Текст книги "Черный хрусталь"

Эйно задрал голову и принялся разглядывать наполненные солнцем и ветром паруса. Потом он достал из-под полы своей куртки уже привычную мне трубочку.

– Да, – ответил он. – Боюсь только, что на обратном пути всему экипажу придется жрать сплошную солонину с закисшим дешевым вином. Ну ничего, может быть, мы что-нибудь придумаем.

– Вы уже бывали там?

– Давно, – голос Эйно прозвучал глухо. – Мальчишкой-рабом…

Я содрогнулся. Участи шахрисарского раба не мог позавидовать даже мученик из числа тех, что так почитаемы в Гайтании. Как же он выжил? И, раз выжил, то как же бежал – домой, в далекую Пеллию? Это казалось совершенно немыслимым.

– Меня захватили лавеллеры, – пояснил Эйно. – В те годы у нас шла война. Совсем небольшая – но мне от этого было не легче, потому что отец, несмотря на целые годы поисков, так и не смог найти и выкупить меня. Но не бойся: тебе рабство не грозит. Мы должны попытаться найти ответ на один очень важный вопрос. Когда-нибудь ты узнаешь все, – моряк повернулся ко мне и весело сверкнул глазами, – а пока ты должен сопровождать нас с Иллари и учиться.

– Учиться? – удивился я.

– Да, пока только учиться. Учить языки и обычаи, заводить знакомства среди тех, с кем тебе придется торговать и сражаться. Без этого ты не сможешь исполнить свое предназначение.

Его слова заставили меня погрузиться в задумчивость. О каком предназначении он говорил, этот непостижимый пеллиец? Разве я был взят на борт не в качестве врача? Слишком много людей – людей, с которыми судьба столкнула меня в последнее время, – говорили со мной туманно и загадочно. Эйно, Иллари, таинственный вельможа с раненой ногой, которого «Бринлееф» подобрал на западном берегу моей несчастной страны. Чего они все от меня хотели, эти странные люди?

– Мы войдем в Тиманское море через Врата Белых Бурь. Купцы не решаются идти этим путем, даже большой военный фрегат сильно рискует разбиться на скалах – но мы попробуем. Тебе предстоит настоящее испытание – зато потом, до самых проливов, мы будем в полной безопасности. Ни одному пиратскому вожаку и в голову не придет караулить добычу на этом курсе.

«Вряд ли пиратские галеры, вооруженные лишь мелкими пушчонками, способны причинить вред такому гиганту, как „Бринлееф“, – подумал я, глядя, как несколько матросов окатывают зашитую металлом палубу из толстой кишки: двое качали рычаги насоса, а еще трое, смеясь, держали дергающийся, извивающийся в руках шланг. – Скорее всего, они даже не смогут его догнать. Под свежим ветром барк идет куда как ходко, за ним, пожалуй, не угонится даже трехмачтовый фрегат».

Резко хлопнув меня по плечу, Эйно развернулся и скатился вниз по трапу, который вел на палубу, чтобы исчезнуть в одном из многочисленных люков. Оставшись в одиночестве, я еще недолго понаблюдал за матросами и уже собрался было идти к себе, как вдруг наверх выбрался верзила Перт.

Ломая язык плохим гайтанским и беспрестанно похохатывая, он предложил мне спуститься вместе с ним на палубу. Отведя меня к самой фок-мачте – по пути матросы деловито облили меня до пояса, что вызвало у рулевого настоящий припадок веселья, – Перт представил меня мрачному, жилистому старику-боцману в тесных кожаных штанах и жилетке на голое тело. На поясе у него висел характерной формы чехол с пеллийским биноклем.

– Давай, Жиро, – предложил он боцману, – подними-ка господина доктора на самый верх. Только смотри мне – отвечаешь за него головой.

У Жиро были длинные седые волосы, собранные на затылке в косу, и неимоверной, просто ярмарочной длины усы: правый ус он забрасывал себе за ухо, а левый доходил ему едва не до груди, испещренной уродливой сеткой мелких сабельных и осколочных шрамов.

– Руки у парня ничего, – ответил Жиро по-гайтански, – наверное, лазил в детстве по деревьям.

– Это правда, – немного покраснел я, пьянея от мысли, что сейчас мне придется карабкаться по вантам на немыслимую высоту.

– На самый верх мы, конечно, не полезем, – тихо предупредил Жиро, отводя меня к левому борту корабля. – И смотри: если там, на высоте, у тебя «заклещит» пальцы и ты решишь, что спускаться вниз слишком опасно – подыши как следует, морем полюбуйся… оно и отпустит. Ясно?

– Ясно, – немного нервно отозвался я и схватился за канат.

Я остановился на верхнем фор-марса-рее. Отсюда, с высоты в несколько десятков локтей, белые барашки волн казались далекими и какими-то игрушечными, ненастоящими. Как ни странно, но ожидаемого ужаса я не испытывал. Барк почти не качало, и я стоял на рее, держась рукой за какой-то туго натянутый фал, нисколько не боясь упасть: наоборот, мне было весело и интересно.

– Ну что? – спросил Жиро, тревожно всматриваясь в мою физиономию. – Не страшно? Я смотрю, из тебя получится отличный моряк.

– Получится, – тихо отозвался я, втягивая в легкие пьянящий морской воздух. – Получится, вот увидите…

Глава 4

Так прошло десять дней.

Все это время Перт, практически не давая мне передышки, гонял меня по всему кораблю – повинуясь его странным, как мне сперва казалось, капризам, я то забирался на самые верхушки мачт, то с грохотом валился в душную черноту люков, чтобы оказаться в поскрипывающем чреве необъятного «Брина». Попутно он учил меня языку. С чужими наречиями у меня было легко, и скоро я научился вполне сносно понимать его речь – тягучую, пересыпанную двойными гласными и шипящими. Я не без удивления заметил, что мозоли на ладонях, мучившие меня в первые дни, совершенно перестали восприниматься как таковые, качки я уже почти не ощущал даже на самых верхушках мачт, и даже стал находить определенную прелесть в ежедневном поливании палубы водой – а ведь беспощадный Перт чаще всего заставлял меня браться за рычаг насоса. Рулевой научил меня обращаться с компасом и показал, как тросы, хитроумно соединенные с главным штурвалом корабля, ворочают его громадный дубовый киль. После часов, проведенных рядом с ним на вахте, я стал разбираться в румбах и показаниях приборов, измеряющих скорость и направление ветра, а также показывающих, сколько миль в час делает наш громадный барк.

И наконец, я узнал главную тайну «Бринлеефа»: Перт объяснил мне, для чего предназначена высокая черная труба в средней части корабля. Для этого нам пришлось опуститься в душную полутьму машинного отделения, где, поблескивая надраенной сталью труб и паропроводов, стояли две машины корабля.

Признаться, я был не просто ошарашен – я был сражен наповал. Мне уже приходилось видеть подобные грохочущие механизмы – в последние годы они стали появляться на некоторых рудниках, принадлежавших особо удачливым купцам. Питаемые углем, эти чудовища откачивали из шахт воду и поднимали наверх лотки с породой. Приобретали их у лавеллеров; но на «Брине» стояли более совершенные, потрясшие меня механизмы. Через целую систему валов и тонущих в масле зубчатых колес, вращение передавалось на два странных по виду (видел я их, конечно, лишь на рисунках) винта, которые и толкали корабль вперед. Как именно это происходило, я понять не смог, но Перт и Жиро объяснили мне, что машина используется только в самых тяжелых случаях, тогда, например, когда из-за штиля или неблагоприятного ветра барк не может идти под парусами.

Единственное, что мне так и не показали, – это странные сооружения на палубе, все время скрытые под намертво зашнурованными брезентовыми чехлами. Сам я интересоваться ими не решился, уверив себя в том, что рано или поздно все тайное станет явным.

К тому моменту, когда впереди появились никогда не исчезающие туманы страшных Врат Белых Бурь, я научился читать карту, разобрался в закорючках пеллийского алфавита, и даже, как мне казалось, мог бы держать корабль на курсе. Я мало спал, ел, как никогда раньше, и всем своим существом ощущал, как та, прежняя моя жизнь становится все менее различимой, готовясь и вовсе растаять в закатном сиянии моря. Странно, я даже стал забывать отца…

А мой пациент неожиданно поднялся на ноги.

Это произошло на одиннадцатый день после того, как «Бринлееф» лег на курс, который должен был привести его в страшное Тиманское море. После обеда я посидел с Тило над картами, а потом поднялся наверх – и, к изумлению своему, увидел его.

Раненый вельможа стоял, опираясь на толстую черную палку, рукоять которой была окована серебром, и смотрел вперед, держа в свободной руке сложенную подзорную трубу. Качка – а приближение к Вратам давало о себе знать достаточно крупной волной, – его словно и не касалась.

– Со мной все в порядке, – с улыбкой проговорил он, предвосхищая мой незаданный вопрос. – Честно говоря, мне уже столько раз дырявили тушу, что лишняя дырка не имеет никакого значения. А ты… – он помедлил, щурясь, – уже успел загореть. Видно, Лоттвиц делает из тебя настоящего морского волка. Наверное, это правильно… Я слышал, тебя ждет Шахрисар? Это не самое лучшее место на свете, но знающие люди говорили мне, что есть и хуже.

– Н-не знаю, – промямлил я, действительно не зная, что ему ответить: величественный аристократ заставлял меня трепетать.

– Да, наверное, есть и хуже. В молодости я очень много путешествовал, видел и Юг и Север, видел бескрайние равнины, покрытые страшными, черными лесами, посреди которых стоят, давно забытые, Чужие Города… На Юге я дрался с кочевниками, в Пеллии – с Белыми Шапками. Пеллия, наверное, очарует тебя, но мне кажется, что тебе будет лучше поменьше соваться на сушу. Если, конечно, дело не касается островов.

– О каких островах вы говорите, са?

– О, – он рассмеялся и с неожиданной ловкостью извлек из голенища левого сапога причудливо изогнутую флягу, – ты все увидишь сам. Хочешь вина?

– Не откажусь, са.

Вино оказалось гайтанским, довольно дешевым, я даже удивился столь странному вкусу вельможи, – но все же я выпил с удовольствием. Возвращая флягу, я спросил:

– Вы сказали, что не станете плыть в Пеллию. Стало быть, вы высадитесь в Шахрисаре?

– Нет, – раненый помотал головой. – Меня высадят на противоположном берегу, в Сандасе. Шахрисар мне уже ни к чему, у меня сейчас другие дела. Меня с нетерпением ждут советники сандасского сатрапа: клянусь Саргази, я везу им хорошие новости.

На этом наша беседа закончилась. Спрятав флягу, вельможа поковылял вниз, а я, оставшись на мостике, долго еще думал о черных лесах за бескрайним океаном, о таинственных городах и о том, что может ждать меня в Шахрисаре.

* * *

Эйно рискнул идти через Врата под парусами.

Так сказал мне помрачневший Перт, прежде чем разразиться тирадой малопонятной мне пеллийской ругани, в которой он поминал чьих-то родственников, обвиняя их в греховной связи с морскими демонами.

Я еще не понимал, что происходит на самом деле, но уже начинал потихоньку догадываться – Тило как-то сказал мне, что войти во Врата гораздо легче, нежели преодолеть их в обратном направлении, чтобы вырваться на просторы океана. У нас было слишком мало угля! Слишком мало, поэтому такой риск Эйно предпочел риску оказаться запертым в Тиманском море. Как показало время, он был совершенно прав.

А пока – Перт занял свое место за штурвалом, а рядом с ним, покуривая громоздкую и очень старую глиняную трубку, расположился сам Тило. Ни Эйно, ни Иллари я не видел – впрочем, вскоре медная переговорная трубка требовательно взвыла его голосом, Перт что-то ответил – стремительно, будто читал детскую скороговорку, и закричал в другую. Сквозь наклонные стекла рубки я увидел, как на мачтах появились матросы и, руководимые стариком Жиро, начали вязать рифы, убавляя нам парусов.

Вокруг «Бринлеефа» стояло туманное марево, не бывшее на самом деле туманом, – это бесчисленные брызги, вздымаемые разбивающейся о барк волной, обволакивали его удивительным облаком, затруднявшим видимость.

– Скалы! – услышал я голос Эйно из трубки. – Лево на пять румбов! Так держать! Теперь доверни левее!

Повинуясь рукам Перта, нос громадного корабля покатился влево. Я видел, как вздулись мышцы его предплечий и как прищурились выцветшие от старости глаза Тило – а через секунду мимо нас стремительно пронесло едва различимую белую громаду скалы.

– Держи правее! – неожиданно прошамкал Тило, не вынимая изо рта своей трубки.

Чтобы не упасть, я схватился рукой за надраенный медный поручень, приделанный к переборке – барк клало с борта на борт, я хорошо видел, как море прокатывает по палубе белые лавины воды, и в эти мгновения в мою душу властно ворвался страх. Я почувствовал, как меня тошнит, но это не было приступом морской болезни, нет: меня тошнило от ужаса. Вокруг нас были скалы.

Маневрируя, барк медленно продвигался вперед. Наверное, более легкий корабль неминуемо попал бы во власть неописуемого белого бешенства волн – и оказался бы выброшен на эти туманные бивни, постоянно омываемые сотнями тонн морской воды. Позже я часто думал о том, что именно в эти минуты – а мы шли сквозь Врата не более получаса, – я понял, в чем заключается истинное величие враждебной человеку океанской стихии.

Все закончилось неожиданно – волнение почти утихло, впереди ярко сияло солнце, и море показалось мне удивительно безмятежным, словно оживший густо-зеленый ковер, неутомимо катящий на юг тонкие серебристые барашки волн. Выбравшись из рубки, я стремительно взбежал по трапу и оказался на мостике.

Насквозь промокший Эйно невозмутимо покуривал свою трубочку.

– Смотри, – сказал он мне, указывая за корму.

Уже достаточно далеко, не менее чем в паре миль от барка, я увидел пульсирующее марево тумана, поднятое бушующим морем. И теперь только я понял, чем мы рисковали.

Проход, с обеих сторон стиснутый тонущими в белой пене клыками скал, был достаточно узок – а ведь я знал, что там, в глубине этого каменного хаоса, Врата представляют собой бурлящий лабиринт протяженностью в несколько миль! Справа и слева от Врат до горизонта тянулись темные, неровные контуры скалистых островков, населенных лишь бесчисленным множеством морских птиц, которые бесстрашно ныряли в волну, добывая себе рыбу.

– Здесь сталкиваются два мощных течения, – пояснил Эйно, отряхивая с себя воду, – океанское – и более теплое, идущее из глубин Тиманского моря. Поэтому Врата опасны в любое время года. Обратно нам придется идти под машиной. Или – рисковать встречей с пиратами.

– Разве мы должны бояться галер? – поразился я.

Эйно негромко рассмеялся и потер в пальцах горячий чубук своей трубки.

– Разве я сказал, что мы должны их бояться? Я не хочу, чтобы обо мне заговорило все побережье. «Брину» еще не раз придется гостить в этих водах, и я не имею ни малейшего стремления к популярности. Если мы встретим пиратов, их придется топить…

Я попытался вспомнить все, что мне приходилось слышать о страшных галерах, терроризирующих почти все Тиманское море. Разумеется, даже целая свора этих суденышек не смогла бы продержаться против страшной артиллерии «Бринлеефа», бьющей, как я уже знал, на огромные расстояния, – но все же слава безжалостных головорезов, давно закрепившаяся за шахрисарскими разбойниками, холодила мне сердце. К тому же, как я знал, шахрисарские сатрапы имели и настоящий боевой флот, состоящий из больших океанских кораблей. Вспомнив про острый носовой таран нашего барка, я решил что дело не так уж плохо. Даже если Эйно не поможет артиллерия, он легко перетопит своих врагов таранными ударами бронированного носа.

– «Брин» строился для того, чтобы властвовать в любых водах, – произнес Эйно, многозначительно глядя на меня. – Я вынашивал этот проект в течение десятилетия. Раньше у меня были другие корабли, последний уже нес на себе броню, но меня не устраивала его артиллерия. А потом мой старинный друг Кошхар предложил одну идею, которая сперва казалась всем просто сумасшедшей… скоро ты поймешь, о чем я говорю.

Продолжая загадочно усмехаться, Эйно потрепал меня по плечу и скрылся в люке.

Несмотря на жаркое южное солнце, я зябко передернул плечами. Хозяин «Бринлеефа» вызывал у меня смешанные чувства – с одной стороны, я не мог не восхищаться им, но с другой он казался мне этаким смеющимся демоном, непредсказуемым и смертельно опасным. Постояв еще немного на мостике, я поглазел, как матросы добавляют парусов, как Жиро и второй боцман Рейкл распоряжаются уборкой на палубе, и спустился к себе – меня ждала загадочная пеллийская фармакопея, изучить которую я поклялся в ближайшее же время.

Разбирая закорючки незнакомых мне слов, я и не заметил, как сгустились сумерки. Очевидно, в каюте командира уже отчаялись ждать меня к ужину – в дверь нетерпеливо постучала Ута.

– Ты что тут, спишь, что ли? – возмущенно поинтересовалась она. – На время не смотришь?

– Говори по-пеллийски, – машинально ответил я и, заложив нужную страницу кожаным шнурком, захлопнул тяжелый том. – Извини… читаю. Должен же я разбираться в ваших лекарствах?

На ее лице появилась виноватая улыбка.

– Да, ты, конечно, прав… но ужин никто не отменял.

По возможности – то есть тогда, когда наш узкий круг «старших офицеров» был свободен от вахты или каких-либо неотложных дел – мы собирались на ужин в той самой каюте, в которой я впервые познакомился с Эйно, Тило и Пертом. Я не очень понимал, какие обязанности возлагаются в экипаже на Уту, но она неизменно садилась с остальными. Она же и прислуживала за столом – не являясь, как я понимал, прислугой в полном смысле этого слова.

– Прошу извинить меня, – заявил я, входя в каюту, – но пеллийские медицинские книги не слишком легки для моего понимания.

– Ты строишь пеллийскую фразу так, как это принято в ваших краях, – иронично приподнял бровь Эйно, – а говорить все же следует попроще… садись к столу. У нас как раз баранина из твоего Элливара.

– Вы заходили в Элливар? – удивился я. – Вы никогда не говорили мне об этом.

– Мы уже долго болтаемся по морям, – неопределенно протянул Тило. – Иногда мне кажется, что хозяин задумал проверить барк в кругосветном путешествии.

Иллари молча налил мне полный кубок вина и придвинул тарелку с мелкими солеными орешками, которыми пеллийцы закусывали при всяком удобном случае. Баранина, на мой вкус, оказалась излишне сдобренной пряностями, но я так проголодался за книгами, что вцепился в свой кусок, как пес.

– Так вот, – Эйно отодвинул пустые тарелки, расчищая себе место на столе, тщательно вытер салфеткой жирные пальцы, и достал из кармана куртки небольшую свернутую карту. – Проливы, понятное дело, измениться не могли. За двадцать лет их не размоет штормами, верно? Смотри, Тило, – это эскиз князя Рорбаха, сделанный им самим в годы Желтой Луны, когда он заходил сюда со своими товарищами. Глядя на эту карту, я и сам многое вспоминаю. Конечно, я был тогда мальчишкой, но все же… смотри – здесь хорошо даны глубины и течения…

Глянув на карту, Тило недовольно зашевелил губами, словно бы подсчитывая что-то в уме, – в эти мгновения он напоминал купца, сидящего в лавке над дневной выручкой.

– И я, по-твоему, должен буду выводить отсюда «Бринлееф»? – спросил он, вглядываясь в карту. – Сплошные островки. Встречные течения!

– Здесь глубоко даже в отлив, – начал было Эйно, но тут сверху раздался протяжный крик вахтенного офицера:

– Огни по левому борту! Огни большого корабля!

– Проклятье! – Эйно вскочил на ноги, и мы все последовали его примеру.

Выбравшись на мостик, я нетерпеливо развернул свою подзорную трубу, с которой расставался только в постели, и принялся обшаривать горизонт. В небе, как раз с правого борта, ярко желтел серп Эттилы. В ее неверном сиянии черный силуэт громадного барка был прекрасно различим для наблюдателей чужака. Вскоре я увидел его! Это был военный корабль, большой трехмачтовый фрегат с двумя артиллерийскими палубами, он скользил по серебрящейся волне, легкий бриз надувал его темные паруса.

– Поворачивает к нам, – глухо заметил Иллари.

– Сумасшедший, отец его демон, – отозвался Эйно. – Если это шахрисарец, то он откроет огонь без предупреждения: я хорошо знаю, что делается в башке у этих ненормальных бородачей. Они готовы стрелять во все, что попадается на глаза. Палубные команды – к орудиям. Раздраить кранцы первой подачи, но порты пока не открывать. Приготовить носовую пару. Маттер! Бери свой сундук и беги в нос, скажешь Жиро, чтобы он расположил тебя в орудийном каземате – если раненые и будут, то, скорее всего, там или на верхней палубе.

Неловко отдав честь, я сбежал вниз. Через несколько минут, таща в руках свой ящик, я уже представился Жиро и передал ему приказание командира.

– Иди туда, – махнул он рукой в сторону носа. – Рикко! Возьмешь врача к себе. Приказ хозяина!

Рядом со мной появился здоровенный детина в кожаной куртке со множеством карманов. Не говоря ни слова, он подтолкнул меня вперед, и я послушно нырнул в черную пасть раскрытого люка, чтобы вскоре оказаться в большом, ярко освещенном лампами отсеке. За моей спиной шарахнула бронированная дверца.

Не веря своим глазам, я разглядывал две огромные пушки, установленные на сложном станке со множеством тускло поблескивающих рычагов и каких-то цилиндров. Стройные стволы пушек смотрели несколько вверх; я увидел массивные пасти раскрытых затворов и длинные ящики с коническими, заостренными снарядами, стоящие в углублениях по обе стороны от орудий. Вокруг пушек, что-то подкручивая, суетились несколько матросов.

– Садитесь сюда, господин, – распорядился Рикко, указывая мне на металлический стульчик, приделанный к переборке на высоте моего плеча.

В это мгновение переговорная трубка зарычала далеким голосом Иллари:

– Раскрыть ворота!

Рикко махнул рукой, и матросы схватились за здоровенные колеса, отлитые из какого-то желтого металла, напоминавшего начищенную бронзу – колеса мягко провернулись, и я увидел, как часть переборки поползла в сторону, пуская в каземат холодный ночной воздух. Броня расползалась в стороны, открывая порт носовой батареи, расположенной прямо под выдающимся в море бушпритом! Я еще никогда не видел и даже не слышал о таком способе размещения орудий. И тут же я понял, отчего створки раскрываются так широко, – пушки стояли на массивной поворотной платформе, позволявшей менять угол горизонтальной наводки!

«Бринлееф» разворачивался носом к своему неведомому противнику. Со своего насеста я уже видел темный силуэт приближавшегося к нам фрегата. Он шел на всех парусах, готовясь ударить по барку орудиями правого борта. В том, что он ударит, я уже не сомневался – в трубу я видел и открытые порты, и даже суету канониров на верхней палубе.

Секунду спустя я убедился в том, что не ошибался. Сразу несколько орудий фрегата полыхнули яркими вспышками, и я, клянусь, сумел разглядеть целую гроздь ядер, летящих в нашу сторону.

– Заряжай! – проревел Рикко.

Матросы живо затолкали в лоток гладкий, маслянисто блестящий снаряд, затем – по два больших черных цилиндра, замки гулко ударили, закрываясь, и пушки вдруг поднялись, выровнялись и выползли из порта наружу.

«Почему мы не стреляем?» – недоуменно заерзал я.

Мне еще не было страшно – хотя, наблюдая за полетом вражеских ядер, я пребывал в полнейшей уверенности: сейчас все они ударят в борт нашего корабля. Этого, разумеется, не произошло. Судя по далеким всплескам, они упали в воду с хорошим недолетом. Но второй залп, как мне казалось, должен был быть более удачным.

Офицер Рикко, по-видимому, переживал куда меньше меня. Между пушек поднялся какой-то прибор, по виду напоминавший прозрачный веер. Приникнув к нему, Рикко без особых усилий подкручивал большие металлические штурвалы, находившиеся у него под руками. Стволы медленно опускались вниз, одновременно поворачиваясь влево.

И тут шахрисарский фрегат дал второй залп, на сей раз уже всем своим бортом!

Вой, всплески, фонтаны воды! И два гулких удара в борт «Бринлеефа», заставившие меня втянуть голову в плечи от неожиданного ужаса.

«Раненые! – подумал я, готовясь бежать на палубу. – Там могут быть раненые!»

Но команды покинуть каземат не было – вместо этого раздался деловитый, удивительно спокойный голос Эйно:

– Рикко, разломайте это старое корыто. Спасшихся быть не должно.

Очевидно, артиллерист уже давно держал врага под прицелом. Он только махнул рукой – и два матроса одновременно ударили по каким-то педалям. Ду-дух!!! От грохота я едва не упал со своего места. Первые секунды я совершенно ничего не слышал – да, признаться, об этом я и не думал: я смотрел. Конические снаряды, ударив фрегат едва выше ватерлинии, разорвались в недрах его нижних палуб, произведя там ужасные разрушения и мгновенно вызвав пожар. Пушки ушли вниз, подставляя раскрывшиеся затворы. Матросы стремительно зарядили орудия, вернули их в боевое положение, а Рикко, предупреждающе подняв левую руку, принялся изменять градус наводки.

Вот он отпрянул от прицела, рука упала вниз. Хорошо, что я успел раскрыть рот!

Вторая пара снарядов, наполнив каземат горьким дымом сгоревших порохов, умчалась к шахрисарскому кораблю. На этот раз они попали в носовую часть судна. Фрегат мгновенно заволокло дымом. Когда он немного рассеялся, я увидел, что на поверхности воды, в бурлящем водовороте, плавает искореженная носовая часть судна с торчащим в небо бушпритом. И – бочки, несколько десятков каких-то бочек и ящиков.

Ни одного моряка на поверхности я не видел.

Невероятно: всего лишь четырьмя снарядами пушки «Бринлеефа» разорвали в куски большой, прекрасно оснащенный военный корабль! Едва ко мне вернулся слух, как я подхватил свой ящик с лекарствами и выскочил на палубу. На мостике возвышались фигуры Эйно, Иллари и Тило. Перт, очевидно, стоял за штурвалом. Пробежав по палубе, я взобрался по трапу и выпалил:

– Где… раненые?

– Насколько мне известно, раненых нет, – отозвался Эйно, с улыбкой глядя на меня. – Интересно, куда этот Рикко послал второй залп? Ставлю свою трубку, что снаряды угодили в пороховой склад. Иначе эти олухи не взлетели бы под самые небеса. Иллари, – позвал он своего товарища, – пошли людей на баркасе проверить, не осталось ли там спасшихся. Я никого не вижу, но будет лучше, если матросы обшарят все кругом. Свидетели нам не нужны. А мы пойдем поглядим, что сделали с нами эти два ядра. Ты можешь оставить свой сундук здесь, Маттер: сегодня в твоих услугах не нуждаются. В носу стоят скорострельные пушки среднего калибра, – объяснил он мне, спускаясь по трапу на палубу, – поэтому для их обслуживания хватает всего десятка матросов. Но снаряды начинены взрывчаткой куда более мощной, чем обычный порох. Снаряд взрывается не сразу: он предназначен специально для деревянных кораблей – сперва он пробивает борт, а потом уже и рвется. И все вокруг начинает гореть… хитро придумано, не так ли?

– И никаких фитилей, – пробурчал я себе под нос.

– Да, – ответил Эйно, подходя к левому борту, – там трубки… эй, кто-нибудь, дайте мне фонарь! И зажгите прожектор на полубаке.

Чьи-то руки услужливо подали ему масляную лампу с полированным отражателем. Перегнувшись через толстый планшир, Эйно озабоченно посветил вдоль борта.

– На, погляди сам, – сказал он, указывая рукой куда-то вниз.

Нагнувшись – для этого мне пришлось встать на цыпочки, – я увидел две едва заметные вмятины в броневом листе, сильно закопченные взрывом порохового заряда. Ядра, пущенные с относительно небольшой дистанции, не только не пробили, но даже и не повредили толстую сталь, опоясывающую «Бринлееф». Я долго разглядывал места их попадания, размышляя о том, насколько же прочен наш корабль, потом Эйно надоело держать лампу, и он бесцеремонно поднял меня за шиворот.

– Кажется, мы потеряли кусок фор-брам-рея. Жиро, я прав?

– Так точно, хозяин. Ядром снесло… завтра же плотники все исправят. Я уже распорядился подтянуть шкоты.

– Они странно стреляют – одни берут выше, другие ниже. Я боялся, что вторым залпом нам порядочно почешут рангоут. Но в то же время я не хотел стрелять первым… но это уже не важно. Идем, Маттер: тебя ждет ужин. Жиро, отправьте ко мне Рикко, я хочу ему кое-что сказать.

Мы вернулись в каюту, где я с ожесточением принялся терзать успевшую остыть баранину, а Эйно с Иллари, весело поблескивая глазами, подняли свои кубки.

– Я же говорил тебе, что скорострелки вполне способны доставить кое-кому неприятности, – произнес Эйно, облизываясь.

Ответить Иллари не успел: в каюте появился Рикко, выглядевший немного смущенным.

– Я горжусь тобой, парень, – повернулся к нему Эйно. – Ты научился стрелять как морской демон… признайся, ты догадывался, что крюйт-камеры были расположены в носу этого фрегата?

– Нет, князь, – ответил Рикко, – я просто подумал, что, попав в нос, смогу размочалить ему основание фок-мачты. Взрыв фугаса – и мачта рухнет, а вслед за ней посыплется весь рангоут. Взрыв крюйт-камер был для меня такой же неожиданностью, как и для вас.

– Все равно, ты прекрасно поработал, а мои пушки в очередной раз доказали свою пригодность. Ута, выдай Рикко бочонок старого вина, я хочу, чтобы он распил его со своими канонирами.

Когда артиллерист удалился, Эйно вернулся к рассуждениям над старой картой. Тило был недоволен. Лоттвиц требовал от него сманеврировать в узких, как чулок, проливах между несколькими островами, отстоящими от берега не более чем на десяток миль.

– На баркасах мы там не пройдем, – убеждал он, – потому что нам придется выгребать несколько часов… главное – здесь достаточно безлюдное место. Мне нужно попасть вот сюда, видишь эту точку на побережье? Но подойти туда на «Брине» невозможно, так как нас обязательно заметят. Я хочу дойти вот досюда, а потом уже пройти вдоль берега на веслах и высадиться вот здесь, в лиманах. Высадив меня, ты отправишься на сандасский остров Раух, это всего лишь сто миль к востоку, и высадишь там нашего гостя. Заодно, если удастся, закупишь продовольствие – и через три дня станешь ждать меня вот здесь, в проливе.

– Хорошо, – крякнул старый Тило, – разорвал бы тебя демон!.. я сделаю так, как ты скажешь. Но распорядись поднять пары: если мы сядем на мель…

– Там не может быть мелей, старина.

– Там может быть все, что угодно! Я ненавижу ходить по незнакомым проливам, будь они прокляты. И не забудь о сигналах. Ах, не нравятся мне эти проливы!