Текст книги "Подвиги Слабачка"

Алексей Артов
Подвиги Слабачка

© Барановский А. А., 2016

* * *

Посвящаю моей жене Наташе Барановской

1. Под прессом планеты

Забавы Солнца

Когда мы на Солнце смотрим, то думаем, что тот самый это шарик, от которого светло и тепло всем нам. И думаем мы правильно.

Но не знает никто, и даже те, которые смотрят на него через большие-пребольшие очки – телескопы, что Солнце тоже такое же живое существо, как и все живые существа. И у него есть лицо, правда размером со всё его круглое тело.

И оно вселикое! Его лицо – это бесчисленность лиц! Солнце может и меняет свои лица, как маски! Когда ему захочется. Свой нос оно превращает в длинную-длинную, тонкую палку или толстое бревно или в пень! А рот изобразит лодочкой-месяцем на много выходящей за его округлые края. Делает глаза то круглыми, то овальными, то со всякими зазубренками, а то и угловатыми камешками. Иногда и губы и рот и глаза превратит в такое, что как будто хочет кого-то напугать. Только вот кого здесь пугать…

А бывает не меняет солнышко своего лица и долго. Обычно, когда ему скучно, грустно, или, наоборот, весело или, когда оно сильно чем-то увлечено!

А сейчас его глаза, как широкие лодочки. Нос похож на картошку, и губы толстые, как сардельки. Ручки с тонкие шланги. Ладошки и пальчики – пухленькие. Когда надо, ручки высовываются из тела-личика. А когда им нечем заняться, они прячутся обратно в туловище-мячик.

Ножки у Солнца – это ступни-тапочки. Ножки могли бы быть и подлиннее, если бы было у Солнышка место, где бы могло побегать и попрыгать оно. Но такого места у него нет и никогда не будет. Хотя ни у кого, кроме, как у Солнца, нет так много места вокруг.

Но зато Солнце может то, чего не могут умеющие ходить и бегать: дышать космосом! Необъятным, бесконечным космосом! Оно вбирает его в себя своими огромными лёгкими и превращает в жар и свет!

Ручки нужны Солнышку, чтобы играть, а ножки-тапочки, чтобы кружиться на месте во все-превсе стороны, и даже вверх и вниз.

А играет Солнышко с камушками, которые либо пролетают мимо него, либо кружатся вокруг него.

Как и людям, Солнышку кажется, что мимо него пролетают его сородичи – звёзды. Но, когда ему удаётся поймать такую «звёздочку», то оказывается, что это просто камушек, который светиться совсем не умеет, а значит, и играть, и дружить.

Но, всё равно, Солнышку нравится ловить такие камушки, и особенно те, у которых есть пышный хвост и которые люди называют кометами, разглядывать их и сравнивать одни с другими. Солнышко даже научилось с ними играть. Оно их подбрасывает и старается поймать, или держит в ручках и не даёт им улететь. А бывает, наоборот, кидает и ждёт, гадая, какая же из комет вернётся первой. И некоторые кометы возвращаются… через тысячи лет!

Иногда Солнышко может не удержаться и похулиганить, бросаясь камешками в соседние звезды. А что, и похулиганить нельзя? Это хорошо говорить тем, у кого детская площадка есть или песочница хотя бы. А тут стоишь один ни на чем миллиарды лет и даже не с кем поговорить.

Побезобразничать тем более соблазнительно, что прикладывать много сил вовсе и не нужно на то, чтобы камушки-кометы улетали далеко-далеко. В космосе камушек не может ни упасть, ни даже остановиться, как бы ему самому этого ни хотелось.

Правда, соседние звёзды (а ведь скучно и им) тоже от скуки с солнцем играются, кометками кидаются. Но никто друг на друга не обижается.

Ой, вот и сейчас, в солнышко откуда-то снизу, ой, и сзади, что-то попало! Ой, а теперь откуда-то сверху, да почти в темечко! Как раз недавно (пару миллионов лет назад) оно само побросало пару кометок вниз и парочку аккурат закинуло вверх! И вот, в ответ, пожалуйста!

Но всё, что в солнышко попало, самим солнышком и стало!

А есть камешки, которые больше и гораздо красивее комет. Они с самого своего рожденья не устают вокруг солнышка кружиться. Улететь от солнышка они, ну, никак не могут (нет силёнок вырваться) и не хотят: боятся потерять дружбу, свет и тепло.

Солнышку нравится ими любоваться и переставлять с одного кружка вращенья на другой. Кого переставит на кружочек побольше (от себя подальше), а кого на кружочек поменьше, к себе поближе. Солнышку даже всегда хотелось притянуть эти камешки-планеты вплотную к себе, как бы обнять, как родненьких, или чтобы они кружились совсем близко-преблизко с ним, но желанья эти никогда не сбудутся, потому что планеты расстаяли бы от его жара.

Иногда оно хвалится этими своими камешками перед другими звёздочками и даже даёт их им посмотреть. При этом её рука удлиняется до самой звёздочки и изгибается столько раз, сколько препятствий на её пути. А звёздочки хвалятся уже своими кружащимися вокруг них планетами и тоже протягивают свои ручки, давая их посмотреть Солнышку.

Но втайне Солнышко считает, что только вокруг неё кружатся самые красивые камешки-планеты.

Вот, например, самый близкий к ней. Он такой маленький и такой красненький, и такой тёпленький, прямо, как оно – само Солнышко. Или другой, украшает себя колечками разноцветными. Но не тёплый совсем. Но тоже очень красивый.

Но самый камушек чудесненький – не красненький вовсе и не колечками красивый, а своим сиянием голубым с переливами белыми. Это раньше он тоже был горяченький и красненький, а теперь вот голубенький. И ещё тем отличается он, что вокруг него самого тоже крутится один камушек, как он сам вокруг Солнышка.

Солнышко свой голубенький очень осторожно пытается держать в руках, потому что, если его держать крепче, то на нем начинёт что-то шипеть. И ещё опасается солнышко, чтобы из-за него его белый камушек-спутник как бы куда-нибудь не улетел.

Тут одна из звездочек протянула Солнышку самый красивый свой камешек-планету. Этот камушек-планета светился зелёным светом и блестел розовыми крапинками. Он весь был уставлен большими острыми горами, чьи белые вершины возвышались над всей поверхностью. Так, если бы его можно было бы бросить на стол, то он бы из-за вершинок никуда бы не смог покатиться.

Солнышко, боясь уколоться, его осторожно в ручках держит и крутит.

Звёздочка – солнышко долго им любовалась, крутя то в одну сторону, то в другую, а потом взяла да и сравнила с своим голубеньким, поднеся камешек-планету с другой звезды вплотную к своему.

На нём тоже что-то двигалось и летало, тоже что-то совсем маленькое, которое тоже было не рассмотреть. Но вот планетки-спутника-подружки у него не было. И ничего голубенького, ничего светлого и яркого.

Поэтому Солнышко поняло, что её голубенький камешек-планета ему так нравится, что оно его ни на что и ни за что не променяет.

Солнышко протянуло руку и отдало подружке-звёздочке в другой галактике её зеленоватый камушек-планету.

Муравстрой. Явление из звёзд. Снисхождение планеты

Муравьи строили свой очередной гору-дом. Носили и укладывали прутики-брёвна, создавая в нём головоломку ходов и комнат. Строительство приближалось уже к самому завершению – к самой вершине.

Работяги – муравьи не имеют привычки останавливаться и уставать. Одни, глядя себе под ноги, приносят прутики и тут же спускаются за новыми, другие их обгрызают, третьи складывают из них стены, да так, что разломать их по силам только великанам.

Но иногда, кто-то из этих тружеников всё же останавливается, переводит дух, стирает лапкой с лобика пот, о чем-то задумывается и, почувствовав в себе как будто какое-то просветление, поднимает неумело головку вверх и открывает для себя красоту голубизны неба или бесконечного количества его звёзд.

Вот и сейчас один из муравьёв после целого дня непокладания рук остановился и случайно обратил свой взгляд наверх. И то, что он увидел, заставило его глаза округлиться от изумления и страха: сверху спускался, закрывая всё больше собой голубое небо, зелёно-пёстрый шар с большими, даже по стравнению с ним, острыми вершинами. Казалось, что это из-за чего-то изменившаяся луна решила объединиться с землёй. Но луна и сейчас оставалась такой, как и всегда и там, где всегда была, но только сейчас казалась гораздо меньше, гораздо дальше и совсем не изобилующая красками, как этот приближающийся и всё увеличивающийся гигант.

– Смотрите, смотрите! – закричал муравей.

И все стали поднимать головки и застывать в созерцании неведомого гигантского шара-планеты, который, становясь, как в огромном увеличительном стекле, всё необъятнее, приближался к ним из космического неведенья.

Ужас работяг. Под прессом планеты

Вот уже планета-шар, казалось, заполонив собой всё небо, пронзает безмятежно плывущие облака вершинами своих гор.

Видя, как низко опускается этот необъятный пресс, муравьи сначала встревожились, а затем страшно перепугались, что вот-вот он соприкоснётся с землёю и раздавит их – крошечных скромных работяг, а вместе с ними и всё живое на всей их родной и единственной земле.

Всё больше дрожа, они наблюдают, как неведомая планета приближает к ним вплотную острые, как пики, вершины своих огромных гор. О, если такая гора воткнется в землю, то наверняка пронзит всю планету насквозь!

«О-ой! О-ой!» – кричали и дрожали муравьишки. Они все уже присели на корточки и закрыли лапками свои головки, потому что одна из горных вершин напавшей планеты вот-вот уже должна была врезаться в землю, обрушась на них и на всё-всё живое и неживое вокпуг.

Под остриём горы

Но планета, непреклонно опускаясь, вдруг резко и неожиданно остановилась. Снежное остриё её самой большой горы повисло как раз над неоконченным муравьиным храмом домашнего очага на расстоянии всего в пять-шесть муравьёв.

Ещё долго работяжки сидели и дрожали, закрыв лапками головки, в ожидании того, что планета продолжит своё смертоносное движение.

Но планета не двигалась. (Солнышко любовалось и сравнивало, осторожно, чтобы ничего не повредить.) Всё больше казалось, что она прочно повисла на гигантском крюке и её падение больше никому не угрожает. Постепенно трудолюбцы стали приходить в себя, подниматься и рассматривать повисшую над ними опасность, как на диковинную люстру.

Глядя вверх, туда, где ещё недавно было только небо, им казалось, что они, как в зеркале, видят свою землю (а, может, они и смотрелись в зеркало?) такой, о которой им рассказывали те, которым удалось побывать в разных её местах. Они видели и реки, и леса, и поля, и города, но только в каких-то других, в пестроватых цветах и в перевернутом над собой виде.

Десант огненных пузырьков

Вдруг с гористого ледника той планеты на них стало что-то опадать. Вначале казалось, что это, пушинки первого снега, но почему-то красные. Но приблизившись, пушинки оказались огоньками – огненными пузырьками. Касаясь земли, пузырьки лопались, издавая звоны и разбрасывая блестящие звездочки. Звоны походили то на оклики колокольчика, то на хлопки хлопушки, то на взрывы бьющихся бокалов или тарелок и чего-то ещё и ещё. А блестящие звёздочки, прежде чем опасть осенними листьями, ещё долго рассеивали далеко вокруг неяркий завораживающий свет.

Из развалин же огненных пузырьков выбиралось что-то крошечное и сразу уползало, убегало или улетало.

Дождь с ледника. Восхождение планеты

А вершины гор планеты-пришельца, оказавшись на высоте своих подножий, начали таять. Первая капель, родоначальница бурных потоков, уже обливала муравьёв. Над муравьями собиралась новая беда.

Но быстро увеличивалось число тех, кому хотелось побывать там и потрогать то, что видели над собой, что висело над ними и угрожало им. Муравьи без труда выстроили из самих себя холм и самые любопытные и смелые взбегали на острый нос перевернутой вершины. «Ага, – кричали они, – нам удалось то, чего не удалось даже людям! Мы добрались до другой планеты! Мы на другой планете!»

Первые побежали вверх по горе к её подножию, а их последыши поднимались и поднимались.

Но ликованья длились недолго. Ещё не успели попадать все огненные пузырьки, ещё не успела капель превратиться в дождь, а сотни муравьёв ещё продолжали ожидать перехода на вершину другой планеты, как та вдруг вздрогнула и медленно и плавно начала подниматься вверх, увеличивая расстояние между собой и землёй. (Солнышко возвращало планету её звёздочке.)

А что же с теми, кто оказался на самом острие планеты-пришельца? Многие, кто только на неё взошел, сразу же поспрыгивали обратно на головы своих товарищей. А многие из тех, кто удалился погулять, стремглав побежали обратно и, уже рискуя жизнью, с большой высоты падали в муравейник. Были и такие, кто не осмелился спрыгнуть на свою родную планету-матушку и только и успевали прокричать «Прощайте! Прощайте!» А были и те, кто так далеко зашел на планету гостью, что даже и не поняли, что она начала удаляться, унося их навсегда не только от своих товарищей, не только от земли, но и даже от своего солнца.

Планета-пришелец, никого не видя и не слыша, уже совсем растворилась в возвратившем себе свой цвет голубом небе и продолжала свой обратный путь до тех пор, пока не вернулась к своему кругу своего солнца.

2. Муравьишка и камни. В зените тяжестей

Самый маленький и слабый – с самым большим и сильным желанием: быть самым сильным.

Лилипут и великаны. Замеченный из ниоткуда

…Непонятно откуда, зачем и для чего, но среди таких же, как и он, но только намного его старше и больше, оказался… муравьишка! Он и сам не мог понять, как он появился, и откуда оказался здесь, то есть не пойми где, но он стал осознавать, что он – это он, что эти лапки – это лапки и лапки его, что это туловище-тельце его, а не чьё-нибудь.

Вокруг все быстро-быстро бегают-суетятся: что-то несут, что-то поднимают, что-то бросают, что-то кладут, ломают, разрывают и что-то едят. Все так заняты-увлечены, что не обращают на него ровно никакого внимания. А ему так хочется понять, кто все они такие и чем тут занимаются.

А появился наш муравьишка на одной из крупнейших муравьиных строек, которая проходила где-то в одном из дремучих лесных мест. Работали на ней только взрослые муравьи-мастера.

Муравьишку сначала долго никто даже и не замечал, настолько он был маленький и так усердно все были заняты работой. А потом на него ещё долго старались не обращать внимания, потому что каждый думал: «А вдруг его привела на стройку мама специально посмотреть, поучить, и повоспитывать? Вот мол, для чего он растёт, чтобы, когда вырастет, также бы умел хорошо работать».

Муравьишка продолжал оставаться на месте один-одинёшенек.

Но только тогда взрослые муравьи всё же забеспокоились и окружили кроху, когда он изо всех своих силёнок пытался поднять большое бревно-веточку.

– Нельзя пытаться превозмочь то, что может превозмочь тебя. Никому нельзя. А тебе и тем более, ибо ты ещё мал и несмышлён, – сказал малышу один из муравьёв.

– Но зато, когда он станет большим, он сможет осилить то, что будет не по силам всем, – сказал вдруг другой, пониже ростом, но у которого тельце было седое по самые задние лапки.

– Почему?

– Потому что у него есть сила, которая есть не у всех.

– Это что же за сила? – спросил третий, который ещё только начинал белеть.

– Это сила желания, желания превозмочь то, что может превозмочь тебя, – сказал седой по самые лапки.

– Если только то, что он хочет превозмочь, не сможет превозмочь его, – возразил ещё кто-то из стоящих вблизи.

– А откуда он здесь? – поинтересовался вдруг кто-то.

– А может, оттуда? – предположил кто-то, указывая лапкой вверх.

Но в толпе только посмеялись… Но не все.

Тогда один из муравьёв склонился над муравьишкой и спросил его:

– Ты не знаешь, почему находишься там, где находишься? Не знаешь, где и с кем ты, малыш?

Но кроха поднял над собой передние лапки, и, как будто что-то кому-то доказывая, стал ударять ими себя одновременно и попеременно в грудь, уверенно пищать и поднимать вверх то одну лапку, то другую, а то и все две сразу. При этом его маленькая головка и грудь немного как бы краснели изнутри.

Придание Имени. Победа над бревном

Прослышав о неимоверном происшествии, пришёл самый-самый главный муравей. Он был ниже всех, но казался выше всех и с побелевшей головой.

– Почему здесь тот, кто здесь быть не должен? – тишина. – Вижу, здесь нет того, кто бы имел силу ответить?

Его зрение не подвело: ему никто не ответил.

– Так, никто не знает! Но нужно сделать то, что нужно! Подобные должны жить среди подобных.

– Малыша к малышам.

– Отвести его… к таким же?! – спросил с улыбочкой кто-то из не самых главных.

Главный не ответил, потому что был увлечён наблюдением за муравьишкой.

– О, какой упрямый! – произнёс он, видя, что муравьишка-малютка снова хватается за попытку поднять огромное бревно. – Ему даже удалось пошатнуть эту деревянную глыбину! – продолжал удивляться седоголовый. Он оторвал кроху от его занятия и, подняв перед собой, добавил: – Но всё равно, это бревно тебе ещё не по зубам. Ты ещё Сла-ба-чок, – и вернул его на его место.

Но, как только муравьишка был им отпущен, то сразу же снова подлез под ещё большее бревно-веточку и пыта-ясь… пы-та-ясь… поднял его над собой!

Поднялся гул удивления. Но многие всё равно подумали, что им показали какой-то фокус.

– О! А этот муравьишка, действительно, превозмог то, что могло превозмочь его!.. – только и смог, улыбаясь, отреагировать белоголовый. – …Пора спасать стройку! А не то нам тут всё раскидают, да так, что и не соберем! – и, сказав эти слова, поспешил удалиться по делам, которые не ждут.

Бревно подхватили, пока оно не погребло под собой кроху-крепыша.

– Отведи, Глядячий. Только тебе доверить и могу, – сказали одному из убелённых муравьёв.

Согбенный и хромающий древний старик-муравей повел детишку к таким же маленьким, как и он. Но идти им пришлось не долго. По пути им попалась как раз сама главная муравьиха воспитательница. Глядячий передал ей кроху из лапки в лапку.

– Почему тебя, дедушка, отправили передать мне малыша? Разве нет кого-нибудь помоложе, кто привёл бы мне его гораздо быстрее?

– Гораздо быстрее, может быть, и привёл бы кто, если бы довёл. Если бы не отвлёкся на что и не потерял бы малыша. Они же все большие бегунки-прыгунки.

Когда она поинтересовалась, как его зовут, то старик ей возьми да и скажи, что:

– Зовут его Слабачок, и это имя ему дал не кто-нибудь, а самый-пресамый главный!

«Слабачок так Слабачок», – подумала Муравьиха-воспитательница.

Вдруг раздался крик:

– Спасайся, кабан, кабан!

Огромный вепрь, хрюкая и повизгивая, стремительно направлялся как раз на рядом стоящую муравьиную пирамиду-небоскрёб. Совершенно не разбирая дороги, задев одним копытом общий дом, он, не мешкая, пустился дальше и скрылся в ближайших кустах.

– Караул!

– Всеобщий сбор!

– Службу спасения!

Половина муравьиного здания обрушилась, поймав в капканы завалов сотни муравьёв.

– Спасите! – слышались повсюду стоны.

Неожиданно муравьишка вырвался из лапки воспитательницы и прыгнул в ямку среди развалин.

– Что же я наделала! – неожиданно даже для себя самой вскрикнула воспитательница. – Я не смогла удержать даже такого кроху! Теперь он наверняка сломал себе что-нибудь или даже разбился, погиб!

Но муравьишка недолго заставлял воспитательницу переживать и ругать саму себя. Он выполз из ямки и направился к ней, неся на передних лапках крохотную муравьинку.

– Ах ты, негодник! – начала было его укорять воспитательница, но когда обратила внимание, что муравьишка спас маленькую муравьинку, воскликнула:

– Ты такой маленький, а такой смелый и такой сильный!

Но, когда муравьишка опустил муравьинку на землю и, оказалось, что она цела и невредима, потому что сразу же встала на все лапки, воспитательница воскликнула:

– Ах, Кукляшка, ах ты проказница! Опять тебя понесло куда не надо! Всё-то тебе интересно!

– Но я… но я… – неудачно пыталась объясниться муравьинка.

В этот момент снова раздался грохот. Это обвалилась ещё одна часть муравьиного дома, подняв новое облако пыли. И ещё все не успели опомниться от нового обрушения, как раздался новый крик:

– Зверь! Зверь бежит!

– Какой? Какой?

– Ничего не видно!

– Да чего там не видно, зато слышно! Кабаны это бегут, уже целая стая!

– А не волки?

– А нам какая разница, кому нас топтать?

– А ну-ка, – заторопилась воспитательница, – давайте свои лапки и быстренько, быстренько побежали.

А вместе с ними, боясь быть затоптанными целой стаей кабанов, с криками: «Спасайся!» – в разные стороны побежали и муравьёв целые толпы.

Игры побегунчиков

Когда своего нового кроху муравьиха воспитательница привела вместе с Кукляшкой в муравьишник (у людей это был бы детский садик), то оказалось, что в нём муравьишек видимо-невидимо было, чуть ли не больше, чем муравьёв, у которых побывал кроха уже. Они были везде: и на холмиках, и в ямках, и даже на деревьях. Казалось, что это какое-то живое тёмное одеяло, которое движется, как волны в неспокойном море.

– Ты, моя милая, беги к своим подружкам и смотри, никуда не сворачивай. Обещаешь?

– Обещаю, – пролепетала Кукляшка и в мгновение ока исчезла из глаз. Правда, перед тем, когда воспитательница отвернулась, она успела покрутить пальчиками у своего носа перед мордочкой Слабачка.

– А с тобой мы пойдём туда, где тебе быть. – взялась воспитательница за Слабачка.

Вокруг все занимались делами серьёзными очень – играми. А игр много было и играли в лучшего: и лазанье по стебелькам трав (достань конфетку), и даже по лепесткам цветов (принеси с пыльцой мешочек или нагрызанных лепестков охапку), и на глубину копание, ширину и быстроту подземных ходиков (первый землекопик), и норок рытьё, которые и у людей называются землянками (лучший землянишкин), через лужицы перепрыгивание (лучший прыголужик), кто всех подпрыгнет выше (лучший прыголётик), кто больше муравьишек растолкает или повалит (лучший борьбаришка), больше принесёт песчинок (лучший песконосик), кто всех сильнее: донесёт больше и дальше палочек или муравьишек… и ещё, и ещё, и ещё.

А вблизи Слабачка муравьишки таскали камешки и клали их один на другой. И совсем скоро камешки стали напоминать… домики. И, как потом оказалось, тут играли в лучшего домовьёвика. Самые первые домовьёвики, в отличие от самых последних, уже кидали поперек веточки, а на них сухие листочки. Вот ещё чуть-чуть – и крыша. Тут строили не как взрослые, большой пребольшой дом сразу на всех-всех муравьёв, нет, тут каждый строил совсем маленький, крошечный домик, на одного муравьишку, но зато – каменный! (Взрослые-то всё из деревяшек!) В нём можно было стоять, сидеть (конечно, лежать) и что-нибудь хранить. (Правда, когда муравьишки подрастали, в них нельзя уже было стоять, но «в тесноте да не в обиде»).

А у самых-самых маленьких была игра не в домики, а в шалашики – это, куда можно только пролезть, и где можно только сидеть или лежать. И делались они из кусочков веточек и листочков. И малыши старались стать здесь лучшим шалашунькой. Кода привели Слабачка, то все так и подумали, что его тоже начнут сначала учить делать такие шалашики.

А какие у игр правила? Конечно, там где лазаем, бегаем, прыгаем, там кто быстрее, тот и лучший, а там где строить: на земле или под землёй, так там ещё кто прочнее и красивее смог.

Кто был быстрее – это все и сами видели. А вот кто красивее и крепче – решала муравьиха-воспитательница. Но только первых мест здесь было не как у людей: и первое, и второе, и третье. Нет. А здесь было столько первых мест, сколько было самых красивых и прочных домишек. И никаких тебе ни вторых и ни третьих мест.

И наградой были сами домики. Лучшие из них не разрушались, как все остальные (ведь это игра), а оставлялись, чтобы заселить в них всех новеньких, таких же маленьких, как наш муравьишка, или самих победителей, если им так хотелось.

Кипа очищенья. Огнь избавляющий

Муравьиха-воспитательница привела Слабачка в сердце муравьишника и строго-настрого наказала ему оставаться там, где они сейчас стоят. Когда игры закончатся, она вернётся и скажет тогда, что ему дальше делать.

Оставив Слабачка, муравьиха-воспитательница пошла к морю своих воспитанников.

А когда закончились игры и вернулась она, то увидела, что её нового воспитанника нигде нет, а на его месте теперь возвышается целая стопка из кусочков сухих листьев и веточек высотой с трёх взрослых муравьёв. Зато далеко вокруг от этой кипы мусора не было ни единого листочка, ни единой веточки.

Муравьиха воспитательница окликать стала:

– Слабачок! Слабачок! Не видели здесь такого маленького-премаленького?

– Такого маленького-премаленького не видели. А вот видели, что охапки листьев и палочек сами собой двигались, а потом ещё и сами собой друг на дружку накладывались и в кипу эту сами собой и укладывались.

– Да, прям чудеса, да и только. Слабачоок! – закричала, глядя вверх на кипу, воспитательница, – ты там? Отзовись!

Наверху стопки листьев что-то зашуршало, задвигалось, а потом появилась маленькая черненькая головка с антеннками.

– Эх, негодник, тебе кто-нибудь говорил из мусора горы делать? А? Ну-ка, быстро слезай! Построил мне тут кипу очищенья.

Наверху опять зашуршала листва, а потом крошечный чуть красноватый черный шарик кубарем скатился вниз.

– Ты что тут наделал? Разве я тебе говорила делать что-нибудь?

Слабачок стоял, весь в листочках, глядя на муравьиху-воспитательницу с виноватой и плаксивой мордашкой.

– Но… но я… но ведь…

– Что ты там лепечешь?

– Но… чище…

– Что чище?

– Не стало…?!

Неожиданно стопка сухих листьев и палочек, накиданная Слабачком, вспыхнула ярким и жарким пламенем.

Муравьиха-воспитательница схватила Слабачка и перенесла его на безопасное расстояние.

– Видишь, что происходит, когда не слушаешься старших. И жарко сегодня как. Солнце так и печёт. А теперь пойдем, посмотришь на таких же ретивых, как и ты.

– Зато теперь нет того, что вас так разозлило. Огонь помог, избавил.

Муравьиха воспитательница с удивлением и даже страхом взглянула сначала на догорающую кипу мусора, а потом на Слабачка:

– Плохо не то, что ты построил, а то, что ты не послушался, что ты не слушаешься.

Малыш в ответ только опустил голову и развёл лапки.

Расточение обещаний. Сокрушение в лужу

Игры закончились, и через некоторое время все муравьишки и их взрослые наставники собрались в одном месте. Стояли прямыми длинными рядами, один за другим. Со стороны можно было бы подумать, что собралась огромная лесная армия крошечных лесных воинов!

Муравьиха-воспитательница предстала перед морем воспитанников и назвала всех пятерых первых! При произнесении имени муравьишку очередного с этим именем хватали, на длинную соломинку сажали, соломинку в воздухе крутили-крутили и вверх муравьишку запускали, а потом всем полем-морем, всеми рядами-толпой ловили и подолгу качали, помногу подбрасывали. И все радостно кричали «Угу-гу! Ага-га! Угу-ге! Ага-го!»

А после этого она стала подзывать к себе новеньких и показывать каждому из них его домик. Так было и с нашим муравьишкой – ему тоже подарили маленький каменный домик, к которому его подвели и даже дали заглянуть внутрь.

Слабачку достался домик, в котором даже невысокий взрослый мог бы стоять почти не сгибаясь. А для нашего крохи такая комнатка и тем более показалась целым залом. А ещё в нём было совсем даже не темно. Потому что в стенах было сверху много дырочек, несущих свет, и из некоторых можно было смотреть на улицу.

Муравьишка не знал радоваться или грустить от такого подарка. Ему уже захотелось спрятаться ото всех в этом своём жилище-убежище, чтобы прийти в себя от навалившейся усталости, но он вышел вперёд всех, решив сказать спасибо главной муравьихе-воспитательнице и тому из «первых», кто этот домик построил.

Но говорить он стал о том, о чём и сам не думал говорить:

– А я завтра возьму да и построю домик, ещё больше и ещё крепче!

Никто не только ничего сразу не сказал, а наоборот, замолчали даже и те, кто говорил между собой. Наступила полная тишина. Но ненадолго. Потом вдруг многие (но не все), разом оглушительно захохотали. Перед Слабачком стали вставать и, смеясь, кричать:

– Посмотрите, среди нас появился гигантский карлик-хвастун!

– Сам вон – песчинка на земле, а высота его глупых желаний дотянулась до самого неба.

– Его горстка ума так же мала, как велико его бахвальство!

– Но сила его убежденья так же крепка, как рахитичен он сам!

– Поэтому его слова вызывают у нас только смех! Ха-ха!

– И имя, Слабачок, видно, дано ему не случайно!

– Да, и это имя! Оно нам говорит о нём всё!

Снова раздались смешки. Потом все стали потихоньку расходиться. Ему слышались упрёки:

– Он даже не поблагодарил муравъиху-воспитательницу!

– Он любит только себя!

– А значит, никого не уважает!

– Никого не любит!

– Он не сказал спасибо тому, кто смастерил этот домик!

– Он и дальше будет только хвастаться!

– Да!

– И не будет ничего делать!

– Конечно, не будет!

А Главная муравьиха-воспитательница встала над Слабачком, накрыв его своей тенью, и сказала:

– Ну, что ж. Либо сами слова приведут тебя к тому, о чём ты тут говорил, либо те слова, которые ты тут говорил, так правдой и не наполнятся, – и тоже ушла.

Муравьишке было неловко. И хотя он не знал, почему он сказал то, что сказал, но знал, что то, что сказал, то сделает. В этом он не сомневался. И тоже не знал почему.

Тут его снова обступили. Это были муравьишки, которые недавно подошли и услышали о хвастовстве какого-то новичка.

– Это вот этот кроха хвастает, что всех сильней?

– Что настоящий строитель?!

– Да ещё и самый лучший?!

Слабачок хотел возразить, но, растерявшись, не мог.

– Он такой маленький, что даже мы, маленькие, можем его держать на руках, – сказав это, один из муравьишек взял и поднял его перед собой. Слабачок был явно втрое меньше всех его окруживших.

Муравьишки стали его передавать сначала из лапок в лапки, а потом перекидывать друг другу со словами:

– Вот какой гигант!

– Во много раз больше крупинки!

– И пылинки!

– Ха-ха-ха!

– Кидай его мне! Ха-ха!

– А теперь, ха-ха, мне!

– И мне!

А поставив малыша на землю, положили на него палки. Трое из них ещё на эти палки и уселись, а остальные семеро вскарабкивались поверх этих троих друг на друга.

Кто-то закричал:

– Вы же раздавите его?!

Но ему возразили:

– Он же самый сильный?!

– Он же не хвастун?!

– А раз он не хвастун, значит пусть нас несёт!

– Раз он может!

– Если может, значит обязан!

На нашей крохе уместилось десять муравьишек!

Вдруг весь этот столбик забияк приподнялся и задвигался сначала в одну сторону, потом в другую, а потом и в третью. Это Слабачок задвигался наугад, так как ему под сидящими на нём ничего не было видно. И то тут, то там со Слабачка сваливались по одному-двум муравьишке. «Ааа!» – только и успевал вскрикнуть каждый из них. Тут Слабачок, по-прежнему ничего не видя, направился в сторону, где была ямка с лужей. Как раз около этой самой лужи он споткнулся о какую-то кочку и все его «пассажиры», выговаривая протяжно буквы: «Аааааааай!» и «Ооооой!», полетели в грязнющую воду.