Текст книги "Рассказы"

Рассказы
Алексей Черныш

© Алексей Черныш, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Кто я?

Здравствуйте. Меня зовут Алексей, мне 36 лет, и я русский. Я понятия не имею, как так получилось, что Я – это Я. Этот рассказ – об этом.

У меня есть папа и мама. Мама рождена в городе Бресте, за год до начала Великой Отечественной войны, которая в этом самом Бресте как раз и началась. В возрасте от одного года до пяти моя мама существовала в дичайших условиях оккупации фашистскими войсками. Её отец пропал без вести в первые дни войны, очевидно героически защищая Брестскую крепость, свою страну и свою семью от войск врага.

Папа рождён в первый год войны в городе Грозный. Его отец тоже защищал Родину от врага, но не с оружием в руках, а обеспечивая переброску и развёртывание советской тяжелой промышленности в глубокий тыл.

Познакомились мои мама и папа в 1972 году в Москве, на выставке немецкой фирмы Siemens. В январе 1978, в возрасте 37 лет, моя мама родила меня. Насколько мне известно, я был и остаюсь её единственным ребёнком.

В некотором смысле эти факты не имеют ко мне никакого отношения. Они существуют вне меня, помимо меня. Они не дают ответа на вопрос о том, как так получилось, что я – это я. Имя и гены мне дали родители, это более-менее понятно. Но почему, или точнее сказать – каким образом моё сознание оказалось именно в этом теле, с этим именем и этими генами? Или почему тело, в котором оказалось моё сознание, было рождено в январской Москве 1978го, а не в летней Калифорнии в 1948?

Мне всегда казалось, что я родился на 30 лет позже, чем мне было нужно, вдобавок перепутав континент. Единственное стоящее, что я застал в это время на этой территории – концерты Гражданской Обороны, коих я успел посетить неисчислимое количество по разным городам Российской Федерации, и даже в Украине. А вот родись я в Америке в 1948 м, в великое Лето Любви мне было бы ровно 20, я бы видел живьём и Битлов и Джима, и ЛСД настоящее там и тогда было, не то что здесь и сейчас – не пойми что. Я бы был настоящим хиппи, и, вполне вероятно, сдох бы от передозировки ближе к 30, или застрелился бы в 67, как Хантер Томпсон. А так мне 36, я русский, и ещё даже ни разу не был в Штатах.

Но ведь точно так же я мог бы родиться не в Калифорнии 1948го, а, например, в Китае 18 века, или в древнем Египте. Был бы слугой Фараона, или строителем пирамид. Не писал бы никогда никаких рассказов, не слышал волшебного пения удивительной женщины под гитару, умер бы от истощения в канаве вместе с другими рабами. Но мне все ещё 36, я русский, и продолжаю писать этот рассказ.

Идём дальше. Почему бы мне не родиться в далеком будущем, в каком-нибудь тридцать восьмом веке от рождества Христова, на космической станции в галактике Альфа-Центавра? Каждый день выбирать себе новое тело – сколько неоновых щупалец предпочитают девчонки в этом сезоне? Ах, у них нынче праздник Бестелесности! Скажите пожалуйста! Ладно, возьмём тело электромагнитное, никаких щупалец, зато перемещения со скоростью света!

И что за патологическая озабоченность девчонками? Это от того, что я привык считать себя Мужчиной? Но ведь тем же морозным и солнечным январским воскресением, в Москве 78го, я мог бы родиться не мальчиком, а девочкой, разве нет? Как бы я выглядела теперь, будучи Женщиной, в свои нынешние 36? Каковы были бы мои бёдра и грудь? Сколько бы я успела сделать абортов? Неужели мне нравились бы только зеленоглазые мужчины, так же, как сейчас мне нравятся лишь зеленоглазые женщины? Или я была бы лесбиянкой?

И уж если я могу поставить под сомнение свою принадлежность к так называемой сильной половине человечества, почему бы следующим шагом не усомниться в принадлежности к человечеству как таковому? Я мог бы быть кошкой, или рыбой. Или археоптериксом, это древнейшая вымершая птица подкласса ящерохвостых. Или деревом в моём любимом Битцевском лесопарке. Хотя скорее всего я бы был бактерией, дрейфовал бы в толще океана, не имея даже намёков на нервную систему, не говоря уж о высшей нервной деятельности.

Но я всё ещё Алексей, мне по-прежнему 36 лет, и я русский. Я понятия не имею, как так получается, что я – это я, а вы – это вы. Я просыпаюсь и засыпаю, влюбляюсь в девчонок и огорчаюсь из-за всякой фигни, слушаю Гражданскую Оборону и люблю Звёздные Войны. И в общем-то мне вполне комфортно тут, в Российской Федерации, в 2014 году. По крайней мере фашисты не нападают, мои мама и папа в порядке, у друзей есть записи группы Квин и Майкла Джексона, и ядерная война пока не началась. Peace, чуваки!

Про близняшек

Станция московского метрополитена «Ленинские горы» была запущена в эксплуатацию 12 января 1959 года. Эта станция – и по сей день самая длинная в московском метрополитене, сооружена по уникальному проекту, над которым работали пять архитекторов. Станционные пути и платформа расположены на нижнем ярусе метромоста, на верхнем же осуществляется автомобильное движение.

20 октября 1983 года станцию закрыли – из-за несоблюдения норм строительства часть несущих конструкций разрушилась, станция стала опасной для людей. С 1986 года движение поездов осуществлялось по обходным мостам, построенным по обе стороны главного моста как отдельные конструкции. 12 мая 1999 года станцию переименовали в «Воробьевы горы», а 14 декабря 2002 вновь открыли для пассажиров.

Ранней осенью 2005 года я стоял на этой самой станции, и ждал Дашло. Было еще вполне тепло и солнечно, до наступления холодов ещё оставалось какое-то время, мы наслаждались последними неопавшими цветными лоскутами ушедшего лета.

Ожидая кого-нибудь в метро, мне никогда не бывает скучно. У меня всегда есть занятие – я разглядываю людей. Это настолько захватывающе и увлекательно, что мне известен даже вкус сожаления от того, что человек, которого я ждал, опоздал не на полчаса, а всего лишь на четверть. Э, друг, зачем так быстро приехал? Я бы тут ещё полвечности провёл, наблюдая за согражданами и строя догадки о причинах их поведения.

Так было и на этот раз. На стрелку с Дашлом я приехал раньше времени, бродил по огромной платформе, переводил взгляд с людей на станции на реку Москву и обратно на людей. Вот мужик с портфелем – на работу спешит, вот шумные студенты, с ними всё понятно, вот училка хмурая, наверное с мужем поругалась, а может и нет у неё никакого мужа, и не училка она вовсе, а допустим хирург. Вот девочка лет четырнадцати, в дешевой и безвкусной одежде бело-розовой гаммы. Поезд отходит от станции, я машинально провожаю взглядом последний вагон, и снова цепляюсь за людей. Вот мальчик с папой, ой какая девушка красивая, интересно – есть у неё кто-нибудь? Вот девочка лет четырнадцати, в дешевой и безвкусной одежде бело-розовой гаммы – стоп! Она ведь не здесь стояла, а примерно одним вагоном раньше! Как это она так быстро смогла переместиться в пространстве? Или меня ещё глючит от позавчерашнего?

Я возвращаюсь взглядом назад, на расстояние примерно одного вагона. Вот она, стоит всё в той же позе. Дешевая безвкусная одежда, гамма бело-розовая, лицо непривлекательное. Смотрю на один вагон вперёд – и там она тоже стоит! «Ага, близняшки!» – пришедшее понимание ситуации сразу замедляет успевший уже разогнаться сердечный ритм, адреналин почти перестаёт выбрасываться. Мне крупно повезло, тут происходит что-то интересное.

Будучи опытным наблюдателем, я быстро занял хорошую позицию рядом с большой колонной – теперь в моём поле зрения обе близняшки, при этом ни одна из них меня даже и не заметит, и уж тем более ничего не заподозрит.

Девочки стояли на одном и том же расстоянии довольно долго, поездов восемь (в метрополитене я предпочитаю измерять время не минутами, а прошедшими составами). Обе имели напряженное выражение лица, обе были чем-то огорчены, и, очевидно, обе кого-то ждали здесь, на этой станции. Они стояли геометрически правильно по отношению к железнодорожному пути – на одинаковом расстоянии, в одинаковых позах. Они никак не коммуницировали друг с дружкой, каждая вела себя так, будто только она одна находится на этой платформе.

Было понятно, что они вместе, и они в серьёзной ссоре. Но каковы были обстоятельства этой ссоры? Что послужило причиной? Разве могут близнецы ссориться? И самое интересное – кого же они здесь ждут? Это было настолько захватывающе, что я решил, что когда Дашло приедет, мы никуда не пойдём, мы останемся здесь, будем наблюдать вместе, и дождёмся разгадки.

Как водится, всё вышло совсем не так, как я распланировал в своей рациональной голове. Подошёл очередной поезд, и девочки-близняшки не сговариваясь, но абсолютно синхронно зашли в него, в соседние вагоны. Я впрыгнул в один из этих вагонов, двери захлопнулись, поезд начал движение. Мобильника у меня не было, теперь Дашлу придётся ждать меня на станции. Это было совершенно неважно. В своём вагоне я подобрался поближе к одной из них.

Они заняли очень интересное положение в пространстве – будучи в разных вагонах, они были при этом на минимально возможном расстоянии друг от друга. Между ними были лишь две торцевые двери и вагонная сцепка. Находясь в разных вагонах, они стояли рядом друг с другом, и не смотрели друг на друга. Каждая вела себя так, будто она одна находится в этом поезде.

Я доехал вместе с ними до конечной станции, проследил их путь до какого-то автобуса. Точно так же, как и раньше, совершенно никак не коммуницируя, но перемещаясь в пространстве синхронно, будто связанные невидимой нитью, они молча сели в автобус и уехали.

Я вернулся на станцию «Воробьевы горы», Дашло уже ждала меня. И мы отправились гулять, наслаждаться остатками прошедшего лета. Мы строили гипотезы про близняшек, пытаясь хоть как-нибудь объяснить увиденное мной. Но так и не смогли придумать ни одной достаточно правдоподобной версии.

Право на рок

Впервые я пошел на рок-концерт в 1993 году. Это был сборный концерт из всех тогдашних звёзд, объединённых Джоанной Стингрей под лозунгами «Гринпис Рокс» и «Не надо мусорить!». Среди участников были заявлены ДДТ, Алиса, Неприкасаемые, кажется, Ва-Банкъ, кажется, БГ, и черт знает что еще. И почти все они действительно выступили, кроме самой желанной и крутой на тот момент Алисы.

Не смотря на то, что Джоанна прожила в России не менее 10 лет, она плохо говорила по-русски, поэтому на сцене Горбушки ей помогал переводчик. Выглядел он нелепо, и веселая разношёрстная толпа всякий раз, когда он появлялся на сцене, начинала скандировать «Гопника со сцены! Гопника со сцены!». Под видом ДДТ выступал дуэт Шевчук плюс гитарист, пели про рождённого в СССР и что-то ещё. Больше я ничего не помню о том концерте, кроме общего ощущения настоящего, бесконечного и глубочайшего счастливого веселья.

Мне понравилось, я стал часто ходить на концерты, и чаще всего это была Горбушка. Вне зависимости от концерта, на который мы пришли, перед фойе каждый раз происходило одно и тоже. Мы с друзьями встречали огромное количество знакомых – тусовщиков с Арбата, парней и реже девчонок, с которыми познакомились на предыдущих концертах, людей с могилы Чумы и кладбища Цоя. Все всех знали в лицо и по имени, мы кратко обсуждали последние музыкальные и тусовочные новости, вроде «А где этот чувак, твой друг, кажется его Миша зовут?» – «Он завёл себе герлу, и пока не тусуется. А я новый концерт Алисы раздобыл, хочешь переписать?». Все вместе мы что-нибудь выпивали, иногда могли что-нибудь покурить, потом еще что-нибудь выпивали, и вливались в огромную бушующую толпу, пытающуюся прорваться в зал.

Попытайтесь себе это представить – огромная толпа, в большинстве своём состоящая из веселых, почти трезвых, молодых людей и девушек, в косухах и фенечках, с лицами, светящимися каким-то неуловимым внутренним счастьем. Конечно, у всех есть билеты. Конечно, все понимают, что вот этот парень на концерт сегодня не попадёт – он же еле на ногах стоит, его не пустят. Но мы-то хотим! Мы хотим в зал, мы почти совсем трезвые, и у нас есть билеты! В чем проблема?

Я не знаю в чем была проблема, но каждый раз было одно то же. В фойе пускали группками по пять-десять человек, очень медленно. Толпа снаружи пела любимые песни и революционные гимны, чтобы пробиться к заветной двери и билетным контролерам, уходило минут тридцать, не меньше. Полчаса в дикой давке, среди потных и мокрых рыл. С риском разломать собственные рёбра, настолько велико было физическое давление соприкасающихся тел.

К девушкам всегда относились заботливо, берегли их хрупкие кости. Парни пропускали их сквозь эту дикую толпу, оттесняя друг друга, создавая вокруг них немного пространства. Как только девушка делала пару шагов вперёд, перед ней открывали новый пространственный пузырь, старый же тотчас схлопывался под всеобщим натиском.

В девяностые годы так было на всех больших концертах, в Москве, Ленинграде, Киеве. Крематорий, Алиса, Оборона – всегда одно и тоже. Часто можно было видеть ментов с дубинками, прессующих веселых неформалов, жаждущих рок-музыки. Легко можно было оказаться в обезъяннике, или от души получить милицейской дубинкой по голове, просто потому, что ты пришёл на концерт группы Крематорий. Обычное дело. Это было весело, даже не возникало мысли, что это может быть как-то иначе. Это же рок!

Я хорошо помню концерт Алисы, посвященный годовщине трагической гибели Чумы. 1994 год. На разогреве должен был выступать Ва-Банкъ. Имея уже некоторый опыт в этих делах, я старался как можно скорее попасть в зал, прорывался сквозь бушующую толпу и агрессирующих ментов максимально технично. Хотел послушать Ва-Банкъ живьем. Я попал в зал как раз в тот момент, когда выступление Ва-Банка уже закончилось, Костя благодарил музыкантов. Я помню отрывки его, как всегда, пламенной, речи. «Как пел только что Саша Скляр, только анархия спасёт… Функции Чумы сегодня исполняет легендарный Боров…». Играли Черную метку, ну и старые хиты конечно. Прекрасный был концерт, настоящий рок!

Самыми свирепыми из тех, куда я ходил, всегда были концерты Гражданской Обороны. Менты гоняли нас часами, били дубинками, винтили, травили слезоточивым газом, концерты задерживались на всё это время, а частенько вообще отменялись. Тем больше было веселье в зале, для тех, кто смог туда прорваться. Первым делом спрашиваешь у кого-нибудь – сколько песен уже отыграли? Всего три? Ништяк, веселимся! А потом Егор прыгает прямо в зал, в бушующую толпу фанов, и поёт, лёжа на устремлённых вверх, держащих его руках. А вслед за ним и Джефф прыгает со сцены в зал, вместе с гитарой! Охранник пытается вытащить его обратно, а Джефф лежит сверху на людях, играет на своей гитаре, ногами отбивается от охранника. Это в 1996 году было, в ДК 40-летия Октября.

Илья Зинин считает, что русский рок умер в 1995 году. Я бы добавил – вместе с выходом альбома Алисы «Jazz». Конечно, Гражданская Оборона оставалась настоящей рок-группой до самого конца, наверное есть и другие исключения. Но как массовое стихийное проявление неконтролируемого счастья, рок умер. Это произошло примерно тогда, но стало ясно значительно позже. Сантиму понадобилось 10 лет, чтобы это осознать, написав прекрасную и трагичную песню «Девяностые кончились».

В начале двухтысячных, на каком-то концерте, я с удивлением обнаружил, что больше не нужно давиться в толпе, чтобы попасть в зал. К фойе вела длинная стройная очередь, люди мелкими шажками продвигались вперёд, быстро проходили билетный контроль и оказывались в зале. «Как хорошо!» – подумал я – «научились наконец». На следующем концерте было точно то же самое – спокойная, чинная очередь на вход, вместо бушующей, беснующейся веселой толпы. Никаких ментов, никакого прессинга. Тогда я заподозрил неладное, а теперь знаю, что это была точка невозврата. Культура потребления съела наш рок, а может он и сам сдох. Вероятно, это естественный процесс, скорее всего именно так и должно было быть.

Только зачем мне теперь идти на концерт, если вместо эйфории общности с каждым и каждой из огромной веселой толпы, придётся чинно стоять в чопорной очереди на вход? Или просто я постарел, а у молодых и сейчас всё в порядке?

Зимний экспресс

Тем зимним днём я раньше закончил работу, и стоял рядом с железнодорожными путями, недалеко от платформы «Нагатинская», ожидая свою электричку. Было ещё светло, редкие снежинки медленно опускались вниз, люди спешили по своим делам. Зазвонил мобильный – это были Рома с Машей, они уже начали своё очередное путешествие, звонили из уносящего их куда-то на юг поезда. Разговор был длинный и тёплый, наконец мы попрощались, и снова зима, снежинки и спешащие вокруг люди.

Моё внимание привлёк бомжеватого вида мужчина, в старом и грязном пальто, в неопрятной шапке-ушанке. Он медленно шёл от бетонного забора в сторону путей, и смотрел прямо перед собой. Я удивился – откуда он здесь взялся? За забором были офисные здания, перед забором был чистый снег. Вдоль забора не было никаких пьющих или непьющих компаний, вообще никаких людей, только белый бетон, нависший над белым снегом.

Тем временем вдалеке показался поезд, приближающийся к станции. Я прикинул в уме траектории поезда и мужчины – они сходились ровно посередине пути, между рельс.

Поезд быстро приближался – это был экспресс, не имеющий здесь остановки. Мужчина продолжал свою неторопливую ходьбу, всё ближе и ближе подходя к пути. К тому самому пути, по которому мчался экспресс. Экспресс, не имеющий остановки на этой станции.

Я стоял и наблюдал за этой странной картиной. Мужчина, будто во сне, двигался не спеша, прямо к рельсам, хотя поезд был уже довольно близко, представляя собой очевидную угрозу для жизни. Он будто ничего не знал о том, что такое железная дорога, и смотрел лишь прямо перед собой. Он будто не слышал вполне отчетливый уже звук приближающегося поезда. Он будто бы был совершенно один здесь, будто бы ни было ни спешащих людей, ни падающих снежинок, ни поездов.

В какой-то момент ситуация из странной превратилась в пугающую. Машинист экспресса отчаянно гудел гудками высокого и низкого тона, бомжеватого вида мужчина продолжал своё неумолимое движение прямо к рельсам. Он ни разу не повернул головы к поезду, и ни разу не отвернул её в сторону, он смотрел ровно перед собой. Экспресс оглушительно сигналил, земля вибрировала, казалось, что воздух накалился, и снег стал красным от предчувствия беды.

Не меняя своей скорости и направления, мужчина сделал еще один шаг, перешагнул через первый рельс, и точно в середине железнодорожного полотна его сбил локомотив.

Будто в замедленном фильме, его голова вместе с дурацкой шапкой неспешно полетела в одну сторону, а нога в другую. Следующим кадром я уже видел последний вагон визжащего тормозами экспресса. Поезд остановился, люди достали труп. Поезд поехал дальше. Я продолжал ждать свою электричку.

Как такое могло произойти? – размышлял я в электричке. Если он был глухой, и не слышал отчаянных сигналов экспресса – почему не посмотрел по сторонам, выходя на рельсы? Разве может глухой человек не почувствовать вибрации земли и воздуха от приближающегося поезда? Если это был суицид – почему он ни разу не посмотрел на поезд, чтобы убедиться в том, что поезд его точно собьёт? Почему не попрощался с этим миром, посмотрев на небо, или в землю?

Я никогда не узнаю ответов на эти вопросы.

Не в моем вкусе

Когда я был студентом, мне приснился сон про девушку, которую звали Полина. Я проснулся и сразу написал ей смс следующего содержания: «ты была такая красивая в моем сне, мне очень хотелось тебя поцеловать». Отправил, перечитал, и с ужасом понял, что сообщение ушло другой Полине. Другая Полина была холодной и совершенно непривлекательной аспиранткой, с которой мы вместе писали научные работы. Никакого желания с ней заигрывать у меня не было, да и с точки зрения рабочих отношений это выглядело некрасиво, поэтому я тут же послал ей еще одно сообщение: «Извини, это не тебе». Было очень неловко, хотелось, как в детстве, спрятаться за большой комод и просидеть там часов пять, как будто меня и нет вовсе в этом мире.

Эта ситуация повторилась летом 2013 года. Вместе с коллегами Юрой и Аленой я работал в школе, и на время перерыва вышел на улицу, чтобы подышать воздухом. Позвонила Анна из Питера, наш с ней так и не состоявшийся роман на тот момент находился в стадии очередного всплеска, мы частенько перезванивались и переписывались, обсуждая, среди прочего, и подробности личной жизни друг друга.

И вот в завершение телефонной беседы, отвечая на вопрос о том, какие у меня есть варианты, я написал ей следующее сообщение: «Есть волшебная и удивительная Алёна, но она не в моем вкусе». Отправил, перечитал, и с ужасом понял, что сообщение отправилось не Анне, а той самой Алёне, волшебной и удивительной.

Меня захлестнула паника. Что же мне делать? До конца перерыва оставалось несколько минут, нужно было срочно найти достаточно хорошее решение для этой идиотской ситуации. Просто извиниться, признавшись в собственной оплошности, было невозможно по двум причинам.

Во-первых, мне казалось, что получить такое сообщение больно и унизительно, тем более для женщины. По крайней мере я сам всякий раз сильно огорчаюсь, когда мне говорят подобные вещи в лицо, пусть даже и понимая, что не могу быть желанным для всех женщин на свете. Фразу «ты не в моем вкусе» всегда больно слышать, слишком уж она категоричная, прямолинейная. Обижать же Алену подобным образом у меня не было ни повода, ни желания.

Во-вторых, это было не вполне честно. В рамках флирта с Анной сказать подобное о другой женщине казалось вполне логичным, но я никогда не стал бы говорить Алёне, что она не в моем вкусе, потому что это было не так. Не совсем так. Совсем не так однозначно. Алёна была непростым человеком, со своим зоопарком причудливых насекомых в голове и особенными повадками, иногда весьма резкими, но ведь это она волшебная и удивительная. Я знал это с самых первых минут нашего знакомства.

Поэтому я решил соврать, повернув всё дело так, будто речь о какой-то другой Алёне. «В конце концов, откуда ей знать – думал я – сколько у меня знакомых Алён? Это вообще её не касается. Кажется, должно сработать».

Я вернулся в зал, где мы работали, напустив на себя настолько уверенный и честный вид, насколько мог. Подошёл к Алёне, извинился за нелепость, сказал, что там о другой Алёне речь, мол ничего личного.

Я ожидал от неё холодной, сдержанной реакции, мне казалось, именно это было бы самым уместным. Но волшебная и удивительная Алёна была довольна как слон, улыбалась до ушей. Она подошла к Юре, и победоносно заявила: «Лёха прокололся!». И долго ещё её лицо светилось лучистой, радостной улыбкой. А мне хотелось, как в детстве, спрятаться за большой комод и просидеть там часов пять, как будто меня и нет вовсе в этом мире.

С тех пор, встречаясь с Алёной, я всякий раз боюсь, что она вспомнит эту дурацкую, нелепую историю, потребует от меня извинений и объяснений, и мне снова придётся отсиживаться за большим комодом. Поэтому я решил нанести упреждающий удар, и написал этот рассказ.