Текст книги "Все небеса Земли"

Глава 6. Новые старообрядцы

Старосту деревни Верхний Яр звали Климченко Константин Савватиевич.

Выглядела деревня так, будто неведомые фантастические силы перенесли её сквозь время из какого-нибудь XX или даже – страшно подумать! – XIX века и поставили здесь, посреди тайги, на берегу реки, чтобы показать современным людям – колонистам с Марса, как оно было когда-то на прародине. А конкретно – здесь, в Южной Сибири.

Соответствовал образу и староста. Заросший бородой и усами, кряжистый, с сильными жилистыми руками мужик лет пятидесяти – он был похож на слегка облагороженного неандертальца: широкий нос, низкий лоб, пересечённый тремя глубокими морщинами, маленькие карие глаза, спрятанные в глубоких глазницах под выдающимися надбровными дугами.

Они сидели в избе старосты за широким, крепко сбитым деревянным столом (дерево, всюду дерево, чудеса, честное слово!) и разговаривали.

Но сначала была еда. Ах, какая была еда! Красный, огненный борщ с чёрным хлебом и чесноком. Умопомрачительное свиное жаркое с картошкой в масле. Солёные огурцы, квашеная, хрустящая на зубах, истекающая соком капуста с ягодой брусникой. Ледяной, тройной очистки самогон. И, наконец, после всего – крепкий, почти чёрный, горячий чай с натуральным мёдом и пышными, только из печи булочками.

– Мясо, разумеется, искусственно выращенное, – сразу предупредил Константин Савватьевич. – Мы не варвары. И говядина для борща, и свинина для жаркого. От натурального ничем не отличается. Но диких животных мы иногда убиваем. Медведей, волков, кабанов, изюбрей… Это я на всякий случай сообщаю, чтобы не было шока или ещё чего подобного.

Мигелю, показалось, что под усами хозяин прячет усмешку.

– Иногда, чтобы выжить, приходится убивать, – сказал он. – Нам это не нужно объяснять, мы колонисты. Правда, диких животных у нас не водится, но мы убивали чужих во время Вторжения две тысячи двести двадцать восьмого года.

– Не молодые вы были, чтобы чужих убивать? – спросил Константин Саватиевич.

– Мой брат убивал, – ответил Мигель. – И отец.

– И мой отец воевал, – сказал Конвей.

– Я видела, как они дрались с боевым дроном, Константин Савватиевич, – сказала Ирина. – Ни на шаг не отступили и не дрогнули. Результат ты знаешь.

– Да, знаю, – сказал староста. – Так что случилось? Давайте по порядку.

Они рассказали.

Ирина сидела рядом и слушала с неослабевающим интересом. Слушала и Марья Андреевна, жена хозяина, и ещё несколько жителей деревни – мужчин и женщин, которых ради такого случая позвал к себе Константин Савватиевич. Был среди них и священник, отец Ярослав. Молодой, немногим старше Конвея. В тёмно-сером подряснике, с серебряным православным крестом на груди, – сидел за столом, пил чай, внимательно слушал, поглядывая на гостей живыми серо-голубыми глазами.

– И вот мы здесь, – традиционно закончил Мигель и замолчал.

Молчал и Константин Савватиевич. Молчала Ирина. Молчали все остальные. Это было не мёртвое тяжёлое молчание, которое наступает после горьких или страшных известий, а молчание живое, дышащее. Было видно, что люди думают, соображают, прикидывают варианты.

– Подытожим, – сказал Константин Савватиевич и принялся загибать пальцы. – Вы – первые колонисты на Земле за последние сто лет – это раз. Попали сюда случайно – это два. Вы ничего или почти ничего не знаете о нынешней жизни на Земле – это три. И, наконец, за вами охотится, как минимум, одна всемирная ИИ-нейросеть из двух – это четыре, – он показал руку с отставленным большим пальцем. – Я ничего не забыл?

– Они русские, и они крещёные, – сказал батюшка. – Это пять.

«Как он догадался?» – подумал Мигель. И тут же вспомнил, что хозяин и гости молились перед тем, как сесть за стол. И они с Конвеем молились вместе со всеми и осеняли себя крестным знамением. Мигель широко, троеперстием и справа налево, как православный. Конвей всей ладонью, мелко, слева направо, как католик. Подавляющее число колонистов были христианами – православными, католиками, протестантами. Потомками тех колонистов-христиан, которые покидали Землю во времена Большого Исхода. Не религиозных фанатиков – фанатиков на корабли не брали, там был довольно жёсткий отбор. Просто верующих крещёных людей. Тогда считалось, что вера в Бога – одно из основополагающих качеств человека, который не разделяет идеалов трансгуманизма. И ныне колонисты в большинстве своём продолжали придерживаться данной точки зрения. Что абсолютно не мешало им быть талантливыми учителями-воспитателями, врачами, учёными, инженерами, управленцами, пилотами, техниками, военными, философами, поэтами и много-много кем ещё.

При этом древние конфессиональные споры и конфликты не приветствовались настолько, что те единицы-ортодоксы, кто пытался их разжечь, попадали под пристальное наблюдение врачей-психиатров, а то и жесткий полицейский надзор. Католик или протестант не видел ничего зазорного или, тем паче, греховного в том, чтобы зайти в православный храм на службу и знал, что возглас дьякона после соборной молитвы «Оглашённые[3]3
  Оглашённые – в церковно-православном значении – некрещёные (Прим. автора).


[Закрыть], изыдите!» к ним не относится. И наоборот. В общем, если и не полный экуменизм, то близко к тому. А как иначе? Солнечную систему покорять и обживать – это не Землю делить. Здесь единение нужно. В том числе и в вере.

– Да, верно, – староста сжал кулак. – Пять.

– Вообще-то, я ирландец с неподтверждёнными еврейскими корнями, – сообщил Конвей.

Вокруг засмеялись.

– Водку ты пьёшь по-нашему, – сказал Константин Савватиевич. – Мы только что видели. И по-русски говоришь чисто. Для нас вполне достаточно.

– У меня вопрос, – сказал Мигель. – Можно?

– Конечно.

– Вы – это кто? Не поймите нас неправильно, но мы про вас ничего не знаем. Честно говоря, мы до сих пор как во сне. У нас считается, что на Земле нормальных людей давно не осталось. Все, как бы это помягче…

– Слились с машинами и находятся в рабстве у искусственного интеллекта? – подсказал староста.

– Ну… что-то в этом роде.

– Хм. Будем откровенны. Доля истины, и очень большая, в ваших предположениях есть. Но всё-таки только доля.

– А поконкретнее?

– Поконкретнее – слишком долго. А времени у нас, если я правильно понимаю обстановку, слишком мало. Если коротко – да, очень и очень многие слились. Подавляющее большинство. И слились, и в добровольное рабство сдались. Хотя, опять же, что называть рабством… Я бы это скорее не рабством назвал, а полной передачей прав, обязанностей и ответственности. Рабы трудятся на своих хозяев, а у нас работают не люди, а машины. Под мудрым руководством ИИ-нейросетей Нэйтеллы и Вестминда. За исключением нас и таких, как мы. Но таких, как мы, очень мало. Буквально крохи, если брать от общего числа хомо сапиенсов. Ещё есть учёные, вирт-разрабы, сочинители историй, художники, прочие творческие люди. Или те, кто таковыми себя считает. Но их тоже относительно немного, и практически все они так или иначе слиты с нейросетями. Вот и получается, что нормальные люди, в вашем колонистском понимании, да и нашем, христианском, тоже – это только мы.

– То есть вы в первую очередь христиане? – догадался Мигель.

– Мы называем себя новыми старообрядцами, – сказал, оглаживая бороду, отец Ярослав. – По аналогии с древними русскими старообрядцами, не предавшими своей веры. Похожие группы есть и среди католиков, мусульман, иудеев.

– Одну минуту, – сказал Конвей. – Получается, что вы – это как бы мы, колонисты. Только здесь, на Земле?

– Разница в том, – сказал Константин Савватиевич, – что вы улетели. А мы остались.

Он сделал паузу. Ровно такую, чтобы Мигель ощутил себя если и не предателем, то где-то рядышком.

– Но в целом, я думаю, похоже, – продолжил староста. – Хотя мы, как и вы, не слишком хорошо осведомлены о вашей жизни на Марсе, Луне и… где там ещё?

– Свободное Государство Ганимед и Королевство Рея, – сказал Мигель.

– Да, вспомнил, спасибо. Нэйтелла и Вестминд осуществляют не только физическую блокаду Земли, информационную тоже. И у них для этого имеются все средства. Скажем спасибо, что нас не трогают. Пока. Из гуманных соображений, как они сами утверждают. – Константин Савватиевич неожиданно и грубо выругался и тут же перекрестился. – Прости, Господи. Поймите одну вещь и передайте там своим, когда вернётесь. Руководству и всем остальным. В том числе и атеистам. Есть у вас атеисты?

– Марсианская Республика – светское государство, – сообщил Мигель. – У нас полная свобода совести и вероисповедания. Конечно, есть и атеисты. Например, мой дедушка. Сухов Василий Игнатьевич.

– Он жив? – спросил Константин Савватиевич.

– Слава Богу.

– Чем занимается?

– На пенсии. Но продолжает работать. Он инженер.

– Вот дедушке инженеру и передай. Остаться нормальными людьми здесь, на Земле, нам помогает только вера. И более ничего. Это нужно объяснять?

– Нет, – покачал головой Мигель.

– Нет, – повторил вслед за ним Конвей.

– А раз нет, то пора, я думаю, собираться в дорогу.

– Куда? – осведомился Мигель.

– В Новый Иркутск. Вы же хотите домой вернуться?

– Конечно.

– Мы вам в этом помочь не можем. Значит, нужно идти в Новый Иркутск и там напрямую связываться с Нэйтеллой. Она разрешила вам посадку, в её власти и ваше возвращение домой.

– А отсюда с Нэйтеллой связаться нельзя? – удивился Конвей.

– Можно, – кивнул староста. – Но нет никаких гарантий, что вы свяжетесь с ней, а не с Вестминдом. Или что Вестминд не перехватит сообщение. У него довольно сильные позиции в этом районе Сибири, так уж исторически сложилось. Мы исходим из того, что убить вас хотел именно он. Значит, и действовать нужно соответственно. То бишь – никакой электроники и выхода на связь вплоть до самого Нового Иркутска. Там у Вестминда власти точно нет.

– Такое впечатление, что этот Вестминд всесилен и находится буквально повсюду, – пробормотал Конвей.

– Так и есть. Но и Нэйтелла не менее сильна и вездесуща. Разделение на Западную и Восточную ИИ-нейросеть весьма условно. Как бы то ни было, лично я вижу только такой выход.

– Поход в Новый Иркутск, – сказал Мигель.

– Да.

– Пешком?

– Ну почему же, – усмехнулся Константин Савватиевич. – Байкал переплывёте на лодке.

– О господи, – сказал Конвей.

– Да вы не переживайте. Дадим вам хорошего проводника, и всё будет нормально. Ириша, ты как, не согласишься проводить наших гостей в Новый Иркутск?

– Этих хлюпиков? – Ирина презрительно сморщила носик. Затем подмигнула Мигелю и Конвею и засмеялась. – Шучу, мальчики, не делайте такие лица. Провожу, конечно, отчего не проводить, раз общество просит.

– Вот и славно, – сказал Константин Савватиевич и поднялся из-за стола. Вслед за ним поднялись и остальные.

По сведениям, которые друзья получили на ходу от Ирины (выйдя из дома старосты, они направились на общественный склад), в деревне Верхний Яр было восемьдесят два двора и проживало триста шестьдесят семь человек. Включая стариков и детей.

– Электричество мы получаем от солнечной электростанции, – она махнула рукой на восток, – там, за околицей расположена. Ну и в каждом дворе с десяток панелей установлено на всякий случай. Всё просто и надёжно. Если коротко, мы и такие, как мы, живём по принципу древних христианских общин. Все проблемы решаем вместе. Слава богу, бороться за жизнь не приходится. Еду большей частью выращиваем, включая мясо. На огородах, в оранжереях и пищевых синтезаторах. Одежду печатаем на принтерах, как и почти всё остальное. Хотя есть у нас и кузня, и швейная мастерская, где шьют из настоящего хлопка, льна и даже шкур.

– Что, и ткани сами делаете? – спросил Мигель. – На этих, как их…

– Ткацких станках, – подсказал Конвей и сделал руками странное движение, которое, вероятно, по его мнению, имитировало работу на ткацком станке.

– Нет, конечно, – засмеялась Ирина. – В городе заказываем, если нужно. Там есть автоматические ткацкие фабрики.

– То есть с городом у вас нормальная связь? – уточнил Мигель. – Как транспортная, так и информационная?

– В целом да, – подтвердила Ирина. – Но мы в городе бываем крайне редко.

– Почему?

– Мы же изгои самые настоящие, вы-то должны понимать. Мало того, что живём без единого чипа в теле и в вирт не ходим, так ещё и в Бога верим. От таких лучше держаться подальше. Вот и держатся. Хотя внешне всё благопристойно. Полная свобода передвижений, доступ куда хочешь, все дела. Но дело не только в этом. Что там делать, в городе? У нас совершенно иной образ жизни, и наш дом здесь.

– Понятно… – пробормотал Мигель.

«Как странно, – подумал он. – Мы считали, что полностью оторвались от земного человечества в своих целях, устремлениях, образе жизни. А оказалось, что здесь, на Земле, до сих пор живут люди, практически неотличимые от нас. Интересно, они форс-режимом владеют? Защитные системы организма на полную включать умеют? Регенерировать, как мы? Спросить, что ли? Как-то неудобно. Вдруг не умеют? Получится, что мы вроде как лучше их. Но разве мы лучше?»

Он покосился на Ирину. Увидел румянец её щёк, алые свежие губы, задорный молодой блеск ивовых глаз. Сладко замерло в груди сердце, толкнулось и снова застучало горячо и сильно.

«Нет, – решил он. – Не лучше. Даже если она не владеет форс-режимом, можно научить. И вообще!»

Неожиданно ему стало радостно и светло. Все надуманные и реальные, настоящие и будущие проблемы рассеялись, словно по волшебству. «Счастье, – подумал он. – Вот что будет. Обязательно. И никто и ничто, матрёшка в стакане, нам не помешает!»

Несмотря на множество увлечений, Мигель никогда ещё не был влюблён по-настоящему и не знал, что все влюблённые мира во все времена чувствуют и думают одинаково. А если бы и знал, это вряд ли что-нибудь изменило.

– Простой вопрос, – вступил в разговор Конвей. – А деньги у вас сохранились? В смысле…

– Я поняла, – сказала Ирина. – Сохранились. Но уже давно не имеют того значения, как когда-то. Нейросети обеспечивают людей всем необходимым. Зачем напрягаться? Работают только те, кто хочет. Как мы, например. Или творцы. А большая часть вообще в вирте сидит, так им удобнее.

– Вирт – это… – начал Мигель.

– То же, что и всегда, – сказала Ирина. – Виртуальная реальность. Только на сегодняшний день она приобрела такие качества, что уже практически ничем не отличается от реальности, будем говорить, объективной. Всё, мы пришли.

Общественный склад деревни Верхний Яр располагался на западном конце и был сработан из самого настоящего пластмонолита. Его двускатную крышу покрывала не дранка, а матовый охристый слой прочной водонепроницаемой плёнки, одновременно служившей, судя по виду, гибкой солнечной батареей. Похожий материал использовался колонистами – в частности, из него была сделана «кожа» Георга Пятого. Одноэтажный, метров четырех с половиной в высоту, тридцати в длину и десяти в ширину, он производил впечатление надёжного и чисто функционального сооружения. Ничего лишнего. Рядом, по правую руку от склада, на залитой всё тем же пластмонолитом круглой и ровной площадке красовался грузопассажирский глайдер. Белый корпус, синие короткие и стремительные крылья и ярко-красное хвостовое оперение.

– У какой! – воскликнул Конвей, падкий на атмосферные летательные аппараты. – Гляди, Миг Семнадцать. Красавец!

– Жаль, не летает, – сообщала Ирина. – А так – да, ничего машина.

– Почему не летает? – спросил Мигель. – Сломан?

– Ага. Двигатель менять надо, ресурс выработан больше, чем полностью. Новый заказали, но когда доставят – неизвестно, – она пожала плечами. – Знаете, что не меняется на Земле? – и сама же ответила: – Бюрократия. Уже и чиновников давно нет, а бюрократия осталась. Забавно, да?

– Если в том смысле, что смеяться лучше, чем плакать, то да, – ответил Мигель. – Значит, в Новый Иркутск пешком?

– Ага, ножками, – подтвердила Ирина. – За исключением того участка, где плыть.

Мигель попытался вспомнить карту. География родины человечества входила в школьный курс. Если он верно понимал ситуацию, они сейчас находились к юго-востоку относительно центральной части Байкала. А Новый Иркутск – крупнейший мегаполис Восточного полушария – располагался к северо-западу от него. Старый Иркутск погиб после катастрофического по своей разрушительной силе землетрясения, случившегося в самом конце двадцать первого века. Землетрясение изменило исток Ангары, которая теперь брала своё начало гораздо ближе к острову Ольхон, и поменяло саму конфигурацию самого крупного естественного пресного водохранилища на Земле. Получается, им пешком до Байкала, потом переправиться через него и снова пешком? Он хотел задать вопрос, но O’Доэрти успел раньше и задал свой.

– Слушай, если всё так серьёзно, почему боевые дроны не висят сейчас над деревней и не ведут на нас охоту, поджигая всё вокруг? – спросил Конвей. Ему явно не очень хотелось тащиться на своих двоих сквозь тайгу невесть сколько километров. – Наверняка же тот, что мы сожгли, успел передать инфу на базу или что там у них!

– Может быть, передал, – сказала Ирина. – А может быть, и нет. И может быть, охота на нас ещё впереди. Молитесь, чтобы это было не так. На деревню же Вестминд напасть вряд ли решится, даже если захочет. Мы как-никак формально под властью и покровительством Нэйтеллы, и это уже будет фактически означать войну. Со всеми вытекающими. А ему это надо?

– Не знаем, – сказал Мигель. – Ты нам скажи.

– Не надо, – ответила Ирина. – Ни ему, ни Нэйтелле. И знаете почему? По одной очень простой причине. Они – трусы.

С этими словами она толкнула вбок дверь склада. Дверь бесшумно ушла в стену, и девушка шагнула за порог. Мигель, Конвей и Георг Пятый последовали за ней.

Мигель подумал, что сейчас, по всем законам жанра, из-за своего закутка должен, кряхтя, шаркая ногами и опираясь на палку, выползти дед-кладовщик.

– Сапоги, шапка-ушанка и этот… как его… ватник, – шепнул ему на ухо О’Доэрти. – Спорим, кладовщик так будет одет?

– Я всё слышала, – сообщила Ирина и громко позвала. – ДАРИНО, выходи, дело есть!

Послышалось жужжание, и в проход, залитый электрическим светом потолочных ламп, выбрался робот.

В одном Мигель угадал – это был очень старый робот. Такие, насколько он помнил историю робототехники, выпускались ещё до Большого Исхода. Это были первые роботы с примитивным искусственным интеллектом, но уже безусловно подчинявшимся Трём законам робототехники. Георг Пятый, стоявший чуть позади людей в свободной непринуждённой позе, являлся прямым усовершенствованным потомком этого ходячего антиквариата.

– Мама дорогая, – восхитился Конвей. – Сколько же ему лет?

– Гости спрашивают, сколько тебе лет, ДАРИНО, – произнесла Ирина. – Отвечай гостям.

– Двести семьдесят один полный год, три месяца и четыре дня, – ответил робот глуховатым мужским тенором. В отличие от Георга Пятого, он не был андроидом, хотя передвигался на механическом подобии ног, а его длинные двухсуставчатые манипуляторы отдалённо напоминали руки. Также у робота имелась «голова» с двумя круглыми объективами видеокамер спереди и выступами звуковых сенсоров по бокам и туловище, внутри которого располагались аккумулятор, компьютер-мозг и прочая начинка, необходимая для функционирования этого чуда техники.

– Это ДАРИНО, – сказала Ирина. – Деревенский Автономный Робот, Интеллектом Не Обделённый. Иногда, когда он тупит, мы зовём его ДАРИО, без «н». Прошу любить и жаловать.

– Очень приятно, – сказал Георг Пятый. – Меня зовут Георг Пятый.

– Я – ДАРИНО, – произнёс антиквариат. – Приветствую, коллега.

– Если нужна помощь, готов её оказать, – продолжил Георг Пятый. – В рамках приказов наших хозяев, разумеется.

– Разумеется, – повторил ДАРИНО. – Спасибо.

– ДАРИНО, нам нужно подобрать одежду и снаряжение для этих двух молодых людей, – Ирина показала на Мигеля и Конвея. – Маскировочные термокомбинезоны, обувь, рюкзаки со стандартным походным набором на десять дней, бельё, ножи, карабины…

– У меня есть оружие, – сказал Мигель.

– Я видела, – ответила Ирина. – Хорошая вещь. Но для тайги не совсем подходит.

– Что, неужели медведя не остановит? – усмехнулся Мигель.

– Если боевой дрон остановило, то остановит и медведя, – подумав, ответила девушка. – Просто у тебя короткоствол, а мы по тайге ходим с карабинами. Так повелось. Но в принципе я не возражаю. Не хочешь лишние килограммы таскать – не надо.

– Я не откажусь от лишних килограммов, – сказал Конвей.

– Это правильно. Значит, один карабин и патроны к нему.

В конце концов они составили список, по которому ДАРИНО и выдал им всё необходимое. Ещё около двух часов ушло на изучение и подгонку снаряжения, а также краткий десятиминутный курс пользования самозарядным карабином.

– Стрелял когда-нибудь? – первым делом осведомилась Ирина у Конвея.

– Да, – подтвердил тот. – Стандартный курс пехотной подготовки. Но не из такого оружия, конечно.

– Ничего сложного, смотри сюда. Зовут машинку К-37, он же «Кабан» в просторечии. Калибр – древний, как мир. То есть 7,62 мм. В магазине семнадцать патронов. Сюда вставляешь магазин до щелчка, вот так, – она продемонстрировала с пустым магазином. – Передёргиваешь затвор. Всё. Патрон в стволе, можно стрелять. Здесь флажок переключения огня. Так – одиночными. Так – очередями. Он же – предохранитель. Вот это положение. Буквы видишь? П – предохранитель, О – одиночный, А – автоматический. На самом деле при огне одиночными всё также происходит автоматически, то есть затвор перед каждым выстрелом передергивать не надо.

– И скусывать патрон тоже? – осведомился Конвей с самым невинным видом.

– Ха-ха-ха, – сказала Ирина. – Молодец. Девушки любят, когда их смешат. Но не когда смеются над ними. Сечёшь фишку?

– Извини, – вздохнул Конвей. – Не рассчитал. Чёрт, надо было сразу сослаться на недостаточное знание русского языка.

– Не помогло бы, – сказал Мигель.

– Почему?

– Потому что ты его знаешь хорошо.

– А как у вас там вообще с языками, на Марсе? – спросила Ирина. – Какой главный?

– От колонии зависит, – сказал Мигель. – Но главных всё равно нет. Есть первые среди равных, так скажем. У нас, в Марсианской Республике, – это русский. Затем испанский и английский. В Лунной Федерации – китайский, английский, русский. Свободное Государство Ганимед свободно говорит по меньшей мере на дюжине языков, и только там прямо на наших глазах уже возникает новый язык. Официального названия пока нет, мы зовём его НКЛ – новая космическая латынь.

– Как интересно, – сказала Ирина. – А Королевство Рея? Есть же такая колония, да?

– Есть. Королевство Рея общается в основном на английском, японском, русском и хинди.

– А это… действительно королевство?

– Самое настоящее, – подтвердил Мигель. – У них конституционная монархия, и у власти сейчас королева Елизавета Седьмая. На четверть русская, на четверть японка и на две четверти англичанка.

– Если ты спросишь, есть у неё сыновья, сколько им лет и женаты ли они, я сильно разочаруюсь, – сказал Конвей.

– Почему? – засмеялась Ирина.

– Потому что мы, ирландцы, ненавидим монархию. Это в крови.

– Уговорил, не буду спрашивать. Потом спрошу, у Мигеля. Ты как, Мигель, не против?

– Мне кажется или надо мной издеваются? – осведомился Мигель, поднимая глаза к потолку.

В путь двинулись, когда солнце уже клонилось к закату. Были мысли заночевать в деревне и отправиться с утра, но затем передумали, решив, что так у Вестминда меньше шансов их засечь. Не намного, но – меньше.

Они только-только миновали Верхний Яр, когда сразу за околицей, откуда-то сбоку, из-за группы деревьев, вышли трое и встали поперёк дороги.

– Привет, Ирка! – лениво поднял руку тот, что стоял чуть впереди, – широкоплечий парень с русыми вихрами на круглой голове, которая, казалось, растёт без всякой шеи. Лицо у парня было красное, и Мигелю показалось, что он выпивши. Не так, чтобы крепко, но заметно. Мигель шевельнул ноздрями и уловил запах спиртного. Причём идёт от всех троих. Значит, пили вместе. Сначала пили вместе, а потом вместе пошли. Куда? Встретить одну знакомую и двух незнакомцев с Марса. Надо же, как интересно…

– Привет, Коля, – ответила Ирина и приостановилась. – Чего надо?

– Поговорить хочу.

– Времени нет, извини. Давай, когда вернусь.

– Ты теперь с этими, что ли? – Коля пренебрежительно показал глазами на Мигеля и Конвея.

Те быстро переглянулись, поняли друг друга и промолчали. Для начала.

– Я сама по себе.

– Ага, я вижу.

– Что ты можешь видеть, Коля, глазами своими залитыми? Сходи проспись сначала, позорище.

Ирина сделала движение, чтобы обойти препятствие, но настырный Коля снова перегородил дорогу.

– Что, хватило двоих залётных членов, чтобы между ног сразу мокро стало? – осведомился он нагло. – Ну как же, – он широко ухмыльнулся, – не откуда-нибудь, аж с самого Марса!

Ирина молчала. На её резко побледневшем лице заметно проступили веснушки. Мигель взял девушку за плечи, мягко увёл назад. Тут же, сделав очень скучное лицо, рядом встал блюзмен.

– Шли бы вы своей дорогой, ребятки, – сказал Мигель. – Пока при памяти.

– И ветер без камней, – добавил О’Доэрти.

Они не знали, откуда взялась эта присказка, но все нормальные пацаны Нового Града пользовались ей столько, сколько жила на свете Марсианская Республика.

– Что, что? Это кто тут вякает? Ты, длинный, думашь, карабин на шее, так я тебе юшку не пущу?

– Думаю, ты полный идиот, – сказал О’Доэрти. – А идиотов надо учить. Смотри, что это? – ирландец выбросил перед лицом Коли пустую ладонь, на которую тот уставился с недоумением.

В следующее мгновение эта ладонь упёрлась Коле в лоб и совершила толкательное движение. Одновременно левая нога Конвея зацепила ноги ревнивого жителя деревни Верхний Яр, сотворив элементарную подножку.

Коля качнулся назад, потерял равновесие и с размаху сел на землю.

– Бух! – сказала Ирина и засмеялась.

– Ах ты… – потерпевший вскочил и с ходу ринулся на обидчика.

Теперь Конвей действовал иначе и встретил разъярённого противника быстрым и мощным боковым ударом кулака в челюсть.

Коля взмахнул руками и рухнул как подкошенный. На этот раз он остался на земле и лежал там, не шевелясь.

– Нокаут, – сказал блюзмен и несколько раз сжал и разжал кулак. – Чёрт, едва пальцы не выбил об этого…

– Стоять, – произнёс Мигель. В его руке, словно по волшебству, очутился пистолет.

Оба товарища незадачливого Коли, сделавшие было движение вперёд, замерли.

– Ракетные пули в магазине, – объяснил Мигель. – Очень неприятно, когда в живое попадает. Можете мне поверить.

Товарищи угрюмо молчали.

Коля застонал, пошевелился и медленно перевернулся на живот.

– Оказался он живой, – удовлетворенно заметил Конвей.

– Забирайте его, ребята, и валите уже по домам, – устало сказала Ирина. – Стыдно за вас перед гостями, честное слово.

Колю подхватили под руки, подняли.

– Встретимся ещё, – пробормотал он и сплюнул кровью.

– Очень надеюсь, – Конвей дотронулся до воображаемой шляпы.

Через несколько секунд околица деревни опустела. Одна троица, придерживая с двух сторон пострадавшего товарища, углубилась в деревенские улицы. Вторая по хорошо утоптанной тропинке дошла гуськом до опушки леса и скрылась за деревьями.