Текст книги "Темный рыцарь Алкмаара"

Алексей Чернов
Темный рыцарь Алкмаара

Глава 1

– Мортиссс зовет-с-с-с. Вс-сставай…

Шепот напоминал шорох змеи в осенних листьях.

Дарган поднес руку к лицу и медленно поднял веки. Хотя тело повиновалось безупречно, веки почему-то перестали подниматься сами. А еще – глаза саднило, будто в них насыпали песку.

Свет хлынул – ослепительно, белый, сквозь его белизну с трудом проступали краски – резкие, кричащие, злые тона. Аквамарин вместо синего и вслед – ядовито-зеленый, затем немного малиново-красного, остальное виделось серым или черным. Попросту тьмой.

Интересно, каким кажется мир остальным алкмаарцам – только черным и белым? Впрочем, этим утром серый и черный преобладали в окружающем пейзаже. Еще вчера, когда армия Мортис остановилась на пограничных холмах, внизу расстилались зеленые поля, рощи олив отливали серебром, виноградные лозы вились по белым столбам. Теперь все увяло. Листва летела с деревьев серым дождем, трава никла, хлеба, так и не вызрев, осыпали зерно из тощих колосьев. Люди сидели по домам, в ужасе ожидая решения своей судьбы. Они покорно отдали все, что только могли отдать, за обещание с-сох-х-хранить ж-жизнь на время.

– Мортис-ссс ж-ждет, – шипел голос.

Мертвые воины поднимались и строились, готовые двигаться дальше. Серые жухлые лица, как засохшие комья прошлогодней листвы, тусклые нагрудники, драные рукава колетов, покрытая плесенью кожа ботфортов. Мимо проскользнули белыми сгустками тумана призраки. Прошествовала Баньши – белолицая дама в роскошном бело-сером платье. Вот уж в чьем наряде нет ни капли живой краски! И вот у кого не стоит становиться на пути!

Огромная армия, повинуясь голосу мертвой богини, поднималась и отправлялась в поход. Пыль, поднятая тысячами ног, застилала еще низкое солнце, и все вокруг становилось окончательно серым. Они шли так день за днем. День за днем под шипение Прушина, под крики стервятников, под стоны умирающих. Иногда Дарган ничего не слышал, кроме невнятного шепота. Он шел за всеми – для низшей нежити приказы бесплотной богини звучали отчетливо – своих мыслей в их головах не водилось со дня смерти. Даргану же приходилось делать вид, что он – как все. А это бывало порой ох как трудно!

Командиры стояли поодаль, слушая, что говорит им глашатай Мортис Прушин, согласно кивали.

Дарган остановился, прислушался.

– Путь на с-с-север, – шипел Прушин. – До заката подойти к границе Империи…

На миг перед глазами возникло некое подобие карты, и рука, когда-то изящная и полная красоты, а ныне всего лишь рука скелета, прочертила путь через пески Северной пустыни. Значит, понадобится вода.

Дарган развернулся на каблуках и направился к колодцу. Здесь набирали фляги человек пять из отряда по-прежнему живущих. Магия смерти их не коснулась – они сами встали под знамена Мортис, охотно присягнули богине смерти. Здесь же стоял темный эльф из Шеглага. Он еще не приноровился к своему новому состоянию и постоянно закрывался ладонью в зеленой перчатке, как будто опасался, что солнце сожжет его узкое, красивое даже после смерти лицо.

– Чего тебе? – спросил худой и жилистый парень – из тех, кто числился живым, потому что сердце его билось.

Он походил на жердь, на которой алкмаарцы вывешивали черные и белые флажки по утрам, приветствуя духов усопших.

В Алкмааре предки всегда предостерегали живущих потомков о грядущих опасностях. Но только не в этот раз.

– Умыться, – бесцветным голосом ответил Дарган.

– Отойди, от тебя с-с-смердит, – живой не слышал голос глашатая Прушина, но шипел точно так же.

Дарган остался стоять. Парень-жердь лгал. Да, от прочей нежити смердит. Но от Даргана не исходил запах тления. Быть может, просто воняла грязная одежда. Никто не спорит, одежда грязна и воняет. Но не больше, чем у любого живого, забывшего в походе, что такое ванна с горячей водой.

– Мне надо умыться, – повторил Дарган.

– Не трогай его, – шепнул приятель тощего, отступая. – Одной Мортис известно, что может прийти в гнилую голову этому парню. Мортис прикажет – и он исполнит. Велит нас порвать на куски – порвет.

– Но не по собственному желанию, – достаточно громко сказал тощий.

Как они ошибаются, – усмехнулся Дарган. Правда, мысленно. Лицо его ничего не выражало. Бледно-серое, припорошенное пылью и пеплом, оно казалось вылепленным из воска. В последние дни было слишком много пепла, не помогал даже кусок шелковой ткани, которым он закрывал лицо, как это делали в Алкмааре, отправляясь в пустыню. Волосы, когда-то черные и блестящие, теперь сделались тускло-серыми. Лишь поблескивал золотом шнурок, стягивающий длинные пряди в хвост на затылке.

Дарган взял деревянный ковшик, зачерпнул из ведра и плеснул себе в лицо, потом сделал пару глотков. Мертвый воин не должен пить, а Дарган пил. Правда, совсем немного – на день хватало одной кружки. Он вновь потянулся ковшиком к ведру. Обычно он старался оказаться у колодца или пруда, когда рядом не было никого из живых, на восставших мертвецов из рядовых не стоило обращать внимания: нежити нет дела до чьих-то странных привычек. Но сегодня такого случая не представилось.

– Отойди, урод, – зашипел парень-жердь. – Ты испоганил воду своими гнилыми губами.

Меч Даргана вылетел из ножен мгновенно. Отличная сталь, заточенная древней алкмаарской магией в час своего рождения. Один взмах, и клинок снес голову с плеч наглеца.

Брызнула струей кровь, пятная грязно-серую одежду Даргана, которая когда-то была ослепительно белой. Обезглавленный труп рухнул возле колодца. Алая кровь, такая алая, что глазам было больно на нее смотреть, била из артерии струей.

– Что это? – пробормотал приятель тощего.

– Смерть, – отозвался Дарган. – Смерть без магии смерти.

Люди попятились. Темный эльф тоже. Никто из них и не подумал защищаться. Если человек убит, значит, такова воля Мортис, – ни один из ее воинов не может сам по себе схватиться за меч. Так они полагали, трепеща, позабыв, что высшая нежить обладает и умом, и волей. Правда, Дарган не относился к высшим, и это многих сбивало с толку.

Убийца беспрепятственно зачерпнул ковшиком воду и напился. Приятели тощего застыли от ужаса.

Напившись, Дарган бросил ковшик за землю и направился к своему отряду.

День начинался неудачно. Не то чтобы Дарган сожалел, что убил тощего. Он давно привык с равнодушием относиться к пролитой крови. Его не интересовало, сколько людей и от чего умирают вокруг – от удара меча и секиры, или магия смерти косит людей, чтобы Мортис могла поднять их вновь и влить свежую нежить в свои войска. Тощий умер от меча – безголовому уже не подняться, он будет просто лежать в серых песках, обретя недоступный для прочих покой. Что ж о нем сожалеть?

Просто не стоило привлекать к себе внимания. Только и всего.

Дарган снял с пояса шелковый платок и вытер клинок. Заскорузлая ткань, темная от пропитавшей ее крови, на миг окрасилась алым, чтобы тут же померкнуть. Он пристроился к своему отряду последним. Он – единственный из них, кто слышал голос Мортис невнятно, как слышит приказы безмясой высшая нежить. Командиры, не в силах разобрать слова богини смерти, обращались к Прушину. Но глашатай Мортис никогда не сообщал волю богини простому солдату. Иногда Даргану казалось, что его попросту не замечают, ни рядовые мертвые воины, ни их командиры, однако, стоило ему попытаться повернуть назад, как его тут же окликали. В такие моменты он становился видимым – как будто на общем сером фоне он один проступал цветовым пятном.

Сейчас Дарган шел вместе с рядовыми, как приказано было: на север. Шагал со всеми, но не в ногу. Остальные маршировали исправно – Мортис контролировала каждый их шаг.

– Левой! Левой! – Мертвые воины вздымали пыль на дорогах Алкмаара, направляясь к границе с Империей.

Две недели назад в Альзонии в главном арсенале они экипировались: металлические кирасы, длинные мечи и щиты. Только шлемы почему-то не взяли. Быть может, стальной шлем мешает слушать приказы Мортис? Там же, в арсенале, они оставили прежние одежды и натянули положенные пехотинцам колеты, кожаные штаны и ботфорты.

Но Дарган так и остался в своих белых одеждах из шелка. И доспехи сохранил фамильные – пластинчатый нагрудник с многочисленными шнурками, шлем с назатыльником, украшенный алыми перьями, не захотел иного меча взамен отцовского, полученного в наследство. Только толстый серый плащ, который защищает в пустыне от холода по ночам, прихватил Дарган на военном складе в столице. Пусть тепло мертвецам уже ни к чему, но такой плащ сбережет тело от стервятников, дождей и снега. А на севере, в землях Горных Кланов, дождь и снег – частые гости. Что касается стервятников, то они летели за армией Мортис тучей.

* * *

– С-пешите! – шипит Прушин, передавая приказы бесплотной богини. – Мортис-с жаждет отомс-стить!

Уже несколько часов подряд шаркают сотни ног, поднимая клубы пыли. Глаза Даргана режет, будто в них насыпали по горсти песка.

Песок повсюду. В этих землях и прежде мало что росло, а сейчас не осталось ни единого побега, ни одного дерева или куста в округе. Даже сам песок из желтого сделался серым. Тысячи смердящих мертвецов – это сила. В армии нежити все скалят зубы, но никто не смеется.

– Побереги-с-сь!

Мимо черной тенью проносится рыцарь смерти. Шлем снят с головы всадника, закинут за спину на ремне, гремит, ударяясь о вороненые доспехи. Черные волосы стянуты серебряным шнурком и веют по ветру. Белое восковое лицо, в презрительной усмешке изогнуты губы. Гремят доспехи коня и гремят удила, надетые на костяные бивни, вспыхивает пламя вокруг копыт. Не касается пыльной земли копытами конь – летит по воздуху, быстр и неостановим. Подгоняет всадника голос Прушина.

Едва успевает увернуться от грозного скакуна человек в грязном плаще. Но, увернувшись, теряет равновесие и падает в пыль.

– Вот же тварь, – бормочет, вставая. – Совсем мальчишка, а командует целой сотней.

Дарган провожает рыцаря смерти взглядом. Он не может ошибиться. Это Зитаар! Дарган делает шаг вослед умчавшемуся всаднику и, скрипнув зубами, следит, как огненные всполохи удаляются, скользя над серой землей.

Год назад Дарган сделался смертельным врагом этого человека. Год и целую жизнь тому назад.

Глава 2

– Деревья не распускаются, – сказала Лиин, глядя на розовые бутоны вишни.

Четыре больших дерева, росших по углам двора, давно уже покрылись бутонами, будто окутались розовой дымкой. Но дымка так и не перешла в кипение цвета.

Когда вишня распускается, лепестки у нее нежно-розового цвета, а потом день ото дня они становятся все алее – будто набухают кровью. В день, когда цветы опадают, вся земля Алкмаара становится алой – мостовые из коричневых плиток, черепичные крыши домов, аккуратно постриженные кустики остролиста, все как будто дымится свежей кровью.

Дарган протянул руку и коснулся бутона. Лепестки тут же посыпались на камни. Розовые снаружи, изнутри они были тронуты неприятной желтизной, а у основания сделались коричнево-серыми.

Быть может, южный ветер со Стеклянной пустоши принес убийственное дыхание раскаленной наковальни пустыни? Но нет, время дуть южным знойным ветрам еще не настало. Шел месяц цветения вишни, месяц западного ветра, несущего дожди с Горгового моря и дыхание весны в земли Алкмаара.

– Клянусь всеми духами предков, – мне это не нравится, – прошептал Дарган.

Он потянулся к следующему цветку.

– Не надо! – схватила его за руку Лиин.

– Почему?

– Пусть будут такими. Пусть… – она смутилась. – Хотя бы до вечера.

Деревянные, покрытые лаком столешницы уже уложили на каменные столбики сада так, что они образовали один большой стол – от ворот учтивости до самого порога. В доме накроют еще один маленький стол, где расположатся самые уважаемые гости.

Лиин была уже в розовой накидке – по цвету точь-в-точь такой же, как бутоны все еще не распустившейся вишни. Тонкий золотой кант шел по краю ткани – для свадьбы невеста выбрала самую скромную накидку. С утра девушка надела ее для обряда, чтобы призвать умерших предков на свадьбу, но так и не сняла, явилась в свадебном уборе на совместное чаепитие двух семей.

Досадная оплошность. Алкмаарцы всегда и во всем соблюдают условность обрядов. Нарушение древних обычаев причиняет их душам страдания, а духов предков охватывает тоска, похожая на боль. Если Лиин забыла о том, что должна была снять накидку, значит, не покой, а тревога и страх царили в душе невесты.

– Предки отозвались? – спросил Дарган.

– Отозвались, кажется…

– Может быть, они против нашей свадьбы? – спросил жених, мрачнея.

– Нет, ну что ты! – Лиин предостерегающе вскинула руку. – Я спрашивала глашатая – они согласны.

Если живущий не уверен, что правильно слышит голоса предков, то вынужден обратиться к глашатаю. Тот верно истолкует слабые голоса ушедших, не томя их души коварными вопросами. В таких вопросах ошибки быть не должно: месть мертвых – страшная месть.

И все же Дарган нахмурился еще больше. То, что перед свадьбой души предков не захотели разговаривать с невестой – плохой знак. Самое время вспомнить, что дом Зитаара состоит в родстве с великим домом короля-жреца Ашгана – самого могущественного чародея Алкмаара. А дом Тагана, к которому принадлежал Дарган – отнюдь не самый уважаемый клан, проживающий на оазисе близ Фундхеры, не провинциалам тягаться со столичными колдунами. Кто знает, не Ашган ли наслал это бедствие, мстя за обиду племянника? О, да, Ашган мог бы… Вполне. Но в этом случае предки поведали бы Даргану о грядущей мести. Предки молчали. И это пугало больше всего.

– Клянусь гнилыми топями, беда бродит рядом, коварная, как пустынный мираж, – прошептал Дарган.

– Чего ты боишься? – Лиин вымученно улыбнулась. – Мы же не можем отменить церемонию?

Дарган кивнул. Разумеется, нет. Даже если бы все предки в один голос завопили: «Откажись!», он бы все равно не отступился от Лиин.

К тому же он уверен, что предки были вовсе не против их свадьбы. Другое тревожило ушедших, духи умерших хотели предупредить молодых о чем-то опасном, но о чем – так и не поведали.

Что же за сила такая, сумевшая запечатать уста мертвых!?

И не Зитаара боятся предки – кого-то другого. Но кого?..

* * *

Зитаар из дома Ашгана сватался к Лиин дважды. В первый раз еще год назад и повторно – зимой, накануне месяца перемены одежды. Оба раза Лиин ему отказала. Категорически, без колебаний и без всяких объяснений. Лиин была сиротой, но сиротой из богатого и знатного дома. Ее дед одно время даже соперничал с Ашганом, а его сыновья, дядья Лиин, обращались с любым человеком не из их клана с таким небрежением, будто уже сделались королями южных земель, и все остальные произнесли им вассальную клятву. Да и немудрено: дом Вегиан не только ссужал владельцев караванов звонкой монетой, но и давал им в охрану своих колдунов. Путь в земли Ништру через Авлаарские горы неблизкий и опасный, зато чудесные пряности, перец, черный и белый, мускатный орех, имбирь, что везли через пустыню караваны дома Вегиан, ценилось в Империи на вес золота.

Да и местные аристократы в Альзонии не меньше пряностей обожали диковинки тех земель. Ручные обезьянки, говорящие попугаи, драгоценная древесина, черная, как ночное небо, или алая, как кровь, с каждым годом все эти роскошества стоили все дороже. Неудивительно, что в сокровищнице клана в начале весны непременно ставили новый окованной железом сундук для золотых монет.

Как сирота, Лиин распоряжалась собственной судьбой сама и только к голосу предков обязана была прислушиваться, выбирая дорогу в грядущем. Какой бы выбор она ни сделала, дед обещал ей приданое – три горсти драгоценного розового жемчуга, сто локтей горящего как солнце шелка, а золота столько, сколько сможет унести ее будущий супруг.

На первое же предложение Зитаара она ответила «нет», даже не воззвав к предкам. В тот год в первый месяц весны вишни еще не начали цвести, и маги исправляли календарь, вычисляя верные даты, когда на священных деревьях должны появиться первые бутоны. Лиин видела уже шестнадцать цветений, а грядущее было семнадцатым – самый подходящий возраст для невесты. Зитаар считался лучшим женихом столицы. Да что там столицы – во всех землях Алкмаара он был самым завидным женихом. Правда, юноша на тот момент был не слишком богат, третий сын в семье мог рассчитывать только на могущество дома. Но духи предков оказались щедры, когда склонились над его колыбелью. Зитаару даровали высокий рост, крепкие руки и смелое сердце. Вот только взгляд его духи позабыли снабдить живым блеском. Так что глаза, отражавшие свет души, получились холодными, как сталь. Такой зябкий зимний свет на клинке прочнейшей закалки радует сердце воина, но не может согреть душу юной девушки. Это взгляд человека, который не знает ни пощады, ни снисхождения. Взгляд человека, который больше похож на остро отточенный меч. В походе он будет надежным и гибким и всегда исполнит приказ, у костра уступит место старшему, но не потеснится ради раненого товарища. Зитаар выбрал в невесты Лиин лишь потому, что о ее красоте непрестанно сплетничали в каждом доме столицы. И еще говорили о неприступности – будто бы она уже два года отвергает всех женихов, кто бы к ней ни посватался. «Но уж мне-то она не осмелится отказать», – решил Зитаар. Он и десятком слов с ней не перемолвился, даже не купил в подарок зеленого говорящего попугая из джунглей Ништру или какую другую безделку. Просто пришел в дом Вегиан и сказал кратко и твердо:

– Ты будешь моей.

Она же точно так же кратко и твердо ответила ему:

– Никогда.

Этот отказ Зитаара разозлил, но весьма позабавил деда Лиин, главу дома Вегиан, пожилого мага, способного разговаривать еще с первыми предками. И когда на другой день король-жрец Ашган лично явился в дом Вегиан, повелителю Алкмаара было сказано, что Ашган не смеет в данном случае давать советы, что предки подарили Лиин свободный выбор. И, если девушка говорит «нет», то предки ее «нет» одобряют.

Спор и ругань ни к чему не привели. Глава клана Вегиан не хотел родниться с магом Ашганом, видя в этом лишь одну невыгоду для себя и грядущий закат и поражение своего рода – так предсказали предки, и Вегиан им верил. Все дамы клана горячо поддерживали Лиин – одни из зависти, радуясь, что глупышка отказала такому блестящему жениху, другие – из чувств более дружеских – понимая, что рядом с Зиитаром Лиин будет несчастна, и жар сердца не могут заменить надменность и гордыня.

А на другой день, после того как Лиин отказала Зитаару, в столицу приехал Дарган.

После смерти отца он искал покровительства могущественной родни в Альзонии. Незваным явился он в дом Вегиан, и первым, кого повстречал в этом доме, была Лиин.

Увидев девушку, Дарган тут же спросил, не обещана ли она кому, не готовит ли накидку невесты?

Лиин засмеялась:

– Никому не обещана, никому не давала слова. Предки вернули мне свободу. Буду виться мотыльком – никто не поймает.

Едва раздался ее голос, как задрожал медальон, что висел у Даргана на груди под одеждой.

Но в тот день юный провинциал лишь смиренно просил дать ему приют под кровом могущественного дома. И только взгляд его, который время от времени встречался с взглядом Лиин, говорил более чем красноречиво.

Глаза ее сияли той яркой веселой синевой неба в месяц цветения вишни. В первый миг, встретившись с девушкой взглядом, Дарган подумал, что синь эта соединяется магическим образом с синевой ее платья, с узором из лазурита на карнизах залы, с блеском неба в окоеме стрельчатых окон. Ее блестевшие как шелк волосы, уложенные в простую, но изысканную прическу, золотились надо лбом и делались почти черными ближе к затылку. Но сзади у шеи два завитка – он увидел их, когда она обернулась, – оставались светлыми. Все вокруг мгновенно переменилось. Весь мир стал иным. Эта хрупкая девушка в полутемном прохладном зале приемов вдруг затмила все дворцы и чудеса Альзонии. Он готов был отныне смотреть только на нее, ничего вокруг не замечая.

– Я тебя околдовала, – засмеялась Лиин и коснулась его груди там, где под плотной тканью колета невыносимо жег кожу фамильный медальон.

* * *

Впрочем, Дарган прибыл в столицу не просто любоваться королевским дворцом, который своим великолепием затмевал знаменитые храмы Империи, не бродить вокруг сада ста сосен или купаться в горячих источниках. Его путь лежал к Ашгану, верховному королю-жрецу, самому могущественному и искушенному магу Алкмаара. Получить аудиенцию у Ашгана было делом непростым, но духи предков (как – ведомо только им) убедили короля, что тот должен принять юного сына недавно умершего доблестного воина.

Дворцовая лестница была облицована мрамором и насыщена магией – казалось, что сине-зеленые волны катятся наверх и ведут за собой посетителя в просторный зал со стрельчатыми окнами, такими высокими, что потолок казался недостижимым. Полосы золотого света ложились на мраморный пол, Дарган двигался, как в волшебном эльфийском лесу, в котором он никогда не бывал, но о чудесах которого много слышал. Стволы-колонны заслоняли солнце и отбрасывали фиолетовые тени от одной стены до другой.

Из приемного зала широкая галерея шла в тронный зал короля. Здесь толпились придворные, ожидая, когда их соизволят позвать. Шорох шагов, громкий шепот, там и здесь вспышки магии, которые тут же гасли, натыкаясь на дворцовые барьеры, – суета дворца подавляла и подчиняла. Дарган остановился. Перед глазами все поплыло, как в тот день, когда отец в первый раз попытался научить его заклинанию, концентрирующему магию.

Юноша прислонился спиной к ближайшей колонне. Ему казалось, что холодные равнодушные пальцы ощупывают его лицо и пытаются проникнуть внутрь. Он спешно прошептал охранное заклинание, и мерзкий холод неохотно отступил. Но не исчез, остался неподалеку караулить добычу, как хищный и опасный зверь.

Дарган достал шелковый платок и отер лицо. Пальцы слегка дрожали. И немудрено – не каждый выдержит десятки магических уколов и останется на ногах, пусть это всего лишь проверка дара и силы магических амулетов.

– Дарган из Тагены близ Фундхеры, – объявил церемониймейстер. – Король вас ждет, господин.

Как во сне, миновал Дарган галерею под испытующими ледяными взглядами придворных и вступил в тронный зал. В глазах зарябило от золота и магического янтаря. Пол, опять же янтарный, отражал не хуже зеркал на стенах.

– Слава вам, король-жрец, защитник Алкмаара, хранитель магического посоха, и слава вашим предкам! – Юноша поклонился Ашгану до полу, при этом едва не поскользнулся и не упал, но все же устоял на ногах.

Отражения в зеркалах заплясали, передразнивая.

– Знаю, знаю, о чем речь… – послышался тихий голос.

Он тек, завораживая, как течет утренний холодный туман, заставляя даже самого выносливого путника невольно содрогнуться. И еще так течет предательский песок под ногами, исчезая в недрах ловушки-колодца и увлекая в бездонную яму свою жертву навсегда.

Дарган продолжал смотреть в пол, не в силах поднять глаза на короля.

– Речь о медальоне, который твои предки нарекли «Светом души». Ты носишь его под одеждой, получив в наследство, но не ведаешь, как придать ему силу. Это так?

– Так… – едва слышно отозвался Дарган.

Во рту его было сухо, как в песках Стеклянной пустоши.

– Покажи мне его.

Дарган снял с шеи медальон из белого золота на массивной цепочке и, приблизившись к трону великого мага, протянул Ашгану. Только теперь он взглянул на короля-жреца.

Лицо под золотым обручем короны было недвижно-равнодушным. Тонкий нос, тонкие губы в ниточку, прищуренные глаза. Что в них – не разобрать. Просто тьма – как будто нет ни радужки, ни белков, одни лишь расширенные зрачки, способные впитать в себя все – даже чужую душу. Темно-коричневые одежды, густо затканные золотом, неудобные и тяжелые, как рыцарские доспехи, едва позволяли Ашгану двигаться. В складках окаменевшей ткани Дарган заметил рукоять меча – даже на расстоянии он ощутил, что она заряжена боевой магией. Что вполне логично – политика – это та же война. А где же его знаменитый посох? Ах, вот он, в пальцах правой руки, почти скрыт тяжелыми складками.

– Неплохая работа, несомненно, эльфийская, – проговорил Ашган и после недолгого раздумья дотронулся до талисмана.

Ловкие пальцы вплелись в звенья цепочки, талисман закрутился так, что отблески ударили во все стороны, отразились в зеркалах, вспыхнули в позолоте панелей.

– Отец говорил, что сам бог эльфов Галлеан… – пробормотал Дарган.

Король несколько раз кивнул:

– Слова правдивы, это божественная работа. Но запомни, юный Дарган, бог эльфов подарил твоему роду только форму. Это много и одновременно мало. Возьми его, – Ашган сделал небрежный, едва приметный жест, и медальон вновь очутился на ладони юноши.

– О чем вы, мой король?

– Сам посуди. Если бы это был сильный, заряженный магией артефакт, разве смог бы я взять его в руки и не обжечь пальцы? Но я взял его и ощутил легкий жар – и только. Магия Галлеана хорошо защищает божественный дар от чужого вторжения. Даже я не могу завладеть этим медальоном силой или оставить против твоей воли у себя… Но не более того. Этот медальон не опасен и не силен. Во всяком случае, не так, как хотелось бы. Твой артефакт еще надо наполнить.

– Чем?

– Как его называют в твоем доме?

– Но вы же… Простите… «Свет души».

– Вот именно. Тогда зачем ты меня спрашиваешь о том, что и так тебе известно: именно живую душу и надобно в него вдохнуть. Иначе медальон так и останется красивой эльфийской безделкой.

Дарган вспыхнул, оскорбленный. Он хотел крикнуть, что медальон отец берег как зеницу ока. Но что-то заставило его промолчать, лишь плотно стиснуть зубы.

– Отец твой, и твой дед, и прадед, все-все… – вновь потек холодным туманом голос Ашгана, – берегли эльфийскую скорлупку, но никто не осмелился оставить в нем душу, навсегда запечатать ее в изящной темнице, чтобы дать силу новому артефакту и могущество своему роду. Вот причина, почему твой род, Дарган, не имеет собственной магии, почему вы принуждены подбирать крохи со стола дома Таг. Потому ваш маленький оазис Тагения приписан к Фундхере и даже не обозначен на карте в тронном зале. Пустая скорлупа, пусть даже эльфийской работы, даже божественной работы, мало что значит в Алкмааре. Даже рукоять твоего боевого меча заряжена так слабо, что стража не нашла нужным отобрать оружие, когда ты входил в зал приемов. Что если тебе придется биться? В сражении или на поединке? – Тек, обволакивая и не давая двигаться, голос Ашгана. – Тебе придется полагаться лишь на такую малость, как умение фехтовальщика. Хорошо ли ты владеешь мечом, юноша?

– Отец научил меня… Да поможет мне его дух…

– Да поможет, – отозвался Ашган.

Дарган повернулся на каблуках и, печатая шаг, устремился вон из тронного зала. Связанные на затылке ремешком волосы растрепались и упали на лицо. Дарган был в ярости – хуже всего было то, что Ашган говорил правду. Когда отец перед смертью передал Даргану медальон, то уже с трудом выговаривая слова, прошептал: «Береги этот дар Галлеана, береги „Свет души“. Я бы хотел, но не могу…»

В тот миг юноша не понял, что пытался сказать отец, о чем сожалел. Теперь ему открылся смысл незаконченной фразы. Умирающий хотел бы дать силу талисману, да не решился… Не осмелился поместить в эльфийский медальон свою отлетавшую душу и тем самым наполнить подарок Галлеана магической силой. В миг своей смерти отец мог бы сделать Даргана могущественным магом – но даже смелый воин не решился на вечное заточение ради единственного сына.

– Эй, деревенщина, куда так торопишься! – окликнул юношу насмешливый голос.

Дарган остановился, будто натолкнулся на каменную стену.

Медленно повернулся. Перед ним стоял молодой человек в дорогой одежде – тот же коричневый цвет, что и в наряде Ашгана, только золота меньше. Но рукоять меча заряжена магией так, что вокруг гарды вились синие огненные змейки. Лицо насмешника с густыми черными бровями, орлиным носом и надменным ртом было покрыто темным загаром – но то был не загар крестьянина или купца, загар путешественника или воина покрывал щеки человека, который немало времени провел на Эльфийской границе Алкмаара или на побережье, сражаясь с мерфолками.

– Я был принят верховным жрецом Ашганом по просьбе духа моего отца, – сухо ответил Дарган. – Но с кем, во имя предков, я говорю?

– А-а-а, все понятно, дядюшка все же удостоил тебя чести быть принятым… что ж, он всегда милостив к провинциалам. А говоришь ты, мальчик, с господином Зитааром.

– А ты говоришь с господином Дарганом, – ему в тон отвечал южанин.

– Господин Дарган… ну надо же… уж не хочешь ли ты сказать, что близок к артефакту своего дома настолько, чтобы именоваться господином?

– У меня личный талисман, так что ни у кого я не должен выпрашивать милость.

Дарган начал злиться – прежде всего, на себя за то, что так легко пошел на поводу и вступил в нелепую унизительную перепалку, ну и еще – на этого парня, который вел себя как наглая обезьянка из джунглей Ништру.

Кажется, утверждение, что Дарган обладает магическим артефактом, на миг смутило задиру. Но Зитаар не привык проигрывать сражения – даже словесные.

– Это не тот ли булыжник, что болтается у тебя на шее? – насмешливо спросил Зитаар.

Вновь надевая цепочку, Дарган позабыл спрятать талисман под одежду и выставил «Свет души» напоказ. Какая оплошность!

– Это дар самого Галлеана! – Дарган спешно убрал медальон под колет и рубашку.

– Никогда не слышал, чтобы у дома Таган имелся какой-то особый талисман.

– Не нашего клана, а нашей семьи. Мой отец получил его от своего отца, тот от своего… Этот медальон передается только старшему сыну.

– Ну и чем же он такой особенный, можно узнать?

– Это «Свет души». Он может воскресить человека.

– Вранье! Воскресить никто и никого не может. Даже богиня жизни Солониэль не смогла воскресить своего мужа Галлеана. А Галлеан был богом эльфов. Уж если богам листогрызов не под силу победить смерть, то как твой дурацкий булыжник может вернуть тебе жизнь…

– А как же воскрешающие храмы Империи?

– Уж не воображаешь ли ты, что носишь на груди целый храм? – надменно рассмеялся Зитаар.

В этот миг Дарган почувствовал жжение, что исходило от медальона. Ашган слишком уж принизил эльфийскую магию, – даже не наполненный, магический сосуд обладал изрядной силой, питаясь эмоциями владельца – его яростью, злостью, ненавистью. Или любовью. Дарган тут же вспомнил про Лиин – и почувствовал, что жар, идущий от медальона, мгновенно усилился. «Свет души, сила предков!» – прошептал Дарган простейшее заклинание и коснулся рукояти меча – тут же весь жар перетек из медальона в рукоять – синие всполохи заплясали вокруг гарды его меча куда веселее, чем у Зитаара.