Текст книги "Карьера троечника. Рассказ в движениях мысли"

Карьера троечника
Рассказ в движениях мысли
Алексей Дунев

Иллюстратор Анна Позднякова

© Алексей Дунев, 2020

© Анна Позднякова, иллюстрации, 2020

ISBN 978-5-4490-9980-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КАРЬЕРА ТРОЕЧНИКА

Мы все пишем стихи;

поэты отличаются от остальных тем,

что пишут их словами.

Джон Фаулз

Рождение карьериста

Вот по улице идет человек. Лицо его задумчиво, на лице висит плоская мысль, не выразимая словами. Он не сможет выразить свою мысль то ли о смысле, то ли о бессмысленности собственной жизни.

Хорошо ли быть карьеристом? В это неказистое слово «карьера», пришедшее в русский бог весть из какого языка, вкралось предчувствие полосы препятствий с карьером, полным воды. А еще придется скакать на лошади и пускать ее в карьер. Для карьеры во все времена требовалась удача – и вот уже скрипит несмазанная тележная ось фортуны. «Доедет ли то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» Что же плохого в этом слове, созвучном с такими благородными словами, как «карат», «корона», «карета»? И карета отправляется в путь, увозя в своем чреве путешественника-карьериста. (В солнечной Италии до сих пор резковатым словцом «carriere» именуют «путь экипажа». ) Что ж, в добрый путь!

Любой путь начинается с рождения. Появление на свет Героя с трудом припоминается самим Героем и невольно (помимо чьей-либо воли, в том числе и авторской) обрастает легендами. Очевидно, что он родился в рубашке. Вот только куда потом эту рубашку задевали и кто ее, так сказать, донашивал – эти и другие вопросы в нашем повествовании останутся без ответов. Безответное существование длилось недолго. Ходят слухи, что избранный для экспликации (это слово наш Герой узнал много позже, а некоторым и теперь приходится заглядывать в словарь иностранных слов) … для экспликации авторских идей персонаж был в младенчестве беспокойным, крикливым, капризным ребенком.

При знакомстве с младенцем лишь очень проницательный взрослый мог угадать зачатки карьеризма в краснотелом, пухлом ребёнке, ещё с больничной биркой – первым жизненным приобретением – на кривенькой шевелящейся руке.

Детство проходит быстро, а чужое детство, вылитое в преамбулу рассказа, заканчивается ещё быстрее. Именно преамбула задает направление в движении повествования, точно так же, как и детство определяет траекторию в развитии судьбы.

И вот уже Герой непременно с плоским, как собственная мысль, лицом шагает по улице. Это его ежедневный путь на работу, путь по жизни, путь к карьере. Самое время поместить крупноплановый портрет Героя, не дожидаясь иллюстраторов. Авторы любят представлять читателю портреты персонажей. Портрет – отпечаток характера, и, чем ярче и детальнее прорисован облик, тем четче отпечаток авторской мысли. И уже после портрета Читатель наверняка возьмет след и пойдёт за идеей. Некоторые так увлекаются в своем стремлении оставить адресату этот след (иногда из самых добрых побуждений, иногда следуя традиции), что не позволяют заинтересовавшемуся текстом добраться по многочисленным затоптанным портретам хоть до какой-нибудь завалящейся идеи.

Внешность спешащего на службу была ничем не примечательна. Даже составленный по описаниям многих свидетелей фоторобот вряд ли помог бы полиции найти нашего Героя среди миллионов других, чужих героев, хотя, если подумать, тоже наших, в силу схожести (пусть даже и внешней). Обычный нос, рот, два глаза, то ли карих, то ли темно-зеленых, в общем, все как обычно.

Каков он, наш Герой? Среднего роста. Слегка сутулый. Руки не длинные и не короткие – в самую пору. Не худой, не толстый, привязаться не к чему. Фигура неспортивная, мешковатая. Возраст неопределённый. На его ноги вообще бы никто не обратил внимания.

Разве что походка молодого человека казалась примечательной (впрочем, она и остается таковой). Читается в этой походке что-то основательное. Как будто все шаги были продуманы и походка эта принадлежала не одному человеку, а особому типу людей, как будто её вырабатывало не одно поколение таких же вдумчивых и рассудительных людей. С чего бы так с первого взгляда приписывать человеку «вдумчивость» и «рассудительность»? Однако трудно представить, что таким вот манером двигали ногами лет двести или пятьсот назад. Литература сохранила для нас описания множества походок. Но избирательность нашей памяти поработала на славу так, что ни одной не осталось в сознании хоть в сколько-нибудь фиксированном виде. Как двигались хрестоматийные герои школьных повестей? Можете ли вы со ссылкой на авторские замечания описать, как ходили Онегин или Ленский, Чичиков или Беликов? Конечно, любой благовоспитанный читатель, любитель русской классики может представить внешность и характер персонажа, а вместе с тем придёт и та уникальная особенность походки, которая никак не сохранилась в бледной памяти читательского восприятия. Между тем описываемый персонаж выбивается из ряда хрестоматов, обретающих походку лишь с осознанием внешнего вида и характера. Походка нашего героя, прибитая к нему гвоздиками слов «вдумчивость» и «рассудительность», дана была ему вне связи с внешностью и характером. А Герой был взят не из ряда онегиных, обломовых, чичиковых – таких узнаваемых хрестоматийных персонажей, а из другого ряда. Мы уже поставили перед Читателем десяток вопросов, а Герой всё ещё идёт по улице с тем же плоским задумчивым выражением лица.

Многое можно было бы сказать о Герое, но зачем. О нем все сказано в одном слове – «троечник».

Отрицание отрицания

Отрицательные частицы НЕ и НИ вошли в жизнь Героя с самого рождения. Не делай этого! Не лезь сюда! Не ходи туда! Это в детстве слышит каждый ребёнок, но только Герой воспринимал эти фразы как ограничение самостоятельности, ущемление права на поступок, отрицание личности. Частицы НЕ и НИ незримо для других сопровождали троечника всю жизнь. Герой вздрагивал, встречая на своём пути запрещающие таблички: «Не входить!»; «Не влезать!»; «Не прислоняться!».

Совсем иначе мучила его частица НИ, усиливая ощущение никчёмности в таких выражениях, которые любой троечник принимает на свой счёт: ни то ни сё; ни рыба ни мясо; ни дать ни взять; ни ответа ни привета; ни пава ни ворона; ни себе ни людям; ни дна ни покрышки; ни тпру ни ну; ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. Обычный человек и трети этих сочетаний не встретит за всю жизнь. Настороженное ухо троечника выцепляет из чужой речи любое жгучее отрицание.

Если бы вы только знали, как это чудесно, когда вырастают крылья и чувствуешь себя умницей, почти гением после разговора с добрым, умным, великодушным человеком. Но в транспорте тебя вновь окружают хамы, дома ожидает земная жена с вопросом о насущном, и крылья опадают, и не по перышку, а как-то целиком и сразу. И потом долго ещё не сможешь подняться, словно трава городского газона, по которому протопали тысячи пешеходов, прекрасно знающих, что по газонам ходить нельзя, но упрямо сокращающих свой путь и чью-то жизнь.

Герой помнил наизусть написанное в пятом классе сочинение о горячо любимом дедушке. Почему учительница решила, что над ней издеваются? Нет, учительница не смогла подавить в себе негативные эмоции, вызванные отрицательными частицами и приставками, но не решилась пойти на конфликт и поставила не двойку, а тройку. Текст, не желая оставаться троечным артефактом, врезался в память и застрял там.

Никто не останется недовольным

Кто бы ни обратился к моему дедушке, он никогда никому не сможет не помочь. Ещё ни разу он не отказал ни одному знакомому в ремонте какой-либо техники. Дедушка ремонтирует любую сломанную вещь, какая ни попала бы ему на глаза. Так как не существует ни одного механизма, в котором мой дед не смог бы разобраться, чего только ни несут в его мастерскую. Так просто телевизор или радиоприемник не починишь! Кто не разочаровывался при виде неработающей любимой кофеварки или так необходимого фена? Разве не ужасно выбросить переставший работать утюг или электрочайник?

Дедушка не берёт за свой нелегкий труд денег, но люди стараются не быть неблагодарными. Дедушка ни разу не пожаловался, что ему недоплатили. Ничто иное, кроме добрых слов, не радует дедушку, не умиляет до глубины души.

Недавно сосед Тимофей принёс деду не что иное, как совершенно несовременный электрический самовар. Тимофей не мог не радоваться при виде отремонтированного, необычайно дорогого его сердцу самовара. Мама недоумевает: неужели сосед будет кипятить в нем воду для чая или, не жалея нежных чувств, отдаст в музей?

Гороскоп не сулил в этот день ничего хорошего и обещал пустые хлопоты, неприятный разговор и отвергнутую любовь. Будто цыганка карты раскинула. Герой чувствовал, что трудности дня не заставят себя ждать. Тюбик зубной пасты выплёвывал содержимое мимо щётки. Водой из крана забрызгало всю одежду. От пиджака отвалилась пуговица, которая до этого три дня героически держалась на одной ниточке. Так, встретив начало дня, Герой выскочил на улицу с застывшей на печальном лице зубной пастой, с мокрыми пятнами на брюках и в пиджаке, застёгнутом на одну пуговицу.

День начинается

Вот Герой вышел из переполненного невыспавшимися служащими и студентами автобуса и продолжил пеший маршрут. Вот он отвлёкся от своих мечтаний и засмотрелся на спешащую куда-то девушку.

Он часто задумывался о странностях языка. Слова казались то птицей, то змеёй: как вылетит – не поймаешь, не вырубишь; загипнотизирует магией слов и уязвит в самую душу. Звука не выдавишь, семь потов сойдёт прежде, чем что-то начальнику скажешь. А начальник так посмотрит, и язык немеет.

Бывает совсем иначе. Вот выползет, словно на солнышке погреться, и разговоришься хоть бы и с незнакомым человеком. Готов себя наизнанку вывернуть перед собеседником. А всё язык – чешет и чешет, остановиться не можешь.

Язык удивительно точно определяет явления. Так, слово «ум» относится к существительным мужского рода. Действительно, говорить о женском уме считается признаком дурного тона. Но с мужским словом «ум» в одном синонимическом ряду стоит существительное «мудрость». И если ум – человеческое качество, то мудрость – качество божественное. Мудростью во всех мифологиях мира повелевали женщины-богини: Афина Паллада, Минерва, София. Мужчины гордятся, когда их окружают мудрые женщины; мужчины уважают себя, когда мудрые женщины ценят их ум; мужчины счастливы, когда за их спиной жизнь выстраивают мудрые женщины.

Вот только с умными мужчинами женщины редко бывают счастливы. Да, они бывают иногда радостны, могут быть обеспечены или даже удовлетворены во всех смыслах, но счастливы… Что вы, что вы!..

Любовь троечника

Любовь для троечника – совершенно непонятное явление. Вот для отличника или хоть бы для хорошиста – тут все понятно.

Троечники, не в пример отличникам и хорошистам, сентиментальны и переживают каждую мелочь, стараясь оставаться внешне спокойными и даже равнодушными к происходящему. Но чувства троечника живут в глубине человеческой оболочки, не нуждаясь в выставлении напоказ.

Беспечное, бесполезное и бесплодное занятие – сидеть перед чистым листом бумаги и иногда сбрасывать роящиеся в голове мысли. О чем эти мысли? Эти мысли о тебе, Любимая! Эти мысли застывают в неверных словесных формах. Пока они были чистой мыслью, в них горела искра божья, но прилипшие к бумаге слова искажают и отталкивают от себя настоящие чувства.

Что же такое любовь? Это чувство. И не прожив, не прочувствовав невнятное беспокойство, заставляющее совершать необъяснимые поступки, так и не поймёшь, что же это такое. А почувствуешь… И всё равно не узнаешь.

Древние считали, что мальчик-бог, порождение Хаоса, выпуская стрелу из своего лука, заставляет человека полюбить. Стрела Эрота – это некая случайность, возникшая в силу ряда закономерностей. Человек способен почувствовать, но не способен понять. Очевидно, это выше человеческого понимания. Любовь – это вечная тайна.

Люди рождаются от любви, живут в любви, любят страстно и нежно, восхищаясь своими возлюбленными и боготворя их. Какое влюблённым дело до того, как это происходит! За тайнами человеческого счастья охотятся только несчастные да философы в силу и в меру призвания. А любовь – это любовь!

Память троечника отличается избирательностью. Те, кто плохо учится, не обладают феноменальной памятью, не способны запоминать всё, что им предъявляет жизнь. Их память фиксирует вспышки бытия, а остальное остаётся в белёсой пелене тумана и может быть раскрашено только фантазией. Но такие воспоминания не претендуют на документальность, потому что вымысел и мифологичность в них нередко вытесняют факты и события.

Когда она вернулась, на столе лежал белоснежный лист бумаги, исписанный его мелким неуверенным почерком. Она прочла.

Мне больно, когда остаюсь я один в темной комнате. Нет, я не боюсь темноты. Мне страшно от того, что я могу подумать, оставшись один. Но у меня есть ты. Ты одна способна понять и успокоить меня. Ты была способна полюбить меня. И ты полюбила…

Ты не можешь оставить меня, я это знаю, потому что не смогу без тебя. Я – это ты. И теперь, оставаясь один (какое бы расстояние нас ни разделяло), я чувствую тебя со мной. Я не боюсь себя. Ты – это я.

Что может соединять мужчину и женщину? – они такие разные в своих помыслах и желаниях, мечтах и устремлениях, поступках и вкусах. Никогда мужчина не скажет то же самое, что и женщина.

Часто ли вам приходилось слышать признание в любви, сделанное мужчиной женщине? Если вы женщина, то не более трех раз, если мужчина, то никогда. Произнося слова признания, мужчина впадает в полуобморочное состояние и себя он уже не слышит. Представить ситуацию, когда слова любви произносятся в присутствии другого мужчины можно только в границах любовного романа, причём по-женски сентиментального, причём написанного женщиной, причём вообразившей себя мужчиной. (Читайте Жорж Санд!) Герой не раз задавался вопросом, почему женщина может выслушать настоящее признание мужчины в любви не более трёх раз. Прежде всего стоит оговориться, что настоящее признание каждый мужчина произносит не более трёх раз. Ибо каждое признание уникально как по форме, так и по содержанию. Если мужчина признаётся в любви четвертый, и пятый раз, и так далее, то он просто повторяется. Настоящее мужское признание возможно лишь трижды, и это удается не всякому. Если третье признание в любви, услышанное женщиной от мужчины, оказывается не на всю жизнь, то женщина перестаёт им верить – и даже самое изысканное, но четвёртое превращается в трюизм.

Чтобы мужское признание в любви женщине состоялось, оно, во-первых, должно быть произнесено, а во-вторых, должно быть услышано. Сколько мужских признаний умирает, так и не будучи произнесёнными, но ещё больше мертворожденных, высказанных в пустоту, не нашедших чуткого уха. Но об этом ли горевать?!

Обывателю остается искать образцы этого редкостного жанра в любовных романах и замирать, пуская слезу, даже при чтении тридцать седьмого или сорок первого. Да будут они не считаны! А в жизни приходится наблюдать женские признания в любви мужчине. Таких признаний сколько угодно. Но кому они интересны, кроме авторов романов?

Язык чиновника

День продолжается. Надо зайти в канцелярию. За большим канцелярским столом молодящаяся женщина, едва удостаивает взглядом. Секретарши – это уникальная профессия: даже сидя на стуле, они умудряются смотреть на стоящего перед ними просителя сверху вниз. Секретарша с пренебрежительно вывернутым ртом, готовым одним прыжком превратиться в подобострастную улыбку, оценивающе смотрит и выставляет отметку по пятибалльной шкале – «максимум три с минусом». Извиняясь и обливаясь потом, троечник-неудачник с большим усилием излагает просьбу. «В командировку? За свой счёт? Куда?» – язвительно фыркает женщина с шишаком волос и извивающимся змеей ртом. Она небрежно двумя пальчиками берёт бумаги и несёт в кабинет, откуда раздается громкий шёпот и кокетствующий хохоток. Возвращаясь, она устало бросает – лишь бы от неё отвязались: «Зайдите завтра, – и словно подумав, – после обеда».

Вы обратили внимание, как с вами «говорит» бумажный язык чиновников, секретарш, конторских работников? Вы ещё только подошли к дверям кабинета, а вас уже ждёт совершенно не радующая душу табличка или объявление, сообщающее о графике работы. Приёмные часы выписаны мелким-мелким шрифтом, едва различимым для глаз незваных посетителей, презираемых просителей, надоедливых ходатаев. Зато лелеемое слово ОБЕД во все горло кричит крупным шрифтом, тычет в глаза ярким цветом запрета: НЕ СМЕЙ ПРИХОДИТЬ В НЕПОЛОЖЕННЫЙ ЧАС!!! Всего час, но как он, оказывается, значим для жизни канцелярской братии! Как они ценят свое время, с таким же рвением, с каким пренебрегают чужим, заставляя часами ожидать в очереди минутной аудиенции. О роли слова обед в языковой картине мира канцелярских работников можно написать не одну диссертацию. Значимость для человека слова можно рассчитать по формуле, введя коэффициент, равный пропорции размера шрифтов, которыми набраны вожделенное слово «обед» и «приёмные часы». Формула, несомненно, в качестве повышающего коэффициента должна включать количество минут, не достающих часу, когда перед просителями закрывается дверь кабинета, и, конечно же, те минуты, когда время перерыва уже истекло, но дверь кабинета по-прежнему закрыта.

Вы идёте по коридору, и двери приёмных щерятся надписями: НЕ СТУЧАТЬ! НЕ ВХОДИТЬ! НЕ БЕСПОКОИТЬ! И хочется броситься грудью на амбразуру приоткрывающейся щели и вытеснить ненавистную частицу НЕ, частицу отрицания моей личности из вашего кабинета. Вы, чиновники-буквоеды, управленцы и администраторы всех мастей, посажены в мягкие кресла, чтобы к вам стучали, входили, беспокоили, просили и требовали. К чиновнику нужно ходить с зеркалом. Сначала вы излагаете ему суть дела, а потом, не дожидаясь ответа, показываете его отражение. Пусть пеняют на зеркало!

Чиновник и любовь – вот две поистине несовместимые вещи. Влюбиться в чиновника или, того хуже, чиновницу невообразимо. Умом троечника нельзя понять, что чиновники такие же люди. Это невозможно представить. Заходишь в кабинет сельской чиновницы. Сразу чувствуется: деньги вертятся не здесь. За спиной массивной, вытесанной из цельного камня, чиновницы на обшарпанной стене небольшое чёрное пластмассовое распятие. Под крестом, держащимся на скотче, календарь с ухмыляющимся ликом Христа. Чиновница смотрит на поданные Героем бумаги и, не поднимая головы, задает вопросы. По тону и вопросам, придавливающим человека к земле, просматривается многолетний опыт учительницы, моментально угадывающей троечника.

В кабинет, как к себе на кухню, зашла секретарша. У неё на шее поверх джемпера с блестками болтался вырезанный из чёрного агата крест. Секретарша положила перед расплывшейся в неудобном маленьком кресле чиновницей (никак не решусь назвать ее женщиной) какие-то листы, прямо поверх бумаг, которые то ли читала, то ли гипнотизировала перевоплотившаяся в чиновницу учительница. Секретарша, бросив на посетителя короткий оценивающий взгляд, цепкими пальчиками ловко и бесцеремонно вытянула документы униженно стоящего перед столом троечника и начала читать. Такой наглости Герой никак не ожидал. Но промолчал, ибо в чужой монастырь со своим уставом не суйся.

Секретарша вцепилась длинными коготками в бумажки и с дьявольским прищёлкиванием швыркала глазами. И тут он рассмотрел её короткие полненькие пальцы, украшенные колечками и перстеньками в форме аспидных змеек, тройных лепестков с ярким камешком посередине. Вся эта оккультная символика навела на Героя такой ужас, что он готов был бежать куда глаза глядят. Но тут Пилат в юбке заговорила… О женская речь! Разве может понять мужчина, что лепечет женщина?!

Вышел из душных чиновничьих коридоров и направился к автобусной остановке…

Обед в библиотеке

Герой никогда не писал стихи, да, впрочем, и не читал. Но в его троечном сознании всегда отсчитывался какой-то нелепый стихотворный размер. В неизбежно повторяющихся событиях угадывался стихотворный ритм. В его словах, которые выскакивали неизвестно откуда, тонкое ухо могло улавливать мужские и женские рифмы. Но главным, пожалуй, были поэтические образы, преследовавшие Героя в безбрежном океане бытия.

Во время обеденного перерыва Герой решил заскочить в библиотеку, а заодно и перекусить в местном интеллектуально отмеченном буфете. Очутившись в читальном зале, огляделся: вокруг столов сидели люди, уткнувшись носом в книги. Множество острых, словно отточенных миниатюрным перочинным ножичком, носов было направлено вниз. А когда он стал подходить ближе, носы приподнялись, будто почувствовали скрытую опасность. «Бойся остроносых, – подумал Герой, – проткнут и не заметят». Эта фраза стала афоризмом дня.

Уже направляясь в офис, всё ещё пережёвывал случившееся до обеда. В автобусе каждый второй с книгой, в библиотеке просто каждый. Я не разделяю книги на толстые и тонкие – это фактор случайности и трудолюбия автора; на интересные и неинтересные, что тоже субъективно, а на всех не угодишь.

Книги объективно делятся на быстрые и медленные. Первые читаются на одном дыхании, в процессе чтения испытываешь восторг, испуг, наслаждение, а потом поставишь книгу на полку и время от времени будешь поглядывать на корешок и вспоминать сладостный миг чтения: слезы и смех, разочарование и восторг. Такие книги не перечитывают, если и возьмут на несколько часов в руки, то скоропалительно, чтобы занять хоть чем-нибудь бесплодное время.

Прочитать медленную книгу трудно. Не всем под силу этот мучительный процесс осознавания членимости бесконечного бытия. Проходя мимо полки с медленными книгами, стараешься отвернуться. Медленные книги лишь кирпичики бытия, которые можно сложить на полу, поставить на подоконник, положить на письменный стол и назвать настольными. Такие книги служат вечности, их не читают целиком от корки до корки. Медленные книги берут в руки не для удовольствия, к ним обращаются в моменты затруднений. В медленных книгах есть то, что есть в быстрых. Но в быстрых книгах вы не найдёте многого из того, что можно открыть в медленных.

Он с детства читал медленно. В школе учитель подстёгивал его усердие словом «тихоня». Когда необходимо было вступать в соревнования типа кто быстрее, тихоня делался индифферентен к происходящему. А вот когда требовалось подумать, тут ему не было равных. Тихий троечник мог часами сидеть, уставившись в одну точку, думая о чем-то глубоко личном, вдохновенно и напряжённо. Ещё в детстве, глядя на соревнующихся в бесполой быстроте действий, он понял, что процесс важнее результата.

Это отразилось на его ещё детском, но уже созревающем языковом сознании. Если бы учитель русского языка чаще спрашивал мальчика у доски, то, несомненно, заметил бы, что речь незаметного троечника заполняли глаголы несовершенного вида. Глаголы, обращенные к срединному этапу действия. В момент речи действие представлялось ему растянутым, как жевательная резинка, которую тянешь, тянешь, пока не порвётся. Троечника привлекала потенциальная повторяемость действий, заключённая в глаголах несовершенного вида. Как изворачивалась его языковая способность, избегая глаголов совершенного вида. Нет, это не было сознательным процессом, это было вполне бессознательно. Может быть, глубоко укоренившееся чувство собственной несовершенности влекло мальчика к замедляющим действительность глаголам.

И когда учитель набрасывался на Героя задыхающимся галопом перфективов: «Ты выучил урок? Ты решил задачу? Ты прочитал параграф?» – мальчик подхватывал фразы, как мячики в пинг-понге, приостанавливал время и вразумительно отвечал: «Да, я учил… Конечно, я решал… Вероятно, я читал…» Глаголы несовершенного вида превращали мысли учителя в мыльные пузыри, которые, медленно проплывая по классу, вальсировали над головами учеников, пока не лопались от собственной многозначительности, а может, многозначности (мальчик тогда плохо разбирался в лингвистической терминологии). Иногда от таких ответов лопалось терпение учителя, и тогда из него начинали выползать уродливые грязненькие существительные, подгоняемые плоскими неприглядными прилагательными. И любимые глаголы несовершенного вида прятались в подполье троечного сознания Героя.

Он никогда не читал быстрые книги, перескакивая через них, как через лужи. Детективы его не прельщали, бестселлерами он пренебрегал а фантастикой просто брезговал. Романы-эпопеи, глубинные философские трактаты, словари и энциклопедии – все эти колодцы непостижимой для тривиального читателя литературы смачно переваривались в духовно-интеллектуальном желудке Героя.

Всем своим существом он прорывался в недра библиотек и проводил там часы, погружаясь в застывшую мысль предков.

Ему доставляло бесконечное и бессмысленное удовольствие бродить между стеллажами толстенных томов в тиснённых золотыми буквами переплётах, почтенных фолиантов в суперобложках, останавливаться около великолепно оформленных художественных альбомов по искусству.

Порядочность – это внутренняя несвобода человека, запрещающая поступать в ущерб личности другого. Порядочность не измеряют несделанным. Для того чтобы быть порядочным, недостаточно не совершать неблаговидных поступков. Порядочным может быть только человек сильный, способный противостоять соблазнам. Порядочность в философии «малого дела» можно свести к заботе о ближних, способности отказывать в чём-либо себе, чтобы другому было хорошо. Но такое понимание порядочности слишком узко (хотя порядочность включает и заботу о другом) и противопоставлено только элементарному эгоизму. Подлинная порядочность проявляется в стремлении к высокой гуманистической цели, которая подчиняет все мелкое, незначительное общим принципам и идеям добра.