Текст книги "Галерея людских слабостей"

– Что ж вы, душегубы, животинку мучаете? Собака-то растет, ошейник ослаблять надо.

Снял с Тузика дорогой ошейник, который этот недотепа нацепил, и зло процедил сквозь зубы: пускай хозяин сам его носит. «Вы, – обращается ко мне, – затяните ему потуже! Могла бы – я бы затянула! С тех пор мы Тузику ошейник не надеваем. На всякий случай. Не дай Бог еще чего-нибудь случится от этого ошейника. Я не переживу. С таким муженьком, городским в доску, надо ухо востро держать!»

– Сама с Тузиком обнималась и сюсюкала и не догадалась ошейник ослабить, а теперь на меня валит, – рассмеялся муж.

– А на кого мне валить? На него, что ли? – хлопнула меня по-приятельски по плечу. – На него неудобно. Еще обидится. Мы для того и замуж выходим, чтоб было на кого валить!

И рассмеялась от всей души.

– Правильно я говорю?

– Вот так и живем весело, – развел руками друг. – И уживаемся второй десяток лет.

Понятно, жить можно с тем, с кем можешь ужиться и свалить на него часть своих проблем. А если уживаться и валить еще и весело, так это и есть, наверное, счастье. Правильнее не бывает.

Урок бизнеса

Июльским солнечным днем захожу я в кафе в центре города пообедать и вижу справа, за крайним к выходу столом обтянутую бежевой футболкой спину, напоминающую округлившийся квадрат, пышную, как дрожжевое тесто. На вершине фигуры – знакомая лысина колесом: на приплюснутой, как тыква, голове идеальный глянцевый круг под цвет безжизненной пустыни, а в середине кружок оазиса с заботливо подстриженной растительностью.

«Коля Брагин!» – догадался я. Мой товарищ со студенческих лет. Большой оригинал и неутомимый неудачник.

В институте он слыл непобедимым спорщиком. Если стена была белая, он с несгибаемым упорством доказывал, что она черная. В общепризнанных теориях искал подвох и утверждал обратное. Грозился опровергнуть в математике число л. Наивно стремился внушить всем: ему известно то, что другим неведомо. Напуская на себя в спорах страшно серьезный вид, он так напряженно пыжился, что, казалось, вот-вот лопнет.

Несколько лет назад Брагин ушел с государственной службы и последнее время занимался малым бизнесом. Очень малым – незаметным ни в городе, не в личном бюджете.

Я сделал несколько шагов, обернулся: точно Брагин!

Он с жадностью торопливо поедал бифштекс с жареной картошкой, как будто подсел к чужой трапезе, когда хозяин отлучился на минутку.

«Раньше фастфуд на ходу проглатывал, – подумал я, – и вдруг за бифштексы принялся».

– Привет! – узнал меня Коля, вытаращив безумные от вкусовых ощущений глаза. – Какими судьбами?

– Привет! – махнул я рукой. – Я-то здесь часто бываю. А ты как сюда забрел? Забыл про булочки с котлетой?

– Фигуру берегу, – отшутился Коля.

– Поздно спохватился!

– Ничего! – как всегда, оптимистично ответил он. – Главное – начать!

Брагин всю жизнь постоянно что-нибудь начинал, занимался всем, чем смог заняться, на ходу придумывая самые невероятные проекты, которые способны были поглощать его энергию. И осуществив задуманное наполовину, он по злой воле судьбы опять встречал начало другого проекта. Вновь начинал. И вновь не заканчивал. По иронии всё той же судьбы каждый проект оказывался не совсем тем, что нужно людям, а Коле мог бы принести прибыль. Во всех делах у него возникали частоколы проблем, в которых он блуждал, пока окончательно не заходил в тупик. Но будучи неутомимым человеком, вновь находил новые занятия. И через некоторое время – новые проблемы. Начинать и бороться с проблемами было его естественным состоянием, в котором он чувствовал себя живым человеком.

– Как успехи? Как бизнес? – поинтересовался я, присаживаясь напротив.

– О! Планов – громадьё! – как всегда восхитился собой Коля.

И начал один за другим перечислять проекты, которые завтра принесут ему обеспеченное будущее, одновременно успевая проталкивать в рот большие куски бифштекса. Проектов было много. Жевать он не успевал.

Я испугался, что человек может подавиться.

– Наших видишь кого-нибудь? – перебил я его, надеясь, что от воспоминаний институтских товарищей он хоть немного успокоится, энергия его поутихнет, и он начнет нормально прожевывать пищу.

Уловка моя не удалась. Коля торопливо стал перечислять наших общих знакомых, не отрываясь от тарелки и не меняя частоту проглатываний.

Он видел всех и не раз, он обо всех всё знает, он звонит всем каждый день, через день, он постоянно со всеми поддерживает связь…

– Ты кого-нибудь недавно видел? – остановил я поток слов.

– Не помню. А какая разница?

Я понял, что Коля видит их также редко.

– А я с Сашкой Смирновым должен встретиться на днях, – торжественно похвастался я.

– Да? Какие-то проблемы? – Коля даже перестал жевать на секунду.

– Вопрос надо решить. Проект у меня серьезный намечается.

– Вопрос? Может, я помочь могу?

– Сможешь. Но надо подождать, пока ты станешь главой города! – пошутил я.

– Серьезный проект, – догадался он. И, наконец, вздохнул полной грудью, потому что жевать стало нечего.

– Слушай, а давай вместе его замутим! – вдруг выпалил он, видимо, оттого, что рот стал свободным.

– Ты даже не понимаешь, о чем идет речь! – улыбнулся я.

– Я по-любому могу пригодиться!

– Сомневаюсь! – осадил я его, продолжая улыбаться. Все, кого я знаю, почему-то разговаривали с ним, всегда чуть-чуть улыбаясь.

Коля посмотрел на меня недоуменно и обиженно, словно глядел в пустую тарелку, забыв, куда делся бифштекс.

Мне стало жалко его.

– Я подумаю, – смягчил я тон.

– А что тут думать? От таких предложений не отказываются! Кстати, о чем проект?

Я рассказал, хотя еще в детстве мама предупреждала меня, что быть безрассудно доверчивым опасно. Забыл я ее наставления. С тех пор и маюсь.

Коля выслушал меня с интересом, полуоткрыв рот и не прикасаясь к чаю, и со знанием дела авторитетно заявил:

– Сашка поможет. Но надо заранее обговорить. Такое с кондачка не решишь. Администрация – жуткое болото. Тут тебе без меня не обойтись. Я все лазейки там знаю. Там что-нибудь решить – на Луну легче слетать!

Коля вздохнул, двумя глотками выпил чашку чая, торопливо полез в карман джинсовых брюк, достал мятую купюру и положил ее на стол, придавив чашкой, чтоб не улетела.

– Рассчитаешься за меня. А я побежал. Дел выше крыши! – он махнул легкой кистью руки у себя над массивной головой, словно тряпочкой. Затем стыдливо почесал пальцем под носом. Видно, неловко нового компаньона сразу же об одолжении просить. Нос у него тоже бесформенный, картошкой. И, несмотря на проснувшуюся стыдливость, уже на бегу добавил:

– Если не хватит, добавишь!

Я не успел согласиться: Коля юркнул в рядом стоящую дверь.

На кого-нибудь другого я мог бы обидеться за хитроумную выходку, но на Колю Брагина мы привыкли не обижаться. Так было лучше и ему, и всем остальным. Его наглость не испортила мой аппетит и настроение. Я улыбнулся, словно услышал веселый анекдот, и с удовольствием продолжил обедать.

«Без хитрости ему не выжить! – порассуждал я о Брагине. – Проектов много, а денег мало. На один не хватает. Приходится на обедах и на друзьях экономить». Да и личная жизнь, судя по тому, как он употреблял бифштекс, явно оставалась неустроенной. Коля на четвертом десятке лет не был ни разу женат, жил со старенькой мамой в хрущевской двушке.

Я пообедал и через пару дней забыл о встрече.

И только я забыл, Коля тут же напомнил.

– Слушай, – позвонил он. – Я вчера случайно Смирнова видел. Поговорил с ним о нашем проекте, – Коля помялся. – Решить, говорит, можно. Но надо денег, – и назвал сумму.

– Добро! – ответил я.

Если там болото, в него можно и мешок с золотом обронить, и не заметишь. А тут сумма приемлемая.

– Завтра заеду, заберу деньги и, считай, вопрос решен, – обрадовался Коля, словно мое «добро» сделало его полноправным соучредителем.

– Хорошо, – ответил я.

Звонок почему-то взволновал меня. Не люблю, когда лезут вперед «батьки»… Любят у нас друг друга обгонять даже когда это бессмысленно. Олимпийский дух присутствует в каждом – главное быть первым. А зачем? Это не важно.

Потеплело у меня на душе от того, что вопрос можно решить. Я полез за заначкой, отсчитал нужную сумму, положил ее в конверт и задумался. Неудобно получится, если я передам деньги через Колю. Вдруг обидится Смирнов. Подумает: встретиться не захотел с другом детства. Некрасиво избегать встречи.

И решил позвонить Смирнову.

Дозвониться ему всегда было трудно. Он был занятым человеком, отвечал зачастую на ходу, второпях, ему постоянно не хватало времени поговорить по телефону, тем более встретиться.

Но сегодня Смирнов словно ждал моего звонка.

– Да. Я в курсе. Мне Брагин звонил. Подъезжай к 15–00, я буду на месте, – коротко сказал он.

Молодец Коля, не соврал, действительно поговорил! Я удивился: раньше он обязательностью не отличался.

Интересно встретить человека, которого долго не видел. Даже того, кого и видеть-то не очень хочется. Есть какой-то необъяснимый интерес в редких встречах. Столько времени прошло! Что стало с человеком, как изменился? Когда вид у него понурый, мы чуть-чуть жалеем его, если считаем хорошим человеком, и если, по нашему мнению, это плохой человек, восклицаем беззвучно: «докатился!». А если вид у него ухоженный, невзирая хороший он человек или плохой, завидуем и пытаемся теснее завязать дружбу. И то, и другое будит в нас чувства. И нам приятно, что чувства у нас еще остались.

Смирнов встретил меня радостными объятиями. «Этикет соблюдает, – подумал я. – Все стараются показаться лучше, чем они есть на самом деле, если это не требует больших усилий».

По этикету коротко поинтересовались друг у друга: как жизнь? После минутных, но бурных воспоминаний, он, ценя свое и мое время, деловито сказал:

– Я уже прикинул, как решить твой вопрос. Сам понимаешь, не от меня одного всё зависит. Но, думаю, всё будет хорошо.

– Что я должен? – в тон ему спросил я.

– Ты должен беречь нашу дружбу.

– И всё?

Смирнов сделал недоуменное лицо.

– Думаешь, этого мало?

– Я берегу.

– Молодец! А то есть такие – как-то берегут странно. А потом обижаются.

– И всё же… Что я должен в денежном выражении?

Смирнов поморщился.

– Иди отсюда! – махнул раздраженно рукой. – А то обижусь.

И снова с шутливо-сердитым видом махнул рукой по направлению к двери.

– Иди, у меня через две минуты совещание.

Я ушел. Конверт в боковом кармане словно разбух до невероятных размеров, потяжелел и стал оттягивать пиджак. Ощущение, что он сейчас порвет гнилую материю и вывалится наружу. И люди в вестибюле пронзят меня осуждающими взглядами. Я почувствовал себя преступником, который залез в чужую квартиру, но ничего не украл. И теперь жжет изнутри вопрос, не давая жить дальше: почему?

«Похоже на наш бизнес, – подумал я. – Деньги то пропадают в никуда, то вновь возрождаются из ниоткуда».

Я сегодня неожиданно стал богаче на определенную сумму.

Выйдя на улицу, окинув взглядом разомлевшую от послеобеденной жары улицу, я понял, что и душой стал тоже богаче. Всегда бы деньги приносили богатство душе! А то чаще – наоборот.

…К концу рабочего дня у меня в офисе показался Брагин. Он был подтянуто деловит и еле скрывал чуть проступающую суетливость.

– Приготовил деньги? Давай! Эх, люди! Помогаешь вам, помогаешь, и в ответ «спасибо» не услышишь. Еще и в проект брать не хотел! – затараторил он.

– Я и сейчас не хочу, – сказал я холодно. – Я видел Смирнова. Вопрос наполовину решен.

Я подумал, что мои слова приведут Брагина в замешательство. Но не тут-то было.

– Хорошо, – сказал он как ни в чем не бывало, – тогда давай половину.

– Не дам! – отрезал я.

– Ты не понимаешь, сколько голодных в администрации, – занервничал Коля, словно начал переживать за голодающих. – Всем надо. У чиновников такса, и ты никуда от нее не денешься. Не скупись. Давай. От тебя не убудет. А если возьмешь меня в проект, я тебе за полцены всё сделаю. Возьми, а?

Он смотрел на меня вопросительно и жалобно, как смотрит на пустую тарелку изголодавшийся человек.

– Я подумаю, – миролюбиво ответил я. – Позвони через неделю.

…Коля Брагин не позвонил мне ни через неделю, не через месяц. Я и забыл про него в суматохе дел.

Позвонил мне Смирнов. Из ряда вон выходящее событие. Просто так очень занятые люди не звонят.

– Друг родной, – сказал он грозно. Обращение «друг родной» не сулило ничего хорошего. – Ты зачем Брагина обидел? Он же у нас святой отрок, его грех обижать, – голос сердитый, недовольный и, самое страшное, недружелюбный, словно я нашего лучшего друга растоптал в грязи, надругался над ним и вычеркнул из жизни.

– Не обижал я его, – испуганно пролепетал я.

– Как же! Он проект придумал, а ты его кинул. И в напарники не берешь. Бизнес ему зарубил. Дружбу ни во что не ставишь. Нехорошо. Не ожидал от тебя такого.

Голос с каждым словом становился всё злей и раздраженней. Мне показалось, сейчас он бросит трубку или пошлет меня с моим проектом за пределы жизненного пространства.

– Хочешь тормознуть проект? – у меня почернело в глазах и сердце остановилось.

– Честно сказать, была такая мысль. Да и Брагин просил приостановить. Но раз обещал… Но ты подумай, как помочь Кольке. Возьми в проект, в конце концов, если это его проект.

– Если проект его, обязательно возьму! Обещаю! – твердо заверил я.

И сдержал свое слово. Я всегда твердо держу слово. Из последних сил. Слово мужчины должно быть твердым, как камень. Не подвластным изворотам судьбы и мелким хитростям интриганов. Если, конечно, головой думать.

Одно плохо: теряет богатство душа от трения с разного рода умниками, и постепенно становишься моральным банкротом.

Если бы проект был его, я бы его обязательно взял…

Ярость клокотала внутри меня целый день. Я хотел позвонить этому умнику Брагину и обозвать его «свиньей». Но глубоко поразмыслив и чуть успокоившись, раздумал. Если он «свинья», нет смысла напоминать ему об этом. А вдруг он хуже? Еще и обрадуется! Кто он есть на самом деле, пусть подскажет ему совесть. Если ее всё же не съели, как очередной бифштекс.

Сам виноват. Черт меня дернул пооткровенничать с Колей! Сколько раз говорил себе: не доверяй никому. Что, казалось бы, проще?

И продолжал доверять то одному, то другому, то третьему… Наверное, мы обречены верить, чтобы ошибаться, доверять, чтобы раскаиваться…

Доверять людям, конечно, легкомысленно, но, не доверяя никому, останешься в полном одиночестве. Верить в дружбу, конечно, наивно, но без веры пусто на сердце. Неблагоразумно, конечно, говорить правду, но без правды мы превращаемся в сборище мертвецов, где каждый утверждает, что он живее всех. Надеяться на справедливость глупо, а отрицать ее – душевная смерть. Совесть иметь чудно, но не иметь ее – гадко. Смешно дорожить честью, но без чести ты лишь недоразвитый организм. Искренне любить неразумно, а не любить – убого.

И как жить?

Мы, невезучие…

Когда я вечером иду домой после работы, меня частенько во дворе встречает Славик Мешков из соседнего дома, словно нарочно топчется у моего подъезда и караулит.

– С работы? – спрашивает он.

– С работы, – отвечаю я.

– Тебе хорошо…

Чего «хорошего»? Иду дряблый, как прошлогодний овощ, усталый вдребезги и нервы, как натянутые струны.

– Чего хорошего? – раздражаюсь я.

– Работаешь… А я никак не могу устроиться.

Так он говорит мне уже лет десять.

– А ты перемоги, – с иронией отвечаю я.

– Не получается.

– Почему?

– Работа не попадает подходящая.

Беда в том, что у Славика нет никакой профессии. Он свободная личность, которая не может найти самого себя. Он ждет своего ангела, когда тот спустится с небес и одарит его выгодной специальностью.

– Рабочие руки везде требуются. Ты бы научился чему-нибудь, – предлагаю я.

– Я всё могу!

– Например…

– Я всему могу быстро научиться, – гордо отвечает он.

– Так учись.

– А как я научусь, если учиться негде? Надо хорошую работу найти, тогда и учиться.

– Так ищи.

– Ищу. Не везет мне – ничего доброго не находится.

– Директором сразу хочешь стать? – шучу я.

– Думаешь, не смогу? – застенчиво потупив взгляд, вздыхает он. – Не боги горшки обжигают.

Точно, не боги. Есть люди, которые могут обжигать горшки, а некоторые способны только бить их, как и баклуши.

Я знаю Славика давно. В одном дворе росли, учились в одной школе. После восьмого класса он поступил в колледж. Говорил: в нем учиться легче и денег специалисту платят больше. Но продержался в колледже недолго. Специальность не понравилась или уроков задавали много – не знаю. С тех пор начались его хождения по жизни в поисках лучшей доли, прерванные ненадолго службой в армии. Был он в детстве худеньким, маленьким и мечтательным, а сейчас заматерел, стал упитанным. Не толстым, не обрюзгшим, именно упитанным, когда тело до отказа наполняется не мускулатурой, а мягким податливым веществом непонятного происхождения, распухает, но остается в своих границах. Походка с детства у него интересная, словно к ногам гири прицепили, ходит, шаркает подошвами, будто обувь на два размера больше, переваливается с ноги на ногу и кажется, что хромает сразу на обе ноги. Взгляд, будто он смотрит в кромешную темноту, силясь увидеть что-то впереди, и ничего, естественно, не видит. Поэтому на лице одна мысль, но ожесточенная: увидеть то, что увидеть невозможно.

В старину фамилии давали, как прозвища. Кузнецом был родитель – Кузнецов, мельника сын – Мельников, потомок разгильдяя – Разгильдяев. Мешочниками были предки – Мешков. Непонятно, то ли они добро по мешкам прятали, то ли мешки шили. Если присмотреться, в каждом потомке сохранились далекие черты, обозначенные фамилией.

Славика в детстве дразнили «Мешком». Он жутко обижался (хотя, если предки шили мешки, делали доброе дело, что тут обидного?) и придумывал в ответ мальчишкам гадкие прозвища. Искусственно придуманные со зла – не приживались.

А к Славику прозвище прилипло навечно. Его и сейчас, в 28 лет, называют Мешком. Фигура у него напоминает мешок, наполненный чем-то мягким, с маленьким, кругленьким мешочком вместо головы. Не хочешь, да назовешь!

Всю свою жизнь Славик периодически раз или два в год устраивался на какую-нибудь работу, о чем доверительно сообщал мне в коротких вечерних беседах, рисовал радужные планы (типа: эх, заживу теперь!), начинал распределять незаработанные еще финансы, планировал грандиозные покупки, но, отработав 2–3 месяца, резко прощался с трудовыми буднями.

На одной работе ему не понравится начальник, и Славик, будучи до сих пор мечтательным мальчиком, нарисует отрицательный психологический портрет руководителя и вынесет свою творческую версию на обсуждение коллектива. Если коллеги ее не одобрят, он начинает обижаться на коллектив и обязательно повздорит с кем-нибудь из товарищей. В другой раз он просто проспит рабочий день, потому что мама заболела и не смогла его вовремя разбудить, или прогуляет по неизвестной причине и злые люди ему этого не простят. Где бы он ни трудился, Мешков начинал устанавливать подходящие для себя порядки, якобы полезные производству, пытался изменить трудовой график, исправить укоренившийся порочный распорядок рабочего дня, переделать заскорузлых трудовых ветеранов и перевоспитать коллектив. Если это не удавалось сделать открыто, он пытался осуществить свои планы тайно. И тратил на них столько сил, что на основную работу их уже не оставалось. Работоспособность иссякала, и ему предлагали удалиться домой, восстановить ее и тешить себя своими идеями за пределами предприятия.

И Славик, как истинный невезучий, начинал вновь мечтать о выгодной работе, где ему будут платить за бескомпромиссную критику.

Спрашиваю у него:

– Почему ты плюнул на очередную работу?

– Не везет мне, – искренне сокрушается он. – Неинтересная оказалась. И мало платили…

Подавай ему директорскую зарплату!

– Ты знаешь, если бы я за границей работал, сколько бы получал? – мечтает он. – У них даже безработные зарабатывают больше, чем я на заводе. Жаль, что не родился я англичанином, жил бы сейчас в Лондоне припеваючи!

– Езжай. Живи. Кто не дает?

– Корни не те. Не повезло мне, что я в России родился.

Не понимает, чудак: это нам не повезло, что он в России родился…

И ему не повезло, что родился не там, где хотелось. И нам не повезло от этого. Страна невезучих получилась, прямо-таки. Висит всеобщее невезение над всеми нами. Осилим ли мы когда-нибудь это проклятие? Может, Россию назвать Лондоном, чтоб все «Славики» стали счастливыми? И мы вслед за ними.

Есть еще интересная мысль. Платить «Славикам» не за то, что они на работу ходят, а за то, что не ходят, не мешают работать. Они станут везучими и мы вместе с ними! Производительность труда на предприятиях вырастет. Себестоимость продукции уменьшится. Прибыль в гору пойдет. Зарплата у тех, кто работает – тоже. А если учесть, что некоторые «Славики» всё же стали «директорами», если они перестанут посещать работу, так и вовсе наступит эра всеобщего благоденствия в стране невезучих. Превратимся мы в везучий народ, даже не переименовывая страну!

И нечего головы ломать, выдумывая замысловатые экономические реформы!

Честно сказать, мне больше нравятся русские, которые живут за границей, чем те, кто мечтает там жить. Лучше жить, а не мечтать. Убивать себя воображением роскошной жизни за неведомой чертой то же самое, что всю жизнь мечтать о рае, вместо того, чтобы жить. Зачем? Невезучие и на том свете ими останутся.

– Если англичанином не вышел, езжай в Америку, – подсказал я.

– Не хочу.

– Боишься, что там своих Славиков хватает?

– Меня там не поймут.

– А здесь кто понимает?

– Маму жалко. Как она без меня на одну пенсию жить будет?

– Не переживай. Одной легче прожить на пенсию. А вот тебе в Америке без ее пенсии не выжить.

Славик глубоко вздохнул.

– Да-a, ее бы с собой забрать, – протянул он задумчиво.

Я не понял: пенсию или маму?

– Я подавал документы, – вдруг неожиданно нахлынуло на него откровение. – Американцы визу не дают, – с досадой пожаловался он на судьбу. В глазах его проскользнула тоска по несбывшейся сытой и богатой жизни.

Меня разжалобить пытается своим хроническим невезением…

Везет же американцам!

Скинуться бы финансами всем миром, купить остров в океане, создать там страну мнимого счастья, куда въехать можно, а выехать нельзя, где все бесплатно едят, пьют, развлекаются, и давать туда визы Славикам, чтобы жить не мешали.

– Ты, наверное, цель приезда указал: получать денежное пособие? – пошутил я.

Он шуток не понимал с детства.

– Что ты! Я честно написал: работать. Там, за бугром, в правду не верят, подумали, что я вру, потому и визу не дали.

– Беда в другом. Их понятие «работать» и твоё слишком разнятся. Для тебя работа – пособие получать, для них – вкалывать. И хорошо вкалывать.

– Ты меня плохо знаешь, – обижается Славик. – Я всегда лучше всех работаю.

Утверждать, что работаешь лучше всех, так же наивно и глупо, как и считать себя красивее всех. Он не понимает этого. Как ему объяснить? Я не знаю. Есть вещи, которые понимаешь только своим умом. Тогда многое в жизни становится на свои места. Хорошо ты работаешь или плохо, можно прочитать лишь в глазах окружающих, а придумывать за всех оценку себе – обрекать себя на невезение.

…Славик еще раз тяжело вздохнул, поозирался по сторонам, как грабитель из расхожего детективного сериала, вздрогнул лицом, словно отважился на отчаянный поступок, помялся…

Я знал, что он скажет сейчас. Наши беседы проходили из года в год, как под копирку.

– А ты деньгами не богат? Займи, сколько не жалко.

Он всегда говорит мне эти слова в конце разговора.

– Ты еще прошлый долг не отдал, – привычно отвечаю я и делаю вид, что буду требовать у него деньги. Это моя постоянная тактика. Несколько лет назад я занял ему немного денег и теперь, когда он просит в долг, я напоминаю ему, что нужно сначала рассчитаться. Это освобождает меня от дальнейших долгов.

Выражение его лица меняется мгновенно: из просящего становится испуганным. Голова виновато опускается вниз, он смотрит на свои поношенные кроссовки, будто первый раз их увидел, руки неуверенно засовывает в карманы брюк, шаркает ногами, словно счищает с них прилипшую грязь.

– Я не забыл! – тянет он разочарованно.

Не забыл, и на том спасибо! Но и не клянется, что отдаст завтра. Честный человек! Просто молчит и сопит недовольно. Всем своим видом показывает, что долг неприятен ему, что он страдает от этой непосильной ноши. И втихаря злобствует на мою память: столько лет прошло, а я всё не забываю!

– Не займешь?

– Сначала отдай то, что должен!

Долг – дело священное. Есть люди, которые думают, что жить честно не обязательно, кто-то подлости любит устраивать и не испытывает при этом угрызений совести, кто-то не хозяин своему слову… А скажи любому: долг! И каждый понимает, что его надо отдавать. Даже Славик.

Вздохнув в очередной раз, он вяло протягивает мне руку и пренебрежительно, словно я недостоин больше его внимания, говорит бесцветным голосом:

– Пока!

Не произнося больше ни звука, Славик поворачивается ко мне спиной и неторопливо уходит вдаль, словно встретил случайного прохожего, попросил закурить и, услышав в ответ отказ, невозмутимо пошел своей дорогой.

Фигура, удаляясь, медленно тает в темноте позднего осеннего вечера. Некоторое время слышится шарканье его ног, но вскоре и оно исчезает.

…Люди любят поговорить о том, чего не могут постичь. О неизведанных галактиках, о древнейшей истории мира, о загадочных глубинах океана, о происхождении жизни на Земле, о человеческих отношениях…

А Славик Мешков – всё о работе и о работе…