Текст книги "Немая любовь"

К утру совсем захолодало. В хате – как на улице. Афоня вылез из-под одеяла, накинул полушубок на голое тело. На майку: хэбэшные лямки потемнели от пота и от привычки мацать их пальцами (Люба ругала). Почесал грудь, опустил ноги на пол. Поёжился. Рядом на табурете – стеклянная баночка-поллитровка (окурки). Рука потянулась за папиросами, но замерла на полдороге. Курить не хотелось. Ничего не хотелось. «Бросить, что ли? – мелькнуло. – Или засмолить?»

За окном стоял снег. Снежинки – огромные ажурные – замерли в воздухе, опускались медленно, будто прилепленные к небесному занавесу.

Вышел на крыльцо; от свежего воздуха голова закружилась. И тут же – контрапунктом – в нос ударила вонь козлиного полушубка. Удивился: "Как я не учуял, когда покупал?"

Прошел на задний двор, к сараю. Ни для чего, просто, чтобы сделать что-нибудь. Афоня пребывал в отпуске, как муха в смоле. Неделя, слава Богу, прошла – канула в Лету, три оставшиеся маячили впереди: "Как беспощадные бронепоезда", – подумал о днях, а пуще о тягучих вечерах.

Сосед разбрасывал по огороду коровяк. Афоня решил, что это пустое: землю уже прихватило морозом, а значит, удобрение смоет талыми водами.

– Здорово, Афанасий!

– Здоровей видали!

Хотел повернуться и уйти, но от Саши (Александра Семёновича) так легко не отделаешься. Односельчане называли его Саша-Циклопедия. За обильный багаж разномастных знаний и пристрастие этими знаниями козырять.

– А я вот машинку коровичку дюбнул… не совсем задарма, однако, по дешевке. Вношу, вот, так сказать, питательные элементы.

Афоня подошел к забору, навалился. Подспудно подумал – и не подумал даже, а так… мелькнуло ощущение, – что можно, наконец, поговорить. Душа требовала.

– А от меня Любовь ушла.

Саша подошел к плетню. Они были одного примерно возраста, что-то около тридцати семи. Оба чуть перевалили за возраст Христа. Афоня – высокий, грузный, с огромной башкой. Тяжелый на думы, и на подъём: "Колода" – так говорила жена, когда злилась. Не тупой, нет, но медленно соображающий. "Куда торопиться-то? – рассуждал. – На тот свет?" Ему нравилось сравнивать себя с бульдозером (он вообще любил могучую технику): "Идёт медленно, а выравнивает гладко. Серьёзная машина".

Александр Семёнович (Циклопедия): маленький, гладкий, шустрый, как колобок. Работает в Москве. Две недели там, две недели в родном городишке – вахтовым методом. Успевает и там, и тут. Поговаривают, что существует у него в Москве маруха… возможно, это правда, а возможно брехня. Чужая душа – потёмки. Да и не понятно, накой она ему? Для развлечения?

– Любовь ушла, – нараспев протянул Саша, как стихотворение. – Любовь меня покинула, ушла… ты это фигурально, или как?

– Какие тут, – Афоня "выложил" в четыре этажа, – фигуры? Люба от меня ушла. Говорю ж.

– Любка? – Саша растерялся. Это было не принято, чтобы от живых мужей уходили жены. – Надолго?

– Ах, ёп… ну и дурак же ты, Санька. – От разговора отворотило. Афоня поправил плетень, чтобы стоял ровнее, пошел во двор.

– Куда? – вдогонку спросил Саша. – Куда шлынданула?

Афоня не повернул головы. Уже от сарая, не повышая голоса сообщил: – Известно куда. К мамаше евойной. Куда ещё-то?

Как завечерело, у двери заскреблись. Афоня поднялся с дивана, пошел открыть. Сердце даже не ёкнуло: «Любка-то не так приходила. Она прежде ноги веником обметала, в окно заглядывала, будто в гости являлась».

– Чего тебе?

На пороге стоял Саша. Левый карман (под душегрейкой) узнаваемо топорщился бутылкой.

– Проведать пришел, – откашлялся. – Не чужие, всё ж таки, люди. Соседи.

Саша прошел на кухню, стряхнул скатерть. Бутылку поставил в центр стола. Из шкафчика – деловито – достал стаканы, протёр полотенцем. На тарелку положил две мятые котлеты – закуску.

Разлил по стаканам.

– Ну? – с лёгкой вопросительной интонацией. – Будем?

– Не пью я, – ответил Афоня и посмотрел на стакан с тоской. – Не пью.

– Я тебя понимаю, Афанасий, – согласился Саша. – Водка дело грешное, а если смотреть на неё с химической точки зрения, то и вовсе яд. Яд и больше ничего. Паскудство и разложение.

– Так чего ж ты, – удивился Афоня, – с ядом припёрся?

Саша не растерялся, напротив, поднял свой стакан, кивнул. Афоня, нехотя, взял свой:

– Как сказал великий лекарь Авиценна, яд и лекарство имеют одинаковую природу. Суть только в дозировке. Ну, будем!

Выпили. Похрустели капустой (Афоня нырнул в погреб, навалил горку на блюдце). Помолчали.

– Чем мотивировала?

– А-а-а?

– Я спрашиваю, чем Любовь мотивировала своё самоустранение от супружеской жизни?

– А кто её знает.

– Ты не спрашивал?

– Нет.

Афоня отрезал ломоть хлеба, положил на него котлету, "притоптал" вилкой по всей поверхности. "Сала маловато", – Любка котлеты жирнее жарила. Сочнее.

– Странно.

– Что странно?

– Странно, что требований не выдвигала.

– Ага…

Бутылка незаметно закончилась. Афоня включил телевизор, показывали ток-шоу. Несколько дорого одетых, сытых мужчин (и две женщины) спорили, как правильнее жить в близлежащих государствах.

– Беседовать с ней ты пытался? Шел на контакт?

Афоня пожал плечами:

– О чём?

– И то верно, о чём с ними можно беседовать? Пустые создания, поверхностные. Анатомическое баловство создателя и более ничего. Другое дело наш мастер из Владикавказа. Специалист восьмидесятого уровня. Слова без присказки не скажет, на любой случай у него анекдот или пример из античной истории.

Саша рассказал пару неплохих баек, Афоня не поддержал. Он вдруг задумался: "А чего ей, действительно, не хватало?"

Живут они хорошо, телевизор цветной недавно купили (большой, импортный, Самсунг называется), хозяйство – куры-утки (маленькое, но приличное), огород: лютики-цветочки, клубника-ягода. Картошки совсем немного, сотки четыре. Морковь-лук – по желанию. Афоня в огородные дела не лез (разве вскопать перед посадкой или пень от яблони выкорчевать), всем Любка заправляла.

Воскресными вечерами жена на йогу ходила – в клуб приезжал тренер. Афоня не разделял увлечения, но и не возражал.

Смартфон недавно купили (жене, естественно), Афоне эти игрушки до лампочки. Машину хотели купить, да передумали, решили, что ездить особо некуда. "А, если надо, я бы и машину взял, – думал Афоня. – Разве это проблема?"

– Хорошо! – не унимался сосед. – Давай начнём по порядку. Какие она предъявляла претензии? Чем ты её не устраивал?

Где-то в конце улицы загремела цепь, хрипло забрехала собака. Афоня вспомнил, что ему тоже хотелось собаку, но Люба не разрешала. Побаивалась она собак; в детстве, кажется, покусали. "Кошечку, бы", – просила. На кошек у Афони была аллергия.

– Курить запрещала… в доме.

– Не смертельно! – прокомментировал Саша.

– Если рубашку или штаны грязные надевал, ругалась.

– Нормальная ситуация.

– Ну… – Афоня возвёл вежды к потолку, вспоминая.

– Мож ты втихаря за воротник закладывал? – предположил Саша. – Любишь зубки пополоскать? Признавайся! А может ты её колотил?

– Было, – признался Афанасий. – Один раз было.

– За что?

– Не помню… – вспоминать не хотелось. – Обидно меня назвала – это помню… поскандалили мы. Она ругнулась: раз, другой, третий… я не утерпел… "приварил", как следует.

– Давно это случилось?

– Лет пять назад.

– Хм…

Срок давности этого "преступления" давно истёк. Едва ли та давняя обида могла стать причиной демарша.

– Тогда не знаю, – сказал Саша. – В тебе, полагаю, причина. Малахольный ты какой-то. Отсталый.

– Лаешься? – уточнил Афоня. Собрал пальцы в кулак, поднял эту "наковальню" над столом.

"В полпуда, – подумал Саша. – Здоровый бычок".

– Отставь эти пошлые угрозы! Лучше напрягись! Прояви фантазию! Не могла женщина вот так… без повода…

Афоня нахмурился, потом сказал, что Любка не любила его наколку. Органически не переваривала, а потому свет в спальне не велела зажигать: "Чтобы голым меня не видеть". Саша потребовал показать изображение (он решил, что это неприличный рисунок).

На левом предплечье Афони самыми банальными синими чернилами были нанесены пять букв: "Хажав".

Саша тоскливо взглянул на пустые стаканы (его супруга отдыхала в санатории, вечер можно было "согнуть дугой, взлохматить", но… не получалось, "топлива" не хватало), вздохнул. Спросил, что это значит? Этот хажав?

– Тайная организация?

– Сам ты, – обиделся Афоня, – болтливая организация. Это имя девушки.

– От-те раз! Безгрешный агнец оказался с душком! Я знал, что дело нечисто! Рассказывай! Облегчай душу!

– Что ты знал? – опять погрозил Афоня. – Это девушка. Я служил в Средней Азии. В армии. Влюбился. Хотел жениться.

– Чего не женился?

– Мать запретила. Она тогда уже хворая ходила. Сказала, женишься, останешься там. А кто дома будет? Старуха больная, корова комолая, да кобель одноглазый?

– А ты что ответил?

– Я? – Афанасий осмотрел себя, как будто ответ был неочевиден. – Вернулся домой. Любку сосватал.

– Теперь понятно.