Текст книги "Отражение иллюзий"

Моцарт и…

Они были созданы друг для друга. Она жила для него, а он для того, чтобы дарить свет людям. Когда они были вместе, люди невольно обращали свой взгляд на ту красоту, на ту гармонию, которую они излучали. Их отношения были похожи на музыку, плавно расплывающуюся и нежно обнимающую все окружающее пространство и время. Их прикосновения друг к другу напоминали гипнотический сон, который одновременно успокаивал и придавал жизненным чувствам энергию неземной магии, дающую слепым – возможность видеть, безумным – здраво мыслить, а отчаявшимся – верить. Верить в то, что люди при других обстоятельствах, назвали бы никак иначе, как чудо, когда в одном сходились скорбящий и торжествующий, влюбленный и несчастный, сытый и голодный, богатый и бедный.

И не было в мире истории прекрасней и счастливей, чем эта, если бы не было одного обстоятельства: она, посвящая себя ему, сама при этом медленно таяла, уменьшалась в размерах, делаясь, все меньше и меньше до тех пор, пока не становилась едва ли заметной, исчезала совсем. А вместе с ней исчезал и он. Оставляя после себя, еще кое-какое время, угасающий уголек, в назидание тем, кто эту жизнь не ценит, когда она еще есть, и в укор тем, кто ее ценит, тогда, когда ее уже нет. – Грустная история? Возможно, что да, здесь, как и во многом другом, любая альтернатива исключена… Ведь она – обычная восковая свеча, а он – всего лишь язычок пламени, нежно трепещущий над своей любимой», – об этом подумал великий композитор, провожая взглядом потухающую свечу. До смерти оставалось еще три часа…

Геометрия души

Превратившись в льдинку, слеза промчалась по лицу словно ракета, оставляя после себя кровавый след воспоминаний. Заплывшие глаза и беспомощные слова. Вместо благодарности упрек, вместо помощи надежда.

– Кто ты? – спросил я ее.

– Я твоя мечта, – ответила она, вытирая слезы.

– А почему ты плачешь?

– Я тебя потеряла и не нашла.

– Разве такое бывает?

– Как видишь, бывает.

– Но ты ведь рядом?

– Быть рядом и быть вместе разные вещи.

– Тогда давай считать, что я нашел тебя?

– Ты же меня не искал? Зачем говорить неправду?

– Я тебя не искал? Ты ошибаешься! Как раз я тебя и искал, долго искал. Все глаза проглядел, и я тебя увидел первым. Разве ты не рада?

– Конечно не рада. Я хотела увидеть тебя первой. Расскажи, как так получилось?

Я подошел к ней вплотную, обнял за талию, нагнулся и нежно прошептал на ухо: Так и должно было быть…

С детства мне говорили, что у меня тяжелый взгляд. Не знаю почему, но углы мне всегда нравились больше открытого пространства. Я всегда мечтал быть человеком-невидимкой. И иногда у меня получалось. В школьные годы, например, бывало, учитель вызывал меня к доске. Я выходил из вида и терялся. Так и стоял у доски молча до самого звонка. А меня искали всем классом и не находили. А когда я становился видимым, все мне завидовали, особенно учителя. Поэтому в школе мне почти всегда ставили пятерки. Разве можно поставить «двойку» пустоте? Но даже если и ставили неудовлетворительную оценку, я все равно исправлял «двойки» на «пятерки» и этого никто не замечал. Ведь я был невидимкой…

Но потом, вдобавок к невидимости, я научился быть зорким. Видел то, что другие не замечали. Так, например, в кромешной темноте мог разглядеть веснушки у майского жука, сидящего на одуванчике. Или, другой пример, у парящего в небе орла, я мог разглядеть цвет глаз. Бывало, увижу на расстоянии в тысячу сажень гордую птицу, встретимся глазами и подолгу смотрим друг на друга, пока не исчезнет воздушный охотник за линией горизонта. Но даже, когда птица исчезала, я мог еще долгое время видеть в небе следы улетевшего странника…

Шло время, я взрослел: со временем я превратился в геометра человеческих душ – любовь к правильным формам победила страсть, разум победил рассудок, уверенность сегодняшнего дня победила неуверенность завтрашнего. Постепенно монокль превратился в мое излюбленное средство общения с другими. Ведь через призму увеличительного стекла жизнь становилась предельно ясной и понятной. Есть два крайних деления, которые я называю зонами жизни. Есть центральная часть, я называю ее зоной смерти. И есть все остальное, что не имеет никакого отношения к основным ценностям мира.

Так уж получилось и в тот злополучный день. Я изучал окружающее меня пространство и увидел ее. Она была прекрасней всех на свете. Каких-то двести метров разделяли нас. Ее взгляд был похож на мой, он подчеркивал родственность наших душ. Не было никаких сомнений, что она искала именно меня. К ее губам давно не прикасалась любовь. На расстоянии я почувствовал ее нежное дыхание, тепло, ее любовь к жизни. Окружающие ветки, запорошенные снегом, не могли утаить от меня поистине нечеловеческую красоту. Она была похожа на ангела, но только приклад снайперской винтовки как-то нарушал ее святой образ. Я затаил дыхание. Совместил в своем прицеле свою зону смерти с ее линией жизни. Нажал на курок, прозвучал щелчок и выстрел. Она взмахнула руками словно крыльями, но, не оторвавшись от земли, рухнула под можжевеловый куст. Душа отделилась от тела и, вопреки распространенному представлению, уползла, словно подколодная змея, забилась под первый попавшийся камень, затаилась в ожидании наступления темноты.

Наступил вечер. Геометры человеческих душ вышли из своих укрытий для того, чтобы собрать свой дневной урожай. Они не смотрят друг другу в глаза, они не просят прощения. Тяжелым армейским ботинком они переворачивают тела, чтобы легче добраться до заветной мочки уха, чтобы оставить свой стильный фирменный знак.

Уходя с поля боя, я заметил чью-то душу.

– Кто ты? – спросил я ее.

– Меня звали Ирма, – ответила она, – я твоя мечта.

– Ирма, а почему ты плачешь?

– Я тебя искала и не нашла.

Я улыбнулся, значит, так и должно было быть. К счастью, я нашел тебя первым. Здесь я увидел, как с неба упала звездочка. Когда с неба падают звезды, они попадают на чьи-нибудь погоны, – подумал я. Надеюсь, это звезда моя. Сказочный вечер продолжался, снайперы меняли свои позиции.

– Ирма, скоро Новый год, – обратился я к погубленной мною душе, – пошли со мной, будешь моей снегурочкой.

Ирма согласилась: «Меня больше нет, делать мне нечего, почему бы и нет». В ее голосе уже не чувствовалось ни боли, ни обиды. Под ногами хрустел снег. Мы с Ирмой, обнявшись, шли по лесу как старые знакомые и мирно болтали о какой-то ерунде. – Прощая врагов после смерти, мы находим при жизни друзей.

Борода

Когда мы устали смотреть друг другу в глаза, я задал один единственный вопрос: «Дружище, зачем»?

Сергей посмотрел на меня, пожал плечами, затушил сигарету о дорогую мебель гостиничного номера и тихо произнес: «У меня нет другого выбора…»

Все началось задолго до того, как это случилось. Первым значимым событием в моей жизни было мое близкое знакомство с Ветром. Только пойми правильно, это был не тот ветер, который пошло бегает по улицам и переулкам города и задирает юбки простодушным незнакомкам. Это был Ветер с большой буквы. Ветер, который наполняет дыхание смыслом. Ветер, который указывает кораблям направление движения, а волнам направление волнений. Ветер, который одновременно может гасить и разжигать огонь. Ветер, который способен останавливать летящие пули и Ветер, которому подчиняются сами небеса. Ветер сеятель и ветер разрушитель. Ветер, которыйо чаще именуют Великим или Могучим Духом, а некоторые даже Святым.

Я стоял у высокого обрыва на берегу равнинной реки. Был полдень погожего летнего дня, ярко светило солнце. Зеленая некошеная трава, деревенская церковь и свежий воздух. Обрыв возвышался метров на двести над рекой. С высоты открывался чудесный вид: бесконечная даль, наполненная множеством лугов. На лугах паслись коровы, которые на расстоянии казались черно-белыми жучками – божьими коровками. В голове вертелась детская присказка: Божья коровка полети на небо, своим деткам принеси конфетки… Ничто не предвещало никакой опасности. И вдруг, в момент, когда душа наслаждалась природной благодатью, меня в спину ударил сильный порыв ветра. Словно чья-то нога толкнула меня так, что никаких сил не хватило бы удержаться на кромке обрыва. Одно мгновение и я камнем полетел вниз. Падение – одна из нераскрытых человечеством форм познания истины. Эпизоды жизни промелькнули в голове, мне показалось, что дверь жизни закрылась пред мной. И были в этих мгновениях зеленая некошеная трава, деревенская церковь и свежий воздух – вся моя жизнь. Я почувствовал прикосновение чьих-то рук, которые меня, словно пушинку, подхватили в воздухе, и вытащили из открытой пасти неведомого мне Зверя. Чьи-то зубы противно лязгнули рядом со мной, оставив на долгую память звук опасности. А я, как бумеранг, вопреки всем законам физики совершил настоящий полет над пропастью, вернулся к краю обрыва, будто ничего не произошло. – Так я стал поэтом. Обыденная жизнь состоит из череды тормозов. Запреты и ограничения составляют суть воспитания. Культурный человек – это тот, кто знает время и место, когда надо остановиться. Вовремя прийти, вовремя уйти, вовремя сказать или промолчать – люди, знающие цену времени вызывают уважение. Но остановиться можно только тогда, когда ты двигаешься. А любое движение, изменение – это, в любом случае, вызов традиции, протест против времени. Нельзя молиться Богу в движении. Не случайно слово «заблуждение» является синонимом выражения «уходить с места».

После моей встречи с могущественным Ветром на обрыве, я, вдохновленный соприкосновением со стихией, обрел способность разговаривать с небесами, горами, полями. Я научился чувствовать ритм жизни и презирать дыхание смерти. Я мог спать на железнодорожных рельсах и быть уверенным, что проходящие поезда не причинят мне вреда. Я мог гулять месяцами в столичных трактирах и удивлять праздную братию своею неутолимой жаждою. Я пил, а в результате пьянели другие. Неведомая рука всегда вытаскивала меня из любой потасовки, превращая любую превратность в озарение, несчастный случай в надежду, трагедию в рассвет. Любой восход солнца неотвратимо заканчивается закатом. Я потихоньку сходил с ума, я изощрялся безумием, но всякий раз оказывался умней, счастливей, удачливей других. Порой казалось, что весь мир решил превзойти меня в глупости. Я плевал в колодец, а другие его закапывали. Я писал книги, а другие запрещали их читать. Я читал свои стихи, а другие их слушали. Слушали, не читали и закапывали все то, что я делал, о чем мечтал, что было рядом со мной, что наполняло мою несчастную душу. И вскоре я начал понимать, что рано или поздно наступят времена, когда общество не простит мне собственную глупость, уж слишком много дураков уподобилось мне. Мне надоело быть кумиром тех, кто был мне внутренне противен, кого я презирал и ненавидел. Я вытащил из дорожного саквояжа револьвер, поднес дуло к виску, нажал на курок. Три звонких щелчка оказались беспомощными в соревновании с роком. И тогда я принял решение найти выход из лабиринта, называемого жизнью. Что я только не делал. Но все попытки казались безуспешными. Я писал на себя кляузы, надеясь сгнить в тюремных казематах. Я общался с шпионами, преступниками и убийцами. Я затевал драки, бросался под машины. Но в результате, убийцы убивали убийц, душегубы душили душегубов, а под колесами машин гибли невинные люди. Святой Дух был сильнее любого несчастного случая, поэтому на помощь себе я позвал тебя, мой друг. Надеюсь, ты сможешь помочь мне…

28 декабря 1925 года в пятом номере ленинградской гостиницы «Англетер» сидели два человека, мирно пили кофе и долго о чем-то разговаривали. Один был известен как поэт, второй был не менее известной личностью, но предпочитал всегда оставаться инкогнито.

Поэт: Надеюсь, ты сможешь помочь мне…

Неизвестный: Отчего же не помочь своему другу, конечно, помогу. Случай, как видится мне не простой, но вполне разрешимый.

Поэт: «Что мне нужно сделать»?

Неизвестный: Всего лишь повеситься.

Поэт: Так просто? Я уже пробовал, ничего не получилось…

Неизвестный: Пробовать то пробовал, но в нашем деле детали имеют первостепенное значение. Надеюсь, ты меня понимаешь как никто другой.

Поэт утвердительно кивнул головой. Незнакомец откуда-то вытащил клубок волос.

– Что это? – спросил поэт.

– Это борода великого писателя, между прочим, в каком-то смысле твоего родственника.

– Льва Толстого?

– Его именно. Только не делай вид, что ты видишь это орудие самоубийства первый раз. Все хорошо помнят твое посещение Ясной Поляны, где ты судорожно бился в припадках, кричал: «Здесь невозможно жить, здесь везде одна Борода». – Вот она, твоя спасительница-губительница…

Лицо поэта посинело, пальцы дрожали от волнения, борода писателя медленно превращалась в удавку для поэта.

Неизвестный: Мы сейчас расстанемся ненадолго. К сожалению, мне не так часто приходится уводить из жизни бессмертных. Может, ты мне тоже сделаешь подарок на память?

Поэт выдернул из тетради лист бумаги, бросился к ручке. Чернильница была пуста. Ни минуты не мешкая, он взял канцелярский нож, сделал надрез на руке и собственной кровью вывел следующие строки:

 
До свидания, друг мой, до свидания.
Милый мой, ты у меня в груди
Предназначенное расставание
Обещает встречу впереди
 
 
До свидания, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
 

Когда Ветер ворвался в номер, было уже поздно. Стон стихии заставил вздрогнуть всю гостиницу. Когда в номер прибыли сотрудники следственных органов, в комнате был беспорядок, как будто кто-то перевернул всю комнату верх ногами. Окно было открытым, за окном неистово ревел ветер…

Сергей Есенин. Фото, 1922 г.

Алеобига

Беспомощные слова похожи на улыбку. Улыбка – это уже не смех. Улыбка – это то, чем смех заканчивает свое существование. Когда нет слов – это не означает, что Вам нечего сказать. Вы молчите, значит, вы считаете, что тишина выражает внутреннее состояние больше, чем слова. Слова в действительности лишь прообраз чего-то большого…

На берегу Гвинейского залива, где воды Атлантического океана с незапамятных времен на песке вырисовывают очертания женских фигур, быть самим собой труднее, чем быть леопардом или слоном. Здесь кричать и плакать, топать ногами или размахивать руками во все стороны – означает быть понятым другими. Нет более благодарного слушателя природы, чем необузданный ум дикого человека.

В списке великих завоевателей мира имя Алеобига из Ганы не стоит в общем ряду доблестных полководцев и стратегов, ибо сказано древними, что никто не будет знать имя повелителя мира, поскольку верховный властитель не будет иметь подданных и рабов, вельмож и слуг. Он не будет знать доброго или злого слова. Все люди будут им завоеваны, другими словами сказать, просто убиты. И когда это случится, он будет тихо улыбаться. Но это будет не улыбка радости, поскольку улыбка – это уже не смех. Улыбка – это то, чем смех заканчивает свое существование.

Облик Алеобиги, вождя племени ашанти, поражал окружающих своим могущественным величием. Он был высокого роста, на его черной коже луна отражалась солнцем, а солнце отражалось луной. Его мышцы были пропитаны гранитом так, как языки пламени пропитываются теплом. Его взгляд был подобен укусу дикой пчелы. А его смех вызывал морские приливы и отливы. Люди говорят, что когда Алеобига родился, его мать собственноручно прикрыла лицо новорожденного маской, отказалась от своего сына в пользу всего племени, ибо младенческая улыбка будущего вождя была похожа на оскал кобры. Его вскормили кровью пожилых женщин. Стоило маленькому вождю прикоснуться своими губами к кормящей женской груди, как женщина на глазах превращалась в старуху. Но жертвы и возникшие неудобства племени ашанти в скором времени были окуплены сполна. – Кровь, отданная в жертву чудовищу, рождает военные победы. – Так было и так будет всегда.

Алеобига рос быстро, его дар полководца не вызывал сомнений. Враги племени были беспомощны перед лицом Алеобиги. Племя ашанти окунулось в пучину бесконечных победоносных войн и постепенно превратилось в гордый народ Ашанти, а другие народы превращались в ничтожные племена.

Никто не заметил времени, когда правление вождя было заменено его повелением. Все жители ашанти в скором времени привыкли к мысли, что желание вождя является для всех законом. А в мире нет большей сладости, чем закон, лишенный справедливости. Поэтому все жители Ганы чувствовали себя счастливыми. Счастливыми себя считали все воины племени, для них не было большей доблести, чем погибнуть в бою с врагом. Счастливыми себя считали и враги племени, для них смерть означала окончание всяческих притеснений и унижений. Кто был, тот знает, что чувство рая начинается в аду. И лучше всех эту непрописную истину знал сам Алеобига. Он, человек, лишенный материнского тепла, лишенный внутренней и внешней красоты, не знающий настоящей любви, нежности и ласки, купался в море земных удовольствий и практически никогда из него не выплывал.

Но однажды в тропическом лесу пошел желтый дождь. Огромные капли падали на землю, оставляя после себя кровавые пузыри. Прикосновение дождя на всем живом выжигало рубцы. Все жители Ашанти в один миг заболели неизвестной болезнью, их тела покрылись гнойными струпьями. Едкий запах наполнил африканский воздух смрадом. Мысль о том, что в мире случилось что-то страшное, Алеобигу нескончаемо радовала. Желание встретить достойное несчастье давно занимало мысли великого вождя. Он отчетливо понимал, что человеческий удел давно перестал занимать его, ему хотелось постичь сверхчеловеческое величье. Но где и как его можно было достичь, Алеобига не знал. Вождь позвал к себе жрецов и попросил разузнать причины случившегося и дать приметы будущего. Три дня мудрецы таили молчание. На четвертую ночь, когда небо явило миру молодую луну, жрецы привели к вождю полуобнаженную девушку.

– Ты просил узнать причину желтого дождя, – сказали жрецы, – мы привели ее к тебе, ее зовут Райс. Остальное она сможет рассказать и показать тебе сама.

Алеобига велел девушке подойти поближе. Та безропотно подчинилась, сделав несколько шагов на встречу вождю, и подошла на расстояние вытянутой руки. Жрецы удалились, оставив их наедине.

Свет горевшего факела упал на девушку поверх взгляда вождя. Отравленный ядом взор Алеобиги прикоснулся к таинственной незнакомке, как солнечный свет прикасается к зеркалу. Упав однажды, он словно загнанная зверем лань, в тот же миг отскочил в сторону – резкая боль наполнила глаза великого вождя. Преодолевая неизвестную для себя чью-то силу воли, страх и внутренний трепет Алеобига открыл для себя неожиданный образ. Перед ним стояла женщина, не имеющая лица. Ее лицо напоминало гладкую ладонь без пальцев, по которому проходили чьи-то линии судьбы.

– Где твое лицо? – спросил Алеобига.

Он почувствовал, что ему не хватает воздуха. Ему показалось, что его легкие забились какой-то горькой травой. Горечь разъедала все внутренности. Впервые за свою недолгую жизнь он осознал собственную вселенскую ничтожность, все его военные победы померкли перед отсутствующим лицом полуобнаженной девушки. И только чьи-то линии судьбы шептали ему о каких-то событиях, которые предстояло еще пережить. Зов будущего затмил память о прошедшем.

– Свое лицо я смыла водой времени, – спокойно ответила девушка.

Голос ее был похож на эхо, она говорила так, что невозможно было понять, кто это говорит. Алеобига огляделся по сторонам в надежде увидеть еще кого-то. Но рядом больше никого не было, только он и она. Между ними мерцала пустота, похожая на хвост дохлой собаки. На ночном небе не было видно ни одной звездочки. Желтый дождь не переставал идти даже ночью.

– Что это за вода? – задал вопрос Алеобига.

– Вода времени – это слезы, – ответила вождю Райс, – Мир создан из слез. Ты разве этого не знал? – В голосе собеседницы появилась насмешка.

Наивные воины полагают, что они воюют за влияние и достояние. Они не знают, – продолжила она, – одно и другое – это всего лишь малые кирпичики могущества. Любая стена рано или поздно разрушится, если ее не питать слезами. Нужны доказательства?

Алеобига задумался, из его глаз капали слезы, в его представлении возникли тысячи и тысячи нерушимых стен. Теперь он точно знал, что еще надо сделать в своей жизни.

На следующий день Алеобига издал указ: все жители страны обязаны были сдать в государственную казну по литру слез с человека. Если в семье был маленький ребенок, то родители должны были сдать лишних два литра слез. Старики и больные должны были плакать постоянно. Неисполнение приказа наказывалось смертью. Причин для огорчения искать не пришлось. Черный ворон пролетел над страной. На центральной площади Ганы был воздвигнут огромный чан, рядом лежали головы казненных. Алеобига купался в слезах своего народа, то были не слезы радости.

Когда Алеобига закончил принимать слезливые ванны, он предстал перед своими воинами в походном обмундировании, его рука уверено сжимала рукоятку меча.

– Я пришел к вам, чтобы показать дорогу к вечности, – объявил он, – теперь я стал бессмертным, бессмертным для друзей и врагов. Бессмертными я сделаю и вас, мои смелые воины. Вы первыми сможете убедиться в моей неуязвимости, мы вместе объявим о начале последней войны человечества, мы полностью разрушим чужой мир и утвердим свое мировое господство. Алеобига смеялся, он был окрылен своею ролью повелителя, мысль о бессмертии его пьянила.

В глазах любого воина должна читаться печаль. В храбрости солдата нет добродетели, если храбрость проявлена без риска для самого ценного, для жизни сражающегося. Алеобиге не понравились взгляды соплеменников, в них сквозило недоверие и сомнение.

– Вы мне не верите? – спросил Алеобига, – тогда я приказываю каждому сделать по одному выстрелу из лука в меня. Стрелы – это назойливые мухи для настоящего бойца. Ничто не сможет причинить мне вред, вода времени не смыла моего лица, а только укрепила уверенность в собственных силах. Каждый, кто промахнется, будет повешен на этой площади, великие войны не имеют право на ошибку.

Строй солдат слегка покачнулся. Неуверенные руки связали меткий взгляд с боевой тетивой. Один щелчок и сотни стрел вонзились в тело вождя. Алеобига нагнулся, уверенная улыбка вмиг сменилась предсмертной конвульсией лица, ужас и страх наполнили его взгляд. Падая на землю, он одной рукой обрушил могущественный чан себе на голову – миллионы слез обрушились на его умирающее тело.

Оплаканные при жизни, как правило, не оплакиваются после смерти. Тело вождя было погребено в гробовой тишине.

***

Утром следующего дня племя Ашанти собралось, чтобы судить безликую девушку за убийство их вождя. Но за ней прилетел вертолет с вооруженными людьми. Она сказала, что слеза, выдавленная из камня, превращает камень в песок.

Желтый дождь прекратился, вертолет улетел, забрав с собой безликую девушку и кровавые тучи. Жители племени с улыбкой провожали железную птицу, но это были не улыбки радости…

Кто-то сказал, что вертолет полетел далеко-далеко, куда-то на Кавказ.