Текст книги "Кошачье сердце"

Глава 3. Раз пошли на дело

Ни одно слово в городе не было столь многозначным, как слово «рубить». Здесь рубили не только дрова и капусту, но и правду. Здесь могли врубить телевизор, свет и даже по пятое число, а вырубить – лес, звук, а под горячую руку и человека. Рубиться – означало и сражаться в бою, и выслуживаться перед начальством, и играть в подкидного дурака. Только в этом городе понимали, что значит рубать компот и рубить в математике. Название городских денег тоже происходило от слова «рубить», потому что в далеком прошлом, когда еще Холойска не существовало, монеты в этих краях рубили. Как, впрочем, и головы. Интересно, что срубить дерево означало погубить его, а срубить дом – его построить. В общем, чтобы во всем этом разобраться, надо во все это основательно врубиться, то есть не только понять, но и глубоко осмыслить.

Никто из новых холойских, которые называли себя бизнесменами, не умел срубить ни дерево, ни дом, но все они отлично разбирались в том, как срубить бабло. На их языке это означало – легко «сделать» деньги, причем не гнушаясь никакими средствами. Однако это занятие было небезопасным.

Нет, им не были страшны правозащитительные органы. Угроза их жизни и здоровью исходила от подобных им бизнесменов, которые были их конкурентами, а часто и партнерами.

Пистолетный выстрел нарушил тишину вечернего города. Так закончилось бизнес сотрудничество двух новых холойских, один из которых, чтобы устранить своего партнера, нанес ему смертельный удар ножом, а другой, погибая, успел выстрелить своему визави в сердце.

В это время больничные квартиранты только-только сели ужинать. По телевизору как обычно шла программа, которая называлась Культурной. В вечернее время все другие программы, некультурные, здесь смотрели редко. Мурзик как всегда лежал под батареей и притворялся спящим. Он то слушал разговоры за столом, то телевизор, то переключался на собственные мысли. В этот вечер он думал о возвращении на улицу героя гражданской войны Полиграфа Шарикова. Миновал февраль и Мурзик собирался покинуть больницу, чтобы появиться в кошачьем мире к 8 марта. В этот день коты пользовались наибольшей популярностью у слабой половины этого мира, хотя считалось, что наоборот.

Зазвонил телефон, и доктор взял трубку. Он внимательно слушал звонившего и по его лицу было видно, что ему говорили что-то приятное. Он часто повторял короткие «так-так» и, наконец, распорядился: «Разместите их в холодильнике и больше ничего не делайте до моего прихода. И еще передайте, чтобы готовили операционную». Положив трубку, он радостно сообщил присутствующим: «Представляете, сразу двое! Вот это удача!!»

Его охватила какая-то эйфория, казалось, он не понимает, что говорит. Ибо присутствующие очень смутились, когда узнали, что удача состояла в том, что в больничный морг привезли два трупа.

Доктор сообщил, что это были убитые в какой-то, как было принято говорить, разборке. Один убитый был известным бандитом, другой – бывшим малоизвестным комсомольским руководителем.

– Батюшки, – запричитала Анна Ивановна, – ладно бандит, но как в этой разборке оказался комсомольский вожак? Что может быть общего у комсомольских активистов с бандитами?

– Так именно они сейчас и делят между собой нашу городскую собственность, – сказал Андрей Петрович.

– Ладно, не до политики сейчас, – прервал его доктор. – Надо готовить пациента.

Фраза «надо готовить пациента» была условным знаком, услышав которую, Андрей Петрович должен был поймать Мурзика. Но делать это он должен был не спеша, чтобы не спугнуть кота.

«Интересно, что их так взволновало? – подумал Мурзик. – И кто такие комсомольский руководитель и пациент? Странно все это».

– Комсомолец, конечно, лучше бандита, – говорил, как бы сам с собой, доктор. – Все-таки представитель передового отряда холойской молодежи. Поэтому начнем с него. Если не получится, то придется брать гипофиз у бандита.

– Ой, навидалась я в нашем институте этих комсомольских вожаков, – засомневалась Антонина Васильевна.

– Чем же они так плохи?

– Долго объяснять, но если коротко сказать, то циники они редкие. Всех заставляли верить в то, над чем сами между собой насмехались. Среди бандитов порядочных людей, пожалуй, больше. Может, лучше с бандита начнешь?

– Я согласен с Антониной Васильевной, – сказал Андрей Петрович, медленно вставая из-за стола. – У нас в армии эти бездельники только и делали, что мешали работать. Придумают какую-нибудь вахту типа «60-летию города – достойную встречу!», составят под это дело план никому не нужных мероприятий, а потом только ходят и проверяют, как этот план в частях выполняется. И не дай бог, если где-то собрание не провели или какой-то лозунг не повесили, сразу доклад начальнику политотдела, который, поговаривали, знал семнадцать способов загнать офицера в петлю одними только комсомольскими поручениями.

– А меня кот смущает, – сказала Анна Ивановна. – Рыжий потому что. Пословица гласит: «Рыжий да красный – человек опасный».

– Тоже верно, – сказал Андрей Петрович, беря с подоконника какой-то сверток. – С рыжим в баню не ходи.

– Красный будет пострашнее, – оправдывал свой выбор Кирилл Кириллович. – Рыжий – он, конечно, не белый, но и не красный. Так, что-то между ними. Ну, теперь уж чего? Будем довольствоваться тем, что есть.

«Интересно, про какого это они кота говорят?» – задался вопросом Мурзик, который, как и все кошки, не различал цвета и поэтому не знал, что он рыжий.

В это время Андрей Петрович накинул на него плотное байковое одеяло, давно приготовленное для этого случая.

– Несите его в операционную! – крикнул доктор и стал быстро допивать чай.

Однако Андрею Петровичу раньше никогда не доводилось ловить кошек одеялами, и одно его неловкое движение позволило Мурзику вырваться из его рук.

– Спокойно! – неспокойно прокричал доктор. – Загоняем его в угол.

Кот стал пятиться назад от наступающих на него мужчин. Когда же отступать стало некуда, он стрелой проскочил между ними, заставив их столкнуться лбами, и мигом по оконной шторе забрался под потолок.

– Может, выключить свет? – с испугу предложила Антонина Васильевна и тут же: – Ой, что я говорю.

Андрей Петрович взял стоящую в углу швабру и направился к Мурзику, но тот опередил общение со шваброй и, слетев вниз, молниеносно через окно раздачи оказался на кухне.

– Там его точно не поймать, – сказал доктор. – Скорее перебьем всю посуду и переломаем оборудование.

– Что же делать? – спросила Антонина Васильевна.

– Надо звонить Пономареву, у него в ветлечебнице наверняка есть какое-то устройство для отлова животных.

Через полчаса в больницу прибыл старый приятель доктора ветеринарный врач Пономарев. Он с гордостью стал доставать из своего саквояжа привезенные им орудия, уважительно представляя каждое из них.

– Познакомьтесь, это петля ловчая для мелких животных. Это ветеринарное ружье, стреляющее инъекционными шприцами. Предназначено для иммобилизации животных. Дальность стрельбы – до пятидесяти метров. Вот устройство, стреляющее сетью. Дальность применения…

– Погоди, Виктор, – перебил его доктор, – лекцию нам как-нибудь потом прочтешь. Давай приступать к делу. У меня времени – в обрез.

– Предлагаю сначала впрыснуть в него анестезирующий раствор, а там будет видно, что делать дальше, – быстро перестроился на работу приятель доктора, но тут же спохватился: – Елки-палки, ружье-то не заправлено! У Вас огнетушитель углекислотный есть? Ружье надо заправить.

Через минуту Андрей Петрович принес огнетушитель, и Пономарев с помощью специального переходника заправил газовый баллон, расположенный в прикладе ветеринарного ружья.

– Ты только иглу бери поменьше, чтобы жизненно важные органы не задеть, – поучал Кирилл Кириллович Пономарева.

– Понял, беру самую маленькую.

Однако ловцы Мурзика просчитались. За время проживания в больнице он поднакопил солидную жировую прослойку, в которую и попала инъекция. Из жировой прослойки она всасывалась очень медленно. К тому же Мурзик пребывал в стрессе и у него произошел выброс адреналина, который препятствовал действию инъекции. В общем, в результате выстрела в кота он стал еще более агрессивным и начал хаотично метаться по кухне, опрокидывая все, что попадалось на его пути.

Пономарев приготовился стрелять сетью, но Мурзик никак не хотел занимать удобную позицию для стрельбы в него. Остальные мужчины гонялись за котом, выгоняя его на более-менее ровную и чистую от разных предметов поверхность.

После нескольких выстрелов в сетке оказывалось много чего, в том числе голова Андрея Петровича, но только не кот. И лишь когда началось действие снотворного, Мурзик был пойман.

– Может, ему еще одну порцию всадить? – предложил рассерженный на кота Андрей Петрович.

– Нет, одной порции достаточно, – возразил Пономарев. – В этом деле главное – не переборщить.

Наконец, заснувшего Мурзика положили на операционный стол, и доктор с помощью Анны Ивановны стал готовиться к операции. Подбадривая себя, он тихонько напевал: «Раз пошли на дело, выпить захотелось, но во время дела пить нельзя».

Когда операция закончилась, Кирилл Кириллович резко почувствовал усталость и присел. Он взял найденные при убитом документы и начал их просматривать. На одном из листов было написано: «Резюме». Как потом понял доктор, это был не краткий вывод из сказанного, а биографические сведения о человеке, гипофиз которого был пересажен Мурзику.

– Андрей Петрович, прочитайте, пожалуйста. У меня глаза устали.

Андрей Петрович начал медленно читать: «Матко Валентин Борисович, 1970 года рождения, холост, образование высшее. Окончил Высшую комсомольскую школу при ЦК ВЛКСМ, факультет комсомольской работы».

– Ума не приложу, – сказал доктор, – чему могли учить на этом факультете.

– Умению пудрить мозги, – подсказал Андрей Петрович.

– А давайте дадим ему имя Кошком. От слов кошка и комсомолец, – предложил доктор. – Или Комкош. Нет, Кошком – лучше.

– Нет такого слова в нашем языке, – возразил Андрей Петрович.

– Так ведь и слова комсомол тоже нет в нашем языке. Это, как Вы знаете, производное от пяти слов, два из которых, между прочим, не всем приятны. Однако все к нему привыкли.

– Зачем же повторять дурной опыт. Надо, чтобы люди привыкали к хорошему, а не к плохому. Мурзиком был, пусть Мурзиком и остается, пока из него не получится что-то достойное другого имени.

– Согласен, – сказал доктор, вставая. – Давайте перевезем пациента в реабилитационную палату.

Мурзика поместили в заранее подготовленную небольшую комнату с санузлом. Казалось, дело было сделано, однако никто из больничных квартирантов не покидал пациента. Все ждали его пробуждения, неторопливо ведя беседу приглушенными голосами.

– Надо ему сюда телевизор поставить, – сказал доктор, – чтобы его социализация проходила быстрее.

– И желательно, чтобы он был всегда включенным, – добавила Антонина Васильевна.

– Совершенно верно, – подтвердил доктор. – Это на здорового человека телевизор пагубно влияет, а ему хуже не будет. Пойдемте, Андрей Петрович, принесем из нашей комнаты телевизор.

– Может, лучше из столовой взять? – предложила Анна Ивановна.

– Нет, – возразил доктор, – возьмем наш. Мы с Антониной все равно его почти не смотрим.

Мужчины принесли телевизор, Андрей Петрович установил его напротив Мурзика и включил первый попавшийся канал.

Мурзик оставался неподвижным и казался спящим, но, когда включили телевизор, начал воспринимать исходящую из него музыку, потом аплодисменты и, наконец, голоса. Эти голоса были ему хорошо знакомы, так как за время его проживания в больнице из телевизора говорили одни и те же люди, даже если передачи были разными и на разных каналах. Он отчетливо слышал, как известная спортсменка с азартом говорила: «Это было так сексуально!» Следом за ней известная актриса добавила: «А партнерша, ну, прямо секс на ножках!» С ней спорила известная певица: «И все же, по-моему, эротизма было маловато». Однако известный шоумен слащавым голосом настаивал: «Я считаю этот номер очень сексуальным!» «Там столько такого нахальства, которое я так обожаю!» – поддержал его известный актер.

Мурзик подумал, что это идет репортаж из борделя, и хотел открыть глаза, чтобы увидеть эту прекрасную передачу, но вдруг услышал голос доктора:

– С ума сойти можно! Вчера у них сексуально пели, сегодня сексуально катаются на коньках, завтра будут сексуально бегать на лыжах, а послезавтра Пэр будет сексуально отправлять Правительство в отставку.

– А уж как будет распускать холойскую Думу! – весело дополнил Андрей Петрович.

– Кирюша, ну, не надо принимать все так близко к сердцу, – пыталась успокоить его Антонина Васильевна.

– Да как же не принимать? Неужели вы не понимаете, что происходит с городом?

Тут по телевизору пошла реклама сексуального шампуня «Красная полоса».

– Тоня, выключи эту дрянь! – чуть не перешел на крик доктор, но тут же опомнился и уже тише сказал: – Нет, переключи на другой канал.

Антонина Васильевна выполнила просьбу мужа, но, увидев на другом канале грудастую деваху, рекламирующую сексуальные таблетки, тут же сделала еще одно переключение. И потом еще два переключения, пока на экране не появилась Культурная программа.

– Кирилл Кириллович, он проснулся, – громко прошептала Анна Ивановна.

Доктор подошел к Мурзику и, увидев, что тот понимает, что происходит вокруг, довольным голосом негромко запел ему: «Здравствуй, моя Мурка, здравствуй дорогая! Помнишь ли ты, Мурка, наш роман?»

На лицах присутствующих появились радостные улыбки, и предложение Андрея Петровича «отметить это дело» было воспринято всеми одобрительно. Когда все ушли, с Мурзиком осталась молоденькая дежурная сестра, которая сразу же переключила телевизор с Культурной программы на другую.

Весь следующий день Кирилл Кириллович провел на курсах повышения квалификации, где министерские чиновники рассказывали ему и его коллегам из других городских больниц, как бороться с острыми респираторными заболеваниями, как устроен противогаз и что нужно делать, если по больнице нанесен ракетно-ядерный удар мощностью 300 килотонн и более. К ужину доктор задерживался, однако все решили его подождать, чтобы начать ужинать вместе.

Вернулся он раздраженным и, пока не выплеснул все свое негодование по поводу курсов и в адрес их организаторов, не успокоился.

– Все, – сказал он, завершая свою эмоционально-ругательную речь, – больше я на эти курсы не пойду. Пусть что хотят со мной делают.

Когда доктор почти успокоился, Анна Ивановна сообщила, что днем в городе на женщину упал рекламный щит и она погибла.

– Господи, реклама убивает уже не только морально, – отреагировал доктор. – И где это случилось?

– В самом центре. Видели, наверное, огромный такой рекламный щит. На нем артист рекламирует банк, фамилия вылетела из головы, во многих фильмах снимается.

Присутствующие, которые, по словам Антонины Васильевны, уже сто лет не были в центре, начали подсказывать фамилии артистов, которые во многих фильмах снимаются, однако нужную фамилию никто не назвал.

– Нет, – не успевала повторять Анна Ивановна. – Он еще в разных шоу участвует, как же его…

Все стали называть фамилии артистов, которые не только во многих фильмах снимаются, но еще и в разных шоу участвуют. Это также не дало результата, но круг «подозреваемых» сужался.

– У нас на окраине города, где живут мои родные, – сказал Андрей Петрович, – один пенсионер без ноги тоже одновременно был и завклубом, и директором школы, и учителем в этой школе по половине предметов. Потому что больше некому было. Когда он умер, закрыли и клуб, и школу.

– Видать, и на телевидении тоже дефицит с кадрами, – иронично сказала Антонина Васильевна.

Прошел смешок. Затем пошли вопросы к Анне Ивановне.

– Это который еще какую-то программу на телевидении ведет? – спросил Андрей Петрович.

– Нет.

– Ааа, его мама учит нас готовить борщ по телевизору? – спросила Антонина Васильевна.

– Нет, это мама другого артиста учит нас готовить борщ. Вот, вспомнила, его дочка учит нас готовить салаты.

Наконец, фамилия артиста была выяснена, как выяснилось и то, что его дочка – вовсе не его дочка, а его жена. Потом женщины начали выяснять, какая это по счету его жена.

– Да не все ли равно, сколько у него было жен, – вмешался в их дискуссию доктор. – Где этот чертов щит стоял? Центр у нас большой. На пересечении проспектов Фридриха и Карла?

– Нет.

– На пересечении улиц Розы и Клары? – спросила Антонина Васильевна.

– Да нет, на пересечении Инессы и Вольдемара. Так вот, слушайте самое главное. С женщиной был ребенок. Он приехал к нам на «скорой», которая привезла в морг убитую. Сказал, что идти ему некуда. Я хотела его покормить, так он только один кусочек хлеба взял. Хороший такой мальчишка. Взгляд серьезный, разговаривает как взрослый. Говорит, жили они в приближенном закордонье.

– Где именно? – попросил уточнить доктор.

– В самом приближенном, ближе некуда. Когда у него не стало отца, они с матерью приехали сюда, так как дома работы не было. Сначала она работала в киоске, снимала квартиру. Потом киоск городские власти снесли, и за квартиру платить стало нечем. Устроиться на новую работу оказалось невозможно, потому что, сами знаете, город наполнили приезжие из другого приближенного закордонья, которые согласны были работать совсем за гроши. Три дня они с матерью ночевали на вокзале. Она просила милостыню, чтобы собрать денег на билет домой. А сегодня утром пошла на центральный телеграф позвонить домой и узнала, что там воюют и их дом разбомбили. Ну, а потом… Мальчишку я все же накормила и уложила спать в свободной палате. Устал, видать, заснул в одно мгновенье. Завтра надо что-то с ним делать. Может, в милицию позвонить?

– И что дальше? – возразил Андрей Петрович. – Отдадут его в детдом. И что его там ждет, какие перспективы?

– Да, – согласился доктор, – в детдомах уже не делают из беспризорников будущих отважных летчиков и героев труда. Теперь… – не договорил он и только добавил: – Жаль пацана.

– Кирюша, а давай его усыновим, – неожиданно предложила Антонина Васильевна.

– Ты думаешь, это получится? Его скорее продадут в отдаленное закордонье, чем отдадут на усыновление здесь, – с явным сожалением сказал доктор.

– Как продадут? – поразилась услышанному Анна Ивановна.