Текст книги "Русские исповеди"

– О больном ни слова, Аркадий Андреевич, – коротко ответил Бубнову Колодин.

– Ладно, ладно, – сказал Бубнов примирительно, однако не удержался и съязвил: «Домик на Рублёвке не построил ещё?»

– Без комментариев, – терпеливо произнёс Василий Петрович.

– А что, у вас там, говорят, по блату бесплатно можно.

– Щас, – Колодин не то, чтобы разозлился, скорее, чуть ли не обиделся. – В Москве слова «бесплатно» никто не знает.

– Ладно, ладно, – повторил Бубнов, наполняя обе рюмки. Выпив, он делался расслабленным и даже сентиментальным. Вспомнил старую историю о том, как в Кремле встретился с президентом в неформальной обстановке.

В последний год ельцинского правления, когда окружение президента фактически изолировало его, ослабевшего физически и политически, Аркадий Андреевич почти случайно попал на кремлёвский междусобойчик, где зондировались варианты политической перегруппировки в преддверии отставки президента (о которой тогда, естественно, присутствующие не подозревали). Бубнов в то время не был в фаворе у «демократического» крыла ельцинского окружения, так как сделал несколько неосторожных заявлений о необходимости поставить под контроль миграцию для того, чтобы снизить межнациональную напряжённость. Пресса отреагировала немедленно. Его назвали коммунфашистом, а регион собирались включить в «красно-коричневый пояс». Бубнов испугался, сменил риторику и стал искать встреч в Москве, чтобы объясниться и как-нибудь загладить вину.

Однако никто из приближённых к президенту с ним не разговаривал, и Бубнов, политическим чутьём понявший, что его гладкая карьера под угрозой, пришёл за помощью к Василию Петровичу.

С подачи Колодина Бубнов и оказался на закрытом банкете в Кремле. Искали «мальчика для битья». Василий Петрович позвонил Бубнову и прямо спросил: хочешь, чтобы тебя побили? Есть один шанс из тысячи, что отбрешешься, очки наберёшь. Один – но есть. А так – политический труп. Бубнов долго не думал и согласился. Была у него эта черта, которая нравилась Колодину, и которой Колодин сам, как ему казалось, был лишён: пойти ва-банк – или пан, или пропал.

На междусобойчике, однако, решали другие вопросы, и о Бубнове будто забыли. Он подходил к одному, к другому из президентской команды, заискивал, оправдывался, но от него отмахивались. Бубнов понял, что дело глубже, чем он ожидал, однако в чём оно заключается – не знал.

Президент – уже больной, обрюзгший, но в хорошем настроении сидел в окружении «семьи», и время от времени подзывал к себе кого-нибудь из губернаторов на пару слов. Наедине ни с кем не оставался, всегда кто-нибудь из «свиты» был рядом. Бубнов не удостоился аудиенции, а потому сидел расстроенный и напряжённый, в то время, как все, наоборот, расслабились. В окружении президента раздались взрывы смеха, туда понесли подносы с шампанским и графины с морсом. Бубнов вышел в коридор и прошёл в туалетную комнату. Встал там у окна, мял в руках сигарету. Вдруг дверь открылась, и он увидел президента собственной персоной.

– Обождите снаружи, – сказал тот кому-то, и дверь закрылась. Президент, несомненно, удивился, обнаружив, что он в туалете не один, но виду не подал. Посмотрел на Бубнова, будто припоминая, потом, встал у писсуара и сказал: «Недовольны вами. Говорят – не демократ».

– Демократ, – убеждённо ответил Бубнов. – Ошибки, конечно, были. Но – демократ до мозга костей.

– Демократ… до мозга и костей…., – вдруг передразнил Бубнова президент, своеобразно перефразировав известную присказку. Поджал губы и добавил: «Мне эти демократы вот где сидят!».

У Бубнова застучало в висках.

– До мозга и костей, понимаешь, – повторил президент, из за плеча посмотрев на Бубнова известным всей стране взглядом. – О России пора подумать, демократы. Вот так!

Больше не произнёс ни слова и вышел из туалета.

Потом Бубнова донимали расспросами: о чём разговаривали, что сказал президент. Бубнов передал суть разговора так: президент спросил, демократ ли он. И он ответил: демократ.

– И всё? Ещё о чём говорили? – домогались люди из «семьи».

– Просил подумать о России.

– Кого просил?

– Меня, – отвечал Бубнов. – И вас. Всех.

Через полгода Ельцин подал в отставку, и Бубнова вместе ещё с несколькими губернаторами вызвал к себе молодой, энергичный преемник.

В конце разговора Колодин, наконец, перешёл к теме, которая волновала его больше всего. Бубнов слушал Василия Петровича и на лице у него выражалось неудовольствие и крайнее нетерпение. Наконец он не выдержал и, прервав Василий Петровича, сказал: «С Хундановым ты зря сцепился. Найди возможность и договорись, реши этот территориальный спор».

– Без вас не решу, Аркадий Андреевич, – упрямо повторил Колодин, – только вашей волей можно Мокрый луг к заказнику присоединить.

– Ишь, запел: вашей волей. А если не хватит моей воли?

И добавил неожиданно жёстко: «С Хундановым ссориться не буду. И ты помирись, а потом вернёмся к этому разговору».

– Потом поздно будет, – с тоской подумал Василий Петрович, – понимая уже, что с Хундановым ему придётся говорить самому.

– Да – сволочь та ещё, – продолжал Бубнов. – Но вот тебе дружеский совет: не становись у него на пути, Вася. А то и я помочь не смогу… Не всесильный.

– Неужели так зависите от него, Аркадий Андреевич? – спросил Колодин, отдавая должок за министерский «общак».

– Дурак, – обозлился вдруг Бубнов, и лицо его сделалось злым и обиженным одновременно. – С губернатором говоришь, чинуша. Фильтруй базар, Московия!

– Фильтрую, – упрямо продолжал Колодин. – Но если начистоту, вы-то почему его боитесь?

– Эх, – разочарованно вздохнул Бубнов, поглядев на Колодина как на безнадёжно больного. – Мне уходить скоро. А уход губернатора, это не замминистра поменять. За мной знаешь какой шлейф обязательств? А врагов сколько? Ещё одного наживать нельзя, да ещё сильного, да ещё хитрого. Ты-то должен понимать, Вася.

Помолчал, потом хитро глянул на Василия Петровича и добавил: «Он нам пригодится, Хунданов. Мы его ещё с тобой подоим».

Распрощались по-дружески, но без сантиментов. В гостинице Колодин позвонил своему помощнику Мите – единственному человеку, которому он полностью доверял в министерстве, и попросил поискать любую информацию о проекте строительства гольф клуба в Елизаветинке. Потом, сняв пиджак, упал на широкую кровать. Митя перезвонил через полчаса и зачитал несколько пресс релизов, выпущенных одной и той же фирмой, хорошо известной в столице. У Колодина перехватило дыхание.

– Так-так, – думал он, слушая помощника, – значит гольф клуб – это Москва. За проектом стоит Москва! Тогда не справиться….

Василий Петрович, отвечая невпопад по телефону, кусал губы и думал, думал, думал.

– Что делать? Договориться? Продаться за коттедж в гольф клубе? Хунданов согласится с радостью. Да только в результате никакого коттеджа не будет. Дискредитация – будет, уголовное дело – вполне возможно, шантаж – обязательно. А коттедж не обломится. Получается, загнали тебя в угол, Василий Петрович. И где? У тебя дома. Интересно, Бубнов знает? Ай да Аркадий Андреевич… Хотя что Аркадий Андреевич? Он честно сказал: ссориться не буду. Бороться – кишка тонка. А мы? А мы поборемся…. Начнём прямо сейчас.

– Митя, – обратился он к помощнику. – Возьми мой текст для ТВ и добавь туда пару фраз…

На следующий день по центральному телеканалу в передаче «Вести регионов» должен был идти сюжет про расширение заказника «Елизаветинский лес». Это был вклад Василия Петровича в поддержку проекта. В тексте, который Колодин продиктовал помощнику, выражалась обеспокоенность в связи с «инвестиционными инициативами, направленными на отчуждение заповедных земель и ставящими под угрозу экологическое благополучие всего Елизаветинского района».

2. Входная дверь открылась, и на пороге реанимационной палаты появился главный врач Борис Александрович Метельский. Колодин знал этого человека – они жили на соседних улицах, пока Василия Петровича не забрали в армию. Борька отучился в медицинском и потом тоже служил. Чем дальше от Москвы, тем теснее мир.

Метельский прошёл к кровати, где лежал Колодин, а за ним в палату вошли две девчонки в крахмальных халатах и высоких шапочках.

Охранник, до этого сонно сидевший в углу, встал, стукнув тяжёлой кобурой о крышку стола. Колодин, не поднимая голову с подушки, слабо дёрнул рукой и сказал, обращаясь к охраннику: «Свои, свои».

– Свои, – улыбаясь, подтвердил Метельский. – Торопился к тебе, Вася, как услышал, что приходишь в норму. Организм у тебя – кремень. Нет, даже – алмаз, вот, какой крепкий.

– Кто мне звонил, приходил? – спросил Колодин.

– Проще сказать, кто не звонил. Губернатор звонил, министр звонил, мэр звонил.

– Жена?

– Конечно. Сейчас сам с ней поговоришь.

Метельский протянул Василию Петровичу маленький мобильный телефон: «Это помощник твой привёз вместо утопленного».

– Какой помощник? Митя?

– Нет, Юрий Павлович его зовут.

– Стогов, – понял Колодин. – Только никакой он не помощник. Он прислан, скорее, как соглядатай. Нехорошо, надо от этой опёки избавляться.

– По поводу покушения уголовное дело завели, – продолжал главврач. – Следователь тут с утра маячит. Не отвяжется, придётся тебе сегодня его принять.

– Хорошо, – думая о своём, ответил Колодин. – Ещё кто?

– Ну, пресса торчит у входа с видеокамерой. Так что наделал ты здесь шуму…

– Ещё кто-нибудь спрашивал меня? Девушка?

– Не помню, – уклонился от ответа Метельский, и Колодину показалось, что он подмигнул ему правым глазом. – Тебе нельзя волноваться.

У Василия Петровича вдруг и вправду помутнело в глазах, и резко заболела голова.

– Действительно нельзя, – подумал он.

– Самое главное, – послышался голос Метельского. – Думаю, завтра ты уже будешь транспортабельный, так что вызываем спецтранспорт. В Москву поедешь, в ЦКБ.

Колодин, превозмогая боль, сел на постели.

– Боря, я не готов ещё, – сказал он, с трудом повернувшись в Метельскому. – Голова кружится…. Так что задержусь. Да у меня и дела ещё здесь.

– Ну да, – понизив голос, недовольно ответил Метельский и покосился на охранника. – Пресса и убийцы только этого и ждут. Ты решил стать главным ньюсмейкером, да?

– Да. Я так решил. Передай, пожалуйста, Юрию Павловичу – Стогов его фамилия, что я не транспортабельный. Потом объясню…. И следователя пока не зови, Миша. Мне нужно вспомнить всё.

Волны стремительно расходились: пресса, телевидение, местные власти, московская чиновничья и политическая тусовка, да и просто праздная публика, жадно ищущая в интернете жареные новости про сильных мира сего, обсуждали неудавшееся покушение на заместителя федерального министра и его счастливое спасение (одна из радиостанций язвительно выразилась: «обретение»).

Колодин лежал и думал, что ему говорить следователю и как повернуть дело для прессы. На поверхности маячили два варианта: представить всё как нелепую случайность, несчастный случай – то есть поставить на себе клеймо клоуна, падающего с моста на радость почтеннейшей публике. Его и помнить тогда будут не как главного идеолога и разработчика региональной политики Кремля первого десятилетия нового века, а именно как Буратину, по ошибке оказавшегося не в кувшине, куда кидают кости, а за трапезным столом.

Второй вариант: заболел, отравился, перепил (так раньше всего и подумают). Тоже сомнительный…

Ничего не решив, Колодин вернулся к воспоминаниям.

На следующий день после памятного совещания у губернатора Колодин, как и намеревался, выехал в Елизаветинку. Он уже успокоился после разговора с Бубновым, переварил полученную информацию и прикидывал стратегию дальнейшего поведения. Ответный шаг он сделал, теперь многое будет зависеть от его друга Порошина.

Колодин ехал в автомобиле, посланном за ним Алексеем Ивановичем. Сам Порошин с утра «инспектировал стройки», и Колодин должен был подхватить его на одном из объектов.

В город въехали со стороны заброшенного элеватора, который Василий Петрович помнил с детства и никогда не видел работавшим. Некрашеный, побитый ветрами и дождями, он, как сломанный зуб, возвышался среди разномастных садоводческих построек слева по курсу. Вправо же от дороги расстилались поля, которые зигзагом, как зубастой усмешкой, прорезал глубокий овраг.

Виктор, водитель Порошина – высокий, худой парень с выжженными солнцем волосами – всю дорогу отчаянно ругал власти: московские, губернские, американские и израильские. Благоразумно помалкивал только о мэре Порошине – своём непосредственном начальнике. Колодин, посмеиваясь про себя, спросил парня:

– Элеватор-то когда запустите? Что ваш Порошин говорит?

– Никогда, – твёрдо ответил Виктор, дёрнув рулём, объезжая очередную яму на шоссе. – По мне так взорвать его к чёртовой матери, да частные дома очень уж близко. Там и моя фазенда стоит, так что ладно: пускай остаётся, каши не просит.

Мэр Елизаветинки Алексей Иванович Порошин вышел из строительного вагончика в футболке и джинсах, на голове – оранжевая каска. Это был высокий узкоплечий человек со скуластым лицом волжанина и острой бородкой, делавшей его похожим на разночинца времён первой русской революции. Сходство добавляли ясные живые глаза, взгляд которых бывал иногда восторженным, чаще задумчивым, а когда и холодным. Даже злым, но редко.

Колодин вышел из машины и обнял друга. От Порошина веяло провинциальным спокойствием и уютом. Пожав руку шофёру, Алексей Иванович сел впереди и скомандовал: «К ручью».

Через пятнадцать минут выехали на сельскую дорогу, которая, забирая в гору и постепенно сужаясь, уходила вглубь поля. Автомобиль двигался всё медленнее, переваливаясь на кочках и преодолевая сопротивление шуршащей по бокам травы. Наконец двигатель смолк, и пронзительно зазвучала тишина.

Порошин взял у водителя большой чёрный целлофановый пакет и первый ступил в высокую траву.

– Лёха, я же в костюме, – попробовал сопротивляться Колодин.

– А я подстилочку взял, Вася. Помнишь, ты мечтал в поле посидеть? Сейчас твоя мечта сбудется.

Порошин, раздвигая траву и прерывая энергичным внедрением монотонный гуд кузнечиков, по-хозяйски двинулся вглубь поля.

Колодин пошёл за ним, на секунду остановился вытереть пот и оглянулся. Виктор стоял, облокотившись на приоткрытую дверь автомобиля, и смотрел им вслед. Выражения его лица уже было не разглядеть: автомобиль, длинная фигура водителя и одинокие деревья за дорогой – всё колыхалось в горячем потоке, поднимавшемся от разморенной земли. Но Колодину показалось, что на лице Виктора мелькнула усмешка.

– Баре идут развлечься, – подумал Колодин. – Так он сейчас смотрит на нас. Точно так.

Порошин, наконец, остановился, поставил пакет и медленно с блаженной улыбкой опустился в траву. Колодин остался стоять – руки в боки, – откинув полы пиджака назад и по-хозяйски оглядывая просторы. Впереди прямо посреди поля расположились несколько островков рыжих сосен, за ними в низине – невидимый – тёк Святой ручей, а дальше тёмной полосой вставал могучий Елизаветинский лес. Справа трава взбиралась на холм, за которым кипел сотнями родничков Мокрый луг. Слева в полукилометре торчал остов разрушенной часовни, а за ним белели шифером дома предместья города Елизаветинки. Горячий воздух лениво шевелил метёлки пахучей травы, волнами омывая опущенные руки.

Колодин выпростался из пиджака, остававшись в белой сорочке. Не развязывая, через голову стянул галстук и аккуратно опустился на расстеленное Порошиным одеяльце, подтянув брюки, чтобы не вытянулись в коленях. Порошин деловито выкладывал из пакета закуску, а под конец достал походный набор посуды и поллитровку водки местного разлива, покрытую каплями влаги.

– Подготовился, Лёша, – лениво и спокойно подумалось Колодину. Он протянул руку и коснулся пальцами холодной бутылки.

– Не рано мы с тобой?

– В самый раз, – ответил Порошин, разрезая пополам жёлтые картофелины и выкладывая на салфетку малосольные огурцы. – Сегодня я запланировал день отдыха, а делами займёмся завтра.

– С делами, Лёша, может, погодить придётся, – ответил Колодин, принимая из рук Алексея Ивановича наполненную чарку.

– Давай!

Водка приятно обожгла горло, и через несколько секунд в животе стало разливаться тепло. Колодин помолчал, переживая момент высшей гармонии тела и духа. Потом обмакнул в соль помидорную дольку, облупил яйцо и стал рассказывать про совещание у губернатора. Порошин помрачнел.

– Хунданову наперерез нельзя, – не сразу отреагировал он. – Надо подумать, как правильно этот вопрос решить.

– У тебя здесь свои авторитеты есть? – спросил Колодин, – Рыбин, там, Протопопов?

– Рыба – да, но он Хунданову не пара. А Протопоп – сам человек Хунданова, смотрящий тут за него. Нет, впрямую нельзя.

– Только впрямую и можно, – возразил Колодин. – Напряги местных «зелёных», вбрось информацию в прессу. Через «Единую Россию» действуй, в конце концов. Ты ведь партийный? А я в Москве волну подниму. Всё это быстро нужно провернуть.

– Так Хунданов тоже единоросс. – логично возразил Порошин. – В Елизаветинку инвестирует: развлекательный центр построил, три улицы замостил. Я на него не могу прямо идти. Тут окольными путями надо, Вася. Ваш столичный напор здесь не пройдёт.

Порошин налил ещё по рюмке и протянул Василию Петровичу огурец.

– Осторожные всё-таки эти провинциалы, – беззлобно подумал Колодин. Спиртное вкупе с летним солнцем подействовало на него умиротворяюще. Спорить не хотелось.

– Я выступил на совещании против проекта, – уже не наступательно, просто информируя, сказал Колодин. – С Бубновым этот вопрос поднял в личной беседе. В Москве замутил. Так что гонг прозвучал, Лёша.

– Политика и бизнес – это не бокс, – ответил Порошин. – Предложить компромисс никогда не поздно. Да и поторговаться не грех. Мы ведь принципиально против гольф клуба ничего не имеем, правда? Какой же я мэр буду, если откажусь от такого проекта, от дополнительных рабочих мест, от новых дорог, гостиниц? Так что мы не против Хунданова и его проекта. Мы просто не хотим, чтобы он занимал эти земли. Вот эти земли, где мы с тобой сейчас сидим. Наши земли!

– Ну да, он забор вот здесь поставит, камер понатыкает, и сидите, Лёша с Васей, в предбаннике, отдыхайте.

– Здесь – нет, а за Мокрым лугом – пожалуйста, пусть ставит.

– Так он Мокрый луг себе забирает!

– Вот здесь надо думать.

– Не думать надо, действовать.

Порошин сморщился как от зубной боли.

– Как действовать-то? Надоели эти чёрные, сил больше нет! Вроде, обо всём давно договорились, всё поделили, так нет – жмут и жмут! Я в Елизаветинке без их согласия простого решения принять не могу. Хунданов их придерживает, а ведь может и спустить, если захочет, как собак бешеных.

– Поддашься – ещё хуже будет. Восток силу любит.

– Горазды вы, москвичи, болтать. Ты уедешь, а мне здесь жить.

Колодин, привстал и наклонился к мэру: «Лёша, и я здесь жить хочу. Я тут родился, а не Хунданов. Это моё поле, и стоять на нём будет мой дом, а не его гостиница. И Мокрый луг нашим с тобой детям и внукам воду целебную давать будет, а не хундановским выкормышам.

– Выпьем за это, – предложил Порошин, – и за успех нашего дела. Если всё удастся, мы здесь такую «рублёвку» выстроим, какой вашим московским нуворишам не снилось. Я Петровича – главного архитектора нашего попросил проекты домов подыскать. Вчера приносил, показывал – это что-то!

Порошин встал, стягивая через голову футболку и обнажая худое белое тело, резко контрастирующее по цвету с красной от загара шеей. Потом спустил джинсы и остался в серых трусах «семейного» покроя. Колодин брезгливо чертыхнулся про себя, поглядев на его худые ноги, поросшие рыжеватыми волосами.

– Трусики у тебя, Лёша, доперестроечные, – Василий Петрович слегка отстранился и покачал головой.

– Да? – Порошин засмеялся чистым детским смехом. – Мне тут сон как раз приснился про трусы. Потом расскажу.

Он посмотрел на собственные ноги, как будто видел их в первый раз: «Позагорать нет времени…. А ведь у меня жена молодая».

– Света? Ты женился на ней?

– Ещё нет. Но всё к тому идёт.

– Поздравляю.

– Спасибо, – Порошин приложил ладонь ко лбу. – Видишь две рощицы сосновые? Вон та на твоём участке будет, а эта на моём.

– Когда ты земельный вопрос решишь? – по-прежнему ощущая тепло в животе и щекотание в лопатках, спросил Колодин.

– К осени утвердим и начнём межевание. Следующим летом можно начинать строить.

Прошин, разлив по последнему глотку, стал собирать остатки трапезы и мусор в пакет. Колодин помогал другу.

– А с Протопоповым я поговорю насчёт хундановских планов, – сказал Алексей Иванович, дожёвывая кусок колбасы. – Участок предложу, в крайнем случае. Хунданов-то его в долю вряд ли возьмёт.

– Вот-вот, – проворчал Колодин. – Планируешь с порядочными людьми поселиться, а оказываешься, как всегда, с бандюганами.

– Се ля ви.

К машине вернулись расслабленные. Колодин еле шевелил ногами и с трудом хватал за хвосты разлетавшиеся мысли. Но на душе стало спокойно, как всегда бывало по приезду домой. Виктор к их приходу охладил кондиционером салон автомобиля, и Василий Петрович, закатившись на заднее сиденье, пахнувшее размякшей кожей, почувствовал себя едва ли не в раю.

– В «Юность», Витя, – ласково скомандовал Порошин, – и для тебя на сегодня всё. Езжай отдыхать.

– Тебя в люкс заселим, а меня потом Светлана отвезёт, – обернувшись, пояснил он Колодину. Помолчал и добавил: «У меня для тебя сюрприз есть – молодёжный».

Спортивный комплекс «Юность», возведённый три года назад на окраине города, был гордостью мэра Порошина. Комплекс включал полноразмерный крытый бассейн с вышками для прыжков в воду и маленькую гостиницу для высокопоставленных приезжих, в которой Порошин и поселил друга.

Через полчаса Василий Петрович вышел из душа бодрым и обновлённым для дальнейшей жизни. Прошлёпал босиком по мягкому покрытию до зеркала и с некоторым опасением заглянул в него.

Да нет, ничего, ничего. Перед ним стоял молодой ещё мужчина в поджаром теле с выраженными следами спортивного пошлого.

– Ничего ещё, – произнёс вслух Василий Петрович. Он втянул живот и напряг бицепсы: О – Шварценегер! Хотя волосы на груди седеть начали. На боках валики появились … Но это ладно. Пока всё хорошо.

Колодину стало жалко, что он один, и его молодое, не обрюзгшее ещё мужское тело принадлежит только ему, и нету повода и шанса открыть его для тех, кто способен оценить сдержанную красоту и скрытую до поры силу, рождавшуюся в ответ на неравнодушие, интерес, участие и нежность.

– Хорошая у Иваныча водка, – подумал Василий Петрович, отходя от зеркала, – легко забирает и легко отпускает.

Он позвонил Порошину и сообщил: «Народ к разврату готов».

– Подходи к бассейну, – ответил мэр весёлым голосом, – плавки не забудь… и презервативы.

– Презервативами мог бы обеспечить из своих запасов, – в тон ответил Колодин и почувствовал, как быстрее забилось сердце, как взыграла фантазия и где-то в самой глубокой глубине зародилась надежда. Надежда на встречу.

Колодин пружинящим спортивным шагом шёл по коридору. Он знал, как он выглядит: белые шорты и гетры, футболка с логотипом министерства. На левой руке массивные часы матового металла. Даже не искушённому человеку понятно, что дорогие, а искушённый мог прикинуть и цену – около трёхсот тысяч рублей. Василия Петровича легко можно было представить на теннисном корте, в тренажёрном зале. И в бассейне – Колодин знал – он будет смотреться выигрышно.

Порошин ждал друга на террасе, обращённой в парк. От досужих глаз она была прикрыта диким виноградом, который густо оплёл изящные колонны, завоевал пространство между ними и теперь выкидывал хищные стрелки вглубь помещения. На низком столе, окружённом ажурными креслами, стояла большая ваза с фруктами, в которой копошились осы, и несколько бутылок со спиртным.

Выпили коньяку. Из-за стеклянной перегородки, отделявшей террасу от бассейна, послышался плеск воды и звуки «Лунной сонаты».

Порошин поманил пальцем Василия Петровича и отодвинул штору. В аквамариновой воде бассейна восемь женских фигурок выстраивали под музыку замысловатые узоры.

– Моя команда по синхронному плаванью, – с гордостью произнёс Алексей Иванович. – Света тренирует. Олимпийский резерв, между прочим. Пойдём, поприветствуем.

– Здравствуйте, девчата, – громко воскликнул Порошин, когда друзья вошли в жаркое помещение и подошли к кромке воды. В ответ послышалось нестройное приветствие.

– Снимем прищепочки с носиков, – продолжил Порошин, при этом в его голосе появилась отцовская интонация, – и исполним показательный танец. У нас сегодня в гостях хороший человек, мой друг и по совместительству большой начальник из Москвы. Покажем мастерство заносчивым москвичам! Оле оле оле оле! Света – прошу.

Из воды послышался смех, и раздались отдельные хлопки.

– Света, стоявшая рядом с Колодиным, смущённо заулыбалась и посмотрела на него извиняющимся взглядом.

– Как я тебя? – Порошин толкнул Колодина в бок и (Василий Петрович заметил) бросил быстрый оценивающий взгляд на друга, чтобы убедиться, что тот не обиделся.

– Круто! – ответил Колодин. Наблюдая за провинциальными развлечениями, он сначала почувствовал лёгкую брезгливость, но быстро расслабился, приняв незамысловатые правила игры.

– Красивые девчонки, правда? – спросил Порошин, когда они вернулись на террасу. – Мой эскорт, между прочим. Группа сопровождения.

– Они хоть совершеннолетние? – с солдатской прямотой поинтересовался Колодин.

– Типун тебе на язык, – возмутился Алексей Иванович, – всем за двадцать, и все уже тронутые.

– Сам, что ли, трогал?

– Сам-не-сам, а тронутые. Это не проститутки какие-нибудь. Гордость района, красавицы, спортсменки.

– А зачем ты сегодня пригласил эту свою гордость?

Порошин поднял пузатый бокал и некоторое время смотрел сквозь него на солнечный луч, с трудом пробившийся сквозь густые заросли лиан.

– Тебя порадовать хотел.

– Это и есть сюрприз? – догадался Колодин.

– А что? Любуйся красотой, она мимолётна… преходяща…. Стареем ведь, Вася! Много ль удовольствий осталось? Я тебе про сон говорил. Так вот, снится мне, что выхожу я вечером на крыльцо будущего моего дома. Вдали Мокрый луг, лес в дымке, и из тумана девушки одна за другой выплывают, красивые – сил нет, и на лужайке подстриженной перед крыльцом садятся… А я перед ними один – в трусах…

– Ну, не без трусов же, в самом деле, – успокоил друга Колодин.

– Чем в таких трусах, лучше без них, – с досадой ответил Порошин.

– Так заведи себе хоть во сне нормальные трусы, – Колодина разобрал смех, – танги какие-нибудь или «боксёры», а то в семейных ходишь… как бомж, ей богу.

– Привык.

– Ты-то привык, а Света? Ей что, нравится?

– Она не против. Говорит, кровоток не перекрывают.

– Хо-хо. Кровоток, может быть, скоро и не понадобится. Сны вон тебе какие-то климактерические снятся. Покрасуйся хоть под конец в нормальном белье перед молодой подругой.

– Покрасуешься тут! Почему вот дом получается построить только, когда ты уже на излёте? А когда в силах – в ресторан девушку не сводить. Откуда такая несправедливость?

– Насчёт «не в силах» помолчал бы, – сказал Колодин, не сумев скрыть зависть, – горазд ты прибедняться. Свету захомутал как-то ведь? Она тебя на сколько лет моложе, на пятнадцать?

– На двенадцать. Светка – это святое. Но на девчонок тоже смотреть люблю.

– Только смотреть, и всё?

– Для меня – всё. А ты можешь сегодня и попробовать. Только указаний они никаких не получали, так что сам добивайся.

– А ты – совсем нет?

– Вася, ты в своём министерстве секретарш окучиваешь?

– Нет, конечно.

– Ну вот. Ты гость – ты и вспахивай поле.

– А не обидятся они?

Порошин посмотрел на Колодина хитрым взглядом.

– Учить тебя? Сам поймёшь, какая обидится, а какая нет.

Подошла Света: Тренировка закончилась. Распускаю девчонок? – спросила она у Порошина.

– Распускай. Но кто хочет остаться – не возбраняется. В качестве эскорта к Василию Петровичу.

– Ну, если к Василию Петровичу. – Света с любопытством поглядела на Колодина и скрылась за стеклянной перегородкой.

– Девчонки, свободны. Купаться, отдыхать, – послышался её голос, размноженный эхом. В ответ раздался смех и плеск воды.

Света выглянула из бассейна: «А вы, мальчики? Нам не хватает мужской компании».

– Иди, поплавай с девчонками, – махнул рукой Порошин и, отвечая на немой вопрос Колодина, добавил: «Мне по должности нельзя даже близко к ним подходить».

– Прав Лёша, – подумал Колодин, – он тут под прицелом: шаг вправо, шаг влево, неосторожное слово, и найдётся вражий голос – газетёнка какая-нибудь, радиостанция, или блоггер купленный – так представят дело, что, как говаривал лидер нации, «замучаешься пыль глотать», опровергая. А я что? Я человек свободный.

– В Елизаветинке тебя никто не знает и никому твоя жизнь не интересна, – как будто подслушав его мысли, сказал Порошин. – Иди, не бойся, вспомни молодость.

Колодин решительно встал, стянул футболку, вышагнул из шортов, бросил всё это на стул напротив и, оставшись в красных купальных трусах, не сняв часов, пошёл к открытой двери бассейна.

– Успехов, – крикнул ему вдогонку Порошин.

В помещении бассейна было душновато, плеск и девичий смех гулко отдавались в сводах. Порошин подошёл к кромке голубой воды и, помедлив секунду, решительно оттолкнулся и в длинном прыжке взлетел над водой.

В десять секунд пересёк бассейн вдоль и, вынырнув у дальнего бортика, двумя руками отёр лицо, пригладил волосы и осмотрелся.

Три девчонки, громко смеясь, резвились под вышкой для прыжков в воду на противоположной стороне бассейна. К Колодину энергичным брасом подплыла Света.

– Давайте вперегонки? – предложила она.

– ОК, только все вместе.

– А вы не обидчивый? А то мои девчонки хорошо плавают.

– Вот и посмотрим. Плывём спринт – один бассейн вольным стилем.

– Хорошо, – ответила Света и улыбнулась, обнажив ровные белые зубы.

– Ну, Порошин, – снова с завистью подумал Василий Петрович. – Ну, молодец!

Девчонки подплыли к бортику и одна за другой выбрались из воды.

Первая – «Лолита»: высокая, с девичьим, только начавшим оформляться телом. От неё веяло болезненной сексуальностью. Опущенные глаза и подрагивающие ресницы рождали мысль о тлеющем глубоко внутри потаённом желании.

Вторая – сексапильная брюнетка с высоким бюстом, тонкой талией и мягкими, как у кошки, движениями. Проходя мимо Колодина к своей тумбочке, кинула на него взгляд и быстро отвела глаза.

Хорошие девчонки, но в душе Колодина не отозвалась ни одна струна.

Третья… А вот при виде третьей у Колодина ёкнуло в груди. Она была, кажется, самой несуразной, будто весёлый кукольник собрал её впопыхах из разных комплектов деталей: широкие плечи сочетались с длинным телом, развитыми бёдрами и голенастыми ногами. Лицо – скуластое, обрамлённое шапкой непослушных волос. Глаза зелёные, круглые. Словом «красавица» в духе позднего Гогена – сгусток скрытой энергии.