Текст книги "Змеи Эскулапа"

После Солнцеворота (да восславится утро его!) строительство дорогих игрушек было прекращено – во-первых, потому, что задачи борьбы со скверной представлялись Сыновьям куда как более важными, а во-вторых потому, что слишком мало осталось людей, помнящих, как сплавить воедино тысячи и тысячи сложнейших механизмов звездолета.

Впрочем, и среди Сыновей нашлись прозорливые. Три корабля удалось спасти и спрятать от ретивых глаз далеко в горах Трандара. Там же оказались и те немногие, кто был причастен к сложной индустрии звездоплавания – те, разумеется, кто сумел выжить после Солнцеворота. Два корабля ушли к звездам; их цели были туманны, и они не вернулись. Для последнего корабля умирающие старики подготовили полный экипаж – четырнадцать человек, они готовили его не из страха, так как бояться им уже просто не хотелось, а из надежды. Да, они надеялись, что экспериментальный, сверхдальний «Кронг», рассчитывавшийся когда-то для очень долгого путешествия, сможет донести свою команду до обитаемых миров – а они, эти старики, знали, что где-то там, за границами ненавистного им водородного облака, в глубине которого плыло их желтое солнце, находятся обитаемые миры. Иногда они принимали непонятные далекие передачи, иногда им удавалось наблюдать странные далекие вспышки, непохожие на активность молодых звезд. Они верили, что кто-нибудь придет и к ним, но годы текли, и надежды обращались в прах… и они молчали, молчали перед лицом безмозглых фанатиков, уверенных, будто их мифическая Верность еще имеет какую-то ценность в этом, таком старом Мироздании.

– «Кронг» уйдет в то утро, когда бен Харра доложит нам о готовности. А мы, – голос Аифа стал твердым, как желтый драконий клык, украшавший верхушку его митры, – а мы встретим пророчество во всей силе своей Верности!

Сыновья молча склонили головы. И ни в одном из них не проснулись страх или жалость к самому себе.

Глава 2.

1.

Мокрая метель, наотмашь бьющая по лицу, едва не валила его с ног. Близились сумерки, и он знал, что должен дойти до лесного массива, синевшего на юге – впрочем, через проклятые стрелы влажного снега юноша плохо различал его контуры, и уж тем более он не был уверен, что лес находится именно к югу. Временами ему начинало казаться, что он вообще бредет по кругу, и дьявольское плоскогорье так никогда и не закончится.

Он не ел уже двое суток. Пару ночей тому он израсходовал последний патрон на то, чтобы пристрелить небольшого серого в белых пятнах зверька; мясо было жестким, противно отдавало чем-то нехорошим, но, тем не менее, он съел его сырым, съел быстрее, чем успел пожалеть об этом. С тех пор он не встретил ни единого живого существа. Его некогда крепкий костюм превратился в мокрые кожаные лохмотья, сапоги были полны влаги, и он давно уже не чувствовал своих ног. Впрочем, ему было все равно. Днем он кое-как ориентировался по солнцу и шел, шел, шел… впереди были еще тысячи лонов.

Надежда на спасение, согревшая его в тот миг, когда он вырвался из белой хватки ледяных полей и вошел в тот первый, редкий еще лес, давно уже угасла, уступив место тупому, полубессознательному упрямству. Он брел, спотыкаясь и падая, практически не осознавая того, что где-то здесь, среди невысоких холмов заснеженной зимней степи, уже лежат дороги-зимники тех, кто предпочитает жить подальше от Сыновей, Свободных Солдат и всех прочих, претендующих на власть над телами и душами. Он не знал, что самым лучшим выбором был бы поиск такой дороги – а потом ожидание спасения. Ему было все равно.

Ветер вдруг усилился – резко, словно бы ударом. Сделав несколько шагов – каждый шаг он сопровождал долгим, протяжным стоном, – путник повалился на снег.

Он не открывал глаз. Липкие, отвратительно холодные струи хлестали его по лицу, крупные снежинки быстро таяли, но на место им немедленно приходили новые. Несколько минут спустя он почуствовал, что лицо покрылось слоем снега. Тогда юноша зашевелился, машинально провел по нему рукой и попытался сесть.

В это мгновение небольшой холмик, на который он упал, начал шевелиться.

Сперва юноша не осознавал происходящего под ним. Он забеспокоился лишь тогда, когда ощутил, что скатывается куда-то вниз… он открыл глаза и поднялся на четвереньки. То, что он увидел, показалось ему кошмаром, на какое-то мгновение в разом прояснившемся мозгу возникла уверенность, что он уже умер, и теперь, на пороге вечности, его встречает один из демонов Бесконечных Путей.

Но это было не так. Он понял, а поняв, с воплем подпрыгнул и выхватил из-за пазухи нож.

Кошмарная змеиная голова, слабо светившаяся двумя парами узких жемчужных глаз, резко качнулась вслед за ним. Юноша ударил ее ножом – раз, другой, потом замолотил, как пулемет, яростно, плохо разбирая, куда и как он попадает. Метельное плоскогорье разорвал тонкий, полный боли и ужаса, визг. Тело юноши взлетело в воздух, теперь снежный червь целиком выпростался из своей засады, его кольца принялись мять и ломать тело непокрной добычи. В унисон с червем закричал и юноша…

Ранним утром, когда кроваво-красный диск далекого солнца еще не успел целиком выбраться из-за холмов, возле огромной лужи желтой крови остановилась машина. Чаф-чаф-чаф, сказал ее двигатель. Чаф-ф… чаф-ф… обороты упали до минимума, теперь из высокой трубы тянулась лишь тоненькая струйка черного угольного дыма.

В прямоугольной, грубо сваренной рубке распахнулась дверь, явно снятая с какого-то более сложного и утонченного аппарата.

– Червяк, – уверенно произнес хриплый фальцет. – Вылазь, Канда, смотри-ка – червь! Я думал, их уже всех у нас извели, а тут, вот, пожалуйста. Дела-а… кто ж это его? Неужто опять фурканы проснулись, а?

– Какие, к Орму, фурканы! – возразил ему другой. – А ну-ка…

Над изуродованной головой снежного червя склонились две фигуры, закутанные в плотные меховые куртки.

– Вот его кто угандошил, – задумчиво объявил Канда. – Откуда он тут, интересно, взялся? Явно не из наших. И не Солдат. А ну, Лопе, переверни-ка его на спину.

Хриплый Лопе наклонился над изломанным трупом, что лежал, наполовину занесенный снегом, меж свернутых в смертной муке колец гигантского снежного червя. Правая рука неизвестного смельчака сжимала рукоять странного кинжала, который был до упора вбит в один из глаз зверя – в последний. Казалось, умирая, человек зацепился за своего врага, чтобы не провалиться в одному ему видимую пропасть.

Лопе бесцеремонно извлек до странности легкое тело из застывших объятий хищника, перевернул его на спину и внимательно вгляделся в запавшее лицо молодого парня.

– Да это Светлый! – воскликнул он. – О-орм, да он жив!

– Жив!? – поразился его спутник.

– Да, дышит. Давай занесем его в кабину. Если парняга умудрился с одним ножом завалить червяка, значит, закалка у него что надо. Может, и довезем до поселка. Старому Бурку понравится такой подарок. Если парень выживет, Бурк, может, выдаст за него свою внучку.

Канда поглядел на Лопе нехорошим взглядом, но возражать не стал. Мужчины легко забросили раненого в уютное меховое нутро своего снегохода, вновь зачихал паровой движок, скрипнули, разворачивая машину, бортовые редукторы, и через мгновение мокрый снег, вылетевший из-под широких гусениц, почти скрыл следы недавней битвы.

В дороге Лопе кое-как осмотрел раненого, и с облегчением убедился в том, что большинство костей целы. Истощение юноши, говорившее о том, что он проделал огромный и нелегкий путь, изумило охотника.

– Откуда ж он тут, к Орму, взялся-то? – удивленно просипел он. – Разве что с самолета разбившегося… но разве у этих хреновых Сыночков остались самолеты? Рули, Канда, поживее: чую, Бурк сегодня отсыплет нам грибов по самые уши…

Час спустя снегоход уже шел по извилистым улочкам небольшого селения, стоявшего на берегу реки. Лопе глазел по сторонам, нетерпеливо созерцая добротные каменные строения, над которыми сизо курились утренние дымки печей, и все подгонял своего приятеля. Наконец Канда свернул в какой-то тупик, убавил обороты.

– Я сейчас, – пробормотал Лопе, выскакивая на улицу. – Эй, Бурк! – замолотил он в ворота чьей-то зажиточной усадьбы – из-за ворот виднелся ладный белый фасад высокого кирпичного дома, – Эй, почтенный Бурк, отворите, эт я, Лопе Красус, эй!

В ответ ему пронзительно залаяли собаки.

Калитка наконец распахнулась.

– Красус? – на Лопе неодобрительно – спросонья – смотрели круглые глаза высоченного старика в домашней жилетке мехом вовнутрь, под которой виднелась белая железная цепь с синим камнем. – Ты что, отмерз, парень? С утра грибов решил, что ли…

– А и грибочков можно, – весело подмигнул старцу Лопе. – Подарок у меня для вас, почтенный, первый класс подарочек, ага. Извольте уж глянуть, а потом и о грибках поговорим.

– Да что за подарок такой на рассвете? – возмутился Бурк. – Что ты, болван грибной, мелешь-то, а?

– Да вы гляньте только, гляньте, – заскулил Лопе, вытаскивая старика за ворота. – Гляньте, говорю!

Забравшись в кабину снегохода, почтенный Бурк наконец проснулся.

Сразу.

Быстрыми, но осторожными движениями он ощупал все тело юноши, зачем-то поднял ему правое веко и внимательно всмотрелся в серый безжизненный глаз.

– Ладно, – сказал он, – давайте, заносите его в дом. А за грибами к обеду заедете, а то знаю я вас…

2.

– Справа по курсу находится звезда класса Сол. Расстояние до нее – менее года. Астрономы насчитали семь планет, и по их мнению, две из них вполне могут оказаться подходящими для нас. К сожалению, на «Надире» погибли все специалисты, а люди с «Шеера» и «Саксона» не обладают достаточной квалификацией, чтобы точно сказать, каковы биофизические условия этих миров…

В кают-компании начался хаос.

Презрев погоны и мундиры, офицеры вскакивали со своих мест, кричали перебивая друг друга, и Волльмеру понадобилось несколько минут, чтобы заставить людей придти в себя. Он понимал, он очень хорошо понимал их. Они шли в неизвестность уже несколько месяцев. Радиотелескопы «Надира» обшаривали окрестности в поисках хоть сколько-нибудь приемлемого места для стоянки, но все тщетно, а тут – такая редкая, почти невероятная удача!

Они готовились к долгой робинзонаде на дикой, абсолютно непригодной для жизни планете, готовились к невыносимому заточению в бронированных скорлупах своих зведолетов, сознавая, что в лучшем случае им посчастливится найти планету с не слишком высоким тяготением и приемлемым уровнем излучения. Они знали, что их ждет изнурительная работа в тяжелых защитных скафандрах, само пребывание в которых мучительно – и вот теперь, скорее всего, вместо скафандров их ждут лишь легкие дыхательные маски и неизбежные бактериологические фильтры… людям казалось, что прямо сейчас с них свалилась многомесячная тяжесть бронированных наплечников – тяжесть, которую они еще не успели ощутить, но зато уже успели ею пропитаться.

– Да, это все так, – продолжил Волльмер, когда в помещении наступила наконец тишина. – Мы уже завершили поворот, и теперь двигаемся прямо туда. Через пару суток мы уже будем знать, что нас ждет… но у меня есть еще одна новость, далеко не такая добрая. Сегодня «Надир» поймал обрывки дальних переговоров: вокруг Беллами идет сражение, господа…

– О, ч-черт! – громко сказал кто-то.

… – Удивляюсь я вам, доктор. Поспали бы что ли… только с вахты, а все туда же!

– Да устал я отсыпаться, Мэри-Бин. Только и делаю, что сплю и книжки читаю.

Крупнотелая, приятно округлая девушка с игривыми черными глазками жеманно отстранила руку Огоновского, улегшуюся на ее правом бедре и рассмеялась:

– Признаться, мне и самой бывает одиноко… но нельзя же так! Мы с вами и не знакомы почти! Ах-ах-ах, скажите еще: «вот, типа, и познакомимся», а?

– Несерьезная ты, Мэри-Бин. Я, старый больной человек, да ты гордиться должна, особенно при твоем-то одиночестве!

За спиной Огоновского с шипением раскрылась дверь отсека, и в белый свет потолочных ламп всунулась молодая остроносая физиономия, обрамленная буйными черными локонами.

– Андрей, – заговорщическим тоном прошипела она, – я тут такое узнал!

– Что там еще? – недовольно обернулся майор, оторванный от дела на самом интересном месте.

– А-аа, идем. Мы там в ординаторской собрались, все это дело вспрыснуть надо. Либих свой коньяк достал. Пошли-пошли, новость – закачаешься!

Огоновский недовольно фыркнул, подмигнул несколько обескураженной сестре и вышел вслед за молодым чернявым капитаном, на котором был не совсем уместный врачу синий бортовой комбинезон с кобурой.

– Что это ты вырядился-то? – удивленно поинтересовался он у своего коллеги. – Что, парад, что ли?

– У-уу, – с восторгом завыл тот. – Надо бы, надо бы… но, ладно, и так справимся.

Пройдя коротким слабо освещенным коридором они уперлись в двери ординаторской. Капитан коснулся сенсора, и на Огоновского обрушился целый шквал восторженных воплей, перемежаемых многоголосым смехом. Видимо, в тесный отсек набилось все отделение общей хирургии, включая вахтенных, раненых и даже спящих после вахты докторов.

– А-аа, это вы, майор! – заревел, бросаясь обниматься, старший врач отделения подполковник Либих, давно известный своей кадровой занудливостью.

Огоновский недоуменно отпрянул и обвел присутствующих ничего не понимающими глазами.

– Это даже не день рождения, – сказал он, ни к кому не обращаясь. – А что же?

– Он еще ничего не знает! – выкрикнул кто-то.

– А что я должен знать? – поинтересовался Огоновский, понимая, что произошло нечто воистину экстраординарное. Уж если Либих выкатил свой собственный коньяк… – – Что, мы уже победили? Так вроде еще рано…

– Вторая планета, – загомонили несколько докторов разом, – вторая планета, господи помилуй, при-год-на для жизни! При-год-на, Андрей! И мы будем там через неделю максимум! Прощайте, скафандры! Будем жить, как в раю, устроим, наконец, себе отпуска. Пока ребята будут ремонтироваться, мы будем в морях купаться!

Огоновский присел на стол и взял в руки стопку либиховского коньяку.

– Это здорово, – признался он. – А вы уверены, что там никто не живет?

– Че-его?

Доктор Либих едва не потерял дар речи.

– Вы не переутомились, Андрей? – заботливо поинтересовался он. – Помнится, вы так долго тащили вахту в этом как его, грантауэре…

– Не-а. Я так, подумал чего-то.

Огоновский мелланхолично проглотил коньяк, закусил его кусочком рационного шоколада и добавил, глядя себе под ноги:

– А то будет нам сафари.

– А вдруг в самом деле… – нерешительно сказал кто-то. – Все-таки такая редкость…

– А вот идите вы все к черту! – выкрикнула лейтенант Анджелина Деж, сорокалетняя резервистка, пол-жизни просидевшая в роскошной косметологиеской клинике. – Не хочу я в это верить. Не буду, и все! А вы, старый бука, не смейте портить нам праздник.

– Да я-то что, – нисколько не обиделся Огоновский. – Я ж так, просто…

Поглядев на Анджелину, которая укоротила форменную юбку в первый же день призыва, Огоновский подумал, что он, бука, будет несколько моложе этой животрепещущей девчонки.

«Стало быть, планета земного типа, – размышлял он. Что ж, мои цыплятки, я посмотрю, какой отпуск вы там себе устроите. Дичайший мир, почти наверняка кишащий всякими добрыми тварями, которым и днем и ночью хочется кушать… Купаться они будут, как же. Ну-ну, я хотел бы на это посмотреть. Впрочем, что это я в самом деле? Не будем портить людям настроение.»

В углу завели умнейший разговор о перспективах планетарного ремонта. Огоновский посмотрел на говоривших: то были двое молодых резервистов, милейшие, в общем-то ребята, главный недостаток которых заключался в том, что, едва напялив на себя синие мундиры, они сразу же возомнили себя выдающимися знатоками космических дел. Этак, решил он, парни и до стратегии договорятся. Не сегодня-завтра начнут цитировать Сунь-Цзы…

– Прекрасный коньяк, – сообщил он Либиху.

– А отчего же, вы пейте, пейте, у меня этого добра полно, – обрадовался тот. – А вот скажите-ка, – старший врач доверительно понизил голос, – правда, наверное, что на… ну, на не очень освоенных планетах могут быть всякие неожиданности?

Огоновский призвал на помощь все свое самообладание.

– Самой мелкой неожиданностью может быть неблагоприятная бакобстановка, – ответил он, поражаясь идиотизму кадрового флотского доктора: услышав такое от Анджелины, он бы и не удивился, но ведь Либих, по идее, проболтался в космосе лет так сорок, неужели же он не понимает элементарного?

– Надеюсь, нам помогут фильтры, – заметил Либих, вдруг переходя от возбуждения к полнейшей рассеянности.

Огоновский пожал плечами и подумал о том, что самым лучшим решением будет незаметно испариться и найти, пока она не легла спать, веселуху Мэри-Бин. Все же превосходный коньяк заставил его задержаться – еще на пару рюмок. Он покрутил в руках высокую зеленую бутылку с яркой, сине-золотой этикеткой и прицелился накапать себе новую порцию.

В эту секунду под потолком, перекрывая общий гул, неистово заревела сирена.

– Экипажу занять места согласно боевому расписанию! – возопил трубный глас старшего вахтенного офицера.

– По местам, по местам! – бледно засуетился Либих, первым отреагировавший на тревогу.

– Это все вы, Огоновский! – пискляво выкрикнул чей-то голос.

Андрей не отвечал. Он быстро опрокинул в рот рюмку и спрыгнул со стола.

Его ждал шестой грантауэр левого борта.

3.

– Шестой-левый заряжен, исправен, к бою готов! – проорал Харпер, едва перед его глазами замигали зеленые огоньки тест-системы.

Андрей удобно устроился в глубоком кресле, защелкнул на груди ремни и потянул из-под низкого потолка прицельную маску. Пружиня на витых спагеттинах проводов, маска упруго облекла его физиономию. На несколько секунд он ослеп.

– Огня не открывать, – мрачно буркнул за его спиной голос вахтенного канонира. – Пока я не дам полное совмещение нулей, даже не дергайтесь.

– О, черт, – услышал Андрей недоуменный голос кэпа Харпера. – Что бы это значило?

Огоновский наконец установил ориентировку визира на внутренний режим. Это было смешно: Харпер выглядел зеленовато, будто после недельного запоя.

– Я не понимаю, – продолжал он, задумчиво дергая свою маску, висевшую возле его правого плеча, – если они нас опять догнали, то почему тогда не стрелять?

– Ну давайте в конце концов посмотрим, что у нас там, – предложил Андрей. – Врубайте местный обзорник. Если сволочь заходит по левому борту, то, может быть, и увидим…

– Вряд ли, вряд ли… – с сомнением зашевелился Харпер. – Наверное, их «Надир» увидел – но я все равно ни черта не понимаю.

В это же время в ходовой рубке «Саксона» кипела горячая дискуссия. Довольно просторное помещение было до отказа забито старшими офицерами крохотной эскадры, которые бурно обсуждали увиденное.

По приказу Волльмера все системы дальнего предупреждения, коими был плотно нафарширован фрегат «Надир», постоянно смотрели назад, туда, откуда осторожный генерал по-прежнему ожидал нападения. Главной задачей было увидеть преследователей с максимально возможной дистанции, позволявшей совершить форсированный маневр уклонения. Вперед не смотрели, ибо уж там-то противника быть не могло. Оглядывающаяся эскадра медленно подползала к небольшой желтой звездочке, вокруг которой крутилась пригодная для жизни планета, навигаторы уже начали расчет тормозного маневра – и тут началось. Первый штурман «Сакса», решив поточнее сориентироваться в условиях незнакомой ему системы, врубил радары передней полусферы. Буквально на второй секунде обзора по линкору полетел тягучий рев сирены.

Начался переполох, вполне обычный для военного корабля. Ситуация не предусматривалась уставами и боевыми уложениями и мало кто на борту представлял себе, что делать.

Из системы, медленно и вяло разгоняясь, выходил крохотный – метров семьсот в длину, не больше – сигарообразный кораблик. Мозг «Сакса» не смог его идентифицировать: выходило, что эскадра встретилась с чужаком. Примчавшийся в ходовую рубку Волльмер немедленно объявил большой военный совет. На всех трех кораблях экипажи занимали посты согласно боевому расписанию.

Главный инженер «Сакса» полковник Варнезе нетерпеливо гонял по малому навигационному экрану изображение загадочного кораблика, прокручивая его в разных ракурсах.

– Это субсветовик, – уверенно заявил он. – Идет на реактивной тяге, и, клянусь бычьими яйцами, идет прямо на нас.

– Это слепому видно, – возмущенно фыркнул первый штурман. – С такой динамикой разгона ему потребуется около сорока суток… Интересно, они нас что, не видят?

– А вы бы увидели? – возразил Варнезе. – Может, у них обычная антикварная радиооптика. Как вы нас разглядите? На нашей-то скорости, и с нашей защитой мы для них просто не существуем. Смотрите, у них реактивные движки, скорее всего, там какая-то антиматерия в качестве рабочего тела, и никаких волновых усилителей, ничего такого: просто давят на среду и все. Как это… эйнштейнова физика.

– Так может, – предложил Волльмер только для того, чтобы не молчать, – врубим ходовые огни?

Штурман задумчиво пожал плечами. Для реконструкции курса субсветового звездолетика ему потребовалось несколько минут – чужак явно шел от второй планеты. Следовало понять, кто это: корабль хозяев или какие-то залетные исследователи?

– Черт побери, неужели на «Надире» не осталось ни одного спеца, умеющего перепрограммировать обзорные мозги? – раздраженно спросил он.

Полковник Варнезе покачал головой.

– Я с трудом добился от них данных по биофизике этой планеты. Ничего умнее они мне не расскажут. По крайней мере, до тех пор, пока мы не войдем в систему.

– Командир, – бабахнуло под потолком, – мы его доставили.

– А, – радостно зашевелился Волльмер. – Давайте там поживее.

Пять минут спустя в рубку втолкнули антигравитационное кресло. В кресле восседал щуплый мужчина лет сорока в больничной пижаме, имевший вид одновременно горестный и потрепанный. Это был доктор ксенологии майор Мелеш, случайно обнаружившийся в одной из послеоперационных палат «Парацельса». Когда-то Мелеш служил в штабе крупного аврорского соединения в качестве ведущего офицера-ксенолога, но в конце концов его феерическое, неправдоподобное пьянство довело командование до истерики, и майора закинули на борт какого-то линкора энергетиком. Линкор погиб, а Мелеш был в бессознательном состоянии госпитализирован на «Парацельсе». Теперь о нем вспомнил расторопный старший офицер «Сакса», который спешно просматривал материалы по личному составу в поисках редкого специалиста.

– День добрый, – кисло отрекомендовался Мелеш, обводя рубку взглядом своих небольших острых глаз.

– Дайте ему коньяку, – распорядился Волльмер, сразу понявший, с кем имеет дело. – Не видите что ли, ранен человек…

Мелеш оживился. Кто-то из пилотов протянул ему гнутую хромированную фляжку с неприкосновенным запасом; вцепившись в нее забинтованной правой рукой, ксенолог резво подъехал поближе к пульту и уставился на картинку. Несколько минут он молча глядел на экран, затем открыл флягу, блаженно глотнул – по рубке поплыл характерный аромат дешевого бренди, – и наконец причмокнул губами:

– Поздравляю вас, джентльмены. Мы открыли так называемый Седьмой Айоранский Мир. Историю все помнят?

– С чего это вы взяли? – недоверчиво спросил главный инженер.

Мелеш пожал плечами.

– Это человеческий корабль. Уровень развития примерно соответствует эпохе Ру у корварцев. Субсветовая реактивная техника, скорость около 0,8 L, радиус действия – до двадцати световых лет. Плюс-минус, я бы сказал… Вооружение не устанавливается, так как раса еще не вступала в Большой Контакт и представляет собой замкнутую социосистему. Учитывая, что мы имеем дело с не слишком типичным случаем, социум у них наверняка странноватый и не совсем соответствует теоретическим выкладкам, применимым в данной ситуации. Если кто-то захочет писать диссертацию, могу помочь. Материала у вас будет предостаточно.

– Вы во всем этом уверены, доктор? – тихо спросил Волльмер.

– Как бог свят. Я этой херней всю жизнь занимаюсь.

– Хорошо. – Волльмер выпрямился в кресле и обвел присутствующих вопросительным взглядом – но все молчали. – Тормозим до нуля, все вместе. И включить стояночные огни. Может, они все-таки увидят…