаю ртом воздух. Этот вдох застревает в груди, словно раскалённую кувалду вгоняют. Мне почти больно физически. Удары сердца разгоняются на предельной скорости. Пульс стучит в висках бешеным набатом. Всему виной – его взгляд, направленный на меня сверху-вниз: тёмный и порочный, будто одержимый. Не помню, чтобы прежде он смотрел на меня подобным образом. А может только теперь замечаю по-настоящему. Всё то, что и самой отчаянно хочется. Кай упирается кулаком в бездушный металл чуть выше и правее моей головы. Сжимает и давит на поверхность с такой силой, что вены проступают.

Всего секунда…

Набрасывается, будто хищный зверь, взбесившийся от желания сожрать свою жертву. Отбирает остатки моего кислорода. Пьёт голодно, глубоко и жадно. Не поцелуй. Если можно кого-то трахнуть вот так, именно это со мной происходит сейчас. До головокружения. До чёрных точек перед глазами. Когда весь мир стирается и исчезает. Пьянеешь. Тонешь. Гибнешь. И возрождаешься. Одержимая той же животной потребностью. Больше не принадлежишь себе, не отвечаешь за себя, не владеешь собой и не помнишь ничего, кроме того, как остро и горячо чувствуется каждое новое прикосновение. Его пальцы бесстыдно блуждают по моему телу, забираются под футболку, нетерпеливо отгибают верхний край лифа, обхватывают и высвобождают грудь, стремительно срывают застежку на моих шортах, ныряют глубже, проникают под кружево нижней части белья, умещаются аккурат между моих подгибающихся ног, изучают, массируют, ласкают, искушают и вынуждают тянуться навстречу. Я прогибаюсь в спине, хочу быть к нему ещё ближе. Пусть не останавливается. Пусть окончательно сведёт с ума. Там, где он дотрагивается до меня снизу – становится чертовски мокро и влажно, с каждым уходящим мгновением всё сильней и сильней. В любой другой ситуации мне обязательно должно бы стать стыдно за такое стремительное распутство. Но не с ним. Не сейчас. Не тогда, когда во мне существует лишь неутолимая жажда заполучить больше и ещё ярче, как можно скорей. Я сама же откровенно трусь об него, раскачиваясь бёдрами вперёд-назад в инстинктивном ритме, позволяя его пальцам снова и снова скользить между моих бёдер, дарить это греховное наслаждение и топить меня в нём.

– Пожалуйста, Кай…

Не знаю, о чём прошу. Впиваюсь ногтями в широкие твёрдые плечи, извиваюсь под его умелым напором. Словно ему известны все точки на моём теле, которые стоит задеть, чтобы распалить меня до неимоверных пределов. Да, он знает. Задевает. А я сдаюсь. Запрокидываю голову и кусаю губы, сдерживая невольно рвущийся наружу стон. Первый. Но не второй. Он проглатывает его вместе с новым безудержным поцелуем. И тихо ругается, когда меня захлёстывает безжалостная волна удовольствия, зарождающаяся внизу живота, разливающаяся жаркой дрожью до самых кончиков пальцев. Мои внутренние мышцы сокращаются с такой интенсивностью, как если у меня начинаются судороги. До того сладкие и ошеломляющие, что я не сдерживаю ещё один стон – особенно громкий. Хотя вряд ли в данный момент слышу себя в достаточной степени. Оргазм оглушает. Ослепляет. Погружает в блаженную темноту, вышвыривает в какую-то совершенно иную реальность. Больше ничего не чувствую, кроме этой эйфории. Колени подкашиваются. Но я не падаю. Меня удерживает Кай.

– Ты такая податливая и отзывчивая, как… – шепчет он.

Резко обрывает себя. И снова ругается. Утыкается лбом в ту часть машины, где ещё совсем недавно был его кулак. Шумно выдыхает сквозь зубы. Прикрывает глаза. Замечаю, как дёргается его кадык, хотя мужчина вовсе не шевелится. Я тоже замираю. Пытаюсь собрать себя воедино и окончательно вернуться на бренную землю. Напряжения в нём читается ничуть не меньше, чем возбуждения. Мужской стояк, упирающийся мне в живот сквозь штаны, будто каменный. Рубашка на широких плечах натягивается до такой степени, ещё немного и разъедется по швам. Он втягивает в себя воздух, как если задыхается. Урывками. По чуть-чуть. Словно учится заново дышать.

– Единственная и любимая доченька, которую так рьяно опекают, чтобы продать подороже, – произносит также тихо и с затаённой угрозой, а я вздрагиваю от удара по железу. – Ну, конечно, ни один, блядь, грёбанный мудак не притрагивался к тебе, и ты, мать твою, реально ещё девочка…

Девственница.

Не девочка.

Вот что Кай в самом деле имеет ввиду.

И он прав.

Всё-таки, пока осваиваешь экстерном то, на что у остальных уходит куда больше времени, дополнительных часов для личных развлечений не остаётся.

Но!

– Из твоих уст, звучит, как проблема, – произношу ответно, ощущая, как моё пересохшее горло саднит.

Мне бы попить. Или хотя бы облизать истерзанные губы. Но я не смею. Его слова имеют гораздо больший вес, нежели я признаю вслух. Вынуждая чувствовать себя виноватой. В его состоянии.

– Проблема, – возвращает своё внимание ко мне Кай, одаривая пристальным и яростным взглядом, глаза в глаза, отчего асфальт снова уходит из-под моих ног. – Да. Проблема. Из-за которой я не могу прямо сейчас вогнать в тебя свой член так глубоко и мощно, чтоб ты ничего кроме него не помнила, – болезненно морщится.

Отодвигается. Оставляя чувство полнейшего разочарования. И я почти готова молить его об обратном. Несмотря на то, что мы находимся на улице, и в любой момент может кто-нибудь появиться, а я тут… последнее отрезвляет, как если на меня ведро ледяной водой выливают. Пальцы дрожат и плохо подчиняются, но я упорно поправляю на себе одежду, больше не глядя на мужчину.

Да и что на меня вообще нашло?

Бунт гормонов…

Да, однозначно и давно пора расстаться со своей скудной половой жизнью, внести в собственное времяпровождение побольше разнообразия с участием мужского пола. Всё-таки ничего хорошего – на малознакомых личностей посреди сомнительного переулка накидываться, как какая-нибудь нимфоманка, потёкшая, подобно конченной сучке, с первого же поцелуя.

– Я дал тебе слово, что ничего плохого с тобой не случится. Уходи, Эва, – добавляет Кай, словно ещё один гвоздь в гроб моего психоза вколачивает. – Садись в свою машину. Уезжай. Пока я ещё в состоянии держать своё слово. Прощай, хорошая девочка.

Он всё ещё близко. Несмотря на сказанное, не отходит настолько, чтобы я могла действительно свободно покинуть его и исполнить обозначенное. Приходится буквально съезжать спиной по железу в сторону, чтобы увеличить дистанцию между нами. Мои колени – совсем недавно едва прямые, почти не сгибаются, пока я наклоняюсь и подбираю оброненный ключ от машины, а затем, с некоторым усилием заставляю себя идти к ней, так и не обронив ни слова на прозвучавшее признание. Слишком много места занимает в моей голова разразившаяся война. Одна часть меня отчаянно желает вернуться, и не только к Каю, но и к той стадии, когда безразлично где, зачем и почему, только бы ещё хотя бы разочек почувствовать всё то, что недавно переживаю, даже если потом в самом деле будет больно. Другая часть призывает сохранить жалкие остатки гордости и не падать ещё ниже, нежели уже случается, особенно если учесть, на кого именно позарилась моя падкая и столь легко искушённая душа.

В любом случае, да…

Прощай, хорошая девочка.

Ею мне уже не быть…

Глава 8

Эва

Возвращаюсь домой затемно. Перед глазами до сих пор стоит воспоминанием о том, как Кай садится в свою машину и уезжает, оставив после себя странно-горький привкус разочарования. Я тоже не стою на месте, наблюдаю за внедорожником сквозь зеркало заднего вида, пока сама, не особо разбирая дороги, двигаюсь в противоположном направлении. Некоторое время просто кружу по улочкам города. Без особой цели. Лишь бы прийти в себя.

Территория отчего дома встречает меня тишиной. Несмотря на то, что ещё с дороги замечаю, насколько там многолюдно. И нет, не гости тому виной. Наличие разгуливающих по периметру мужчин с суровыми физиономиями в чёрном обмундировании не внушает ничего хорошего. В самом доме, кроме Марии, нет никого.

– Что происходит? – спрашиваю, застав экономку на кухне, загружающей посудомойку.

Завидев меня, она оставляет все свои дела и бросается мне навстречу, крепко обнимая.

– Наконец-то ты вернулась! – причитает, шумно выдыхая с заметным облегчением, и гладит меня по голове, как маленькую, а на её глазах проступают слёзы. – Успокоилась? Или всё ещё сердишься на нас? – отодвигается и вглядывается в моё лицо.

Выдавливаю из себя ласковую улыбку.

– Вернулась. Успокоилась. Немного всё ещё злюсь, да, – перечисляю по порядку ответы на то, о чём она говорит. – Папа где? Что-то случилось? – оглядываюсь в сторону окна, через которое виден один из замеченных мною ранее охранников.

В нашей семье имеется парочка водителей, садовник, несколько домработниц и три сторожа.

Но чтоб прям реальная охрана? Разве что в его офисе и на складах в доках, но там – оно понятно, а тут…

Что такое вдруг происходит, пока меня нет дома?!

– Твой отец уехал по делам. Не знаю, куда. Сказал, утром вернётся, – отзывается Мария. – А эти… – машет рукой в сторону того же окна, на которое я смотрю. – Тоже не знаю, дочка, – всплёскивает руками в негодовании и с заметной усталостью. – Пару часов назад появились. Твой отец так распорядился. Ещё четверых, кстати, отправили на поиски тебя, хорошо, что сама явилась, не то, не удивлюсь, против воли притащили бы. Кто ж меня спрашивать будет, зачем? Или докладывать… – криво усмехается и отворачивается, после чего принимается суетливо кружиться по кухне. – Ты голодная? Когда ела в последний раз? Знаю я эту твою Нину, вечные диеты, скоро до анорексии себя, а заодно и тебя доведёт… – ворчит, припоминая мою подругу, торопливо выставляя тарелки.

Я же никак не комментирую. Молча делаю выводы.

Первое:

Что-то ужасно серьёзное совершенно точно случается. Отец редко не ночует дома, только если в самом деле возникает острая необходимость, терпеть не может всякие отели или дальние поездки, хоть сколькими удобствами они сопровождаются. Вероятно, усиление количества охраны вытекает отсюда же.

Второе:

Все думают, что я была у Нины. Нет, так оно и есть, по сути. Сначала. Не считая последние сутки, ага. Ночевать-то я в самом деле у неё собиралась, а не в непонятной компании, о чём вообще если и помнится, то весьма смутно. Никак. В голове остаются лишь утренние события. А то, где и с кем я существую в дневное время, когда вновь покидаю её квартиру… Ну, скажем, почти всё так, как и планировала, произошло. Тачка же отремонтирована в итоге.

Да, оправдалась, как смогла…

Перед самой собой.

Папа в эту версию вряд ли поверит.

Как и та же Мария.

Вот и буду молчать…

Меньше знают, спокойнее живут.

Жаль, этот же номер совсем не прокатывает с Ниной:

– Женщина, ты смерти моей хочешь?! – громогласно возмущается блондинка, едва я вспоминаю, что обещала ей позвонить, и наконец, выполняю обозначенное.

Сразу после того, как под пристальным надзором Марии покорно съедаю ужин и покидаю кухню, поднявшись в свою спальню, заперевшись там подальше от посторонних глаз и ушей.

– Гуляла по городу. Телефон был выключен, – виновато улыбаюсь, глядя в экран своего только включённого гаджета.

Нина одаривает меня ещё более возмущённым взглядом.

– Ну, знаешь ли! – округляет она глаза. – Я тут целый день места себе не нахожу, перед твоим отцом каждый час оправдываюсь, почему его дочь не хочет с ним разговаривать, а ты! – обвинительно тычет в меня указательным пальцем. – Гуляла она, видите ли… – фыркает небрежно, порывисто выдыхает и вместе с этим выпускает весь свой гнев. – Хорошо погуляла? – добавляет уже заинтересованно, с хитрым прищуром по новой разглядывая меня. – А ничего этот твой подстрелыш, очень даже симпатичный, хотя, как по мне, слегка отмороженный, – передёргивает плечами. – Но уж лучше отмороженный, чем беспардонный, как этот его нахальный дружок без тормозов… – ворчит в довершение с отчётливой досадой и едва уловимо морщится.

Где-то здесь настаёт моя очередь округлять глаза.

– Нахальный дружок без тормозов? – цепляюсь за последнее из услышанного.

Душу на кон готова поставить, речь об Айзеке!

И нет, не потому, что мне захотелось вдруг узнать что-нибудь о нём. Так ведь и не поинтересовалась, правда ли доставил подругу “в целости и сохранности”, как мне обещано Каем. С учётом, что именно из-за меня она в подобное влипает, грех не спросить.

– Ну этот, который здоровенный, безмозглый и хамит постоянно, словно его в детстве то ли высекли плохо, то ли наоборот, слишком старательно, все последние остатки мозгов отшибли, – показательно кривится Нина в своём пояснении. – Светлый такой. Качок. Размером со шкаф. И интеллектом, как у планктона, – добавляет и машет руками, обрисовывая ладонями в воздухе невидимый силуэт, предположительно того самого “светлого шкафа с интеллектом, как у планктона”.

Не настолько хорошо я знакома с отправленным в сопровождение для Нины другом Кая, чтоб сверить озвученную ей характеристику, но одно из обозначений точно совпадает.

– Айзек, – улыбаюсь виновато. – Его зовут Айзек.

Мне действительно очень жаль, если их случайное мимолётное знакомство выдаётся из разряда неприятных, тем более, что в этом есть доля и моей вины. Правда, всё своё сожаление по данному поводу я быстренько подзабываю. Сразу, как только слышу всё такое же недовольное, хмурое, но почему-то обречённое и чуточку смущённое:

– Да знаю я, как его зовут, – бурчит задумчиво Нина, отворачиваясь от меня, а её лицо заметно краснеет.

Замолкает. Что совсем на неё не похоже.

– Он что-то тебе сделал? – интересуюсь осторожно.

Почти снова чувствую себя виноватой. Ровно на мгновение.

– Да что он мне может сделать? – презрительно фыркает Нина. – Если только в его мечтах, – снова фыркает и показательно закатывает глаза.

– То есть, вы просто не поладили, и всё? – уточняю.

Девушка вновь презрительно фыркает.

– Как вообще можно поладить с безмозглым шкафом, который вместо того, чтобы пояснить кто он и зачем ко мне подкатывает, перекидывает через плечо и банально утаскивает из толпы в неизвестном направлении? – опять начинает злиться, взмахнув руками, как если с ней нечто подобное происходит прямо сейчас.

А мне сразу Марк – её жених, вспоминается…

Кажется, список тех, кому точно о наших ночных приключениях не стоит знать, всё растёт и ширится.

М-да уж…

– Прости? – предлагаю, вспомнив о своей вине за случившееся.

Собеседница тоскливо вздыхает.

– Да нормально всё, забей, – отмахивается от моих извинений. – Потом разобрались и он меня домой отвёз. Ну, после того, как вытащил из багажника, – снова вздыхает.

Разобрались, так разобрались, ничего не скажешь!

У меня аж челюсть от таких разбирательств отвисает…

Правда, озвучить вслух всё сопутствующее не успеваю.

– Но ты б хоть предупреждала что ли, раз уж у тебя теперь такая занятная партия нарисовалась и всех нас ждут новые жизненные сюрпризы, – возвращает себе свою ворчливость Нина, пусть и беззлобно на этот раз. – Особенно, твоего папочку, – добавляет ехидно, сосредоточившись на мне.

В последнем я с ней совершенно точно согласна. У него, по всей видимости, и без моих закидонов, проблем хватает. К тому же…

– Никакая он мне не партия, – настаёт моя очередь недовольно кривиться.

Не столько из-за собственных слов, сколько из-за воспоминания о том, чем всё в итоге заканчивается. Ничем. Обломом. По всем параметрам. А я не в меру близко это воспринимаю, раз уж меня до такой степени до сих пор волнует. Вот так и бывает, если ты наивная дурочка, а у него таких как ты…

Дерьмо.

Ещё и об этом думать точно не стоит!

Так и в самом деле сойти с ума можно.

– Да? Совсем-совсем не партия? – дразнится Нина. – Он поэтому у нас под окнами в семь утра стоял, как вкопанный? Когда ты сама только в пять утра заявилась и вообще непонятно где предыдущие шесть часов провела… – добавляет многозначительно.

Вот именно!

– Может и не с ним я эти шесть часов провела? – защищаю свой окончательно падший моральный облик, как могу.

Ответом служит скептический хмык со стороны подруги и новый обречённый вздох – мой.

– И вообще, я думала, ты спишь… – предпринимаю последнюю свою попытку оправдаться.

Хотя то и бессмысленно.

Особенно, если учесть, как лукаво на это усмехается Нина.

– Ты очень громко хлопаешь дверью, – деловитым тоном принимается перечислять она, показательно отставляя указательный палец, пока лично я вспоминаю ещё и том, что не только хлопаю, как оказывается, но и топаю тоже громко. – К тому же, когда твой отец до тебя не дозвонился, то решил набрать мне. Вам же обоим с утра пораньше не спится, ранние вы наши неугомонные пташки, – отставляет средний палец, изображая двойку. – Ну и, раз уж, поспать мне не дали, пришлось вставать, тащиться на кухню за кофе, а та-а-ам… – протягивает торжественно, отставляя третий палец, – такой милый вид из окна на парковку открывается: где ты, охренительный мужик на охренительной тачке с тобой рядом, так охренительно пикантно обнимает тебя и всё такое… – старательно изображает умиление с мечтательным видом, хотя то и выходит жутко фальшиво. – Вот я и решила дать тебе немного времени, прикрыла тебя перед твоим отцом, – заканчивает с наглой ухмылочкой.

Не ведусь на последний жест. Благодарно улыбаюсь ей.

– Спасибо.

И что бы я делала без неё?

Риторический вопрос.

– Че-е-го? Спасибо? И всё? – опять возмущается девушка. – Одним спасибо от меня ты точно не отделаешься! Я требую все подробности. Куда от тебя отвёз? О чем говорили? Раз уж ты с ним целый день провела, так понимаю, скучным он точно не может быть и вы очень даже поладили, разве нет? – делает вполне себе верные выводы девушка.

Почти.

– И да. И нет, – сознаюсь неохотно. – Сначала поладили. Потом… – умолкаю на недосказанности и повторно кривлюсь от собственных воспоминаний, в которых меня фактически бросили.