Текст книги "Когда весна придет, не знаю"

Алексей Фатьянов
Когда весна придет, не знаю

© А.И. Фатьянов (наследники), 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

От песен мне покоя нет (1936-1940)

«Предо мною Москва в тумане…»

 
Предо мною Москва в тумане.
Звуки ночные окутались сном.
Но вижу – зовет меня,
Манит и манит
Черемуха под окном.
 
 
И в далекую ночь,
В золотистый рассвет
Рвется сердце мое,
О синих глазах,
О светлой косе
Сердце мое поет.
 
 
Я всегда был, товарищи, весел,
Но сегодня – не по себе,
Хочется нежных песен
О простой
Трехоконной избе,
О тропинках в задумчивых чащах,
О милом и очень родном,
О ласточках, быстро летящих,
О черемухе под окном.
 
 
Потому что там, по соседству,
Как страницы потрепанных книг,
Выронил я из детства
Самые лучшие дни.
И еще потому что, встречая рассвет,
Сердце пело мое
О синих глазах,
О светлой косе,
О радости быть вдвоем.
 

«Тень идет за Настей косо…»

 
Тень идет за Настей косо,
А за нею ветерок,
А за ним от папиросок
Легкий тянется дымок.
 
 
А потом уж только парни
У прохожих на виду,
Чтобы выглядеть шикарней,
С папиросками идут.
У них галстуки в разводах,
Модные воротники –
Все ударники с завода:
Чем, скажи, не женихи?
Предлагают Насте сласти,
Настя сласти не берет.
Говорят Настасье:
– Здрасьте! –
Мимо девушка идет.
Ни за что не обернется,
Лишь глазами улыбнется.
Ветка с дерева нагнется,
Только Насти не коснется,
Может гладить Насте косы
Только легкий ветерок.
Погасают папиросы.
Расплывается дымок.
Чем же Настя знаменита?
Каждый день
Со всех сторон
Сотни писем и открыток
Ей приносит почтальон.
Оттого ль, что, став пилотом
Без отрыва от станка,
Настя водит самолеты
В грозовые облака?
 
 
Тень идет за Настей косо,
А за нею ветерок,
А за ним от папиросок,
Вновь зажженных папиросок,
Легкий тянется дымок.
 

В защиту лирики

 
Озябшие, старые клены
В окна мои стучат.
Я свет погасил…
Заглянул удивленно
Ветер ко мне:
– Верно, спит… – проворчал.
Неправда!
Я песни сочиняю влюбленным,
Для тех, кто не может заснуть по ночам.
 
 
Месяц, скитаясь от осени,
В последнее время как лунь поседел…
Любимых,
Которых любимые бросили,
Я собираю сегодня к себе.
Идите,
Я настежь открою двери,
Я чистую скатерть на стол постелю.
Входите,
Я чайник сейчас согрею
Для всех,
У кого остыл поцелуй.
Входите.
Боитесь к поэту вы, если,
мол – лирик,
а к лирике нет уже сил,
не бойтесь,
чтоб нас не тревожили песни,
мы Жарова с Уткиным
не пригласим.
 
 
А я обещаю сломать гитару,
стихов обещаю вовек не читать.
Я дам вам лучшую повесть Гайдара,
а это лирике не чета…
Я дам вам шахматы лучшей кости,
последний дебют Капабланки дам.
Поэму «Суворов» Симонова Кости…
Полезного, умного много в ней там…
 
 
С моей стороны никаких упущений,
идите, входите, я очень рад…
На тему «Прогресс путей сообщений»
Давно я для вас приготовил доклад.
 
 
Ну что ж вы? Я жду! Я гляжу удивленно
на дверь, отворенную в поздний час.
Как? Неужели же все влюбленные
Не ведают больше измены печаль.
Нет никого…
Только старые клены
в окна мои стучат,
да где-то тихонько играет гитара,
идет и поет молодой человек:
«Рассталась влюбленная пара,
рассталась, как видно, навек»…
 
 
Я тихо у окон присяду…
Я слушаю, как он поет…
А лирика ходит по саду,
тревожит, ликует, зовет…
 

На Дальнем Востоке

Артистам Центрального театра Красной Армии

 
Застава. Граница.
Высокие ели
Качала седая пурга.
Летели, кружились и пели метели,
Стеною вставали снега.
…В домик вошли мы,
Пошли раздеваться,
Роняя на коврики снег.
Мы были с концертом.
Нас было пятнадцать,
Бойцов было семь человек.
– Один на дежурстве, – они говорили. –
Придет он лишь только в конце. –
Пришел он,
И мы для него повторили
Двухчасовой концерт.
Граница, граница… Высокие ели
Качала седая пурга.
Летели, кружили и пели метели,
Но теплыми были снега.
 

«В беззвездную ночь без оглядки идти…»

 
В беззвездную ночь без оглядки идти,
Не выбирая попроще пути.
И тихому дому кричать: «Отвяжись!»,
Чтоб слышать – в ладоши захлопала жизнь,
Чтоб жизнь пред тобой, как земля, распласталась,
Чтоб в новые песни открылась дверь,
Чтоб справа осталась ненужная старость,
Чтоб слева осталась ненужная смерть.
Я знаю, что так Водопьянов летел
На полюс, в еще неизвестные дали,
И славу его удивительных дел
Большие ветры сопровождали.
 
 
Мне дадены жизнью перо и бумага,
Мне выпали в жизни иные пути:
Почти незаметным, задумчивым шагом
По улицам всех городов пройти.
Чтоб лучших друзей отыскать в прохожих,
Чтоб песней лететь по степным рубежам,
Чтоб юность прославить, чтоб радость умножить,
Чтоб руки товарищей всех пожать,
Хотел, чтобы юность навечно осталась,
Чтоб юность стихами захлопнула дверь
В ненужное горе, в ненужную старость,
В ненужную старость, в ненужную смерть.
 

МГУ

 
Манежная площадь.
Падает мягкий снег.
Тихо иду в эту ночь –
Наощупь.
Тихо иду, как во сне.
Я чего-то ищу,
Я чего-то ищу
И хмуро двигаю брови,
И напрасно грущу,
Совершенно напрасно грущу
О каком-то потерянном слове.
И я вспоминаю
Осеннюю слякоть,
Шепот родной…
И глядя на звезды,
Осенние звезды,
Плакать хотелось
И петь заодно.
И я вспоминаю, узнав это место,
Что вечер был зол,
По-осеннему лют,
И оно здесь пропало,
Пропало без вести
Простое слово –
Люблю.
И вот – МГУ,
Манежная площадь.
Падает первый снег.
Тихо иду в эту ночь –
На ощупь.
Тихо иду, как во сне.
 

«Ветер бежит по дороге…»

 
Ветер бежит по дороге,
Чуть задевая березы.
Гнутся они, недотроги.
Вечер морозен и розов.
Синицы в кустах лопотали
Что-то про сень и лень.
Снегами весенних проталин
Уходит сегодняшний день.
И философски настроена
Дружная наша семья.
Тихо сидим мы, двое нас:
Трубка моя и я.
Ветер мне в самое ухо
Ересь какую-то мелет.
Трубка моя потухла,
Теплится еле-еле.
Кто-то идет по расселинам,
Льдинки ломая с хрустом.
Вы б подошли да сели к нам.
Может, вам тоже грустно?
 

Глядя на звезды

 
Распахнем окошко в звездный вечер настежь.
Никого не ждем мы нынче в гости к нам.
Помечтаем вместе, дорогая Настя,
Посидим тихонько рядом у окна.
Где-то тихо-тихо возникает песня.
Одинокий ветер бродит по кустам.
Мимо звезд далеких
Ходит тонкий месяц
В бездорожье неба,
По глухим местам.
Ни в котором веке человек там не был,
Но мы завоюем эту высоту!
Мы откроем трассу в синем звездном небе,
Станцию «Юпитер»,
Станцию «Сатурн»!
Мы на дачу летом полетим ракетой.
– Что за остановка? – спросим мы в пути.
Проводник ответит:
– Полустанок это. «Марс».
– Прощай, планета!
– «Вега»!
– Не сойти ль? –
Ты представь – идем мы стройною аллеей.
Необычным цветом яблони цветут.
Тридцать солнц громадных, зорями алея,
В разных направленьях по небу идут.
Вдруг встречаем друга.
– Отдыхать?
– Ну что вы!
В клубе «Красный пахарь» делаю доклад. –
Мы проходим дальше,
А с афиш метровых
Говорят нам буквы о гастролях МХАТ.
Над Дворцом Советов полыхает знамя,
И на всей планете вечер. Тишина…
– Мы откроем трассу.
– Скоро ли?
– Не знаю…
Окна в ночь раскрыты.
Блещет вышина.
Где-то очень тихо пролетает песня,
И, услышав песню, ветер тише стал.
Мимо звезд далеких
Ходит тонкий месяц
В бездорожье неба,
По глухим местам.
 

«Горечь первой папиросы…»

 
Горечь первой папиросы,
Сладость первых поцелуев
Эти пепельные косы,
Эти дымчатые струи
Мне напомнили опять.
И с тобою по селу я
(Вечер тихий, пали росы),
Я опять иду, милуясь,
До зари в луга гулять.
Пусть все звезды смотрят косо,
Ходит ветер по откосу,
Твои косы теребя.
И, качая в поле просо
Удивительного роста,
Он приветствует тебя.
 

«Давай, мой друг, поднимем тост…»

 
Давай, мой друг, поднимем тост
За цвет кудрявых лип,
За бесконечность дальних верст,
Что мы с тобой прошли.
Я снова в комнате своей,
А ты желанный гость.
Пронзил из сада ночь насквозь
Разбойник-соловей.
Сейчас нам сутками дано
Прогнать усталость спин,
Уж ночь, уж за полночь давно,
А мы с тобой не спим.
Совсем недавно – помнишь, друг? –
Упал последний лист,
И два десятка зверских вьюг
За нами погнались.
Когда мы выбились из сил
И встали, как стога,
Ты помнишь, звезды погасив,
Смеялися снега.
Но тут огромная весна
Пришла на помощь к нам.
Светает…
Тихо у окна
Качается сосна.
 

Дума матери

 
К непогоде ломит спину.
У соседки разузнать:
Может быть, пасьянс раскинуть
Или просто погадать:
На бубнового валета,
На далекого сынка.
Что-то снова писем нету,
Почитай, уж три денька.
Как-то он? Поди, несладко?
Не доест и не доспит.
Ведь землянка да палатка
От невзгод не охранит.
И окоп не дом, не отчий,
Пусть не больно новый дом.
Смерть, поди, там зубы точит,
Ходит, бродит за бугром.
Только ведь сынок нехрупкий,
Рос, как на опаре кис.
На стене его зарубки
Под карниз подобрались.
Он не даст себя в обиду,
С честью носит свой погон.
Это только разве с виду
Не обидит мухи он…
Так сама с собой украдкой
Мать-старушка говорит,
Бледно-желтая лампадка
Под иконами горит.
За окном дожди косые.
Низко клонится лоза,
Над большой землей – Россией,
Грохоча, идет гроза.
 

Русская девушка

 
Ты моей России облик –
Незабудки, васильки,
Ямщика лихого окрик,
Тростники ночной реки.
Песни скворушек веселых
И трехрядок перебор,
О тебе за чаркой в селах,
Вечно слышен разговор.
Как зовут тебя, Натальей?
Иль Татьяною зовут?
Ты – мои степные дали,
Стройных сосен пересуд.
Предрассветной ночью мглистой
Слышал раненый солдат
Голос тихий серебристый,
Видел милый нежный взгляд.
Нет нигде тебя красивей,
Золотых твоих ресниц.
Ты – как небо над Россией,
Синь озер и говор птиц.
Как зовут тебя, Натальей?
Иль Татьяною зовут?
Ты – мои степные дали,
Стройных сосен пересуд.
 

Бессонница

 
Теперь не роняют невесты
При долгих разлуках слез…
Граница…
До людного места
Триста безлюдных верст.
Небо в окне голубое
И туча, как груда камней.
Уже четверть часа «отбоя»,
Сегодня не спится мне.
Причина тому, что писем
Не было слишком давно.
Узорчатым, мелким бисером
Мороз разукрасил окно.
Ну что написать ей станет:
«Здорова. Целую. Привет».
Письмо как письмо,
Простое, но лучше которого нет.
И если не скажет Калинин,
Скажу всем невестам я сам:
«В порядке, мол, труддисциплины
Письма пишите бойцам».
Сугробы до самых ставен.
Снег ветром упругим умят.
Тихо у нас на заставе,
Лишь старые сосны шумят.
Быть может, сегодня невесте
Приснится заснеженный пост…
Граница….
До людного места
Триста безлюдных верст.
 

За окнами падает снег

 
Ветер первые зимние числа
Сплошь снежинками расцеловал,
Только я понимать разучился
Подгулявшего ветра слова.
Это было…
Я знаю, что было.
 
 
Ночью лезешь на сеновал,
А на крыше причудливо выл он…
Но тогда я его понимал.
Я не помню те даты и числа,
И не то чтобы память слаба,
Просто я понимать разучился
Подгулявшего ветра слова.
Он о чем-то в трубе разговаривал,
Замолкая, ворочаясь, и
Снег валил и до окон наваливал
Голубые сугробы свои.
 
 
Ничего не случилося, просто
Я от юности ранней отвык…
Не случайно знакомую поступь
Мне напомнил цветной половик.
Так всегда, если встретишь в доме
Хоть намек на прожитую даль,
То звучнее, гораздо знакомей
Пред тобою проходят года.
Разыскавши потерянный след свой,
День за днем ты узнаешь лицо.
 
 
Встань, мое загорелое детство,
На высокое наше крыльцо.
Постучись в постаревшие двери,
В нашу комнату ветром ворвись
И, увидя меня, не поверя,
Рядом с юностью остановись.
Я узнаю тебя по приметам –
По веснушкам, по вихрю волос,
Потому непокорное это
Я, как дар моей юности, нес.
Я намного тебя стал старше,
В сыновья ты годишься мне.
Полнокровным
«Мужнинским» маршем
Я сегодня иду по стране.
Ты же первые брюки надело
И еще не привыкло к перу,
 
 
Тебе уши дерут, и за дело –
И без дела еще дерут.
Еще куришь тайком папиросу
И, мысленки свои теребя,
Хочешь стать ослепительно взрослым,
Чтоб девчонки влюблялись в тебя.
Ну, а мы, слесаря, инженеры,
Комбайнеры и моряки,
В прошлом своем – пионеры,
В будущем – старики,
В жизни потерянный след свой
Ищем в распутице дней,
Чтоб на миг ощутить свое детство,
Чтобы прошлое стало видней.
Чтобы мать, что тебя качала,
Заглянула в твои глаза.
Что ушло, улетело, промчалось…
Даже слово «прощай» не сказав.
Ветер тихо в трубе разговаривал,
Замолкая, ворочаясь, и
Снег валил и до окон наваливал
Голубые сугробы свои.
Видно, так предназначено ране
Слушать вьюги и, слушая их,
Все ходить, как бродяга и странник,
По страницам мечтаний своих.
Мне от них уже некуда деться,
Слышу рядом рассыпчатый смех.
Там смеется чужое детство.
……………………
За окнами падает снег.
 

«Забываю и вновь неизбежно…»

 
Забываю и вновь неизбежно,
Вспомнив все, я шепчу – ты моя.
Теплый ветер ребячески нежно
Тормошит под окном тополя.
 
 
Говорю я: «Приляг, ты устала…»
Успокоился ветер во сне,
И подкралася ночь и упала
Занавескою темной в окне.
 
 
…А кому говорю я? Милой?..
Никого со мной рядом нет…
Только ночь, проходящая мимо,
И осенний неяркий рассвет.
 
 
Помнишь, вместе с тобою мечтали?
Тихо падает, падает лист…
То ль мы счастья недосчитались,
То ль еще почему разошлись…
 
 
Есть бессмысленность в легкой удаче,
Но ее нелегко отдают.
Может быть, по ночам я плачу,
Только вида не подаю.
 
 
Ты ушла… Это понял по взглядам.
Ты к другому ушла – не виню.
Лишь не сравнивай нас – не надо.
Я тебя ни с одной не сравню.
 

«Не грусти… и, пожалуйста, вытри глаза…»

 
Не грусти… и, пожалуйста, вытри глаза,
А не то скоро сам я заплачу.
Может быть, я уже не вернуся назад,
А ты думай – поехал на дачу.
 
 
А ты думай что хочешь, но только поверь,
Как сейчас в это сам я поверил.
Если встретится смерть, – то я встречу смерть,
Но скажу: вы ошиблися дверью.
 
 
А как кончится срок – я явлюсь на порог,
Постучу в голубое окно.
Ты мне с яблоками испечешь пирог,
И мы выпьем за жизнь вино.
 
 
Загорится луны голубая свеча,
И до звезд свою песню заброшу я.
Будет летняя ночь нас с тобою венчать,
Дорогая моя… Хорошая.
 
 
Дни как птицы, как быстрые птицы летят,
Ты лови их, они улетают…
Ну, прощай, а то в доме давно уже спят,
До свиданья, родная… Светает…
 

Ночь московская

 
Вижу в тучах кривые рога я.
Лунный свет будто соткан из льна.
Что, не спится тебе, дорогая?
Может, ты, дорогая, больна?
Знаешь, сядем давай, как в детстве,
У раскрытого в полночь окна.
Посмотри на луну – сколько действий
Совершает сегодня она.
Она рвет поседевшие тучи
И над крышей крадется, как вор.
Вон теперь сквозь деревья и сучья
Ткет узор из теней. Каково?
Наша улица спит, как ребенок,
Разметавшись… лишь вдалеке
Паровозы гудят спросонок
На крикливом своем языке.
Только ветры двух полушарий
Ходят около наших границ.
Им от войн уже некуда деться,
А дозоры не пустят их к нам.
Хорошо нам с тобой,
Как в детстве,
У раскрытого в полночь окна.
 
 
Город спит, только крепкие соки
Бродят в дереве. Пахнет сирень,
Только где-то на Дальнем Востоке
Еще ходит по улицам день.
Только, может, у нас в деревне
Пляс гармоник и дробен, и част.
Только с башни Кремлевской древней
Падает третий час.
Да заснувшую Красную площадь
Будит медленный шаг постовых.
Только алое знамя полощет
Ветер Родины, ветер Москвы.
 
 
На Востоке рассветные краски
Превращают тень ночи в туман.
Только сны, только сонные сказки
Приходили сегодня в дома.
А за ними шли звери и ветер,
Королевич, не в меру смешлив,
Но, как только заснули дети,
Сказки тотчас из дома ушли.
Будет вечер, и вымысел древний
Оживет, зажурчит, как вода,
И заплачет опять царевна,
Не смеявшаяся никогда.
 
 
Глядь – Иванушка уж под окошком,
Не видавшая в жизни потех,
Тут царевна как топнет ножкой
И рассыплет серебряный смех.
А колдун десять царствий кряду
Пролетит, повернувши кольцо,
И снесет опять курочка ряба
Золотое свое яйцо.
Эта небыль, войдя без стука, –
Слаще яблок, варенья и слив.
Будет долго детей баюкать,
До последнего дня земли.
Утро, полное солнца и мая,
Призывает работать и жить.
Оголтело летят трамваи,
Оголтело летят стрижи.
 
 
Протекают людские потоки –
Нашей Родины верная мощь…
А где-то, на Дальнем Востоке,
Начинается тихая ночь.
 

Старик

 
Уже мимозы продают на перекрестках,
Разносит ветер птиц весенний крик.
И на Тверской бульвар, к газетному киоску,
Приходит в полдень сгорбленный старик.
Глаза сощурив, смотрит он на солнце.
Он просветлел. Улыбка в бороде,
Он позабыл про тяжесть всех бессонниц,
Про боль в спине… Старик помолодел.
 
 
Аэроплан над ним.
 
 
Быть может, внучка Маша
Куда-нибудь направилась в полет…
И он рукой приветно в небо машет,
Пока не исчезает самолет.
Тут площадь оглашается звонками.
И, разрезая гомон, шум и крик,
Кто знает, не его ль построенный руками
Идет трамвай? Блаженствует старик.
Еще бы… Жизнь не просто пролетела.
Она осталась в созданных вещах.
Старик идет, встряхнув больное тело,
Но девяносто лет остались на плечах.
Мальчишки с крыши запустили змея.
Старик идет на площадь, но постой…
И он отсчитывает семьдесят копеек:
Берет мимозу дочери на стол.
Он видит, как проходит вереницей
Отряд ребят с горнистом впереди.
Его лицо надолго прояснится,
Он даже песенку тихонько прогудит.
Пусть где-то ночь,
Ломота в пояснице,
Тупая боль в ввалившейся груди…
 
 
Весенний гам в Москву приносят птицы.
Москва живет,
Работает,
Гудит.
 

«Теперь на родине, я знаю это точно…»

 
Теперь на родине, я знаю это точно,
На землю черствую дожди упали ниц.
На крышах и на трубах водосточных
Расселись стаи галок и синиц.
Сошлись подруги к Старостиной Кате,
Толпятся вкруг стола, уселись на окне.
Грызут орехи, вышивают платья.
А Катя (чем я плох?) рубашку, может, мне.
Дожди идут, и вечер ближе, ближе.
И улицу завешивает тьма.
Промозглый ветер стекла окон лижет
И натыкается на спящие дома.
Не спит земля, раскинувшись широко,
Над нею юноши крылатые летят…
От Сестрорецка до Владивостока
В такую ночь все девушки не спят.
 

«Ты по улице не раз тут…»

 
Ты по улице не раз тут
Проходила среди дня.
Отчего не скажешь – здравствуй,
И не взглянешь на меня?
Для тебя надел я новый,
Неодеванный еще,
Синий, с крапинкой лиловой,
Для тебя, для чернобровой,
Самый модный пиджачок.
Вспомни, Любушка-Любуся,
Чудо – небо в синих бусах,
Чудо – ленты в косах русых,
Подходи, целуй, любуйся!
Целовала – мало, мало!
Обнимала – мало, мало!
Все мне мало, мало было –
Я же знаю, что любила!
Неужели позабыла?
Ты по улице не раз тут
Проходила среди дня.
Отчего не скажешь – здравствуй,
И не взглянешь на меня?
 

«Я уйду, как пришел, незамеченным…»

 
Я уйду, как пришел, незамеченным,
Затеряюсь в широких ветрах,
Отдыхая с улыбчивым вечером
На коленях нескошенных трав.
 
 
И не будет беседы… Скучая,
Буду думать, траву теребя,
О стакане остывшего чая,
Недопитом вчера у тебя.
 
 
И, в щеках ощущая горенье,
Не сдержу очумелую кровь.
Возвращусь, чтобы с веткой сирени
Бросить в руки твои – любовь.
 
 
Чтобы в теплых твоих ладонях
Удержалась она, тепла…
…Так ребята берут гармони,
Чтобы песня у них поплыла.
 
 
Не могу я уйти незамеченным,
Я хочу, чтоб, теряясь в ветрах,
Шли мы вместе улыбчивым вечером
По коврам замечательных трав.
 

Татьяна Петровна

 
Дни летят удивительно ровно,
Словно стая веселых гусей.
Как живете, Татьяна Петровна,
В деревеньке далекой своей?..
Вы, наверно, сейчас сидите,
Опершись на ладонь у окна.
Будто елки наряженной нити,
Пролегла в волосах седина.
Скажите, о чем вы грустите?
Или вспомнилось снова о том,
Как милым подаренный ситец
Сто раз примеряли тайком.
И ленты вплетали в косу
Пред тем, как к милому шли.
Как с ним возвратиться с покоса
Однажды никак не могли…
 
 
Птицы рассветные пели,
Когда вы вернулись в село…
Тысячей вьюг и метелей
Те дни навсегда замело…
В то время умели запеть вы…
Такие вы знали слова,
Что вслед вам тянулись ветви
В щелки расцеловать…
На фронт уходили отряды,
Глухо снаряды рвались.
И все-таки где-то рядом
Рождалась новая жизнь.
 
 
И милый на фронт уехал,
Да не вернулся назад.
На путь в перебитых вехах
Вы проглядели глаза…
Солнце апрельское греет,
Хоть воздух повечерел.
В далеком, другом апреле
Родили вы двух дочерей.
Сколько изведано горя,
Пролито слез моря…
Горькую вашу историю
Знает округа моя.
 
 
Сейчас по-вечернему тихо,
Ходит туман по лугам.
Из Иванова едет ткачиха
С орденом, к матери, к вам…
В окна, раскрытые настежь,
Слышно, как поезд идет…
Дочь ваша, бойкая Настя,
Этот состав ведет.
Мать – драгоценное слово
В песне летящих дней.
 
 
Мать… Я не знаю другого,
Более мне родней.
Клуб открывая иль домну,
Славьте, сыны, матерей.
Не забудьте Татьяну Петровну
Из далекой деревни моей.
 

Юбилейное

 
Владим Владимыч,
Разрешите представиться –
Фатьянов.
Вы меня, конечно, вряд ли помните:
Я мальчишкой бегал слушать вас.
На дворе апрель.
Как душно в этой комнате!
А за окнами –
просторная Москва.
Мы давайте все устроим иначе.
Выйдем
в пляску бешеных ветров.
Это дом?
Да нет, Владим Владимыч,
Это называется
метро.
Что ж… войдем,
я покажу охотно вам.
Под землей у нас светло, как днем.
Мы доедем с вами до Охотного,
А потом по улицам пройдем.
Все здесь
нашими руками леплено,
Заграниц не брали мы внаем.
Что сказали вы?
Великолепно?
Да, Владим Владимыч,
сознаем.
Вам при жизни видеть бы вот это.
Трудно мне за вами поспевать.
Узнаю в вас гражданина
и поэта.
Правда, хочется кричать
и воспевать?!
И сказать, немного успокоясь:
– Нет планеты лучше из планет,
Что планета?
Вот подходит поезд,
Даже поезда
на свете лучше нет!
Штурмовали землю мы ночами,
Плавуны не победили нас.
Почему вы вдруг,
Владим Владимыч,
замолчали?
Жить хотите?
Понимаю вас.
Ваша смерть
до боли ощутима
В миллионах
любящих сердец.
Вы б сказали смерти нам причину,
Мы б причину к стенке
И… конец!
Мы б за вас
в огонь пошли бы,
в воду
И у смерти вырвали б тогда.
И в апреле
над тридцатым годом
Не склонились бы знаменами года…
Ну…
Теперь поднимемся на площадь,
Жизнь гудит,
во все моторы мчит.
Что вы сделали…
Смотрите, как полощет
Ветер
С траурной каемкой
Кумачи.
Ну, оставим,
Упрекать не буду,
Вы себе открыли в вечность дверь.
Только
двести миллионов
не забудут
Глупую
бездарнейшую
смерть.
Вот теперь сюда смотрите в оба,
Помните,
глухой Охотный ряд.
Нет его!
Красавцы небоскребы
На ушко с луною говорят.
Люди взгляд
куда только ни кинут –
Света
и простора водоем.
Алексей Максимыч тоже нас покинул.
Мы Тверскую
Горьковской зовем.
Вы в волненье, вижу, розовеете,
И глаза витрин немножечко странны.
Вот и Моссовет,
А в Моссовете
Лучшие избранники страны.
Были б живы –
стали депутатом.
Вас в Верховный выбрали б Совет.
Бой идет,
и нам нужны плакаты.
Нам необходим
такой, как вы,
поэт.
Вы всегда мечтали о посеве.
Вы посеяли.
Но очень трудно жать.
Лучший ученик –
по-прежнему Асеев,
Остальным осталось
подражать.
Я слежу за вашим зорким взглядом.
Пушкин?!
Улыбается?.. Узнал?..
Вам теперь стоять совсем уж рядом.
Рядом площади
И рядом имена.
Мы теперь на это смотрим проще.
Век вас
с гением
давно уже сковал.
Вот смотрите:
Это ваша площадь,
Ширина проспектов какова?!
А огней какое ожерелье:
Свет до неба,
свет на мостовых.
Вся страна действительно жалеет,
Что сегодня
нету вас в живых.
Мы дадим вам бронзы многопудье.
И по всей стране,
во всех краях
создают вам памятники люди,
Социализм
построивши в боях.