Текст книги "Русские исповеди"

– А, может быть, и страсти, – представилось вдруг Колодину.

Она встала на тумбочку слева. Василий Петрович отметил подвижные лопатки под шелковистой кожей, женственные бёдра и скромный купальник на бечёвках, прикрывавший запретное.

– Не из породистых, – подумал он, проникаясь симпатией к девчонке. Он то же самое мог сказать про себя: простоватое лицо, широкие в запястьях руки с крупными кистями, крепко сбитая, спортивная, но не изящная фигура.

Было в этом и преимущество. После первого рукопожатия Колодин сразу вызывал доверие людей из регионов. Министр это знал и ценил. При встречах же с представителями московской деловой тусовки или с иностранцами он выпускал другого своего заместителя Павла Кричевского, из которого порода «пёрла» как паста из тюбика.

– Вон какие у меня красавцы, – говорил министр гостям, бесцеремонно хлопая Кричевского по шее, как коня по холке. Тот не возражал и лишь блаженно жмурился…

– По счёту три, – услышал Колодин Светин голос. Она заняла крайнюю тумбочку справа от него.

– Три!

Колодин, казалось, пролетел над водой полбассейна, такой мощный был у него толчок. Несколько секунд, и руки больно бьются о кафель противоположной стенки. Рядом появляется взъерошенная головка голенастой девчонки, потом Света и две другие девчонки. Соревновалась с ним только эта голенастая.

– Василий Петрович! Вы молодец, – искренне похвалила его Света, – только Катя смогла вровень с вами проплыть.

– Не очень-то вы и старались, – подумал Колодин. А эту красавицу, стало быть, зовут Катя.

– Давай ещё раз – два бассейна, – обратился он к ней, набирая в рот и выплёвывая воду.

– С удовольствием, – ответила Катя и погрузилась в воду по линию глаз.

– А она меня кадрит, – подумал Колодин. – В Москву хочет.

– Света, будьте судьёй.

Девчонка действительно плавала хорошо и не делала скидок на его служебное положение и возраст. В третьем заплыве она на полкорпуса обошла его, и, поглядев одновременно виновато и сочувственно, решительно вылезла из воды и села на бортике.

– Ещё бы ей не плавать, – думал Колодин, глядя на широкие Катины ступни, – вон какие «ласты».

У Василия Петрович тоже была широкая ступня, и тренер детской спортивной школы говорил ему: с такими ластами чемпионом станешь. А он стал чиновником.

– Василий Петрович, вы отдыхайте, – услышал он голос Светы, – а я пойду чай накрою не террасе.

– ОК.

Оглянувшись, Колодин заметил, что в бассейне кроме них с девчонкой Катей больше никого уже и нет.

– Ты чем занимаешься, Катюшка? – спросил он.

– Я – ваш эскорт, – ответила она, то ли шутя, то ли всерьёз, но для Колодина это прозвучало в диссонанс его настроению.

– Я не о том, – суховато бросил он. – Работаешь? Учишься?

– А-а, – протянула девчонка, ничуть не смутившись, и вдруг рассмеялась, как шарики рассыпали по полу. – Учусь в медицинском училище, работаю в районной больнице. А вы?

– Я в Москве работаю, в министерстве.

– Везёт.

– Да как тебе сказать.

– Разве нет? Думаете, в больнице лучше?

– Кому как… – задумчиво произнёс Колодин. – Хотя не знаю.

Её неожиданная бесцеремонность задела Василия Петровича, и он решил разом закончить это необязательное общение: не сложилось, так не сложилось. Порошин не обидится. Он встал и сказал как о решённом: «Спасибо за компанию, Катя. Я сегодня как-нибудь без эскорта. Успехов тебе и счастья».

Катя вскочила и умоляюще поглядела на него.

– Обиделись? Не надо!

Колодин увидел слёзы у неё в глазах.

– На жалость бьёт, – неприязненно подумал он. – Эх, Порошин, Порошин, романтик неисправимый. С проститутками проще было бы.

– Не уходите, – попросила Катя жалобным голосом, – давайте ещё c вышки прыгнем.

– Ладно, – сам того не ожидая, ответил Колодин, – давай с трёхметровой.

– А я с пяти, можно?

– Да хоть с десяти, – великодушно разрешил он. Всё-таки девчонка ему нравилась – без двойного дна. В Москве таких днём с огнём не найдёшь.

Колодин прыгнул первый, почти не потревожив гладкую поверхность воды, и, вынырнув, быстро отплыл в сторону. Следом с пятиметровой вышки камнем упала Катя, раскрывшись только в конце, и с громким хлопком исчезла в туче брызг. В пенистом буруне мелькнула бежевая тряпица – топик, который остался плавать на поверхности, раскидав тонкие завязки.

Катя долго не появлялась, и Колодин стал уже волноваться, как увидел её голову в дальнем углу бассейна.

– Всё хорошо? – крикнул он и услышал собственное эхо. – О воду не стукнулась?

– Нет, – ответила она. – Я хочу надеть его.

– Конечно. Плыви сюда.

– Поиграть с ней сейчас, что ли, – подумал Колодин, чувствуя лёгкое возбуждение, – часами бы только не оцарапать…

– Василий Петрович! – раздался далёкий Катин голос.

– Ау. Ты ещё там?

– Вы оставьте его в воде и отплывите в сторону.

– Ну в сторону, так в сторону, – Колодин снова ощутил неловкость и раздражение. Двумя движениями подплыл к бортику, выбрался из воды и, не оглядываясь, пошёл на террасу.

Всё это смахивало бы на плохой сериал и виделось бы до неприличности местечково. Если бы не эта Катя. В ней Колодин чувствовал что-то очень близкое, знакомое, только он не мог понять, что. И ещё он понял, что, несмотря на раздражение, возбуждается не на шутку, а значит детские игры пора заканчивать и переходить к главному номеру программы.

На столе стояло ведёрко со льдом, а в нём бутылка шампанского. В вазе – конфеты. Сбоку – термосы с чаем и кофе. Всего этого не было раньше.

– Ах ты, Светик, – подумал Василий Петрович, – как вам с Порошиным хочется меня в постельку с девчонкой уложить. Бескорыстное желание потрафить другу-москвичу?

Когда Катя появилась в дверях бассейна, Колодин бросил ей белоснежное махровое полотенце. Она поймала его ловким движением и быстро обернула вокруг тела.

– Ладно, Катюшка, – сказал Колодин, по-хозяйски оглядев её, – Давай по шампунчику за знакомство.

– С удовольствием.

Катя присела на плетёный стул и внимательно наблюдала за тем, как он открывал бутылку, позволив пробке с громким хлопком вылететь в потолок. В это момент правильные девушки восхищённо (испуганно) вскрикивают, Катя же молча отследила взглядом траекторию полёта пробки, потом вскочила и, прошлепав босиком по деревянному полу, подняла её у дальней стены и принесла Колодину.

– Воспитанная собачка, – ласково и не обидно подумал Василий Петрович. Ему захотелось погладить её. Но сначала – выпить.

Чокнулись. Василий Петрович стал не спеша смаковать искрившийся пузырьками напиток, в то время как Катя припала к бокалу и выпила всё дна, почти не отрываясь.

– Лихо, – усмехнулся Колодин.

– Пить хотела, ужас! – не смутившись, ответила она.

– Ещё?

– Давайте.

Когда по телу пошло знакомое приятное тепло, Колодин поставил бокал на столик, наклонился к Кате, обнял её за плечи и сказал в ухо: «Не сиди в мокром. Переоденься. Есть во что?»

– Есть. Я сама, – ответила она шёпотом и стала медленно подниматься, осторожно, но настойчиво размыкая его объятия.

– Сама так сама, – согласился Колодин. – Быстренько, а то простудишься.

Катя пошла в раздевалку, но на полпути неожиданно оглянулась и спросила тревожным голосом:

– Вы, наверное, думаете, что я шалава какая-нибудь?

– Да ну что ты! – не успев удивиться, быстро отреагировал Колодин, а в голове у него мелькнула предательская мысль: всё может быть.

– Ошибаетесь, – продолжила она, будто услышав его. – У меня есть принципы.

– Неужели? – бросил Колодин. – Какие же?

– Я вам потом скажу, – ответила Катя. – Но сначала хочу чтобы вы ответили на мой вопрос, можно?

– Валяй, – разрешил Василий Петрович, – спрашивай.

– У вас дети есть?

(О-па, интересный вопрос. В корень смотрит девочка).

– Нет. Точнее, есть, но не родной. Пасынок.

– А что, детей не любите?

– Нет, жену.

– Дальше не спрашиваю. Тогда всё честно.

На этих её словах терпение у Колодина лопнуло.

– Честно, говоришь? – не скрывая накопившегося раздражения, спросил он. – Это твой принцип?

– Да.

– А ну-ка брысь отсюда! – Колодин схватил её одной рукой за полотенце, другой стал подталкивать к двери. – Пошла одеваться. Я тебе покажу «честно». Пигалица!

– Не надо! – пискнула Катя, упираясь.

– Не надо? Тогда скажи, что честно? – Колодин уже почти кричал. – Честно моей стать? Потому что я жену не люблю?

– А если и так? А если и стать? – Катя тоже повысила голос. – Что, в этом нельзя признаться? Вы же за этим остались со мной, нет? А теперь кричите!

– Научись себя вести. Тогда и кричать на тебя не будут.

– Некому меня учить. Научите вы.

– Нет уж, уволь.

– Тогда не обижайтесь. У меня тоже есть право… на желание….

– Мало права, мало желания, – Колодин снова поймал её за полотенце и притянул к себе, – Чтобы моей стать, чтобы только я захотел ущипнуть тебя за что-нибудь мягкое, нужно из кожи вон вылезти…

– Я вылезу!

– Нужно такой быть…

– Я буду!

– Какой?

– Настоящей, честной, страстной… Что отворачиваетесь? Не верите? Я глупостей вам наговорила, вот вы со мной и не церемонитесь.

– А кто тебя за язык тянул? Есть ли дети, любишь ли жену! Я к тебе в душу лез?

– Лезьте, я вам всё расскажу.

– Рассказала уже… Принципы у неё.

Они оба замолчали, переводя дух.

От возбуждения у Колодина не осталось и следа. Но его симпатия к девчонке не исчезла. Даже наоборот, он чувствовал, что между ними растёт взаимное притяжение.

Катя наклонилась над столом и что-то писала на салфетке.

– Я знаю, вы меня забудете и всё, – сказала она, выпрямляясь и складывая салфетку вчетверо, как школьную записку, – но всё-таки возьмите.

– Что это? – спросил Василий Петрович, осторожно принимая из её рук бумажный комок.

– Это телефон… на всякий случай.

– Например?

– Ну, если вам помощь нужна будет. Мало ли… Или просто позвонить захотите.

Отступив на шаг, Катя быстро размотала потемневшее от влаги полотенце и кинула его на спинку кресла. На мгновение сверкнув перед озадаченным Колодиным загорелым телом, она, хлопнув дверью, исчезла в раздевалке.

Василий Петрович вернулся в номер взволнованным и некоторое время стоял перед окном с бокалом коньяка в руке. То, что произошло сегодня, выбило его из колеи, он хотел успокоиться и спланировать завтрашний день.

Проходя мимо зеркала, бросил туда взгляд и нашёл себя моложе и лучше, чем три часа назад. А главное, ему впервые за последние годы показалось, что он не одинок в этом мире.

3. Утром Колодин проснулся от звонка Порошина – один в двуспальной постели номера люкс. Окно светилось солнцем, и из полураскрытой створки веяло душистым теплом.

Василий Петрович глянул на часы: грамотно звонит Лёша, тактично. Не рано, а ровно так, чтобы ненавязчиво напомнить: впереди длинный день и много приятных дел.

– Еду в область, – доложил Порошин. – Бубнов вызывает. Не по нашему ли делу?

– Всё может быть. – Колодин с трубкой у уха подошёл к окну и отдёрнул штору. – В любом случае, не забудь, о чём мы вчера говорили.

– Ладно…, – помедлив, ответил Порошин. – Как вчера отдохнул? – в его голосе послышался живой интерес.

– Девчонки у тебя хорошие, Лёша, – сказал Колодин, жмурясь от солнечных бликов, игравших в листьях раскидистых вязов, – только вот не про меня оказались.

– Ну и хорошо, ну и ладно, – Колодину послышалось, что Алексей Иванович вздохнул с облегчением. – Не обидел кто тебя?

– Да нет, что ты, – Василию Петровичу показалась трогательной забота друга. Он вспомнил голенастую Катю с мокрыми плечами и шапкой непослушных волос, увидел смелый взгляд круглых зелёных глаз, насмешливый и неравнодушный.

– Впрочем, мы ещё посмотрим, – добавил Колодин неожиданно для себя.

– Что? – переспросил Порошин.

– Погоды, говорю, хорошие стоят. Пойду родителей навещу. И к твоим зайду тоже.

Колодин, напевая, вышел в гостиную, где для него уже был сервирован столик.

От спортивного комплекса до городского кладбища напрямик было не более пары километров, и Василий Петрович решил идти пешком. Чистая скучная провинциальная улица вяло тянулась под уклон. С правой стороны штакетником, а кое-где уже и высокими заборами, отгородился от дороги частный сектор, а с левой в одну нескончаемую очередь выстроились длинные двухэтажные дома барачного типа – наследие развалившегося совхоза. В торце одного из совхозных домов женщины у колонки полоскали бельё.

– Неужели водопровода нет? – удивился Колодин. – Надо у Порошина спросить. Двадцать первый век на дворе всё-таки.

Наверное, Василий Петрович всё-таки отличался от местных жителей, потому, что женщины у колонки и ещё двое прохожих отметили его и проводили взглядом.

Слева в переулке мелькнуло розовое пятно, и Колодину почудилось, что за ним наблюдают. Он остановился, засомневавшись, стоит ли сокращать путь через лесопарковую зону. Но решился и свернул на тенистую дорожку. Сзади послышался хруст веток и лёгкий топоток. Колодин оглянулся и снова увидел розовое пятно, теперь уже за кустом шиповника. О, только не это!

– Ну-ка выходи! – громко, с неприятной самому себе учительской интонацией в голосе, потребовал он. – Выходи сейчас же! Слоник!

– Не выйду, – послышался из кустов знакомый голос, – я вам не слоник.

– Да? А кто же?

После паузы из кустов сообщили: «Оленёнок».

– Оленята так не топчутся, – крикнул Колодин и опять почувствовал досаду от того, что помимо его желания он оказывался вовлечённым в пошловатую провинциальную игру.

– Я уже вышел из этого возраста, – в который раз твёрдо сказал себе Василий Петрович и решительно двинулся вверх по тропинке. Подойдя к месту, где тропинка сворачивала и ныряла в заросли орешника, замедлил шаг и прислушался. Сзади не раздавалось ни звука. Не хотел, но обернулся. Внизу метрах в двадцати стояла Катя в розовом сарафане и смотрела ему прямо в глаза.

– Ладно, Катя, не дури. Иди сюда, – примирительно сказал Колодин. Он был не в силах больше бороться, не хотел ругаться и тем более ссориться с ней. Боясь себе признаться, он чувствовал, что ему хорошо, когда она рядом.

Катя подошла.

– Следишь за мной? – с удовольствием оглядывая девчонку, спросил он.

– С восьми часов. Рано не встаёте. Понимаю, можете себе позволить, – бодрым голосом ответила Катя.

– Я на отдыхе.

– А мне пришлось рано уйти из дома. Чтобы упрёков не слышать.

– За что же упрёки?

– Так я вчера «косая» домой пришла. Вы не бойтесь, не от нашей встречи. Я после вас ещё во дворе с девчонками добавила, ну и перебрала малость.

– Мать не выдрала?

– Не успела. Я ушла утром, она спала ещё. Сейчас приду – наедет, конечно. Ну, ничего. Мама у меня строгая, но отходчивая.

– Ты не говори хоть ей, где была.

– Нет, я скажу. Если я не скажу – другие скажут. А может быть, – уже. Вы не бойтесь, мама в мою личную жизнь не вмешивается. Она не терпит только спиртного, наркоты, всего такого. А я и не употребляю. Я же спортсменка, какая тут наркота. Выпиваю, – это бывает, но редко. Не как некоторые: через день – в хлам, с фаянсовым другом по полночи обнимаются. Жуть.

У неё на поясе фыркнул мобильник.

– А вот и мамочка звонит, легка на помине, – Катя отвернулась и некоторое время что-то говорила в трубочку. Её спина живо выражала эмоции, то напрягаясь, и тогда сарафан натягивался на её загорелых шёлковых плечах, то расслабляясь, и тогда в складках ткани как ангельские крылышки обозначались острые лопатки.

– Ну что, получила? – спросил Василий Петрович, когда она повернулась к нему.

– Бывало и похуже, – ответила Катя и добавила взрослым голосом: «Я вас, наверное, разочаровываю. Простой вам кажусь? Как дверь, да?»

– Нет, почему же? – засмеялся Колодин. – Не семи пядей во лбу, конечно…

Он совершенно не собирался обижать её и, чтобы скрасить пилюлю, добавил: «Так и я не семи, если быть честным».

– Вы – другого масштаба, – продолжала она. – Но и я не простуха. Это у меня образ со школы остался – дурочки-придурочки… Лучше уж дурочкой, чем сволочью. Или циником. Посмотрите вокруг: все – циники.

Она поглядела на Колодина и добавила: «Вы – нет».

– Спасибо, – ответил Василий Петрович.

– А по поводу вчерашнего разговора, так я не навязываюсь. Не хотите звонить, не надо.

– Подожди, Катя, не торопись, – Колодин почувствовал, что девчонка готова завершить разговор, а ему этого не хотелось. – Я ведь тебя совсем не знаю. Вот чего ты хочешь в жизни? Цель есть?

– Конечно. Хочу выйти замуж за олигарха, в крайнем случае – за чиновника.

– Серьёзно?

– Да. Типа вас. Охмурю вас сейчас, и в омут вместе.

– Ах да, это юмор у неё такой, – вспомнил Колодин и, как накануне в бассейне, почувствовал раздражение, переходящее в злость. – Шутим, стало быть? Ну давай. Сейчас посмеёмся вместе.

– В омут так в омут, – сказал он, делая шаг вперёд и одновременно расстёгивая нижнюю пуговицу на рубашке, – иди сюда, охмуряй, если умеешь.

– Здесь? – выдохнула Катя, и её взгляд стал медленно опускаться по телу Колодина, пока не остановился в перекрестье ниже пупка. Она стала пунцовой, а когда подняла глаза, Колодин увидел, что из них крупными каплями катятся слёзы.

На душе у Василия Петровича сделалось тоскливо.

– «Тронутая», ясен корень. Спасибо, Алексей Иванович Порошин, удружил. Эскорт, русалки, трусы семейные… Тьфу! А я-то уши развесил, слюни пустил. Зря только девку обидел.

Колодин подошёл к Кате и мягким движением взял её под руку. Она напряглась вся с головы до ног, и её грудь часто заходила под сарафаном.

– Я не хотел вас обидеть, – сказал он, неожиданно для себя перейдя на другой стиль общения. Его голос зазвучал мягко, спокойно, убаюкивающее.

– Что? – рассеянно спросила Катя, подняв на Колодина глаза.

– Я не хотел обидеть вас.

– Да ерунда.

– Совсем не ерунда. Вы не поверите, я получаю истинное удовольствие от общения с вами.

– Неужели? – Катя отстранилась от Василия Петровича, – Давно? – и она стала смеяться, запрокинув голову, колючим обидным смехом.

– Я говорю правду, – не обидевшись, ответил Колодин.

Отсмеявшись, Катя замолчала, но на губах у неё по-прежнему бродила скептическая усмешка.

– Ладно, прощайте, – наконец сказала она. – Не заложу вас, не бойтесь. Вы ведь не стали на меня вчера бросаться, рыцарем оказались. Да и просто – близким мне человеком. Может быть, первым в жизни.

Она произнесла эти неожиданные для Колодина слова, решительно повернулась и стала быстро спускаться по тропинке. Этого Василий Петрович допустить уже не мог.

– Подождите, Катя, – крикнул он её в спину, – я имею право на последнее рыцарское слово?

Она обернулась и сказала: «Да».

– Разрешите пригласить вас сегодня в ресторан?

(О-па. А почему она не вздрогнула от удивления? И где восторг в глазах?)

– Хорошо, я подумаю над вашим предложением.

(И это всё?)

– А в какой ресторан?

(То-то же)

– На ваше усмотрение.

– Давайте в «Глобус». Или нет, в «Боровик». Хотя это клуб молодёжный. Придумала: пойдёмте в «Созвездие». Я там ещё не была.

– ОК, – ответил Колодин, – идите домой, Катюша. Встречаемся в «Созвездии» в пять часов. А у меня ещё дела.

Катя помахала ему и побежала под горку, мелькая розовым сарафаном между кустов шиповника, пока не исчезла из виду.

Колодин проводил её взглядом, постоял еще минутку без мыслей в голове и, вспомнив о цели своего похода, двинулся дальше вверх по тропинке к кладбищу. На душе было хорошо и спокойно.

Могила родителей Василия Петровича располагалась в старой части кладбища – просторная, богатая, памятники из мрамора сотворены. Порошинские старики лежали через две аллеи. Памятники у них были поскромнее, но и подушевнее: как в деревне.

Лёха Порошин и был деревенским парнем, хоть родился и вырос в Елизаветинке. По сравнению с Порошиным Колодин чувствовал себя чуть ли не маргиналом: до городского жителя не дорос, а села уже не знал. У Порошина и характер был по-деревенски основательный, упрямый. В юности он был обидчивым, скрытным парнем. Но надёжным. Коммерческая жилка у Лёшки была, умение договориться. Словом – деревня в настоящем, забытом смысле этого слова.

Когда он, будучи директором сельскохозяйственного техникума, решил баллотироваться в мэры и рассказал об этом Колодину, у Василия Петровича первой реакцией был смех. Однако через пару часов он пришёл к мысли, что в этом что-то есть, ещё через два часа подумал, что Алексей Иванович Порошин – положительно тот человек, которому жители провинциальной Елизаветинки доверят свою судьбу, а на следующий день уже мозговал с ним предвыборную программу. Бубнов сначала отнёсся к Порошину с настороженностью: человек со стороны, не из команды, но Колодин убедил его. Алексей Иванович получил поддержку региона и был избран мэром подавляющим большинством голосов. Вот так делается политика.

Колодин открыл калитку и вошёл внутрь оградки могилы родителей Порошина. Там под скамеечкой лежал неприметный чёрный пакет, а в нём – Колодин знал – были веник и совок.

4. В ресторане за столиком при входе сидела хорошо одетая, ухоженная женщина. Если бы не поджатые губы и не мелкие движения рук, выдававшие волнение, она смотрелась бы воплощением женской независимости и уверенности в себе.

Увидев её, Колодин замер в проёме входной двери. Не проходя дальше в зал, он быстро огляделся и, убедившись, что Кати ещё нет, развернулся и вышел – скорее выскочил – обратно на улицу.

– Ну и дела, – думал он, исподволь наблюдая сквозь витринное стекло за тем, как женщина, поднявшись, сделала было шаг к двери, но потом передумала и вернулась за столик. Колодин не сомневался, что она его тоже видит, но не пытался скрыться. Ему требовалось время, чтобы прийти в себя.

Василий Петрович знал эту женщину. И не просто знал, но был много лет назад влюблён в неё той быстрой юношеской влюблённостью, которая пылко разгорается и скоро затухает, оставляя за собой смешанное послевкусие радости, неловкости, вины и благодарности, но не подразумевает последующих встреч и сближений. Их встреча случилась не в Елизаветинке, а в другом городе, куда Колодин приехал во главе студенческого стройотряда ведущего московского вуза помогать восстанавливать здание электроподстанции, разрушенного в результате аварии.

Они разбирали завалы, грузили обломки и строительный мусор, а потом вместе с местными строителями возводили новое кирпичное строение. Бригада каменщиков работала споро и профессионально, но непрерывно пьянствовала. Чтобы с утра привести её в рабочее состояние, требовалось предпринять некоторые усилия.

Колодин покупал на собственные деньги у местных самогон и с утра отдавал бутылку с мутной жидкостью бригадиру Коле Синицину. Тот сдержанно благодарил и уходил с бутылкой в бытовку. От закуски отказывался, закусывали строители зелеными яблоками. Через пять минут бригада выходила, занимала рабочие места, и Коля, убедившись, что все готовы, давал команду: «Р-раствора!». Студенты бросались к тачкам, и начиналась работа, любо-дорого поглядеть. Стены вырастали, как на дрожжах: ровные, с аккуратными оконными проёмами.

Танечка Голощёкова – выпускница местного строительного техникума – выполняла на стройке роль снабженца и делала это хорошо. Вася Колодин оценил её настойчивость и целеустремлённость, которые в будущем грозили перерасти в «пробивные способности». При всём при том в ней находилось место и для чисто женского участия, даже нежности, по которой истосковались парни-студенты, жившие в общежитии. Да и интересы её явно выходили за рамки провинциальной женской любознательности.

Словом, Таня Голощёкова и Вася Колодин сразу понравились друг другу. Девчонка всё сделала грамотно. Она не потащила Васю прямиком в постель и не устроила истерики при расставании. Наоборот, всё получилось так, как мечтал Колодин: естественно и как бы в продолжение их деловых и дружеских отношений, да ещё и будто по его – Колодина – инициативе. Словом, полтора месяца они прожили душа в душу и расстались друзьями. Она всплакнула коротко, он поцеловал ей руку на прощание и устремился к неизведанному, счастливому будущему.

Только вернувшись в московскую общагу, Колодин понял, что в первый раз пережил чувство, похожее на любовь. Во всяком случае, ему было приятно представлять Таню в роли жены и матери его детишек, хотя он и чувствовал, что она ему не ровня: другой круг, другой уровень. Да и ладно бы только это. Колодин, сам только вырвавшийся из провинции в столицу, ещё не заматерел тогда в московском снобизме. Однако в Тане существовала некая скрытая сила, которой он – скажем мягко – опасался. Эта сила иногда затаивалась, иногда проявлялась под разными личинами: то как любовная страсть или ревность, то как рабочий задор или карьеристское устремление. Но всякий раз было видно, что источником всего перечисленного была именно эта сила, которой Таня, как казалось Колодину, сама не в полной мере владела. Поэтому, хотя их расставание прошло гладко и нежно, Василий Петрович не строил иллюзий относительно дальнейших перспектив и побаивался звонить, писать или как-то ещё демонстрировать нежность и привязанность, которые он ещё долгое время ощущал и которые прочно слились у него в воспоминаниях и мечтах с этой девушкой, теперь в виде красивой и ухоженной женщины представшей перед его глазами в ресторане на главной улице его родной Елизаветинки.

Колодин понял, что она здесь не случайно, но с Катей эту встречу не связал.

– Ладно, – подумал он, – смешно пялиться друг на друга через стекло. Придёт Катя – объясню ей всё и познакомлю. Поймёт – значит поймёт. Нет – так нет.

Он толкнул стеклянную дверь и вошёл обратно в ресторан. Татьяна, не скрываясь, смотрела на него, но Колодин решил ещё поиграть и с равнодушным видом прошёл мимо неё вглубь помещения, внимательно оглядывая посетителей.

– Василий Петрович! – услышал он сзади Танин голос, в котором послышалась непривычная жалобная интонация, – Вася! Ты меня не узнал?

Василий Петрович обернулся и отобразил на лице изумление.

– Здравствуй, Танюша. Теперь узнал. Рад видеть, хоть, не буду скрывать, удивлён неожиданностью встречи.

Колодин подошёл к столику, подождал секунду на случай, если Таня поднимется и протянет руку, и, не дождавшись, присел напротив.

Татьяна была хороша, бескомпромиссно хороша. Василий Петрович любуясь подругой юности, осыпал её комплиментами, заставив прятать глаза и непрерывно поправлять волосы. Наконец он задал самый интриговавший его вопрос:

– Что ты делаешь в Елизаветинке?

– Мы здесь живём с дочерью. Уже пять лет… – Татьяна сделала паузу, видно ожидая от Колодина реакции, но её не последовало. – А ты на побывку приехал?

– Типа того.

– Понимаю. Слежу за твоими успехами. Пару раз видела тебя по телевизору. Молодец, молодец.

– Да нет тут ничего молодцового, – усмехнувшись, ответил Колодин. – Стандартная чиновничья карьера средней руки.

– Не прибедняйся, Вася. И не бойся. Ничего от тебя требовать я не буду. У меня к тебе всегда было особое отношение: уважение, гордость. Но сейчас всё изменилось, и, прости, не я в этом виновата.

– Что случилось? – без обиняков спросил Колодин, почувствовав, наконец, какой-то подвох.

– Ты можешь заказать нам выпить? Шампанское или коктейль. За встречу. Мне так проще будет с тобой говорить.

– Минуточку, – Колодин подозвал официанта, и тот быстро принёс бутылку полусухого и бокалы.

– Так о чём ты хотела говорить? – спросил Колодин, наполняя фужеры и одновременно наблюдая за входом.

Татьяна откровенно следила за его взглядом.

– Да, перестань ты пялиться на дверь, – наконец, сказала она. В её голосе послышалось отчуждение, – никто из знакомых сюда не придёт.

– Чьих знакомых?

– Твоих знакомых. И моих. Ну что, не понял?

– Нет, – сказал чистую правду Колодин.

– Катя сюда не придёт.

– Маленький город, тесный мир, – мелькнуло в голове у Василия Петровича, который всё не мог собрать из разрозненных кусков целостную картину происходящего. – Ты знаешь Катю?

– Она моя дочь, – просто и веско ответила Татьяна.

– Поздравляю, – искренне произнёс Колодин, поднимая бокал, – замечательная девчонка.

– Ага, – ответила Татьяна, и по её лицу пробежала тень. – И я тебя тоже.

Она, не отрываясь, осушила бокал шампанского, жестом показала: ещё. Колодин налил. Таня отпила половину, поставила бокал на стол и поглядела на Колодина глазами, в которых появилась бесшабашная весёлость.

– Я тебя тоже поздравляю, – повторила она, не спуская глаз с Колодина, – потому что Катя и твоя дочь.

– Что?

– Да. Катя – наша дочь.

– Брось, Татьяна, – Колодин начал злиться, – кто тебя прислал?

– В смысле?

– Ну, ты здесь с какой целью?

– Никто меня не присылал. Сама пришла с позорной миссией: спасать дочь от её собственного отца.

– Не надо никого от меня спасать.

– Не надо? А спать с собственной дочерью надо?

Видимо лицо Колодина изменилось, потому что Таня вдруг сказала тихо, но твёрдо:

– Не бойся. Не буду тебе карьеру ломать и жизнь Катюшке калечить.

– Я тебе не верю, – произнёс Колодин холодно и откинулся на спинку стула. – Не верю ни одному твоему слову

– Не веришь? На, – Татьяна бросила на стол пачку фотографий.

Василий Петрович быстро просмотрел фотки: вот Катя в грудном возрасте, вот она в садике, в школе, за фортепиано. В фас везде похожа на мать, а в профиль – вылитый Вася Колодин. И масть колодинская – беспородная, а характер жёсткий – голощёковский. И сила внутренняя – от матери. Да он сразу всё почувствовал, с первого же взгляда. Как вот только не понял? То-то до секса не дошло. Это у Колодина-то! Остановило его, значит, провидение в шаге от смертного греха..

– Господи, – наконец, дошло до Василия Петровича. – У меня – дочь!

– Прошу тебя только обо одном, – как издалека услышал он голос Татьяны, – уезжай отсюда и забудь про нас с Катюшкой.

– Что, – переспросил он.

– Уезжай отсюда и больше не возвращайся.

– Подожди, Таня. – Колодина вдруг затрясло, как в лихорадке. – Ты Кате сказала?

– Да уж пришлось.

– А она что?

– Что-что? Переживет. Под собственным отцом подстилкой оказаться…

– Прекрати! – Василий Петрович под столом сжал кулаки. – Я хочу поговорить с Катей.

– Нет. Её мобильник у меня, а ей я сегодня куплю смартфон.

– Позволь, я куплю.

– Даже не думай. Подкупить ребёнка хочешь? Не выйдет.

– У меня с ней ничего не было. Ты мне не веришь?

– Как поверить-то? – спросила Таня. – Что ж вы там, беседы об искусстве вели?

У неё заблестели глаза, и Колодину показалось, что в них мелькнул свет надежды. Василий Петрович незаметно перевёл дух.

– Спроси Катю, – сказал он, – она расскажет, о чём мы говорили, врать не будет.

– Нет. Катя и так в трансе.

– Может быть, она по другому поводу в трансе?

– Ага, по тебе сохнет, – глаза у Татьяны снова стали холодными, губы мелко задрожали, но она усилием воли справилась с волнением, и сказала с неожиданной злостью: «Не мечтай, не обломится. Отныне ты имеешь дело со мной».

– Не пугай, – Колодин сделал предостерегающий жест, – пуганый я.

– Тем более.

– Давай начистоту, – сказал Василий Петрович, нет теряя веры в примирение. Он наклонился вперёд, пытаясь поймать Танин взгляд, и произнёс твёрдо, как о решённом: «Я тебя любил как женщину. Может быть, и сейчас ещё не всё потеряно. А Катю я буду любить как дочь. Всё».