Текст книги "Мифы и правда о маршале Жукове"

Вывод из всех этих калькуляций неутешительный: даже при некотором сужении полос вероятных направлений ударов противника условиями местности оборона является трудным и опасным делом. Неизбежно возникают «балластные» участки, на которые расходуются силы, и при существенных ошибках в определении направлений ударов противника оборона оказывается взломанной. Кризис на Воронежском фронте не удалось погасить вводом в бой 69-й армии. Он был парирован только с вступлением в сражение стратегических резервов в лице 5-й гв. армии А.С. Жадова и 5-й гв. танковой армии П.А. Ротмистрова. Когда на счету каждая дивизия, которую мы вынуждены проталкивать к границе в железнодорожных эшелонах на грани войны и мира, роскошества Курской дуги просто невозможны. Не секрет, что перед началом Курской битвы советские войска Центрального и Воронежского фронтов превосходили в численности противостоящие им армии групп армий «Центр» и «Юг».

Если уж пошла речь о танковой армии П.А. Ротмистрова, необходимо упомянуть еще один действующий фактор – использование в оборонительной операции мотомеханизированных войск. Особенностью армий 1930–1940-х годов было резкое расслоение соединений по подвижности. Большую часть армий тех лет составляли пехотные (стрелковые) дивизии, которые могли маневрировать преимущественно пешим порядком. Перевозки пехоты автотранспортом были ограничены, железнодорожные перевозки не обеспечивали увеличения скорости переброски соединений такого класса с одного участка фронта на другой в масштабах операции. Меньшую часть соединений армий времен Второй мировой войны составляли мотомеханизированные соединения. Они были способны быстро перемещаться своим ходом на значительные расстояния.

С одной стороны, мотомеханизированные соединения, с точки зрения наступающего, были страшным противником. Они могли быстро выдвинуться на выявившийся участок прорыва и «запечатать» его. Не так мало позиционных сражений Второй мировой войны были порождены именно таким маневром. Но с другой стороны, имел место неравноценный обмен. Наступающий расходует на удар по выбранному заранее участку обороны свои пехотные соединения, которых в армии большинство. Обороняющийся может лишь в ограниченной степени покрыть этот удар за счет таких же пехотных соединений – он мог собрать для «запечатывания» прорыв только тех из них, что находились в непосредственной близости к подвергшемуся удару участку. Обороняющийся вынужден использовать для парирования удара ценные мотомеханизированные соединения, стягивая их к взламываемому участку фронта.

Отдавая инициативу противнику, мы ввязываемся в очень опасную игру. Мало того, что над нами висит дамоклов меч неопределенности его планов. Мы вынуждены для запечатывания прорыва и выравнивания соотношения сил на атакованном участке бросать на чашу весов ценный ресурс, имеющийся в ограниченных объемах, – механизированные соединения. При этом при некоторой сноровке противник будет этот ресурс последовательно громить по частям, зачастую разменивая наши мехчасти на свою вязкую массу пехоты.

Примеры перерасхода механизированных соединений на отражение наступлений можно привести без особых усилий. Так, например, на отражение удара трех танкогренадерских дивизий II танкового корпуса СС П. Хауссера на южном фасе Курской дуги в июле 1943 г. советское командование израсходовало шесть своих танковых корпусов. Такие же примеры можно найти по другую сторону фронта. На отражение советского наступления на Миусе в июле 1943 г. немецкое командование израсходовало одну моторизованную, одну танковую дивизию вермахта, две танкогренадерские дивизии войск СС, а всего четыре подвижных соединения. При этом потери эсэсовских дивизий в оборонительной операции на Миусе были больше, чем в наступлении под Курском. С советской стороны в наступлении на Миусе участвовали два механизированных корпуса и пехота. Столь же хрестоматийным является печально известный «Марс». С советской стороны в наступлении под Ржевом в ноябре – декабре 1943 г. участвовало два танковых и два механизированных корпуса, т. е. четыре подвижных соединения класса «танковая дивизия». Немцы в итоге задействовали для отражения удара по 9-й армии Моделя семь танковых дивизий (1, 2, 5, 9, 12, 19, 20-ю) и две моторизованные дивизии (14-ю и «Великую Германию»), т. е. девять подвижных соединений. Во всех этих случаях, как мы видим, обороняющийся успешно отражал удар, задействовав примерно вдвое больше подвижных соединений, чем наступающий.

Соответственно напрашивается вывод: а нужно ли нам это сомнительное счастье? Нужно ли бросать под каток наступления противника ценные механизированные части в контратаки с ходу и без разведки? Выбирая наступление, мы тем самым выравниваем этот перекос расходования ресурсов и вынуждаем противника точно так же тратить на наши удары свои механизированные резервы.

Замечу, что сама по себе целесообразность обороны как вида боевых действий этими рассуждениями под сомнение никак не ставится. При выборе наступательного образа действий все равно придется обороняться на большей части фронта. Гонка наступлений на различных участках фронта автоматически означает гонку обороны на попавших под удар противника направлениях.

Строго говоря, Курск тоже был соревнованием наступлений. Немецкое наступление было остановлено не только упорной обороной и контрударами. Командование обеих групп армий было вынуждено отказаться от продолжения «Цитадели» в связи с угрозой наступлений Западного, Брянского, Юго-Западного и Южного фронтов. Соответственно Западный и Брянский фронты атаковали северный фас орловского выступа, а Юго-Западный и Южный фронты – ослабленные сбором сил для «Цитадели» участки группы армий «Юг». Более того, командующий 9-й армией Вальтер Модель при планировании наступления вынужден был оглядываться назад и держать в районе Орла 4-ю и 12-ю танковые дивизии и 10-ю танкогренадерскую дивизию, не вводя их в бой против северного фаса Курской дуги и тем самым ослабляя свою ударную группировку.

Когда В. Суворов с негодованием описывает отъезд Жукова на Западный фронт с Центрального фронта, он даже не представляет себе последовательности событий. Во-первых, утверждения К.К. Рокоссовского об отъезде Г.К. Жукова в первый день операции не подтверждаются документально. Во-вторых, Жуков убыл на Западный фронт готовить наступление, которое поставило жирную точку в «Цитадели». П.А. Ротмистров мог крайне неудачно выступить под Прохоровкой, судьбы сражения это уже не решало. Мощные удары по орловскому выступу (фактически в тыл ударной группировки немцев на северном фасе Курской дуги) автоматически делали немецкое наступление бесперспективным. Последний удар был нанесен вскрытыми немецкой разведкой приготовлениями войск Южного фронта к наступлению на Миусе.

Теперь мы можем вернуться к утверждению теоремы:

«Наступательный план – это оптимальное решение задачи обороны страны для СССР».

Действительно, если, по крайней мере, не проиграна гонка на железных дорогах, то нет никакого смысла пытаться угадать направление удара противника – это лишь приведет к непроизводительному расходу с трудом собранных у границы дивизий. К тому же убедившийся в нашей пассивности противник будет безнаказанно наращивать силу удара, перемалывая наши лучшие части одну за другой. Гораздо перспективнее вариант с гонкой за стратегическую инициативу. При правильном выборе направлений ударов и успешном ведении наступления противник не только вынужден будет отказаться от реализации своих наступательных планов, но также растратит свои подвижные резервы.

Заранее планировать «стратегическую оборону» в 1941 г. было просто бессмысленно. Если мы проигрываем гонку перевозок войск на железных дорогах, то на каком этапе она будет проиграна, предсказать никак невозможно. Соответственно, вводная любого плана – положение своих войск – будет многовариантной до полного абсурда. Мы заранее не знаем результат сражений у границы, станций, где застанет армии внутренних округов удар главных сил противника по армиям прикрытия. Столь же бесперспективно угадывание планов противника с точностью до направлений ударов и глубины их нанесения. Возможно, что разведка (Зорге в Токио) нам нагадает на волшебном шаре или узнает у духов Маркса и Энгельса, что главный удар будет в Белоруссии. Но Белоруссия большая, и точно вычислить направление удара почти невозможно. Возможности воздушной разведки в условиях мирного времени куда скромнее, чем в военное время. С послом в Японии командующие трех немецких групп армий свои планы, конечно же, не обсуждали.

Понятно, что ввиду перспективы гонки по железным дорогам и ограниченные с точки зрения этой гонки ресурсы советское командование не могло позволить себе безумства Курской дуги лета 1943 г. Ожидать более чем на одном участке границы условий, сходных с положением Центрального фронта в 1943 г., было бы чистой воды авантюрой. Соответственно, базовым вариантом «стратегической обороны» были бы действия Воронежского фронта с парированием прорыва массой пехотных и подвижных соединений. Если противник нас упреждает в выдвижении войск к границе, такой вариант вообще труднореализуем. Кроме того, элемент пассивного ожидания исключал вариант с разгромом не успевшего развернуться противника. Конечно, упредить в развертывании вермахт, опирающийся на разветвленную дорожную сеть Европы, было затруднительно, но вовсе невозможным такой вариант считать все же нельзя. Соответственно, вариант «стратегическая оборона» упреждение противника в развертывании просто упускал (сидим и ждем завершения перевозок войск противника), а «стратегическое наступление» – позволял разгромить в благоприятных условиях хотя бы часть сил противника.

Таким образом, смена самой концепции оперативного плана была бессмысленной и даже опасной. Готовиться к худшему, т. е. к упреждению противником в развертывании, можно было только мерами общего характера, такими как тактическая подготовка войск и оттачивание организации соединений. Основные усилия военного ведомства сосредотачивались на сокращении времени на развертывание армии и подготовке к гонке на железных дорогах. Поэтому Георгий Константинович в качестве начальника Генерального штаба посвятил себя прежде всего организационно-мобилизационным мероприятиям. В первую очередь он может быть признан «отцом» мобилизационного плана, известного как «Мобплан № 23», или МП-41, поданного на утверждение в ЦК ВКП (б) в феврале 1941 г.

Важной особенностью «Мобплана № 23» была унификация танковых соединений. В октябре 1940 г. тогдашний начальник Генерального штаба Красной армии К.А. Мерецков предлагал ввести в каждый стрелковый корпус по бригаде танков Т-26 в качестве средства непосредственной поддержки пехоты. Всего предполагалось иметь 52 бригады, из которых нужно было сформировать с нуля 32 (из них 7 на основе танковых батальонов дальневосточных дивизий)[40]40
  1941 год: В 2 кн. Кн.1. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 297.


[Закрыть]. Кроме этих бригад в Красной армии было девять механизированных корпусов и шесть танковых бригад танков БТ. Уже на 1 декабря 1940 г. в наличии было девять мехкорпусов (18 танковых и 9 моторизованных дивизий в мехкорпусах, 2 отдельные танковые дивизии), сорок бригад Т-26 и пять бригад БТ. Бригады БТ, судя по существовавшим тогда в РККА концепциям использования танковых войск, должны были играть роль танков дальнего действия, решающих задачи борьбы с артиллерией, штабами и другими подобными целями в прорыве. С приходом в Генеральный штаб Жукова эти планы коренным образом изменились. Танковые бригады НПП были вообще ликвидированы, а танковые войска Красной армии должны были состоять из тридцати механизированных корпусов (60 танковых и 30 моторизованных дивизий). Свое видение вопроса с механизированными корпусами я изложу несколько позднее, а пока остановимся на других нововведениях в жуковском мобплане.

Во-первых, был отменен «полувзвод» армии до начала боевых действий, т. е. ограниченная мобилизация:

«По мобилизационному плану 1938–1939 гг. проведение «Больших учебных сборов» (скрытой мобилизации) предусматривалось также по двум вариантам, т. е. по литеру «А» и «Б».

По литеру «А» поднимались части по штатам военного времени, имеющие срок готовности только до М-10.

По литеру «Б» поднимаемые части только усиливались на 75–80 % до штата военного времени.

Ввиду того что вариант по литеру «Б» предусматривался в основном только для частей и соединений, прикрывающих границу, и поскольку по мобилизационному плану 1941 года пограничные части по мирному времени в настоящее время содержатся в усиленном составе, считаю разрабатывать вариант литер «Б» нецелесообразным.

При скрытой мобилизации полагал бы необходимым оставить только один вариант в порядке «Больших учебных сборов (БУС)» на все части, независимо от их сроков готовности. Это мероприятие позволит отмобилизовать при необходимости отдельно каждую часть»[41]41
  1941 год: В 2 кн. Кн.1. М.: Международный фонд «Демократия», 1998. С. 630–631.


[Закрыть].

Отменой «полувзвода» армии сокращалось время, необходимое для приведения войск в состояние готовности к решению задач обороны страны. До этого политическое руководство в период политической напряженности должно было провести частичную мобилизацию по варианту «литер «Б»», рискуя политическими осложнениями. Соответственно, частичную мобилизацию скорее всего пришлось бы проводить в рамках «Больших учебных сборов» (БУС). По «жуковскому» МП-41, подъемом людей в рамках БУС можно было довести численность приграничных дивизий практически до штатов военного времени. Также при начальнике Генерального штаба Г.К. Жукове были ликвидированы двадцать три 3000 дивизии, с длительным сроком готовности и низкой боеспособностью. Очевидно, что при накачке дивизии резервистами с уровня численности 3 тыс. кадровый состав будет размыт в новичках. Поэтому было решено содержать пехоту Красной армии в штатах дивизий мирного времени численностью 10 тыс. человек (в апреле 1941 г. этот штат получил № 4/100), 6 тыс. человек (апрельский № 4/120) и 9 тыс. человек (горнострелковые дивизии). Всего к началу войны 89 дивизий содержались по штату № 4/100, 109 по штату № 4/120 и 10 дивизий по штату горнострелковой дивизии. Для сравнения: до Жукова, на 1 декабря 1940 г., в Красной армии было 97 усиленных дивизий для приграничных армий, 49 дивизий для внутренних округов и «глубинных» стрелковых корпусов особых округов, 10 горнострелковых дивизий и 23 дивизии по 3 тыс. человек.

Строго говоря, данная пактом Молотова – Риббентропа передышка, продолжавшаяся с осени 1939 г. до весны 1941 г., была с толком использована руководством СССР. В августе 1939 г. Красная армия состояла из дивизий тройного развертывания, мобилизация которых приводила к сильному размыванию кадра (из одной дивизии численностью 5222 человека получалось три дивизии штатной численностью около 17 тыс. человек каждая). В РККА обр. 1939 г. было всего четыре танковых корпуса крайне несовершенной организации, слабые в артиллерийском отношении и имевшие мало мотопехоты. К июню 1941 г. организация танковых и стрелковых соединений была значительно усовершенствована, сроки проведения мобилизации сокращены. Немалая заслуга в этом Г.К. Жукова, возглавлявшего Генеральный штаб Красной армии в последние предвоенные месяцы. Конечно, в армии еще была масса проблем, прежде всего нехватка кадров в условиях стремительного роста вооруженных сил. Но на выступлении перед выпускниками военных академий в Кремле 5 мая 1941 г. Сталин имел все основания утверждать, что РККА представляет собой «современную армию, вооруженную новейшей техникой».

«Почему же результат строительства такой плачевный?» – спросит читатель. И шестидесятническая критика в духе XX съезда, и конспирология в стиле В. Суворова строят свои рассуждения на неверной логической цепочке. В случае с шестидесятниками это «катастрофа есть следствие грубых промахов в строительстве вооруженных сил», а в случае с В. Суворовым «готовились много, но произошла катастрофа, следовательно, готовились к чему-то другому». Фактически имеет место отрицание воздействия каких-либо внешних факторов и рассмотрение РККА и СССР в целом как замкнутой системы, зависящей только от внутренних процессов. В сущности, это так же абсурдно, как обвинять динозавров в собственном вымирании, в то время как имело место мощное внешнее воздействие (крупный метеорит) на биосферу Земли.

Проблема в том, что Красная армия не была замкнутой системой, совершенно независимой от внешних факторов. Жуков и его предшественники на посту начальника Генерального штаба могли вывернуться наизнанку, но никакими силами не могли снять зависимость успеха вступления армии в войну от политических решений. Адекватное вступление вооруженных сил в войну с сильным противником в значительной степени зависело от принятия политических решений, нажатия «красной кнопки», запускающей гонку по железным дорогам. У советского политического руководства не было однозначных данных о намерениях Германии, данные разведки были противоречивы. Почвы для принятия решения начинать войну (а нажатие «красной кнопки» эту войну вызывало с высокой вероятностью), в сущности, не было. К 1 июня 1941 г. группировка немецких войск не выглядела как однозначно нацеленная на СССР – число немецких соединений на западе и востоке было примерно равным.

Далее немецкому руководству удалось выиграть время политикой гробового молчания на политическом поприще. Ввиду молчания дипломатов СССР пришлось обращаться к Германии через заявление ТАСС от 14 июня в центральной прессе. После того как ответа на это обращение не последовало, руководство страны попыталось привести вооруженные силы в состояние готовности к первой операции, нажать «красную кнопку». Эти действия можно уподобить попыткам водрузить Р-7 на стартовый стол и заправить кислородом, когда вражеские бомбардировщики уже появились на экранах радаров. Спешно принимаемые меры уже не могли принципиально изменить ситуацию. Если, не приведи господи, из глубин Вселенной завтра выскочит метеорит или комета и направится к Земле, мы сможем только обреченно пялиться на нее в телескоп. Точно так же в последнюю неделю войны советское руководство с ужасом осознало неизбежность войны и острую нехватку времени на проведение гонки по железным дорогам.

15 июня 1941 г. в Западном особом военном округе было начато выдвижение 2-го (100-я и 161-я стрелковые дивизии), 47-го (55, 121 и 143-я стрелковые дивизии) и 21-го (17, 37 и 50-я стрелковые дивизии) стрелковых корпусов из глубины ближе к границе. 17–19 июня началось выдвижение ближе к границе «глубинных» стрелковых корпусов Киевского особого военного округа: 31-го (193, 195 и 200-я стрелковые дивизии), 36-го (140, 146 и 228-я стрелковые дивизии), 37-го (80, 139 и 141-я стрелковые дивизии), 55-го (130, 169 и 189-я стрелковые дивизии) и 49-го (190, 198 и 109-я стрелковые дивизии). Директива на выдвижение корпусов ЗапОВО не публиковалась, а директива наркома обороны С.К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Г.К. Жукова была направлена военному совету КОВО 13 июня 1941 г. Ближе к границе они должны были оказаться к 1 июля 1941 г. Подчеркну – именно ближе к границе, а не на самой границе. Т. е. плечом к плечу с дивизиями приграничных армий они бы не встали даже к 1 июля 1941 г. К 22 июня они тем более опаздывали и к началу войны находились более чем в 100 км от границы. Вместе с тем нельзя не отметить, что перечисленные соединения были пополнены в ходе больших учебных сборов, что существенно увеличило их способность противостоять противнику. Им это понадобилось уже на шестой-седьмой день войны, когда в них ударили прорвавшиеся в глубину немецкие танковые соединения. Страшно представить себе, что могло случиться, окажись на месте каждого «глубинного» корпуса особых округов неотмобилизованная дивизия-«тройчатка» обр. 1939 г. численностью около 6 тыс. человек. Нельзя не признать, что лихорадочное военное строительство 1939–1941 гг. способствовало выживанию страны в тяжелом 1941 г.

Практически одновременно с выдвижением «глубинных» корпусов особых округов было начато выдвижение на рубеж рек Западная Двина и Днепр войск внутренних округов (19, 20, 21 и 22-й армий). Опять же, подчеркиваю: не на границу, а на рубеж рек в сотнях километров от границы. Напомню, это предлагалось сделать по «Соображениям….» от 15 мая 1941 г. Надо сказать, что Жуков проявил определенную гибкость и перенаправил армии из внутренних округов, назначавшиеся для усиления КОВО, на западное направление. По записке Н.Ф. Ватутина от 14 июня 1941 г., 20-я и 21-я армии должны были включаться в состав войск Юго-Западного фронта, а в реальности они выдвигались в Белоруссию и на стык Белоруссии и Украины соответственно. Жуков понимал, что главный удар немцев будет нанесен в Белоруссии, а обеспечить ему адекватный наступательный ответ из львовского выступа уже явно не получалось. Для исправления ситуации накачивалось силами западное направление, еще без определенного плана, просто с целью выровнять соотношение сил и парировать неизбежные тяжелые потери Западного фронта в Приграничном сражении. План использования армий внутренних округов должен был сложиться по итогам Приграничного сражения.

Принятые в пожарном порядке меры безнадежно запаздывали. Произошла катастрофа. Р-7 С.П. Королева могла быть сколь угодно хороша, но ее положительные качества не могли реализоваться, если нападение противника застало бы четыре «семерки» не заправленными на стартовых столах. Каждая из них могла нести ядерный заряд сокрушительной мощи, но с пустыми баками ракет-носителей они были бесполезны. Точно так же приграничные армии в июне 1941 г. встретили войну в разреженных построениях, неотмобилизованными и с несоответствующими обстановке планами прикрытия границы (не рассчитанными на удар главных сил противника).

Перед грозой. Начальник Генерального штаба Красной армии Г.К. Жуков в рабочем кабинете.

В последний мирный вечер данные разведки и показания перебежчиков уже неоспоримо свидетельствовали, что нападение произойдет в ближайшие дни, а то и часы. Руководством СССР было решено привести войска особых округов в боевую готовность. В штабы округов был направлен документ, известный как «Директива № 1». В. Суворов аккуратно выбрал из этого документа удобные ему фразы и использовал для обвинения начальника Генерального штаба Красной армии во всех смертных грехах: «До германского нападения Жуков засыпал армию запретами на применение оружия. Даже 22 июня 1941 года в 0 часов 25 минут войскам была передана Директива № 1: «Задача наших войск, – не поддаваться ни на какие провокационные действия…» Директива была подписана маршалом Тимошенко и генералом армии Жуковым. Она завершалась категорическим требованием: «Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить»[42]42
  Суворов В. Тень победы. Донецк: «Сталкер», 2005. С. 173–174.


[Закрыть]. Это можно назвать только мелким жульничеством, т. к. текст Директивы № 1 многократно публиковался в различных советских работах мемуарного и исторического характера и каждый желающий может с ним ознакомиться.

Начинается Директива № 1 со слов: «В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий»[43]43
  Киевский Краснознаменный. М.: Воениздат, 1974. С. 152.


[Закрыть]. Ирония В. Суворова относительно провидческих способностей Жукова совершенно неуместна. Вечером 21 июня действительно было ясно, что война на пороге. Однако все еще теплилась надежда, что ее можно избежать или хотя бы перейти в фазу дипломатических переговоров под угрозой применения военной силы. Пока шли переговоры, могло завершиться развертывание «глубинных корпусов» и выдвижение армий внутренних округов к Западной Двине и к Днепру. Выиграть пусть даже несколько дней было очень важно. В силу этих соображений войскам были даны осторожные указания:

«2. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.

Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников»[44]44
  Анфипов В.А. Провал «блицкрига». М.: Наука. С. 206.


[Закрыть].

В Директиве № 1 также были перечислены мероприятия, которые следовало провести в рамках приведения войск в состояние боевой готовности:

«а) в течение ночи на 22 июня 1941 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом 22 июня 1941 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить»[45]45
  Баграмян И.X. Так начиналась война. М.: Воениздат, 1971. С. 91.


[Закрыть].

Я намеренно даю текст Директивы № 1 по разным источникам, чтобы читатель мог себе представить частоту ее цитирования в отечественной историографии 1941 г. Легко видеть, что Владимир Богданович выдернул из нее только пункт «д» и предложил сделать вывод, что «Жуков в 0 часов 25 минут 22 июня отдает приказ войскам на провокации не поддаваться и никаких мероприятий не проводить». Войскам не рекомендовалось проводить никаких других мероприятий, кроме пунктов а) – г), которые сами по себе были достаточно емкими и недвусмысленными: «привести в боевую готовность», «рассредоточить», «занять огневые точки». Директива передавалась шифром вместо кодового слова, т. к. в ней еще наличествовал сдерживающий элемент «на провокации не поддаваться». Простой ввод в действие плана прикрытия мог быть опасным, т. к. он содержал указания вида: «во взаимодействии с наземными войсками уничтожить наступающего противника и не допустить прорыва его крупных механизированных сил». Соответственно, «поддаться на провокации» могли не пехотинцы или артиллеристы, а летчики. И так до войны имел место случай, когда увлекшийся преследованием нарушителя границы советский летчик-истребитель оказался в воздушном пространстве немецкого генерал-губернаторства.

Кроме того, в плане прикрытия было указание: «Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами по основным группировкам войск, железнодорожным узлам и мостам нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника». Несмотря на уточнение, что «перелет и переход государственной границы нашими частями может быть произведен только с разрешения Главного Командования», не исключались инциденты на земле и в воздухе, которые потом невозможно было бы отыграть на дипломатическом поприще.

После того как война была объявлена де-юре Шулленбургом и началась де-факто ударами авиации и артиллерии по советским войскам и аэродромам, проявлять осторожность уже не имело смысла. Соответственно, в Директиве № 2, написанной в восьмом часу утра, было сделано только одно уточнение: «На территории Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать». Никаких ограничений по ведению огня уже не было. Иногда текст Директивы № 2 дается с уточнением п.1: «впредь до особого распоряжения наземными войсками границу не переходить» – со ссылкой на фонд 208 ЦАМО. Фонд 208 архива объединяет документы штаба Западного фронта, и, соответственно, данный оборот является уже отсебятиной, добавленной Д.Г. Павловым. В исходном тексте, публикуемом со ссылками на фонды центрального аппарата Красной армии, этой фразы нет.

Помимо снятия ограничений на ведение огня Директива № 2 требовала: «Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск». Первое сражение войны, длившейся долгие 1418 дней, началось, и нужно было оценить масштабы бедствия.