Текст книги "Воскресение мертвых"

Слово о бессмертии и будущем воскресении

Бессмертие, воскресение и жизнь будущая, – какая это великая, утешительная и спасительная истина!

«Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» (1 Кор. 15, 32). Это правило составляло бы всю мудрость и всю нравственность жизни людской, если бы удалить мысль о бессмертии и будущей жизни. Ибо стоит ли думать о высоком нравственном назначении и совершенстве жизни, если она завтра будет поглощена навсегда могилой. «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» Так забвение будущей жизни должно вести к забвению всех нравственных обязанностей и обратить человека в бессмысленное животное.

Как важно, поэтому, изъяснять, доказывать и напоминать о бессмертии и будущем воскресении, особенно в нынешнее время, когда эти великие истины не только многими забываются, но и ожесточено, гласно отвергаются, как пустые мечтания или старые суеверия!

О будущей жизни человека говорит безмолвно, но постоянно даже бессловесная природа. Современное изучение природы доказало, что количество так называемого вещества, из которого состоят предметы природы, не уничтожимо до самой малейшей частицы, что силы, действующие в разнообразных явлениях природы, сохраняются неизменно, так что в целой вселенной нельзя найти никакого примера, никакого признака уничтожения какой бы то ни было самой ничтожной вещи.

В мире же существ живой природы самый простой взгляд не только не видит уничтожения жизни, но постоянное ее возобновление, или воскресение. Целое царство земных растений, умирая осенью оживает весною; умирает в земле семя, воскресает трава или дерево, умирает пресмыкающийся червь, воскресает крылатая бабочка; жизнь птицы как бы погребается в бездушном яйце, и опять из него воскресает в новом виде. Если низшие творения Живого Бога разрушаются для воссоздания, умирают для новой жизни: человек ли – царь земли, сын неба, сходя в гроб, обратится в ничтожество? Если кто, имея пред своими глазами, можно сказать, всемирный опыт воскресения, затрудняется сомнением, смотря на разрушающееся умершее тело человека, в возможности его возобновления, то св. апостол, разрешая это затруднение, именно указывает на природу и при этом изъявляет негодование на безумие такого сомнения. «Безрассудный! то, что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело» (1 Кор. 15, 36–39).

О бессмертии же духа человеческого неотразимо свидетельствует все существо и жизнь его в настоящее время даже на этой тленной земле, в этом тленном теле. То, что мы видим умирающим в человеке, есть грубое сложное из многоразличных составов тело, которое разлагается на свои составные части, разрушается и таким образом само в себе заключает смертность. Душа же человека есть бестелесная сущность, простая, т. е. ни из каких вещественных частей не состоящая. Обращаясь на себя, человек непосредственно сознает себя нераздельною единицею, которая, заключая в себе бесконечное разнообразие душевных явлений, сознает их не как отдельные самостоятельные части, но как свои состояния и действия, принадлежащие единому личному существу. Нет ничего удивительного в том, что тело наше, как всякий вещественный состав, в продолжение всей жизни настоящей, постоянно умирает по частям, ежедневно отделяя от себя мертвые части своего вещества, так, что в каждые семь лет из нашего тела не остается ни одной прежней самомалейшей частицы; межу тем душа наша среди этого, так сказать, постоянного умирания тела чувствует в себе неизменное бытие, сознает себя одним и тем же существом, неизменною личностью от первой зари сознания в детстве до последнего заката его пред смертью. Все пережитое человеческой душой составляет нераздельную часть ее духовного естества, от чего зависит все дальнейшее развитие. Как бы не переменялся человек, он не в состоянии уничтожить в себе прошедшее, ибо он живет не одним настоящим днем, а всей истекшей и будущей жизнью. Происходящие в нем перемены являются плодом его личной жизни, вытекают из самой его сущности, составляют действие его личной воли и потому не могут быть изглажены из его сознания. Поэтому всякое совершенное им дело со всеми вытекающими из него последствиями имеет для него вечное значение и составляет вечную его принадлежность. Итак, в самом существе души человека лежит неуничтожимый залог его бессмертия и будущей жизни. Дух человека сам в себе носит свое бессмертие и будущую вечную жизнь. Вот почему даже языческий мыслитель Сократ, всю жизнь посвятивший познанию самого себя, т. е. познанию природы и существа человеческой души, накануне своей смерти с таким непоколебимым убеждением и возвышенным красноречием беседовал со своими учениками о бессмертии души человеческой. Какой убедительный пример и страшный укор для мыслителей христианского мира, которые не слышат голоса своей собственной духовной природы и считают бессмертие духа только праздною мечтою, суеверием, свойственным людям неразвитого, детского ума.

Правда и эти люди много говорят о так называемом бессмертии в потомстве, побуждают себя и других жить и действовать так, чтобы дела и жизнь остались вечно памятными и бессмертными в потомстве. «Вот единственное для человека земное бессмертие, от которого можно ожидать пользы и плодов», выражается один из заблудших при гробе другого несчастного, который, по уверению его, никогда не ожидал бессмертия загробного. Но, не говоря о том, что это стремление человеческого сердца – жить в памяти потомства есть только отрасль от корня истинного бессмертия, что в этом стремлении явно слышится предвестие сердца о нескончаемой жизни по смерти, спросим: это бессмертие только в потомстве может ли удовлетворить сердце человеческое, нравственное чувство справедливости, которое живет в глубине души каждого нравственного существа? Всякое сердце человеческое признает, и чем оно благороднее, тем сильнее любит добро и правду, несмотря на то, что в настоящей жизни добро и правда очень часто страждут от зла и неправды. Если поэтому исполнение добра составляет обязанность человека, то непременно требуется, чтобы человек находил в нем и личное для себя благо. Иначе требование добра от человека противоречило бы его природе. Нравственное существо исполняет нравственный закон свободно, а не по необходимости. Свободное же исполнение возможно только под условием, чтобы исполняющий мог найти в нем и личное благо. Добродетель не всегда дает счастье, но мы не можем не признать, что она одна делает человека достойным счастья. Это должно быть по правде, составляющей сущность самого нравственного закона, который требует, чтобы добродетель была награждена, а порок наказан. Если мы не видим этого в настоящей жизни, то мы должны верить, что это исполнится в будущей. Иначе земная жизнь не имела бы никакого смысла. Если жизнь добрая приносит человеку страдания, может ли он удовольствоваться сознанием, что он исполнил свой долг и назначение? Может, если он сознает, что страдание только временное, а удовлетворение будет вечное; нет, если за пределами страдания он не видит ничего другого, кроме уничтожения. Ибо в таком случае, зачем обречен на страдание тот, кто исполняет высокий нравственный закон? Где же справедливость Всемогущего и Благого Существа? И чем выше нравственное чувство человека, тем глубже его страдание. Он видит бедствия ближних, страдания и смерть любимых существ, извращение нравственности, торжество порока, презрение ко всему, что свято для человеческого сердца. Если все ограничивается для него земною жизнью, то самое сознание исполненного нравственного закона не может дать ему удовлетворения, ибо удовлетворение дается единственно убеждением, что присущий его совести нравственный закон есть закон, связующий его с невидимым и вечным миром, членом которого он состоит. Глубокое признание в совести добра и правды проистекает из глубочайшего сердечного предощущения вечного царства добра и правды, из веры в торжество нравственного закона в вечном царстве Истины и Добра. Надежда быть живым, не умирающим членом этого вечного царства составляет право всякого разумно-свободного существа, призванного исполнять нравственный закон добра и правды. Без этого самое исполнение его становится вопиющим противоречием.

Наконец, только эта надежда не бессмертие и будущую жизнь разрешает величайшее противоречие человеческой жизни – саму смерть. Как телесное существо, человек подлежит закону разрушения и смерти, но, как духовное, он не может не видеть в нем противоречия с высшим своим естеством. Сознание и стремления души не ограничиваются настоящей жизнью. Человек полагает себе цели, далеко идущие за пределы его земного существования. Наконец, у него есть привязанности, которые имеют не временный только характер, а составляют вечную, неразрывную часть его существа. Устремляя в вечность свои умственные взоры, свои нравственные стремления, человек простирает в вечность и свои сердечные привязанности. А если таковы основы его существа, то предметом этой привязанности не может быть что-либо преходящее и уничтожающееся. Перед гробом любимого существа из глубины человеческого сердца вырывается роковой вопрос: зачем дано ему любить, таким образом, если предмет этой любви ничто иное, как мимолетная тень? Или зачем отнимается у него предмет любви, когда эта любовь есть самое высокое и святое, что есть в человеческой жизни? На эти вопросы может быть только один ответ: бессмертие! Любовь, носящая в себе вечность, в себе самой заключает неискоренимое убеждение, что предмет ее вечен, как и она сама.

Таким образом, для существа духовного, одаренного разумом и чувствами, простирающимися в вечность, самая смерть не только служит переходом к высшей жизни, но она составляет связь между видимым и невидимым миром, между небом и землей. Смерть говорит именно то, что все для человека не ограничивается земными целями и привязанностями, что, нося в себе стремление и любовь к бесконечному, он принадлежит к высшему, вечному и бесконечному миру. Без этой веры вся человеческая жизнь, заканчивающаяся смертью, представляется неразрешимою загадкою, возмутительною шуткою, разыгранной каким-то злым духом. Напротив, озаренная мыслью о будущей жизни, эта загадка жизни земной превращается в светлую истину и разрешается высшей гармонией. Вот почему, несмотря на постоянный и повседневный опыт и вид смерти телесной, мысль о бессмертии и будущей жизни составляла постоянное убеждение человечества. Свидетели этого убеждения – целые народы от наиболее просвещенных до самых необразованных и диких, так что в этом случае самые заблуждения могут свидетельствовать об истине. Как ни чувственны иногда понятия о будущей жизни, как ни грубы представления и сказания о ней у народов, не озаренных светом Откровения, но и в этих понятиях, как искра света в груде пепла, еще не угасла и светит та истина, что после настоящей есть для человека жизнь будущая, что видимая смерть не есть уничтожение человека, что за смертью настанет лучшая жизнь. Это общечеловеческое убеждение подкрепляет, возвышает христианское Откровение, озаряя полным светом самый мрак гроба и смерти. Возвысим же свой разум до божественной высоты христианского учения, которое разрешает великую неразрешимую тайну жизни настоящей и смерти человеческой.

«Бог, – говорит премудрость Божия (Прем. 11, 23) – создал человека для нетления. Дух человека жил Словом Божиим и потому наслаждался бессмертием; тело его, питаясь древом жизни, должно было сохраняться в нетлении». Итак, Бог смерти не сотворил. Как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, [потому что] в нём все согрешили (Рим. 5, 12). Вот причина настоящей смертности и тления тела – грех, этот яд, который принял человек душою, по который в дальнейшем своем действии отравил и тело медленно, но неизбежно смертоносною отравой. По безмерной любви Божией к человеку, Слово Божие, которым жил первобытный человек, т. е. Сын Божий – Единородный от Отца (Ин. 1, 14), воплотился и вочеловечился. Животворное действие этой Божественной жизни, излитой в глубину человеческой природы, также, как некогда смертоносное действие греха должно преобразить все существо человека от духа до тела, ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного, то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа (Рим. 5, 17).

Таким образом, Слово Божие – Богочеловек Христос Иисус, нисходя до воплощения, открывает самой плоти человеческой возможность восходить снова до нетления и становится воскрешением нашим (Ин. 11, 25). Св. апостол утверждает это, как дело верного и признанного опыта и как основание несомненного нашего будущего воскресения. Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним (1 Фес. 4, 14). Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. (1 Кор. 15, 20). Ибо если преступлением одного смерть царствовала посредством одного: то тем более приемлющие обилие благодати и дар праведности будут царствовать в жизни посредством единого Иисуса Христа (Рим. 5, 17). Ибо как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. А затем конец… последний враг истребится – смерть… Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг в мгновение ока при последней трубе: ибо вострубит – и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся, ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие. Когда же тленное сие облечется в нетление, и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою (Ис. 25, 8). Смерть, где твое жало? (Ос. 13, 14). Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом! Так заключает св. Павел возвышенное, утешительное, священно-таинственное христианское учение и упование воскресения мертвых и жизни будущего века.

Умолкаем в чувстве христианского торжества победы, победившей мир, веры нашей и упования нашего на бессмертие и воскресение силою Воскресшего из мертвых Христа и с Собою все воскресившего. Но постараемся извлечь из этих великих истин веры и надежды правила для жизни.

Если несомненна жизнь будущая для человека, на жизнь настоящую должно смотреть, как на приготовление к будущей – и готовиться к вечной жизни все время, каждую минуту жизни временной, чтобы в каждое мгновение быть готовым к переходу в вечность.

Если бессмертна душа, то она должна быть дороже для нас всего в этом мире, дороже всего этого мира. Ибо какая польза человеку, если мир весь приобретет, а душу свою погубит?

Если настанет воскресение самого тела нашего, то, как необходимо заботиться теперь о его чистоте, целомудрии, воздержании от страстей и похотей, чтобы оно было светлым храмом не только духа нашего, но и Духа Божия, который по слову св. апостола живет не только в душах непорочных, но и в телесах (чистых). Итак, прославим Бога в душах наших и телесах наших, да Христа приобретем, в вере, чтобы познать Его, и силу воскресения Его, и участие в страданиях Его, сообразуясь смерти Его, чтобы достигнуть воскресения мертвых (Флп. 3, 10–11). Аминь.

(Прот. Н. Марков. О бессмертии и будущем воскресении. Чернигов, 1884)

Глава 2
Случаи воскрешения мертвых из священного писания

Свидетельства о воскресении мертвых Ветхого Завета

«Воскресение мертвых будет, несомненно», – учит Святая Церковь.

Немногие из догматов веры раскрыты в Священном Писании так ясно и подробно, как догмат о воскресении. Не говоря уже о Новом Завете, ясные свидетельства о воскресении мертвых есть и в Ветхом Завете.

Напрасно думают некоторые, будто ветхозаветная церковь о воскресении ничего не знала: веровали в воскресение мертвых не только подзаконные иудеи, но и патриархи, и даже в раю можно искать следы этой веры.

Думаем, что в воскресение мертвых веровал еще Адам. «В день, в который ты вкусишь от дерева познания добра и зла, смертью умрешь, – сказано Адаму до падения; – ибо прах ты и в прах возвратишься», – сказано ему по падении. И в то же время Господь заключает с ним завет; дает ему обетование, что семя жены сотрет главу змия, т. е. по разуму Церкви – воссоздаст человека падшего, приведет его в прежнее состояние, уничтожит все следствия греха, следовательно, и смерть, – смерть не только вечную, но и временную. Завет, заключенный Богом с падшим Адамом, между другими обетованиями заключал в себе обетование и об уничтожении смерти телесной, – это несомненно. Но вопрос в том: так ли понимал Адам тот завет, в который вступил? Положительных оснований утверждать это не имеем. Думаем, однако, что уничтожение смерти вечной и временной было одним из самых существенных условий этого завета.

Веровали в воскресение мертвых современники Еноха. То, что преложением (переселением) Еноха Господь предначертал образ всеобщего воскресения для нас, – это несомненно: «еще из начала, прежде Нового завета, – учит Св. Златоуст, – Бог преднаписал нам образ воскресения, когда преложил Еноха». «Верою Енох переселен был так, что не видел смерти; и не стало его, потому что Бог переселил его. Ибо прежде переселения своего получил он свидетельство, что угодил Богу» (Евр. 11, 5). Это не без цели – конечно – преложил его Бог и в отношении к его современникам: «Господь хотел этим показать современникам Еноха, – замечает тот же св. учитель, – какие награды ожидают всех угождающих Богу». А награда, которую получил Енох, состояла в том, что он не видел смерти и с живым телом переселен на небо. Современники его, конечно, это знали; заключение отсюда они естественного должны были сделать такое, что человеческий дух и в другом мире может жить в живом своем теле.

Веровал в воскресение мертвых Ной. «Я взыщу и вашу кровь, [в которой] жизнь ваша, – говорит ему Господь после потопа, – взыщу ее от всякого зверя». «Каким же образом, – спрашивает св. Иоанн Дамаскин, – Бог взыщет кровь человеческую от руки всякого зверя, если не воскресит тела людей умерших? Зверей за человека не предают смерти».

Веровал Авраам. По свидетельству св. апостола, Авраам, вознося сына своего во всесожжение, веровал, что Бог силен и из мертвых воскресит его. «За столько лет прежде нас, – замечает св. Златоуст, – Авраам веровал, что Бог силен из мертвых воскрешать». Не говорим о том уже, что по слову Христа Спасителя, Авраам с радостью видел день Христов – день, конечно, светлого воскресения Христова, – и в связи с этим днем, можно думать, провидел отчасти и тот последний великий день, когда, по образу Перворожденного из мертвых, воскреснут все мертвые.

Веровал Иосиф. По крайней мере, эта вера просвечивает в его завещании на счет своих костей. «И заклял Иосиф сынов Израилевых, говоря: Бог посетит вас, и вынесите кости мои отсюда» (Быт. 50, 25). К чему была бы в патриархе такая забота о мертвых костях своих, если бы не чаял, что и по смерти связь его духа с телом прервется не навсегда, что настанет некогда время их воссоединения, что чаять этого воссоединения должно от обетованного Избавителя, Которому явиться надлежало в земле обетованной?

Все свидетельства эти не вполне, однако же, ясны. Они позволяют нам утверждать только, что следы верования в воскресение мертвых замечаются во времена патриархальные, даже в период допотопный, даже в раю в период падения первого человека, – но только следы, а не ясное учение. Следы эти ясны теперь для нас. Были ли они ясны для людей тех времен, – не знаем, патриархи твердо уверены были во всемогуществе Божием, – что Бог может воскрешать мертвых; после апостольского свидетельства в этом сомневаться нельзя. Но знали ли они об общем воскресении мертвых?

Два изречения праведного Иова не оставляют нам сомнения и в этом. В одном месте выражается он так: «человек уснув (надо заметить, что здесь говорит он о сне смертном – это видно из состава всей речи), – так человек ляжет и не станет; до скончания неба он не пробудится и не воспрянет от сна своего. О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня и укрывал меня, пока пройдет гнев Твой, положил мне срок и потом вспомнил обо мне! Когда умрет человек, то будет ли он опять жить? Во все дни определенного мне времени я ожидал бы, пока придет мне смена» (Иов. 14, 12–14). Выражения чрезвычайно знаменательные! Иов выражает здесь веру не только в частное свое воскресение, но веру и в общее воскресение людей, при кончине мира: «человек, уснув сном смертным, не восстанет, пока не изменится небо».

Вот другое еще более ясное выражение: «А я знаю, – говорит Иов, – Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию». Некоторые, однако же, из неблагонамеренных толкователей утверждают, будто Иов говорит здесь не о воскресении, – но о том, что Господь исцелит его от болезни и возвратит ему на земле его прежнее состояние. Самое важное, что можно сказать против такого толкования, это то, что Иов совершенно далек был от надежды на восстановление своего здоровья на земле и благосостояния. Все речи его в этом отношении проникнуты горьким отчаянием. Для нас важно особенно то, что в этом изречении Иова свидетельство о воскресении находили отцы Церкви (можем сказать это о св. Златоусте и о св. Кирилле Иерусалимском) и сама Церковь (чтение этой речи Иова предлагается в великую субботу на вечерни); у благонамеренных богословов это место считается классическим. Итак, вера в общее воскресение людей в период патриархальный существовала. Существовала ли в период подзаконный?

Моисей веровал в воскресение мертвых и свидетельствовал о нем. «А что мертвые воскреснут, – говорит Христос Спаситель саддукеям, – и Моисей показал при купине, когда назвал Господа Богом Авраама и Богом Исаака и Богом Иакова. Бог же не есть [Бог] мертвых, но живых, ибо у Него все живы» (Лк. 20, 37–38).

Веровал в воскресение Давид. «Богоотец Давид, – замечает св. Иоанн Дамаскин, – говорит к Богу: скроешь лице Твое – мятутся, отнимешь дух их – умирают и в персть свою возвращаются. Вот что сказано о телах». Потом добавляет: «пошлешь дух Твой – созидаются, и Ты обновляешь лице земли» (Пс. 103, 29–30). Так изъясняет это место св. Иоанн Дамаскин.

В другом месте Псалмопевец говорит: «возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя успокоится в уповании; ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление». По объяснению апостола, пророк, предвидев, говорит здесь о воскресении Христове. Но нет сомнения, что, предвидев воскресение Первенца из мертвых, пророк предвидел и свое собственное воскресение: и оттого-то веселится сердце его и радуется язык его; и оттого-то говорит он о воскресении Спасителя, как о своем собственном: пророк был прообразом Спасителя; воскресение Спасителя было образом и начало воскресения пророка.

Веровал Исайя. «Оживут мертвецы Твои, – пророчествует он, – восстанут мертвые тела! Воспряните и торжествуйте, поверженные в прахе: ибо роса Твоя – роса растений, и земля извергнет мертвецов» (Ис. 26, 19). В другом месте говорит он от лица Божия:… «и возрадуется сердце ваше, и кости ваши расцветут, как молодая зелень» (Ис. 66, 14). Что здесь говорится о всеобщем воскресении, это видно из состава всей речи. Пророк продолжает: «се бо Господь яко огонь придет… воздати яростью отмщение и прощение во пламени огненне. Огнем бо Господним судиться будет вся земля Ибо вот, придет Господь в огне…чтобы излить гнев Свой с яростью и прещение Свое с пылающим огнем. Ибо Господь с огнем и мечом Своим произведет суд над всякою плотью». Одним словом, во всей главе изображается страшное пришествие Судии живых и мертвых, кончина мира и вечное воздаяние людям.

Веровал Иона. Молился Иона Господу Богу из чрева кита: «Ты, Господи Боже мой, изведешь душу мою из ада» (2; 7). И молитва его была услышана.

Веровал Софония. «Ждите Меня, говорит Господь, до того дня, когда Я восстану для опустошения, ибо Мною определено собрать народы, созвать царства, чтобы излить на них негодование Мое, всю ярость гнева Моего; ибо огнем ревности Моей пожрана будет вся земля» (Соф. 3, 8). Из состава речи заключать надо, что в сознании пророка дни воскресения Мессии и воскресения всеобщего сливались в один образ.

Веровал Иезекииль. Ему открыт был самый образ всеобщего воскресения. Скажут нам, что этот образ был для Иезекииля только символом возвращения иудеев из плена вавилонского: кости сии – весь дом Израилев, – говорит Господь Бог Пророку, – вот, они говорят: «иссохли кости наши, и погибла надежда наша…» Но если читать описание всего этого видения со всеми обетованиями, которые при этом дает Господь, то очевидно будет, что все черты символа не могут быть вполне приложены к событию возвращения из плена: в символе заключается гораздо больше, – а именно то, что открывая в символе временную судьбу Израиля по возвращении из плена Господь в то же время открывает пророку временную судьбу Своего благодатного царства на земле, и в то же время вечную судьбу Своей Церкви, по всеобщем воскресении. Господь не раз повторяет пророку: «Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших»… Это видение может служить примером всех видений пророческих: в одном образе Бог открывал пророкам много-много разнообразного, одним средством достигал многих своих целей, как Премудрый.

Веровал в воскресение Даниил. Подробно изображая последнюю судьбу мира, Даниил между прочим говорит: «И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление» (Дан. 12, 2). Не станем соблазняться тем, что пророк здесь употребляет слово: «многие»; известно – в Писании не редки случаи, где слово «многие» употребляется вместо «все». Важно то, что по слову Пророка спящие в прахе земли пробудятся, – восстанут не только праведники для вечного блаженства, но и грешники для казни вечной.

Верили мученики Маккавеи. Второй из семи при последнем издыхании сказал: «Царь мира воскресит нас, умерших за Его законы, для жизни вечной». Будет, значит, воскресение не только отдельных лиц, но и общее воскресение – воскресение суда вечного. Когда мучили третьего и хотели ему отрезать язык, он тотчас выставил его, неустрашимо протянув и руки, и мужественно сказал: «От Бога я получил их, и за законы Его не жалею их, и от Него надеюсь опять получить их». В день воскресения, значит, тело человеческое будет восстановлено с прежними его членами. Четвертый перед смертью говорит: «Умирающему от людей вожделенно возлагать надежду на Бога, что Он опять оживит; для тебя же не будет воскресения в жизнь». Воскреснут, значит, и праведные и грешные; только судьбы их будут различны. Представления о воскресении отчетливы!

Итак, вера в воскресение мертвых с начала времени падения первого человека существовала в Церкви Божией во все времена: после Адама преемственно при Енохе, Ное, Аврааме, Иосифе, Иове – во времена патриархальные; в период подзаконный – при Моисее, Давиде, Исаии, Ионе, Софонии, Иезекииле, Данииле, при Маккавеях. Существование сект фарисейской и саддукейской показывает, что вера в воскресение мертвых не исчезала в избранном народе и после Маккавеи, до явления самого Христа Спасителя. Не говорим о том уже, что проблески этой веры мелькают в вероучениях и языческих народов: у них эта вера появилась или через преемство от праотцев, или через проникновение в природу и в душу человека: эта вера так близка уму и сердцу! Если отцы замечали, что веры в воскресение мертвых до Христа Спасителя на земле не было, то без всякого сомнения в том смысле, что учение о воскресении мертвых до Христа не было так ясно и точно, как после.

Но чтобы просветить нас вполне и утвердить основательно нашу веру в будущее воскресение мертвых, Священное Писание не ограничивается одною лишь проповедью и учением, оно указывает нам на факты, оно дает нам чудные доказательства.