Текст книги "Цинично о любви"

Цинично о любви
Алексей Гусев

© Алексей Гусев, 2016

© Павел Хорольский, дизайн обложки, 2016

© Михаил Богачёв, фотографии, 2016

© Александр Райко, фотографии, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Здесь начинается книга

Человеку надо любви, и он взывает во Вселенную: дайте, мол, побыстрее, побольше и как мне требуется, негодую. А Вселенная по этому поводу рассуждает как? – Вселенная не рассуждает никак. Однако любовь к людям всё ж таки приходит.

Постучавшись в грудную дверь, любовь требует от человека выйти из скафандра в открытый космос. Но многие стесняются, поэтому либо выходят понарошку, либо просовывают наружу какую-нибудь незначительную часть тела. Чуть осмелев, выпрыгивают на пару мгновений, чтобы тотчас вернуться в скафандр. И посмотреть, а как там объект любви – уже вышел?

В любви считается всё: вздохи, слова, количество цветов и приседаний, взгляды по сторонам, (не) вымытые тарелки-вилки, опоздания и ночи под дверью. Эта валюта настолько относительна, что близка к абсолютной. Охота за ней ведётся с остервенением, какого не знают реальные деньги, а страх банкротства превращает людей в чудовищ. Война (а это война) продолжается до того момента, пока человек не найдёт в себе силы выйти из скафандра. Или пока у него не кончатся силы в нём оставаться. А в космосе счёт заканчивается за ненадобностью. Там и валюта ни к чему. Там что-то другое, особенное. Непостижимое.

В этой книге собраны искренние и глумливые, пронзительные и леденящие, глубокие и поверхностные, наивные и ядовитые, нежные и безжалостные стихи о любви. Нет, они не о том, что любовь делает с человеком. Они о том, что человек делает с любовью, лишь бы перевести на понятный язык пугающие внутренние метаморфозы и оправдать своё нежелание выйти из скафандра.

Эта книга – для вас. Читайте, мои дорогие. Смейтесь, грустите, пойте, злитесь, тоскуйте, умиляйтесь, бойтесь. Одним словом – чувствуйте. Чувствуйте себя живыми.

Там, в космосе – безусловная победа, богатство, слава и многое другое, что можно долго описывать словами, для этого никак не подходящими и не предназначенными. Там – одно из самых чудесных обретений, возможных в жизни и доступных каждому. Главное – выйти наружу. Пора.

Благодарности

Спасибо Дмитрию Михееву. Дима, без тебя этой книги не могло случиться.

Друзья мои, спасибо вам. Я не называю вас поимённо, потому что вы и так все здесь. Спасибо за поддержку, за критику, за внимание и демонстративное молчание, за сюжеты и их развенчание, за вашу реакцию, за то, что вы у меня есть. Эта книга – вам. Ну да о чём я говорю!..

Главное спасибо – моим любимым родным девочкам

Медузы и арбузы

 
Медуз с арбузами хоровод.
Медузы арбузам: Вперед! Вперед!
Арбузы медузам: Назад! Назад! —
Слабые тормоза.
 
 
Медузы арбузам: За мной! За мной! —
С мякотью вашей не страшен зной!
Арбузы медузам: Куда? Куда? —
Мы люди, а не еда.
 
 
Медузы арбузам: Наверх! Наверх! —
Сверху – и вниз, на парах на всех!
Арбузы медузам: Никак! Никак! —
Нежны и ранимы бока.
 
 
Медузы арбузам: Банзай! Банзай! —
Прыжком самурайским воздух взрезай!
Арбузы медузам: Отбой! Отбой! —
Не нужен арбузный бой.
 
 
Медузы арбузам: В игру! В игру! —
Прекрасен же наш хоровода круг!
Арбузы медузам: Да ну! Да ну!
Лучше смотреть на Луну.
 
 
Медузы медузам: Что за блажь? —
С арбузами скучно. Айда на пляж?
Арбузы арбузам: Медуз дави! —
Они недостойны любви.
 

Не разлей вода

 
Две подруги, смешная и строгая,
К нам забрели на рюмку чая.
Первую я прицельно трогаю,
Вторая прицельно мне мешает.
За каждым следит моим движением,
Бьёт по рукам: «Не лезь! Не лазь!» —
Всё потому, что с первой в сравнении
Вторая не удалась.
 

Когда-то

 
Когда-то однажды, давно когда-то,
Настолько давно, что глаза сокрыли,
Была у меня ты, была у меня ты,
И был у тебя я особой былью,
И зрели рулады, и танцы спели,
И в утро кауро вливался вечер,
И были огни новогодней ели,
И свечи каштана, каштана свечи,
И стыли стремнины, плясали плёсы,
И было неверье вернее веры,
И ты нисходила ко мне с утёса,
И я выползал из своей пещеры,
И путались плотью дрёмы в яви:
Я грел тебе лето, морозил зимы…
 
 
И было всё так легко поправить.
И было всё так непоправимо.
 

Аналогия

 
Тебе не писала уж восемь лун,
Но нынче – послушай, Витенька:
Давеча вскрыл лошадей табун
Скальпель структурного аналитика.
 
 
Всех разложил по ранжиру, росту,
Весу, сочности переносицы.
Как же у них все понятно и просто! —
Витенька, жить не хочется…
 

Поёт

 
Ты сказала «люблю тебя» – робко, гулко,
Томно, трогательно, будто главного вкусив,
Словно не слова произносила по буквам,
А из себя вынимала пронзительный мотив.
И с этим вот пронзительным мотивом,
Как если бы с банджо или гуслями,
Иду по городу восвояси, и мне красиво,
И ух как вкусно мне!
 

Годы насмарку

 
Ты казалась такая хорошая,
Оказалась слегка другая.
Я под этой ошибочной ношею
Изнемогаю.
 

Страдания немолодого Вертера

 
Достаю из тебя жестом привычным
Препарат за нумером сто один.
Это не бизнес, это – личное.
Вглубь микроскопьим глазом одним:
Клетки, ядра, митоз был прерван —
Объяснить тебя, как обычно, нечем.
Никотином не тронутая плевра,
Алкоголем чуть задетая печень,
Да и с сердцем, знаешь, все предсказуемо —
Неплохой насос, мог бы дальше жарить.
Я в тебе рассмотрел такую уйму,
Что любого на десять лет состарит.
В обойме – патроны надежды хмурой
Яда истины чистой впрок напиться —
Почему, почему – ты дура, дура?
Не пойму. Не пойму.
Тупица. Тупица.
 

Протодиалог

 
Скучно в постели в доме пустом,
Муха, бывает, сядет.
Я говорю ей: «Это мой дом».
Она говорит мне: «Это мой дом».
Мы с ней друг другу бляди.
 

Незаменимость

 
Карлсон подъедает Малыша плюшки,
Портит его отношения с близкими,
Очень увечит его игрушки,
Выставляя его перед всеми редискою,
Враньём ожиданий томит в квартире —
Вот бы уши ему надрать бы! —
Но Карлсон, скотина, всех лучше в мире
Готовит мальчиков к свадьбе.
 

Уговоры

 
Присев на твое колено,
Куце спод-юбки торчащее,
Тебе инжектирую в вену
Самое настоящее:
Всех созовём на праздник,
Дети пойдут неистово,
Поедем в Каннские Лазни,
Поборем и чёрта лысого —
Давай уже, шевели рекой,
Двинься девичьей крышею.
Дай мне запомнить тебя такой:
Плюшевой мишею.
 

Бананы

 
Бананы-на-ны-на.
Бананы-на-ны-на.
А я ж совсем одна.
А я совсем одна.
 

Сполз

 
Статус «любимая» был недолог:
Плечи покатые – он и сполз,
Не дождавшись ни новогодних ёлок,
Ни выверенных экзит-поллз.
Статус этот казался вечным:
Рос, как бамбук, набухал, как колос.
Но у тебя покатые плечи —
Он и сполз.
 

Отличная инициатива

 
Давайте вместе хотя бы раз
Попробуем полюбить человека —
Обычного, что живет средь нас —
Допустим, он Жека.
Подскочим, затискаем, чином чин,
Оттащим в ближайший храм,
Монетой-другой ему подсобим —
А дальше уж сам, сам.
 

Последний рубеж художника

 
Рисуются небоскребы,
Автобусы, альбатросы,
Рисуются яйца (оба),
Станки, паруса, торосы,
Рисуются самолёты,
Квартиры, пуанты, чётки,
Заимки, замки, еноты,
Блины, парадигмы, глотки,
Рисуются арьергарды,
Канистры, бемоли, бляхи,
Привалы, доносы, нарды
И даже посылы на хер,
Рисуются ананасы,
Коньки, пассатижи, улицы,
И только твои мордасы
Ну никак не рисуются!
 

Божья коровка

 
Я отправил когда-то тебя на небушко,
А потом полжизни ждал и терпел.
Ты несёшь моего заветного хлебушка,
Только хлебушек зачерствел.
Не сказал же никто дурёхе вовремя,
Что опаздывать не к лицу —
И пока я жил чужими историями,
Евангелие подошло к концу.
 

Между нами девочками

 
Знаешь, а мне и дебил бы мил,
Лишь бы любил-любил.
 

Весеннее

 
Млечна трава, грозой умытая,
Озон породист, как виски.
Что же ты ходишь закрытая? —
Ну-ка вытащи свои сиски!
Пусть они машут размашисто,
Пусть они пляшут ишь как!
Только не говори, что ты старше стала,
И плясать они будут слишком.
 

Общее место

 
У наших ангелов разное
Аэродинамическое сопротивление,
Разная резистентность к соблазнам,
Разный уровень рвения,
Разные ценности и предпочтения,
Разные фобии и аллергии,
Они отбрасывают разные тени,
Пусть и всегда благие,
Разный уровень иммунитета,
Крайне разное им в пищу гоже,
У них и кожа разного цвета,
И рожи разные тоже,
Они даже, разные лелея обиды
И скаля разные клыки и резцы,
Оспаривают принадлежность к общему виду.
 
 
А вот наши демоны – близнецы.
 

Бывшая

 
Что же ты такая толстая стала?
Зачем обабилась? На хера постарела? —
Ты и при мне, понятно, особо не блистала,
Но уж таких проблем явно не имела.
 

Разнообразие

 
По площади самого и несамого всего
Марширует колонна за колонной.
Это не демонстрация, это выставка «Статус-кво
Разных видов самопровозглашённых»:
Самопровозглашённые праотцы,
Самопровозглашённые ренегаты,
Рыцари креста и тай-цзы,
Рыцари полумесяца и кумквата,
Самопровозглашённые хомяки,
Самопровозглашённая арматура,
Больших механизмов маховики,
Оплоты премалых форм культуры,
Самопровозглашённая мишура,
Самопровозглашённые огнемёты,
Хоралы типа «пора, пора!»,
Оратории класса «что ты, что ты!»,
Самопровозглашённые имена,
Самопровозглашённые идиомы,
Те, для кого снаружи весна,
Те, для кого осень дома,
Самопровозглашённые небеса,
Самопровозглашённые геенны,
Богом набитые туеса,
Дьяволом опустошённые члены,
Самопровозглашённые визави,
Самопровозглашённые автопортреты.
Нет только самопровозглашённой любви,
Да и не до этого.
 

Нараспашку

 
Не таил от тебя в себе ни единой глыбы,
Знакомил с каждым говном и каждым пирожным,
Громко кричал плохое слово «выебу»,
Тихо добавлял хорошее слово «возможно».
 

Из гипермаркета

 
Племя кассиров бежит к выходу.
Последние. Сзади только охрана.
«Ах, что же это за ироды,
Что приходят под самый занавес!
Перемнут весь сыр – не пропащий ли? —
Перещупают всю одежду!
А нам – домой, к сериалу, к ящику,
За надеждой».
 

Женское мужество

 
В это слово выросла вся злость,
Вся надежда, сила и бессилье:
«Брось меня! – она сказала, – брось!
Я тебе – всего лишь горстка пыли.
Я тебе – отметка в дневнике,
Я тебе – что звания для спорта,
Я тебе – прекрасного макет,
То есть, человек второго сорта.
Я тебе не лучшее, что есть,
Я тебе не самое из многих,
Я тебе и не всегда поесть,
Не всегда обнять и вымыть ноги.
Я тебе не свита королю,
Я тебе не звонкое графину,
Я тебе – которая «люблю»
И «конечно, милый, я раздвину».
Брось меня. Не та тебе совсем,
Коль могла б – давно такою стала.
Я же человек, не ЭВМ,
Я же не бетон для пьедестала.
Я ж сама не брошу. Не сейчас.
Не смогу. Не сдюжу. Не отважусь.
Ночью мне без твоего плеча
Снится безысходица всё та же.
Я проснусь – одна, опять одна.
Будни – дрянь, но если воскресенье,
Я опять пойму себя до дна,
И опять к тебе искать спасенья.
Я ведь не про счастье – про азы.
Счастья нет. И нет о нём и речи.
Просто мамой пахнет твой язык —
Тот, которым ты меня увечишь».
 

Бортовой журнал

 
Ох и трясет меня, ей-же-ей!
Ох и травмирует, аки на войне! —
На каждой колдобине души твоей,
На каждой ее выбоине.
 

Небо твоё

 
Открой мне небо своё, ну пожалуйста! —
Неподъёмное, доброе, малое, справедливое.
Видишь, жизнь предлагает мне выбор Фауста,
А я хочу воспарить над чёрною её нивою.
Оттого так сладко-надрывно тебя зову:
Выдай его своего мне капельку хоть —
Я же вижу и осязаю практически наяву
Его неизбывную чистоту, невесомую плоть.
Дай мне небо. Исподволь, словно бы ветер тих.
Среди грязи, поверженных душ и копоти
Небо твоё – получше многих других —
Уж в чём-чём, а в этом я опытен.
Мне не нужно солнце, и я не хочу луну —
Зудит в недрах моих богоравная ссадина:
Дай мне небо. В нём я даже себя обману.
Небо дай. Сердце – не обязательно.
 

Ордена

 
Вничью закончились ладушки,
Два часа до оладушков —
Рассказывают взбалмошь
Одни одинокие бабушки
Другим одиноким бабушкам,
Как это – замуж.
 

Неверность

 
Маленькая ранка душевная
Не затягивается совсем:
Видел тебя у памятника Героям Плевны —
Ты пребывал в недвусмысленной активации
Своих гомосексуальных схем.
Мало тебе плюшевого разини-Бонифация?
Мало упругого электрического штыря? —
Я ведь думал, что ты – цвет нации.
Я надеялся, что ты – цвет нации.
Но всё зря.
 

Дуэт

 
Вася поёт,
А Надя мясо жуёт.
Надя ест
Под Васин фа-диез.
 

Родовая травма

 
Расскажи мне скорее, мама,
Какова твоей жизни драма,
И каков на момент моего рожденья
Оставался невыплаченный кредит? —
Ибо нынче в любовь мою прямо
Из глубин моей внутренней ямы
Боль твоя и стрелой, и мишенью
Вожделенно глядит.
 

Грёзы

 
Нынче забрала бы тебя с работы пораньше,
Была бы красивой, чувственной, кроткой,
И во всем образе – ни грамма фальши.
Но – поздно. Водка.
 

Надо

 
Прихожу в магазин «Потей и живи»
Эдак вразвалку:
«На халяву дайте чуток любви,
Если не жалко!»
Если жалко – так же вразвалку уйду.
Обойдусь и без бала.
И продолжу, как есть, в своём аду,
Где любви не бывало.
 
 
Понимаю – дорого. Может, хоть крошку? —
Пожую у порожка.
 

История

 
Она случилась порывиста, с выговором неместным,
Говорила прямо, нежного и плотского не тая,
Она была слеплена вовсе не из того теста,
Из коего мастерят таких, как я.
Она была скроена по занятной мерке:
Местами слишком извилиста, порой по-бабьи проста,
Она была словно чёрт из табакерки,
Зачем-то одетый в ангелов государственные цвета.
Вряд ли могло получиться ровно и гладко:
Я ей венок на локоны и трепетные слова,
А она в меня устремила матримониальную хватку,
Видимо, выверенную с детства, как дважды два.
Я ей белые вирши – она мне со смехом вторит.
Я ей грех поцелуя – она мне негу взамен.
Я ей разума силу – она из моих теорий
Выводит: надобен матримониальный плен.
Я ей дальние дали – она в них немедля штурман.
Я ей кофе в постель – она и меня взахлёб.
Я её в оппозицию всем известным мне дурам,
А она мне глупо про свадьбу долбит и долбит в лоб.
Мне была в нашей песне лёгкость её бесценна —
Ей же песня в контексте оном была ценна.
Я б её наконец отволок под венец непременно,
Когда бы туда под уздцы не тянула меня она.
И коса на камень: дальше вышло совсем уж скверно.
Она пугала задержками, сочиняла в меня вину,
Я в ответ её потчевал коктейлем из прошлого, нервно,
Целясь порвать души струну. И порвал не одну.
Ну и дело к финалу: в рюкзаки запихав себя наскоро,
Мы разошлись к исходному статус-кво —
Так и не дав начало нашей, особой диаспоры,
Так и не выдав друг другу лучшего, и видимо оттого
Где-то в левой части груди поёт занозою,
Отзываясь на эхо обоюдного «уходи»,
Такая пронзительно розовая
Нотка шрама у правой её груди.
 

Усердие

 
Две подруги перетирали.
И перетёрли.
 

Дынц!

 
В выходные бывает – в голову «дынц!»
Где-то между фитнесом и маникюром:
Дынц! Кажется, у меня не принц.
Дынц! Я дура.
 

Мужское

 
Вкусно покушает мой мужчинка,
Выкурит свой табак за дверью,
Вымесит мне тугую глинку,
Сладко уснёт со мной в обнимку,
Примяв подушкины перья.
 
 
Что мне с того, что он гетеро? —
Я его полюбил и освоил.
Я ему пищу, ласку, веру,
И утром, отбыв на свою галеру,
Он бог, он король, он воин.
 
 
Он помнит: быть с парнем не слишком круто,
Но видит – со мной он самый главный.
А в женщинах нынче он почему-то
Давно не встречал любви и уюта,
Верности и подавно.
 
 
Спасибо вам, девочки. Ваших кружев
Плетение создаёт мне климат.
Ведите, ведите себя похуже —
И тот, кто не стал вам добрым мужем,
Станет моим любимым.
 

Жена просветлённого

 
Надо бы склеить чайник рваный,
Перепрошить мочало —
На этого, траченного нирваной,
Надежды мало.
 

О несбытошном

 
Представьте – со мною вы в батискафе
Вдвоём спустились ко дну.
Там нет ни Клико, ни бельгийских вафель —
Мечтаем лепёху ржану.
Там нет ни Эрме, ни Габбана Дольче —
Там драка за волчью шерсть.
Там нет ни машин, ни прислуги полчищ,
Ни денег, ни эсэмэс.
Там есть лишь позор души и плоти,
Который здесь и сейчас.
И там вы уж точно меня поймёте
По многу, по многу раз.
 

Рассказ

 
Я газгольдер ёмкости переменной.
Мои взаимоотношения с газом,
Словно неторопливый ток по венам,
Требуют обстоятельного рассказа.
Но я об этом рассказывать не хочу —
Лучше я расскажу вам о боге:
Бог, на мой взгляд, подобен параличу,
Который пришёл не ко мне, а к другу Гоге.
И вот Гога лежит в параличе,
Глазами со всех последнее собирает —
А у меня вместо силы – газ в плече.
И вместо любви – газом сердце играет.
 

Осколки

 
Что ж, спасибо за неожиданное письмо.
Теперь, когда имя твоё слегка подвыцвело
И осело в архиве меж толстой борьбой сумо
И тонким голосом Георгия Вицина,
Я могу тебя трезво прочесть и понять.
Китайцы говорят – правда приходит долго.
Я считаю – вовремя. Её дефект для меня
В том, что она в приходе не видит высшего долга.
Читаю: жила, любила, верила, а потом
Как-то вышло-дышло само собой —
Сменила того, кто рядом, взгляды, сменила дом,
Сменила утреннюю парадигму и вечерний отбой.
Сменила запах кожи и шампунь для волос,
Сменила позы, дозы и тип сигарет,
И однажды решила, что самый важный вопрос
Отступил без выстрелов, и теперь его просто нет.
Рада, конечно, что нечего больше решать,
Можно расслабиться, быть собой, исповедовать аккурат,
Ты поверила даже, что это вперёд могучий шаг,
В то время как сделала много шагов назад.
А сама всё рыскала, пристроить пробуя лучше
Экстерьер, судьбу и якобы преданность духа.
Звать бы тебя как водку с именем звучным —
Обещаешь много, а по сути, как есть, сивуха.
Говоришь «спасибо», но вряд ли веришь сама —
Научила мама: главное – быть хорошей,
Молодчиной, умницей, правильной, без капли дерьма,
Спешащей любому помочь нести его ношу.
Говоришь – металась, не было видно ни зги,
Говоришь – спасалась, искала плечо. Не надо.
Я и раньше знал, что ваши бабьи мозги
Основной задачей считают прикрытие зада.
Поделом мне, что тут. Жалкий идеализм
Уж давно повержен на нашей одной шестой,
Где у каждой первой амбиции Диты фон Тиз,
Подкреплённые генно быть по-сельски простой.
Я не стану скрывать – тужил и сходил с ума,
Иногда белугой, чаще – убийственно тихо.
 
 
У тебя впереди больная-больная тьма.
Она от меня к тебе вот только что выехала.
 

Прогнившая сердцевина

 
Ощущаю переизбыток удали,
Недостаток переживаю воли.
Говорю, что буду – но буду ли?
Адресую этой – а той ли?
 

Взаимная нежность бессмертных

 
Я подарил тебе розу, ты ответила: «Ой».
Это были единственные «ой» и роза —
В нашей истории многовековой
Лучше без передоза.
 

Сама королева

 
Что-то жизнь обделила: ни мужа, ни друга,
Даже обидами не с кем поквитаться,
А тем временем сиски клонит к югу
Дуэт возраста и гравитации.
Что кино, что книги взрывают принцем:
Брови мудрости, кубики живота —
Командир эсминца с жетоном IНЦI,
Зато я имею кота.
Зато Я Имею Кота!
ЗАТО Я ИМЕЮ КОТА!!!
 
 
Мурзик…
 

Рубеж

 
Оба одновременно положили трубку —
Аббревиатура: о-о-пэ-тэ.
Счастье наше было возможно, но хрупко,
Повредил излишек и недостаток в опыте.
То ли кто-то из нас принизил данное,
То ли наоборот, его воспел —
Мы наше общее воспринимали как манну,
А оно больше напоминало ДСП
Или мясной холодец, если угодно:
Пространство склеивает сути элементы.
Мы же с тобой как есть земноводные,
К которым взяли – и крылья липкой лентой.
Мы всё чаяли большого взрыва
И оазиса среди безлюдной степи.
Минуту назад были перспективы —
А теперь в трубке «пи-пи».
 

Разве что от скуки

 
Терпеливо сносит бытовые войны,
Добрая, ласковая, разве что нету драйва.
Думаешь – хорошая баба, да неустроенная.
А и есть ли резон ее устраивать?
 

Мыльная опера

 
В ней было две: моя и чуть чужая.
Моя меня встречала у окна,
А чуть чужая выла провожая:
«И без тебя не буду я одна!»
Моя шептала в ухо, обнимала,
А чуть чужая лезла на рожон:
Средь ночи верещала, что ей мало.
Моя же берегла мой чуткий сон.
Моя меня всегда отогревала,
Со мною слившись – добрая была.
Чужая чуть, измучив карнавалом,
Пинками добывать меня гнала.
И вскоре стал я жить совместно с нею,
И для неё открыл свой топкий тыл,
И чуть чужая справилась с моею,
И от моей, увы, уж след простыл.
 

Шахтёрский идеализм

 
Мы с тобою
Попеременно в забое.
Встречаемся дважды в сутки
В шахтном стволе.
Твои глаза – незабудки.
Ты лучший человек на Земле.
 

Эрзац

 
Мы живём в эдаком эрзац-гетто:
Искусственна каждая людская клетка,
Искусственна даже твоя эта
Эмбрионетка.
 

Лицо интеллигентного шовинизма

 
Когда ты интересно так говоришь,
И я с тобой-девой вступаю в дискуссию,
Мне кажется: вот-вот родим вместе
Нечто невероятно качественное.
Однако я вижу, что при этом
Ты либо приоделась по случаю,
Либо вопиюще презрела вид,
Что, в общем-то, одно и то же.
Я тебя слушаю и восхищаюсь,
Но думаю: голая ты совсем не так
Убедительна. Это не самое важное.
Но определяющее.
 

Судный день

 
Вынес судья приговор:
«Хоть и юн подсудимый, но вор.
Срок ему и вечный позор».
А потом говорит его родителям:
«Результаты вашего соития,
Как видите, неудовлетворительны».
 

Только держись

 
Нами в мир выстрелило, как из пушки,
И винить в этом особо некого.
Мы с тобою – две испуганные зверушки,
Запрограммированные быть человеками.
Выходит так, что инстинкты напрочь долой,
Взамен – социокультурная платформа.
Мир этот, наживую спиливая с нас облой,
То и дело соотносит нас с нормой.
А мы маленькие. Нас вести бы, а не трясти,
Рассказывать важное и главному научать бы.
Мы маленькие. Нас бы разом спасти
От судьбы, гульбы и от свадьбы.
Да, мы маленькие. Друг в друга вжавшись лицом,
Скрежещем зубами в сердце друг другу.
И всё сильнее нас раскручивает колесом
Жизни неистовая центрифуга.