Текст книги "Мир-на-Оси"

Глава 7

– Ты куда собралась?

– Не твое дело!

Мара хлопнула дверью перед носом мужа, взбежала по выщербленным ступенькам и оказалась на заднем дворе ратуши. Поправив широкий цветастый платок на плечах, шенгенка направилась к грузовику, из открытого кузова которого Гена с Жорой выгружали картонные ящики с продовольственными заказами для членов Городского Совета.

Это была какая-то давняя традиция или даже ритуал, смысл которого чужакам, к каковым относились и орки-шенгены, было не понять. Каждую неделю в ратушу привозили продукты из большого магазина Беренштайна, расположенного тут же, на Ратушной площади, прямо напротив Желтого Дома. Заказы были заранее оплачены и разложены в картонные коробки в соответствии с аккуратно составленными списками. На следующий день коробки с продуктами, опять же строго по списку, выдавались членам Городского Совета. Которые радовались этому, как дети новогодним подаркам. Взрослые люди, государственные, можно сказать, мужи перебирали содержимое своих коробок, хвалились друг перед другом тем, что там находили, как будто это было нечто удивительное, бесценное, доступное только им одним. Наблюдая за всем этим сквозь щелку чуть приоткрытых дверей, орки только диву давались. Чему радуются эти странные люди? Все то же самое, по той же цене можно было купить, перейдя на другую сторону площади. Орки ничего не понимали. И весь следующий день ходили с огромными удивленными глазами. Служащие из местных относились к еженедельному ритуалу куда более спокойно. Они тоже не понимали смысл странного действа, но в отличие от шенгенов коренные жители Централя привыкли относиться со снисхождением к причудам и странностям обитателей Желтого Дома. В конце концов, на то они и члены Городского Совета, чтобы быть не такими, как все. То есть вести себя не по-людски, думать не по разумению и искать решение всех проблем на потолке зала заседаний. Иначе у граждан Централя могло сложиться мнение, будто в существовании членов Городского Совета и вовсе нет никакого смысла. А это ведь, согласитесь, обидно.

Мара подошла к сидевшему в кабине грузовика гному. У гнома был широкий клетчатый берет, лихо заломленный на правое ухо, и модно заплетенная в косичку рыжая борода. Томясь от вынужденного безделья, гном что-то тихонько напевал, выстукивая ритм пальцами по рулевому колесу.

– Здравствуйте, господин Визель, – обратилась Мара к гному, встав на подножку.

Гном улыбнулся Маре. Он уже не в первый раз доставлял продовольственные заказы в Желтый Дом. А поскольку он и сам был в Централе пришлым, то с такими же, как и он, чужаками поддерживал добрые отношения. А Мара внушала ему уважение. Из всей компании орков-шенгенов, работающих в ратуше, она была самой спокойной, уравновешенной и здравомыслящей. Визель даже подозревал (и, надо сказать, не без оснований), что именно она здесь всем заправляет, а вовсе не ее безбашенный муженек.

– Вечер добрый, почтенная Мара. – Гном коснулся двумя пальцами края берета.

– У вас это последний рейс, господин Визель? – вежливо осведомилась Мара.

– Да, отработал, – улыбнулся гном. – Как только ваши друзья машину разгрузят, еду в гараж.

– Ваш гараж, насколько мне известно, находится на Левом берегу?

– Да, в Шепелявой слободке.

– А могу ли я, господин Визель, попросить вас подвезти меня?

– Ну, если это по пути…

– Иначе бы я и просить вас не стала. Мне бы в Холопень.

– Извиняюсь, почтенная Мара, но в сам Холопень не поеду. Он хоть мне и по пути, но я его стороной объезжаю. Там народец, извиняюсь, бестолковый, правильно парковаться не умеет. И правилам дорожного движения вовсе не обучен. Там два местных олуха, ежели упрутся друг в друга бамперами, так и будут стоять, потому что ни один не желает дорогу уступать. А вокруг еще народ соберется, начнет судить да рядить, выясняя, кто прав, кто виноват. Нет, почтенная Мара, при всем моем уважении, в Холопень не поеду. Ежели желаете, на окраине, возле Обруча вас высажу.

– Вы сама любезность, господин Визель.

Мара открыла дверцу и забралась в кабину. Поправив платок, она обернулась и постучала в заднее окошко.

– А ну, пошевеливайтесь! – прикрикнула она на родственничков.

Гена с Жорой забегали веселее. И стали брать не по одной коробке, а по две за раз.

– Я смотрю, вы своих помощников в строгости держите, – лукаво прищурился гном.

– А иначе с ними нельзя, – даже не улыбнулась Мара. – Им только дай волю – будут целый день бездельничать.

Выкинув из кузова последнюю коробку, Жора закрыл задний борт, свистнул и махнул водителю рукой – поезжай, мол.

Глядя вслед отъезжающей машине, орк задумчиво почесал колено.

– Куда это она? – озадаченно пробормотал Жора.

– Не знаю, – безразлично пожал плечами Гена.

– Непорядок это, – неодобрительно покачал головой Жора.

– Почему?

– Потому что непорядок.

– Ну, не знаю… Маре виднее.

– Так-то оно так… Да только все равно – непорядок!

Жора ногой приподнял крышку ящика, на которой было написано: «Ратман Баксбаги – 386 гр. 7 тр.». Соленые огурцы, шпроты, плавленый сырок, баклажанная икра, пять банок тушенки, палка сырокопченой колбасы «Академическая».

– Как ты думаешь, зачем члену Городского Совета вся эта дрянь?

– Откуда я знаю?.. Может, есть будет?

– Ты бы это стал есть?

– Ну, если бы очень приперло…

– Так он же ратман, дурья твоя башка! Как его может припереть?

– Ну почем мне-то знать? Может, у ратмана тоже проблемы бывают.

– Может, и бывают. Только не денежные. – Жора взял банку тушенки, повертел в руках и кинул назад в коробку. – Даже стащить не хочется. Были бы яблоки. Или лимоны. А так – дрянь одна.

– Мара ничего брать не велела.

– А Мара ничего и не узнает. Мара куда-то укатила. – Жора обратил лицо к напарнику и многозначительно повел бровью. – С гномом.

– Да ладно тебе! – махнул рукой Гена.

– Мне-то ладно. А Алику каково?

– Если Мара узнает, чего ты тут болтаешь…

– А откуда она узнает?

– Не знаю.

– А не знаешь – так и молчи!

Гена недовольно насупился и схватил ящик.

– Ты чего?

– Ничего.

– А чего тогда за ящик ухватился?

– Болтаем много, а работа стоит.

– И что?

– Ничего… Сериал скоро начнется.

Мара сериалы не смотрела. Не потому, что не любила, а потому, что забот у нее было куда больше, чем у Гены с Жорой, вместе взятых. Гена с Жорой, в кооперации с ее благоверным, умели только создавать проблемы. Ей же приходилось после них все разруливать и улаживать. Поэтому вместо того, чтобы усесться под вечер с вязаньем у телевизора, Мара с водителем-гномом ехала в левобережный квартал Холопень.

Гном Визель, как и почти всякий водила, любил поболтать за рулем. Однако ж он сразу приметил, что Мара выглядит озабоченной, как никогда. Сидя рядом с водителем, шенгенка все время хмурилась, морщила лоб и смотрела через лобовое стекло куда-то вдаль. Видно, не до разговоров ей сейчас, решил Визель. И не стал донимать Мару своей болтовней.

А между тем поболтать-то ему ох как хотелось!

Визель жил один. Выпивал редко и весьма умеренно. В карты, домино и кости так и вовсе не играл. Поэтому в компании других гномов ему было неинтересно. Да и они смотрели на него как на чудака. Визель приехал в Централь десять лет назад. В Гефлинге, где он прежде жил, только и говорили о том, что в Централе можно запросто денег заработать. Сколько хочешь. Вот он и думал, отправляясь в путь, что подзаработает малость деньжат и вернется назад, в Гефлинг. Дом купит, семьей обзаведется. В общем, будет жить как все. А вместо этого так и осел в Централе. В машинах Визель разбирался отлично, у хозяина гаража был на хорошем счету. Поэтому и работу ему всегда доверяли ответственную, а значит – денежную да не пыльную. Вроде доставки тех же продовольственных заказов в Желтый Дом. Ну, разве нашел бы он такую работу в Гефлинге? Да ни за что в жизни!

Вот так и остался гном без родины.

Да если б только он один!

Мара тоже поначалу считала дни до того, как все они вернутся в Шенген. Сначала дни. Потом – месяцы. Годы. Пока вовсе не перестала считать. По-видимому, решила Мара, они застряли здесь навсегда. По-видимому – это чтобы еще оставалась какая-то лазейка. Слабая, но надежда, что они еще смогут вернуться в Шенген. Хотя, если бы кто-то, ну, к примеру, тот же Визель, спросил Мару, а зачем им, собственно, возвращаться, она бы не нашла что ответить.

А в самом деле, зачем?

В Централе жизнь – не сахар. Но в Шенгене-то и такой никто не видывал.

Машина переехала по мосту речку Салу, свернула налево, миновала Снарядье и на Пятипутье выбрала дорогу, на которую указывала стрелка с надписью «Холопень».

Холопень был районом, пользующимся не сказать что совсем уж дурной, но и не очень-то хорошей славой. Именно поэтому добропорядочный гном Визель предпочитал объезжать его стороной. А вот туристы, в особенности те, что впервые оказались в Централе, слетались в Холопень будто мухи на мед. Холопень предлагал всем и каждому развлечения на любой вкус и цвет. От самых безобидных до почти нелегальных. Почти – потому что даже здесь, в Холопени, грань закона никто преступать не собирался. Однако ж специально для заезжих любителей запретных наслаждений создавалась соответствующая атмосфера, оказавшись в которой туристы были уверены, что погрузились на самое дно ужасного и жестокого криминального мира. В подобной обстановке даже безобидная игра в домино казалась чем-то манящим и даже, может быть, немного порочным. Одним словом, за деньги, которые они оставляли в Холопени, туристы получали бездну самых ярких, не сравнимых более ни с чем ощущений. Которыми по возвращении домой они спешили поделиться с друзьями и родственниками. А те, в свою очередь, доведись им оказаться в Централе, первым же делом отправлялись в Холопень.

Визель высадил Мару у Обода. Так почему-то называлась большая полукруглая площадь, на которой останавливался трамвай, также обходивший Холопень стороной. На площади находился эльфийский ресторан «Ешь-пей сколько влезет», игорный дом «Гномья слободка», кинотеатр «Орочья нора», магазин «Все что надо» и еще десятка полтора заведений помельче. Не считая лотков и палаток, торгующих сувенирами, сладостями, фастфудом, путеводителями и прочей дребеденью, столь милой сердцу всякого уважающего себя туриста.

Мара почти сразу свернула с главной улицы, носившей имя Наставника Хакуина, в крошечный, почти незаметный проулок между разукрашенной аляпистыми розовыми цветами кондитерской мамаши Мопассан «Пышка» и выдержанным в строгих готических тонах похоронным бюро Банди и сыновей «Мертв по прибытии». В безымянный сей проулок мало кто заглядывал, зато все, проходившие мимо, кидали в него мусор. Повсюду валялись обрывки газет, скомканные целлофановые пакеты, обертки от шоколадок и мороженого. Да к тому же стоял ядреный запах соленых огурцов трехлетней выдержки. В проулок не выходило ни одно окно, но двери временами встречались. Крепко сколоченные, обитые железными полосами двери. Что могло скрываться за такой дверью? Да, в общем, все что угодно. Не забывайте, что дело происходило в Холопени. Где, в принципе, можно ожидать всего. Вплоть до встречи с самим Сальвадором Дали.

Миновав с десяток наглухо запертых дверей, Мара остановилась возле той, что была ей нужна, и тихонько постучалась. С минуту за дверью царила тишина. Затем истошно заскрипел похоже, что очень старый, ржавый засов. Дверь приоткрылась самую малость. В образовавшуюся щель виден был только большой желтый глаз, казалось, светящийся во мраке.

– Я к почтенному Кроули, – тихо произнесла Мара.

– Вам назначено? – так же тихо спросило желтоглазое существо.

Голос у него был странный. Не мужской и не женский. Не старый и не молодой. Не злой, не добрый, не подозрительный. Вообще – никакой. Словно и не голос это был вовсе, а снова проскрипел тот же самый ржавый засов.

– Я по неотложному делу, – ответила Мара.

– Насколько неотложному?

– Настолько, что я приехала в Холопень за два часа до темной стороны додекаэдра.

– Холопень – хорошее место.

– Я не утверждала обратного.

– Но мне показалось…

– Мы будем говорить или дело делать?

– Вот, все вы так… Все…

Продолжая что-то бормотать себе под нос, если, конечно, у него был нос, желтоглазое существо приоткрыло дверь чуть шире и отступило во мрак.

Мара безбоязненно шагнула через порог. Ей и прежде доводилось бывать в этом доме. Не часто, но доводилось. Место было не из тех, куда ходят просто так, чтобы время скоротать. Сюда приходят, только когда уже припрет. По-настоящему, серьезно припрет. А иначе здесь и делать нечего.

В прихожей было темно и тихо. Как в могиле. Но пахло почему-то горчицей и розмарином. По прошлым своим визитам Мара знала, что темнота эта обманчивая. Нужно было только выждать какое-то время, дать глазам привыкнуть. И тогда станет ясно, что темнота эта вовсе и не темнота даже, а сероватый полумрак, подсвеченный тусклыми, направленными в потолок светильниками. Хозяева дома не любили яркий свет.

Первым, что увидела Мара, когда темнота начала редеть, было то самое желтоглазое существо, что открыло ей дверь. Существо было ростом под два метра. Но, даже видя его в полный рост, невозможно было понять, что оно собой представляет. От шеи и до пят оно было завернуто в серое бесформенное покрывало, полностью скрывающее очертания его фигуры. Голова же была плотно замотана красным платком. Так что был виден лишь один желтый, хищно прищуренный глаз. Свисающие на плечи кисти наводили на мысль, что, может быть, и не платок это был вовсе на голове у безымянного желтоглазого существа, а стяг поверженной армии. Но кому до этого было дело? А если кому и было, тот молчал. Желтоглазое вовсе не казалось опасным. Но и злить его при этом как-то не хотелось. Кто знает, как оно отреагирует на простой, казалось бы, вопрос – что за знамя у вас на голове?

– Дождь не собирается? – спросило желтоглазое у Мары.

– Нет, – ответила шенгенка, ничуть не удивившись такому вопросу.

– Уже неделя, как дождя не было, – недовольно проскрипело желтоглазое.

И, ворча, потопало в глубь помещения, волоча за собой длинный подол серой хламиды.

Мара пошла следом. Она знала, что никакого официального приглашения от желтоглазого не последует. Даже взмаха руки или кивка от него не дождешься. Желтоглазое так и будет семенить, путаясь ногами в одежде, что-то бубнить, будто разговаривая само с собой и не замечая, следует за ним кто или нет. А может быть, только делая вид, что ему это безразлично. Что можно знать о повадках существа, у которого даже названия не было? Может быть, его и вовсе не существовало? Мара слыхала про подобные штучки, но никогда не задумывалась над ними всерьез. По ее разумению, в существовании существа, которое на самом деле не существует, не было никакого существенного смысла. А ежели так, то чего ж об этом думать?

Следуя все в том же порядке – впереди желтоглазое, следом за ним Мара, – они оказались в длинном коридоре, света в котором было чуть больше. И пахло здесь корицей и рыбным соусом. Справа была глухая стена, слева – узкие дверные проемы, задернутые разноцветными шторами. Возле одной из таких зашторенных дверей желтоглазое остановилось, глянуло на Мару, может, сердито, может, насмешливо, но уж точно недобро, и скрылось за занавеской. Мара осталась в коридоре. Она знала, что заходить в комнату прежде, чем оттуда выйдет желтоглазое, нельзя. Ни в коем случае. Почему именно нельзя – этого она не знала. Да и не интересовали ее подобные вопросы. Мара была на удивление рационально мыслящей шенгенкой.

Прошло не больше пяти минут.

Желтоглазое выбралось из-за занавески и посмотрело на Мару так, будто думало, съесть ее прямо сейчас или оставить на потом?

– Почем нынче яйца на рынке? – сухо проскрипело непонятное существо.

– Тринадцать грандов семь триков за дюжину. – Это Мара точно знала.

– Инфляция, – удрученно покачало головой желтоглазое.

Мара слышала это слово – его частенько повторяли в Городском Совете, – но что оно означает, шенгенка не знала. Ратманы произносили очень много непонятных слов. Особенно во время заседаний, когда решали важные государственные вопросы. Поэтому она повторила то, что слышала:

– Падение курса не должно привести к стагнации. – Память у нее была хорошая.

– Кто знает, кто знает, – проскрипело желтоглазое и затопало дальше по коридору.

Пройдя несколько шагов, существо обернулось.

– В этом году лучше покупать богемское стекло, – глубокомысленно изрекло оно, сверля шенгенку единственным глазом.

– Я буду иметь это в виду, – с благодарностью кивнула Мара.

И желтоглазое засеменило дальше.

Дойдя до конца коридора, оно сделало полный оборот вокруг оси, одернуло на себе одеяние и скрылось за занавеской.

Только после этого Мара подошла к дверному проему и осторожно отвела занавеску в сторону.

Шенгенка знала, что ожидает ее по другую сторону занавески. Но выбора у нее не оставалось.

По крайней мере, она сама так думала. И скорее всего, была права.

Глава 8

Тем же вечером в Развеселом квартале, что расположен на юго-западе Второго круга Централя, появилась удивительная незнакомка, приковавшая к себе внимание всех, кто ее видел. Господ почтенных и не очень. Дам и девиц. Детей и стариков. Орков и гоблинов. Гномов и людей. В общем, все, кто видел ее, идущую по тротуару, только молча провожали незнакомку долгими завороженными взглядами. Одни улыбались. Другие утирали пальцем нос. Третьи нервно сглатывали. Четвертые цокали языком. Говорят, какой-то пожилой почтенный гоблин даже грохнулся в обморок. Впрочем, случилось это возле паба «Лемюэль». Так что гоблин мог оказаться попросту мертвецки пьяным.

Но, как бы там ни было с гоблином, незнакомка стоила того, чтобы посмотреть ей вслед. Да еще и присвистнуть. С восторгом и завистью. С восторгом от того, что в Централе, оказывается, еще можно увидеть такую красотку. И завистью к тому, кто бы решился подойти к этой крале и заговорить с ней. Ну хотя бы о погоде. Или об изменении маршрутов перелетных птиц, вызванных строительством Великой Вай-Вэйской Плотины.

Оценивая возраст незнакомки, свидетели расходились во мнениях. Мужчины давали ей от шестнадцати до тридцати пяти. Женщины – от двадцати семи до сорока трех. Зато оказавшийся неподалеку портной Зингер точно определил ее рост – метр шестьдесят восемь. Также он заметил, что незнакомка была худощава и ноги у нее длиннее, чем обычно. Когда же стоявшая рядом жена Зингера поинтересовалась, что значит длиннее, чем обычно, портной тут же все разъяснил:

– Это примерно как у тебя, дорогая!

Волосы у незнакомки были иссиня-черные и, как добавил цирюльник Ступка, очень аккуратно подстрижены под каре.

Цвет глаз ее никто назвать не мог – глаза прятались за большими солнцезащитными очками.

Одета незнакомка была в короткую ярко-красную курточку из искусственной кожи, со множеством ремешков и застежек. Под курткой можно было заметить тонкий темно-коричневый свитер. Черная кожаная ультракороткая юбка, несомненно, лишь подчеркивала все достоинства ее фигуры. А узкие сапоги-ботфорты с отворотами на середине бедер превращали ее и без того идеальные ноги в подлинное произведение искусства. Последнее утверждение принадлежит скульптору Безрукову, видевшему незнакомку из окна своей мастерской и разбившему после этого все, что он успел изваять в мраморе, глине и бетоне. Медные и бронзовые статуи Безруков отдал старьевщику за пять бутылок дешевого красного вина.

Последней деталью уже почти законченного портрета таинственной незнакомки был бумажный зонтик с нарисованными на нем журавлем и тремя ирисами. Незнакомка несла его, элегантно положив на плечико.

А вот чего у нее не было, так это сумочки. И – это уже приметили видевшие ее женщины – на незнакомке не было ни одного украшения. Ни кольца, ни браслета, ни серег, ни даже цепочки на шее. Странно? Наверное. Хотя, конечно, дело вкуса.

Первым подкатить к незнакомке решился Мишка-Нож.

В Развеселом квартале человек он был известный. Хотя, сказать по чести, особой любовью и уважением у местного населения не пользовался. Мишка был пижон и бездельник. Да при этом еще водил дружбу со странными личностями, наведывающимися в квартал с непонятными целями. Когда Мишку спрашивали о его друзьях, он закатывал глаза и с таинственным видом говорил что-то о грядущих перспективах и радикальных тенденциях. Что такое радикальные тенденции, никто не понимал. Поэтому на том разговор и заканчивался. Мишка, сколько его знали, нигде не работал. При этом жил в двухкомнатной квартире с черным котом с белым носом. И постоянно околачивался в пабах да шинках. Пил Мишка много, но особенно пьяным его никто не видел. И в долг он никогда не просил. Откуда у него деньги – никто не спрашивал. Не принято это было в Развеселом квартале. Вот такой человек был Мишка-Нож.

Да, кличку он себе сам придумал. А по документам он Бертольдом звался.

Приметив незнакомку с зонтиком между книжной лавкой Иванова и залом игровых автоматов, Мишка-Нож подумал, что эта девица – как раз то, чего ему не хватает в жизни. По крайней мере, на данном ее этапе. Сдвинув кепку-пятиклинку набекрень и глубоко засунув руки в карманы широченных, по-модному едва не сваливающихся с зада штанов, Мишка вразвалочку продефилировал мимо незнакомки. Но не был удостоен даже взглядом из-за солнцезащитных очков. Перебежав на другую сторону улицы, Мишка обогнал незнакомку, развернулся и снова пошел ей навстречу. На этот раз он бросил в ее сторону взгляд и, поравнявшись, многозначительно подмигнул. И вновь не достиг желаемого результата. Не привыкший сдаваться, Мишка еще раз повторил свой обходной маневр. На этот раз, поравнявшись с незнакомкой, Мишка-Нож элегантно шаркнул ножкой, учтиво коснулся пальцами козырька и бархатисто-утробным голосом произнес:

– Мадам…

Так, в его представлении, обращались к дамам истинные денди. Хотя кто такие денди, Мишка понятия не имел.

К немалому удивлению тех, кто наблюдал за этой сценой, незнакомка остановилась и повернула голову в Мишкину сторону.

Окрыленный успехом Мишка изобразил нечто похожее на книксен. Еще раз дернул кепку за козырек. И выдал сакраментальное:

– Сдается мне, мы где-то уже встречались.

– Нет, – ответила незнакомка.

Голос у нее был холодный и скользкий, будто чуть подтаявший кусочек льда.

– Вы уверены? – картинно прищурился Мишка-Нож.

– Абсолютно.

Судя по голосу, незнакомка была не настроена даже на легкий мимолетный флирт. Однако она и уходить не спешила. Стояла и смотрела на Мишку. Будто чего ждала.

Ободренный таким вниманием к собственной персоне, Мишка-Нож продолжил разыгрывать стандартную комбинацию.

– Мне кажется, я знаю, как вас зовут!

– Серьезно?

Незнакомка чуть склонила голову к плечу. Так, будто дурацкая Мишкина фраза на самом деле ее заинтересовала.

– Роза! – щелкнул пальцами Мишка-Нож.

– Роза?.. – растерянно повторила незнакомка.

– Нет, нет… Конечно же, не Роза, – замахал руками Мишка. – Значит – Сара!

– Я – Сара?..

– Нет, не то, – изображая задумчивость, Мишка постучал пальцами по лбу. – Знаю! – улыбнулся он. – Вас зовут Клара!

– Вы уверены? – В голосе незнакомки все еще слышалось сомнение. Но она как будто уже готова была согласиться.

– Несомненно! Это ваше имя!

– Клара, – повторила незнакомка. И – еще раз: – Клара, – как будто пробуя имя на вкус. – Клара… Мне нравится.

От радостного возбуждения Мишка-Нож едва не подпрыгивал на месте. Он чувствовал, как у него чесалось под коленками. Но чесаться в присутствии дамы, конечно же, моветон. Это было понятно даже Мишке. Поэтому Мишка терпел. Терпел изо всех сил.

– Могу я поинтересоваться, что привело вас в наши края? – спросил Мишка и радостно улыбнулся – эк, как завернул! Самому понравилось!

Незнакомка, которая теперь звалась Кларой, посмотрела по сторонам. Большие солнцезащитные очки скрывали половину ее лица вместе с эмоциями. Но, судя по несколько угловатым движениям, она была растеряна.

– Наверное, вы здесь по делу? – пришел на помощь новой знакомой Мишка-Нож.

– Нет… – Клара закрыла зонтик и сунула его под мышку. – Дело я уже сделала.

– Значит, вы здесь на прогулке? Так сказать, с ознакомительными целями?

– Да, я просто гуляю… – Клара будто оборвала фразу, не закончив.

– Я так понимаю, вы впервые в Развеселом квартале?

– Да, прежде я здесь не была…

– У вас есть какой-то определенный план? Или – цель?

– Цель?.. – Клара задумалась.

И думала она так долго, что Мишка-Нож решил прервать затянувшуюся паузу.

– Ну, в конце концов, можно ведь и так прогуляться. Без всякого смысла.

Клара резко вскинула голову.

– Смысл должен быть непременно, – отчеканила она, как гвоздем по наковальне.

– Ну конечно, – не стал спорить Мишка. – Без смысла – это что ж за дела такие?

– Так в чем же смысл? – спросила Клара.

У Мишки не было ответа на этот вопрос. Поэтому он решил перевести разговор в иное русло.

– Вы интересуетесь книгами? – спросил он, глядя на книжную лавку Иванова.

– Нет.

– Тогда, наверное, вы увлекаетесь искусством. Здесь неподалеку находится мастерская скульптора Безрукова. Если хотите…

– Нет.

– Театр?

– Нет.

– Музыка?

– Нет.

– Петушиные бои?

– Не сегодня.

– Тогда, может быть, по пивку?

– По пивку? Что это значит?

Мишка-Нож понял, что ухватил за хвост удачу. И главным сейчас было ее не упустить. Действовать следовало настойчиво, но аккуратно. Не забывая о таких понятиях, как деликатность и стиль.

– Ну как же, – Мишка едва не приплясывал от нетерпения. – Это, в смысле, время провести… Так, чтобы душевно… И с пользой для дела… Ну, в смысле, чтобы все по-людски, значит…

– По-людски? – быстро переспросила Клара.

– Конечно, – гордо выпятил грудь Мишка. – Что ж мы звери, что ли? У нас все по-людски. Даже ежели…

– Я хочу все по-людски! – перебила Клара.

– Прошу! – Мишка-Нож повернулся к девушке бочком и предложил ей согнутый кренделем локоть.

Поскольку Клара не решалась взять кавалера под руку, Мишка сам сделал все как надо. Но – деликатно. После чего вместе с дамой двинулся вдоль улицы, гордо поглядывая по сторонам на разинувших от изумления рты обитателей Развеселого квартала. Которые отказывались верить собственным глазам. Чтобы такая краля, да с Мишкой-Ножом, да под руку!..

Быть такого не может!

Иллюзия! Морок! Обман зрения! Тотальное умопомрачение! Сеанс массового гипноза!..

Да все что угодно!..

Толкните меня! Ущипните! Врежьте по уху! Дайте как следует пинка под зад!..

Чтобы я наконец-то очнулся! Пришел в себя! Увидел мир таким, какой он есть!..

Иначе рот мой так навсегда и останется разинутым!..

Мишке до всего этого не было дела. Он был горд и счастлив. Надут и расфуфырен, как индюк в брачную пору. На него смотрел весь Развеселый квартал. И ему завидовали все!

Все!

Включая вдов и сирот. Потому что каждый мечтал оказаться на его месте. И это была тема, которая еще не один день будет обсуждаться, перемалываться и обкатываться на всех углах и перекрестках Развеселого квартала.

Само собой, Мишка делал вид, что ничего вокруг не замечает. А если и замечает, то не понимает, что это он всему причиной.

– Посмотрите направо, – рисовался он пред спутницей. – Вы видите перед собой дом, в котором родился Габриэль Гарсия. Да, да! Тот самый знаменитый Габриэль Гарсия, написавший роман «Сто дней до приказа»! Величайшую, так сказать, книгу современности, по сей день остающуюся в списках бестселлеров! Роман, переведенный на все языки Мира-На-Оси, включая клинопись хуну и узелковые письмена бибилатов. А в Бедламбесе роман был признан экстремистским, подрывающим моральные устои общества, и на том основании запрещен. Многие не в курсе, что Гарсия родился и провел свои детство и юность в Развеселом квартале. А те, кто знают, почему-то отказываются в это верить. Вы читали «Сто дней до приказа»?

– Нет.

– А другие книги Гарсии?

– Нет.

– Ну, честно признаться, я их и сам пока не читал. Но тем не менее факт остается фактом, мы с вами идем по улице, по которой когда-то ходил величайший писатель Мира-На-Оси!

– По-людски?

– Что? – не понял Мишка.

– Мы идем по-людски?

Вопрос показался Мишке несколько странным. Судя по всему, Клара была та еще штучка. Так что ожидать от нее можно было всего, чего угодно. Поэтому, ничтоже сумняшеся, Мишка-Нож брякнул:

– Конечно, по-людски… А то как же?

И в самом деле, как же еще? Вне зависимости от того, что имела в виду Клара.

– А теперь обратите свой взор направо. Видите здание с круглой крышей? Примерно сто пятьдесят лет тому назад в этом здании был открыт первый в Централе публичный террариум. Коллекция насчитывала около трехсот видов различных гадов. Заведение пользовалось необычайной популярностью. Люди ходили туда не только затем, чтобы посмотреть, каких тварей способна создавать природа, но и просто так, отдохнуть, попить кофея, поболтать. В террариуме назначались свидания, заключались браки, справлялись юбилеи. Одно время террариум был самым модным местом для встречи нового года. Пригласительные билеты на празднование невозможно было достать ни за какие деньги, только по блату. По очень большому блату. Однако в год своего столетия террариум переехал в новое благоустроенное помещение, расположенное на территории нынешнего зоопарка. А в здании разместился квартальный участок револьверос – по сути, тот же гадюшник… Вам интересно то, что я рассказываю?

– Очень интересно, – ответила Клара, даже не взглянув на спутника. – Но я хочу по пивку. Что по-людски.

– Мы уже пришли, – улыбнулся Мишка-Нож. – Кстати, вот еще одно примечательное место! – Мишка указал на дверь, мимо которой они проходили. Самая обыкновенная дощатая дверь, на которой желтой краской был нарисован раскрытый зонт. – Знаете, что это такое?

– Нет.

– Первый общественный туалет! Можете мне не верить, но это исторический факт! Первый общественный туалет был открыт в Развеселом квартале. Произошло это всего-то восемнадцать лет тому назад. Одновременно с вводом в строй третьего кольца монорельса. Казалось бы, подумаешь, общественный туалет. Но как это изменило всю нашу жизнь! С тех пор были открыты сотни, если не тысячи общественных туалетов по всему Централю! Сегодня мы просто не можем представить себе жизнь без общественных туалетов! Даже несмотря на то, что Городской Совет сделал их платными, решив, что это станет хорошим подспорьем для городского бюджета. А чтобы деньги не разворовывались кем попало, была введена государственная должность Главного Смотрителя Общественных Туалетов Централя. Теперь Бургомистр точно знает, кто ворует деньги из общественных туалетов. И, должно быть, деньги немалые, поскольку за два года, что существует эта должность, с нее были смещены и посажены семеро Главных Смотрителей Общественных Туалетов. Говорят, ни в одной другой отрасли нет такой текучки кадров. В настоящее время двери всех общественных туалетов Централя помечены стилизованным изображением открытого зонтика. Есть много версий, объясняющих происхождение этого символа. От ернической бытовой до мистической. Но что бы ни говорили всевозможные знатоки и исследователи, дело в том, что самая первая дверь самого первого общественного туалета в Развеселом квартале была сколочена из старых ящиков, на одном из которых был нарисован раскрытый зонтик. Это означало, что находившийся в ящике продукт боялся сырости… Вам это не интересно?