Текст книги "ТАСС не уполномочен заявить…"

И даже царица египетская…

Помнится, однажды, еще во время учебы, на каком-то занятии по освоению журналистского ремесла студенты получили такое задание: нужно было сочинить любой тезис и суметь его доказать. Тезис мог быть хоть «от фонаря».

Например, «любовь – это…», «политика – это», «молодость – это», «деньги – это»… И так далее, и тому подобное. Требовалось лишь аргументированно расписать свой тезис не менее, чем на печатную страницу. Более – только приветствовалось.

Немного поразмышляв, Лариса решила написать нечто на тему – «Косметика – это искусство украшать». И готовясь к очередному занятию, засела в библиотеке. Она свой тезис решила доказать с помощью всего лишь одной женской особы. Зато, какой… Египетской царицы Клеопатры, чей образ окутан ореолом мифов и легенд.

В итоге – у студентки получился настоящий трактат на несколько страниц, который потом был признан одной из лучших и доказательных работ.

И чем больше Лариса черпала информации из разных источников, тем большим восхищением и уважением проникалась к данной особе. Оказывается, Клеопатра отнюдь не была красавицей, какой ее изобразила актриса Элизабет Тейлор в известном кинофильме… Отнюдь. Но каким же талантом обольщения она должна была обладать, если смогла завоевать таких мужчин своего времени, как Цезарь и Марк Антоний!

Лариса быстро взяла на вооружение секреты Клеопатры по части женской красоты, которые дошли до наших дней и не утратили своей актуальности. Молоденькой студенточке очень импонировал образ властной женщины-правителя, политика, дипломата, и, конечно же, умелой интриганки. А какая женщина без интриг, а тем более – царица?

Ее потрясли пушкинские строки, посвященные Клеопатре. Ей их не надо было заучивать. Они сами запали в душу студенточке:

 
В моей любви для вас блаженство,
Блаженство можно вам купить:
Кто к торгу страстному приступит?
Свои я ночи продаю.
Скажите, кто меж вами купит
Ценою жизни ночь мою?»
Она рекла. Толпа в молчанье.
И всех в волнении сердца.
Но Клеопатра в ожиданье
С холодной дерзостью лица:
«Я жду, – вещает, – что ж молчите?
Иль вы теперь бежите прочь?
Вас было много; приступите,
Торгуйте радостную ночь».
И гордый взор она обводит
Кругом поклонников своих…
Вдруг – из рядов один выходит,
Вослед за ним и два других.
Смела их поступь, ясны очи.
Царица гордо восстает.
Свершилось: куплены три ночи…
И ложе смерти их зовет.
 

Чувственная девушка так ясно представила себе эту картину, на миг отождествив себя с героиней, что у нее мурашки побежали по коже…

Как-то в одном журнале ей попалась небольшая репродукция, на которой было изображено женское лицо в профиль, приписываемое Клеопатре. Пол-лица занимали огромные миндалевидные глаза, красиво выделенные в характерном египетском стиле. Чем-то манил и притягивал этот женский облик Ларису, хотя похожие лица довольно часто встречаются на традиционных египетских папирусах и барельефах. Она вырезала картинку из журнала и хранила ее дома на своем письменном столе.

Когда пришла на работу в ТАСС, то небольшая репродукция перекочевала на ее новый рабочий стол под стекло. И хотя под количеством разных деловых бумаг и интересных фото она была почти незаметна, но не было дня, чтобы Лариса не полюбовалась женским профилем. Это изображение стало, словно, ее талисманом…

И хотя на момент описываемых событий еще официально не существовало такого понятия, как «комплекс Клеопатры», нельзя о нем не вспомнить сегодня (двадцать лет спустя), когда пишутся эти строки.

Этот, отчасти – медицинский, отчасти – социальный термин, несколько позднее введет наш современник и соотечественник, доктор психологии для обозначения недуга, сразившего наповал многих наших преуспевающих и независимых леди.

«Мадам, а не страдаете ли вы комплексом Клеопатры»? – этот, удобный многим мужским особям вопрос, сегодня может задать уже не обязательно доктор-психотерапевт, а любой шеф любой своей преуспевающей сотруднице.

Суть «болезни», как выясняется по определению медика, состоит в том, что дамы, «отмеченные» этим комплексом, мужчин воспринимают не как союзников и партнеров по жизни, а не иначе, как мешающих им во всем конкурентов и соперников. И, дескать, такое же «служебно-офисное» отношение к сильному полу они переносят и на свою личную и семейную жизнь. Отсюда – все их несчастья. Потому что с таким мироощущением и образом мыслей они не могут быть счастливы изначально…

Не могу отказать себе в удовольствии, мысленным взором представляя, что сказала бы по этому поводу Лариса «изобретателю» термина, придя, допустим, к нему брать интервью. Наверное, что-то типа: не из нашей всё это жизни – бегать по психотерапевтам. И что лично она в психоаналитиках вовсе не нуждается, а просто хотелось бы поговорить с доктором чисто… по-женски.

Пожалуй, еще журналистка, рассмеялась бы доктору в лицо и сказала, что никак не считает себя несчастной. Потому что она – такая молодая, умная, независимая, преуспевающая, знающая себе цену, не обойденная мужским вниманием и красивая… По всем этим определениям уже никак не может быть обездоленной. И не надо ее так оскорблять… или жалеть. Что в данном случае, возможно, одно и то же. И еще она бы обязательно посетовала: как же устала от этого бесконечного превосходства мужиков по жизни, которые везде им, женскому сословию «перекрывают кислород»! И вовсе не потому, что они умнее и талантливее.

«Где женщины-политики? – спросила бы она обязательно. – А где женщины-дипломаты? Ага, там же, где и политики»… И разве не видно, куда завели страну эти мужики-правители и прочие государственные мужи»?

И, вообще, разве родители не внушали ей в детстве, что всего в этой жизни можно добиться самой, если будешь твердо стоять на ногах? А для этого надо хорошо учиться, чтобы получить хорошую профессию. Вот она и получила, даже с «Красным дипломом». И что же? Она без конца сталкивается в своей работе с мужской конкуренцией. Ее не раз упрекали представители сильного пола в том, что она – карьеристка и слишком стремится к лидерству. Мол, была бы она мужчиной, это было бы понятно. А она, мол, – всего лишь женщина. «Всего лишь»! И поэтому, ее женский удел, как бы она не старалась, всё равно – киндер, кюхен, кирхен!

Об этих средневековых ценностях она устала уже слышать от своего начальника Кирюши, который жутко боится, что она его подсидит. И не зря боится, потому что знает, что в профессиональном плане она по всем параметрам – лучше его. Так зачем нас с детства обучают тогда этому ложному равенству между мальчиками и девочками? Зачем? Неужели же только для того, чтобы, когда мы достигнем определенного уровня карьерного роста, ткнуть нас носом в это средневековье: «дети, кухня, церковь»? А она так не хочет. И не будет.

И, вообще, кто ответит ей: разве не было матриархата в истории? И разве не остался он в каких-то далеких и самых потаенных глубинах нашей генной памяти? Да вся ее женская сущность, вся ее природа восстает против этого жуткого неравенства и несправедливости: всю свою жизнь доказывать, что женщина – не только «друг человека» по образному определению сатирика.

А ведь, мы, и, правда, гораздо умнее, тоньше, хитрее, живучее, чем все это племя, именуемое сильным полом… И разве история нам мало преподносила женских имен, достойных поклонения и уважения? Взять, хотя бы, египетскую царицу. А ей (или нам?) сегодняшние умники, оказывается, какой-то комплекс (простите) «присобачили».

Конечно же, только мужик такое мог изобрести… (Мстительный, к тому же). Это ж надо такое придумать – «комплекс Клеопатры»! Нет, не прощает нам это наглое мужское племя превосходства ни в чем: ни в уме, ни в силе характера, ни в творчестве…

Так, или примерно так, наверняка бы, рассуждала Лариса. И, по-своему, была бы права, защищая себя и своего кумира…

И принц голубых кровей

Лариса выпорхнула из подземки на станции метро «Площадь Ногина», как договорилась с музыкантом. Выпорхнула… и сразу попала в распростертые объятия Михаила, который ждал ее с огромным букетом, предусмотрительно завернутым от лютого столичного мороза в газету «Московский комсомолец».

– Снегурочка ты моя московская! – восхищенный Ларисой музыкант чмокнул ее в обе щеки, а затем еще нежно поцеловал в губы. – Красавица, богиня! Если бы ты знала, как я считал каждую минутку до нашей встречи!

Молодая женщина кокетливо приняла бумажный конверт из рук восторженного поклонника и заглянула вовнутрь. Огромный букет ярко-алых роз сразу пронзил ее обоняние сладостным и страстным ароматом, рассекая московскую стужу зноем лета.

– Я тебя не сильно заморозила? – улыбнулась женщина, отрывая носик от манящих зноем и тайной ароматов.

– Как же, меня заморозишь в такой «натуре»! – и Михаил самодовольно похлопал себя по ладно сидящей на нем шикарной дубленке цвета «ольхи».

А Лариса наметанным женским глазом подметила еще и в тон подобранные дубленый козырек с утепленными отворачивающимися «ушками», шикарные замшевые ботинки и перчатки. Перчатки буквально распирало от толстого натурального меха цвета слоновой кости изнутри… Да, такую экипировку не приобретешь в «совдеповских» магазинах, оно и понятно…

– У природы нет плохой погоды, а есть плохая одежда, – сказала журналистка, делая, таким образом, комплимент вкусу музыканта, и поинтересовалась, – так где гуляем?

– У меня столик заказан в ресторане гостиницы «Россия», – сказал Михаил. – Поужинаем, а потом…

– И что же потом? – томным голоском перебила его Лариса.

– Если дама не против, приглашаю в мой номер-люкс. Я туда уже шампанское и фрукты заказал…

– Дама очень даже не против… И вообще, как здорово, Мишель, что сегодня только вечер пятницы, и впереди два выходных! – жизнерадостно воскликнула Лариса и энергично подхватила за руку своего кавалера.

И они – молодые и беспечные, подгоняемые московским морозцем, быстро двинулись в сторону гостиницы «Россия». Впереди их ожидал романтический вечер…

В ресторане Лариса решила полностью положиться на вкус кавалера. Ей было интересно узнать, что любят поесть такие изысканные артистические натуры. Поэтому на каждое заказанное Михаилом для себя блюдо, она согласно кивала головой и произносила с улыбкой в сторону официанта – «дубль два»…

Когда Михаил вежливо озаботился у своей дамы по поводу напитков, она лишь произнесла: «Коньяк, конечно, коньяк. Надо же чем-то согреться в такую лютую стужу».

– Нам коньяку граммов триста, – заказал Михаил, – и чем больше звезд, тем лучше. И еще, – тут Михаил так неподражаемо улыбнулся официанту, – добавьте одну звездочку с неба. Специально для моей дамы…

– Будет сделано, – услужливо отозвался официант, безошибочно, профессиональным чутьем угадывая щедрого на чаевые клиента.

Ларисе нравилось всё. И манера общения музыканта с нею, и с совершенно посторонними людьми. Ей нравилась его щедрость. И скатерть-самобранка, которую он перед нею накрыл. Чего на ней только не было! Расстегаи с семгой, суфле из телятины со сложным гарниром, салат «Столичный», жульены с белыми грибами, всевозможные пирожные, кофе и взбитые сливки…

– Хорошему пианисту нужно хорошо кушать, – сказал Михаил, приглашая Ларису к вечерней трапезе.

– Ой-ёй, от скромности не помрем, – весело отозвалась молодая женщина.

– А к чему нам ложная скромность? – сказал собеседник. – Вообще, я знаешь, сколько в день выступления съедаю… Бывает за сольный концерт сразу несколько килограммов веса теряю…

– Неужели? – удивилась Лариса.

– Точно, точно, я проверял. На пустой желудок не поиграешь. Очевидно, не случайно физическую нагрузку пианиста на концерте сравнивают с работой кузнеца на наковальне…

В этот момент подошел официант, который принес украинский борщ с чесночными пампушками.

– Обожаю борщ, – сказал Михаил. – Да и как в мороз без горячего. Вот только пампушки нам есть с тобой никак нельзя, – молодой мужчина игриво понизил голос, – ты не забыла, что нам целоваться всю ночь?

– Неужели только одну ночь? – игриво-разочарованно произнесла собеседница. А я рассчитывала, по меньшей мере, на три. Мы так долго шли к этой встрече…

Мужчина стукнул себя ладошкой по лбу.

– Ну, какой же я болван. Извини, – Михаил галантно поцеловал руку Ларисе. – У нас даже четыре ночи, ведь я уезжаю только во вторник…

Лариса чуть рассеянно усмехнулась.

– А, вообще, нас может ждать с тобою тысяча и одна ночь, если того пожелает царица…

Михаил нежно взял Ларисину руку у запястья, а потом чуть сдавил его своими длинными пальцами. Потом сжал еще сильнее – очевидно, от нахлынувшего половодья молодых чувств. Но всё равно: так нежно и деликатно.

Лариса буквально задохнулась в отзвуке от этого прикосновения. И чтобы скрыть свое волнение, спросила:

– А ты сам почему не пьешь? Хочешь подпоить наивную девушку?

– Хочу… Ой, как хочу. Я, ведь, коньяк для тебя заказал. А я, вообще-то, как ты правильно подметила, избегаю горячительных напитков. Это что – такой серьезный недостаток для мужчины?

– Что ты, что ты, – Лариса кокетливо повела плечиком, скорее, наоборот. – И добавила беспечно, – ну, тогда налей еще мне последнюю рюмашку, понимая в душе, что это, конечно же, еще не последняя.

Она подперла изящными ручками подбородок, наблюдая за грациозными движениями своего ухажера.

– Послушай, ты был у меня дома, я познакомила тебя со своими родителями. А, ведь, дама о тебе практически ничего не знает, кроме того, что ты – известный музыкант. Но когда я смотрю на твои роскошные кудри, высокий лоб, кожу и цвет лица, которым могла бы позавидовать любая девушка… Или – на твою стать и изысканные манеры… Я вижу… Нет, я просто чувствую, что ты слеплен из какого-то совершенно другого теста. В тебе нет плебейства. В тебе чувствуется, – тут Лариса немного помолчала, очевидно, подбирая нужное слово, – порода. Да, какая-то совершенно иная порода. Ты, словно, каких-то голубых кровей… Расскажи мне, откуда ты такой взялся?

Михаил сидел, откинувшись на спинку кресла, прикрыв глаза. Весь его вид выражал блаженство.

– Какой бальзам пролился на мою душу, – красавица, богиня. – Он наклонился и надолго припал к руке Ларисы.

– О том, что в детстве у меня не было детства, а была сплошная музыка, я уже тебе рассказал на интервью, – пошутил Михаил. – Очевидно, речь должна пойти о событиях, которые происходили задолго до моего появления на свет…

– Как интересно… Я, пожалуй, закурю, с вашего позволения? – спросила Лариса, вопросительно поведя бровью.

Михаил кивнул.

– А сам-то, небось, не куришь?

– Нет.

– Впрочем, об этом можно было и не спрашивать, – усмехнулась женщина, – твоему цвету лица младенец позавидует. – Ой, извини, что я тебя перебила…

Лариса с жадностью затянулась сигаретой после вкусной ресторанной еды. Но при всей приятности момента и своей внешней респектабельности, она вдруг в глубине души ощутила себя обычной шалавой рядом с этим ухоженным, непьющим и некурящим аристократом.

– Да, был интересный, и даже трогательный эпизод в истории нашей семьи по материнской линии, – сказал Михаил. – Это касается моей прапрабабушки…

Во времена войны 1812 года, когда отступали российские войска под натиском французов, в одну деревенскую избу привезли простывшего на морозе сорокалетнего генерала. Выхаживала его вся большая крестьянская семья. И среди девятерых детей была одна девочка по имени Божемила.

– Какое имя красивое, – то ли вздохнула, то ли мечтательно выдохнула с сигаретным дымом Лариса.

– Это имя старославянское. Дословно оно обозначает – «милая богам», – сказал Михаил. – Очевидно, не случайно ее так назвали. Красоты, как гласит семейное предание, была неимоверной. Вот эту юную прелестницу, одетую в грубое холщевое платье, и увидел очнувшийся после тяжелой болезни генерал.

– Интересно, сколько же лет было юной красотке? – не выдержав любопытства, перебила слушательница повествование Михаила.

– Четырнадцать. И случилась у них с генералом любовь…

– Ну да, не привлечешь же именитого генерала за соблазнение малолетних, – съязвила Лариса. – Девочка была, небось, еще и крепостная…

– Что ты, что ты! – замахал вдруг неожиданно своими красивыми музыкальными руками на Ларису собеседник. – Какая малолетняя? Ведь она, по тогдашним меркам, была уже невеста! Ты помнишь, как там в опере «Евгений Онегин» поется, где няня Татьяны рассказывает ей, как она выходила замуж?

Пианист лишь на секунду задумался, а потом, тряхнув своими роскошными кудрями, неожиданно и уверенно продекламировал:

Да как же ты венчалась, няня?

Так, видно, Бог велел! Мой Ваня

Моложе был меня, мой свет,

А было мне тринадцать лет!

Недели две ходила сваха

К моей родне и, наконец,

Благословил меня отец!

Я горько плакала со страха,

Мне с плачем косу расплели,

И с пеньем в церковь повели…

Лариса, слушая, невольно закусила губу: «Какой позор! Ведь это из школьной программы. Вот что значит иметь в родственниках генеральшу «от сохи». И профессия такая, что всю жизнь чему-то учишься, а обязательно вот так некстати вляпаешься! Словом, пить надо меньше, надо меньше пить, девушка!»

– Понимаешь, и Божемилу ждала та же участь! – увлечено и взволнованно, продолжил Михаил. – И ее должны были уже вот-вот отдать в жены какому-нибудь Ваньке из соседнего двора. А тут генерал, князь и прочее благородное обхождение… Словом, я ни на минуту не сомневаюсь, что она в него по уши сама влюбилась. А когда пришло время расставания, дал князь отцу Божемилы сколько-то золотых монет, а ей лично подарил фарфоровое блюдце и чашечку с серебряной ложечкой, из которых сам заморский чай «кушивал», пока жил у них в деревенской избе. Как напоминание, что барин у них проезжал, значит… Или, чтоб помнила красавица. Потом и сам отбыл в свое родовое поместье в Мценский уезд Орловской губернии, где его ожидали жена и детки…

А то блюдце с чашечкой и серебряной ложечкой до сих пор хранятся в нашей ленинградской квартире на самом почетном месте…

– Вот это история, – изумленно вздохнула Лариса. – Но всё же, мне как-то эту девочку жалко. Без нее за нее, выходит, всё и решили? А если, как ты говоришь, она еще и полюбила этого генерала… И если после столь благородного обхождения ее отдали еще и замуж какому-нибудь Ваньке-простолюдину, который стал ее еще и попрекать, что не девкой взял….

– Погоди, это еще не конец истории, – сказал Михаил.

Лариса замерла в ожидании развязки.

– В общем, по жизни вышло так, что барин не только осчастливил проездом, но еще и обрюхатил…

– Да, ну! – вырвалось у Ларисы.

– И что примечательно, – прожил в этой семье генерал несколько месяцев, выздоравливая, нежась и будучи любим. Но, опять же, как гласит семейное предание, «понесла» Божемила именно ото дня расставания со своим драгоценным князем. То ли барин решил отлюбить ее в этот день на всю оставшуюся жизнь, то ли Божемиле всевышний разрешил удержать в юном теле росток этой любви. А то, что это была любовь, которая пишется на небесах, никто в нашей семье не сомневается…

– Как ты красиво рассказываешь, – восхищенно сказала Лариса, откровенно любуясь Михаилом, который ей вдруг стал напоминать восторженного и влюбчивого Владимира Ленского из «Евгения Онегина».

– В общем, – продолжал пианист, – ровно через девять месяцев после расставания, родила Божемила мальчика, которого назвали Михаилом в честь князя.

Никто из ее родни и предположить не мог, что это событие станет известно генералу. А всё объяснялось очень просто. Барин, чьей крепостной считалась Божемила, счел своим долгом сообщить князю в письме, что такая-то его девка родила барчука, которого нарекли Михаилом.

– Шило в мешке, значит, не утаили, – сказала Лариса.

– Не утаили, и, слава богу, – радостно улыбнулся музыкант. – Спустя какое-то время приехал и сам генерал в деревню, чтобы уладить дела с местным барином. В, общем, увез и Божемилу, и сыночка в свою Орловскую губернию.

– Так вот почему тебя назвали Михаилом?

– Конечно, в честь именитого князя…

– А фамилия тоже его? – поинтересовалась Лариса.

– Нет, я ношу фамилию моего отца. А по его линии у нас – горожане, мещане, ремесленники. Я узнавал. Свою родословную хорошо знаю. У нас и за границей еще родственники есть по материнской линии.

– Вот, что значит, гены, порода, – в задумчивости произнесла Лариса. – Я сразу в тебе это разглядела.

– Да ладно тебе, столько комплиментов за один вечер, – сказал Михаил, еще раз с благодарной пылкостью целуя руку собеседнице.

– Погоди, погоди, – встрепенулась Лариса, – ну, привез генерал в свое имение эту «юную прелестницу», как ты выразился, с ребеночком. И всё это при его живой жене и детках…

– Ну, это уже, как говорится, не наши проблемы, а князя… Думаю, он привез ее и сына, чтобы они были ближе. И полагаю, сначала Божемила жила в барской усадьбе, как дворовые крестьяне, которые находились при имении помещика и обслуживали его семью. Не сомневаюсь, что у нее были особые привилегии. А повенчался он с нею лет через десять, когда не стало первой жены. И Божемила родила ему еще мальчика. А князь, хоть и был на четверть века ее старше, прожил долгую жизнь…

– Какая потрясающая история, – задумчиво Сказала Лариса. – А не осталось портрета этой женщины?

– Были портреты: и ее, и князя, и детей, – Михаил вздохнул и помолчал. – Но не забывай, был, ведь, еще в нашей истории и октябрь семнадцатого года… Имение сначала разграбили, потом сожгли.

К счастью, кое-кто из потомков вовремя успел эмигрировать. Сейчас они живут во Франции. Именно у них я и увидел небольшую гравюру, на которой был изображен первенец Божемилы в возрасте подростка. И я был потрясен не меньше родни – у нас с ним одно лицо…

Лариса сидела молча, зачарованная рассказом.

– Ты знаешь, я часто думаю: а что бы было со всеми нами, если бы «призрак коммунизма», бродивший по Европе, не «забрел» бы тогда в Россию? – сказал Михаил. – Потому что ясно отдаю себе отсчет, что трагедия нашей страны начинается именно с октября семнадцатого года… Когда у власти оказались большевики, и когда был провозглашен лозунг: «Кто был ничем, тот станет всем».

Ну, а тот, кто имел родовой герб, поместья, был образован и мог бы принести пользу своему отечеству – как-то не вписывался в эту систему. Эмиграция, тюрьмы, ссылки и концлагеря – это вдруг оказалось их уделом. Понимаешь? – Михаил пристально глянул на слушавшую его молодую особу и вздохнул, – вот так и был прерван естественный ход событий…

Лариса кивнула.

– Да, конечно, в нашей истории столько «пятен»…

А про себя успела подумать: «Так-то оно так. Но вот выходит и так, что, если б не было семнадцатого года, то и я бы тут с тобой сейчас не сидела, милый. Потому что не было бы ни папочки – замминистра «от сохи», ни простолюдинки-генеральши, ни меня – такой, какая я тебе нравлюсь: нарядной, умной и красивой. Да и жила бы я точно не в Москве. И мы бы, уж точно, с тобой никогда не встретились».

Лариса вздохнула.

Михаил перехватил то ли грустный, то ли слегка рассеянный взгляд собеседницы.

– Ой, извини, – спохватился кавалер. – Я, наверное, утомил тебя историческими параллелями. Но просто – это моя излюбленная тема. Думаю, если бы я не стал музыкантом, то был бы историком. Хорошим, настоящим, а не таким, которые обслуживали советский режим…

– Ну, что ты, – искренне призналась Лариса, – не могу вспомнить, когда мне было так комфортно на душе, как с тобой в этот холодный зимний вечер… И потом, я вся еще под впечатлением от твоего рассказа о любви юной прелестницы и князя. Спасибо тебе за эту волшебную прелюдию к нашему романтическому вечеру.

– Вообще-то, я никому, из своих знакомых… дам, – тут Михаил слегка запнулся, – этого не рассказывал.

Лариса усмехнулась.

– А насчет прелюдии ты очень тонко подметила, – сказал Михаил, – дотронувшись до руки собеседницы и, как бы, желая сгладить эффект от некстати вылетевших слов, – ты очень эмоциональная натура, впрочем, как и я сам. Вообще-то, я чувствую себя сейчас Орфеем, в котором вовсю уже звучит мелодия любви…

– Ах, Мишель, Мишель, какой же ты сладкоголосый соловей… Разве может устоять перед тобой слабая женщина? – Лариса своей маленькой ручкой нежно коснулась длинных пальцев музыканта. – Да еще которую ты сознательно подпоил коньячком, хитрец… Сдаюсь. Веди меня в свои пенаты… В свой «люкс».

Михаил мечтательно и самодовольно прикрыл большие карие глаза длинными пушистыми ресницами.

– Как я ждал, когда же ты, наконец, сама произнесешь эти слова. Мужчина может предложить или намекнуть, но он не должен навязываться.

– Хитрец, какой же ты очаровательный хитрец, – улыбнулась Лариса. – Я подожду тебя в холле, хорошо?

– Конечно, конечно, – и он сделал рукой знак официанту.

– А как же гости, которые только до одиннадцати? – тихонько спросила Лариса, когда они миновали дежурную на этаже, выйдя из лифта.

Кавалер усмехнулся.

– У нас всё схвачено, за всё заплачено? – догадалась Лариса.

– Само собой…