Текст книги "Хроника дорог. Стихотворения"

Хроника дорог
Стихотворения
Алексей Кирдянов

© Алексей Кирдянов, 2024

ISBN 978-5-0065-1130-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ХРОНИКА ДОРОГ

Жизнь уместится и в тетрадке

и станет хроникой дорог.

А. Кирдянов, 1986

I

Радужный свет

…Видно, дни золотые пришли,

Все деревья стоят, как в сияньи,

Ночью холодом веет с земли,

Утром белая церковь вдали

И близка и ясна очертаньем.

А. Блок

 
Я проснулся сегодня веселым,
за окном полыхает рассвет.
Красным залиты церкви и села.
Как прекрасен сей радужный свет!
 
 
Очертанья ясны и неясны —
я опять зачарован зарей!
Всё ж люблю этот мир я прекрасный,
что бывает ненастным порой.
 
 
За окном переливчаты росы,
зелень влажная утренних трав,
молодой ветер музыку носит
на еще неокрепших крылах.
 
 
Солнца луч разыгрался весельем,
прорывается сквозь облака…
В моем сердце опять новоселье:
мои вихры ласкает рука.
 
 
Я рукой успокоен твоею —
на душе теперь тяжести нет.
Прелесть глаз твоих скуку развеет…
Как прекрасен сей радужный свет!
 

29 марта 1985

Ленинград

Другу

О. Воронову

 
В дни сомнений и мук
жду тебя, милый друг.
И, поддержки ища,
твоего жду плеча.
Знаю, верен ты мне,
ты меня не предашь,
мне печаль в тишине,
как и радость, отдашь.
 

14 марта 1985

Ленинград

О самолетах

 
Не получается писать о самолетах,
хотя они взлетают надо мной.
Мне каждый раз недостает чего-то —
возможно, строчки крепкой, голубой.
 
 
Метафору не подобрать для ветра,
для солнца яркого, слепящего глаза;
и слово – что-то вроде «амперметра» —
на высоте, прозрачной, как слеза.
 
 
Одно могу я – только удивляться
и, тщетно мучаясь, перебирать слова.
А самолеты всё куда-то мчатся —
от синевы кружится голова!
 

28 июня 1986

Ленинград

Волненье

Вот-вот и мой объявят номер рейса,

и в долгожданный ринусь я полет.

Волненье птицей бьется в моем сердце…

Былую жизнь прилежно память носит,

родные лица призвана сберечь.

Что жизнь? Она – разлук тревожных россыпь,

а к ним горячих, долгожданных встреч.

Ревут моторы. Трап уже убрали.

Два города, целованные мной,

небесной лентой лайнеры связали —

волнительной связали, скоростной.

…Любимый город замигал огнями —

уже почти окончился полет.

Мое волненье стиснуто ремнями:

где огонек, который меня ждет?

Нет, никогда волненье не оставит…

Июль – 15 августа 1986

Ленинград – Ташкент (?)

Загадка системы

 
Говорите: «Дураков
круче нет, чем Плешаков!»
Почему ему лишь только
колбасы даете столько,
 
 
двадцати ж восьми другим —
что не взято было им?!!
 

7 декабря 1989

Погар

Эпилог

 
Знаю точно: я буду известен —
горемычный признают стих.
Слышный отзвук допетых песен
будет скромен и нежно-тих.
 

29 апреля 1990

Погар

«Горда осанка, весел взгляд…»

 
Горда осанка, весел взгляд:
для всех я – образ счастья.
«Какой счастливчик, – говорят, —
везет тебе всё чаще!»
 
 
Смеюсь и я – везде успех.
А что там, за улыбкой?
Порочный маленький узбек,
погрязший в снах-ошибках.
 
 
Я каюсь Богу одному,
что сердце – на две части.
Ему понятно, почему
я иногда несчастлив.
 

31 декабря 1990

Погар

«А душа в любви, волнуясь…»

 
А душа в любви, волнуясь,
беззащитна и ранима.
Знаешь, нежность поцелуя
только с музыкой сравнима.
 

7 января 1991

Калининград

«Случайные ждут поезда…»

 
Случайные ждут поезда
в никуда, в никуда.
Случайные всё города.
Навсегда? – Навсегда.
Случайны ночлег и еда —
ничего, ерунда.
Случайных знакомств череда —
так всегда.
Уходят, уходят года —
вода.
 

10 января 1991

Калининград

* * *

Не было муки – были тревоги.

Не было счастья – были дороги.

Не было Бога – были пророки.

Не было славы – были упреки.

Не было жизни? – Было. Немного.

15 января 1991

Ленинград

Две печали

 
Мы оба с тобою молчали,
забыв про любовь.
Хотелось сказать о печали,
но не было слов.
 
 
Кружил над ночными свечами
ночной херувим.
И две одиноких печали
кружили за ним.
 
 
Кружение то означало —
так просто понять! —
стать чем-то единым молчанье
мешало им… стать…
 
 
Короткая ночь со свечами!
Мы были в ту ночь
не в силах, как наши печали,
друг другу помочь.
 

16 января 1991, Ленинград, поезд из Ленинграда в Брянск

Март 1991, Погар (?)

Полной мерой

 
Я не затеряюсь в дальних странах:
все пути ведут к родной стране.
Где-то под оврагом в рваных ранах
умирать кому-то, а не мне.
 
 
Будет жизнь моя, конечно, долгой,
полной счастья и больных тревог,
музыки полночной, но не только —
будет в ней полным-полно дорог;
 
 
ожиданий и любви без меры,
и хулы (характер этот строг),
и стихов, и дел… Ты в это веры
у меня не отнимай, мой Бог!
 
 
…А умру я, как усталый путник —
работяга, севший отдохнуть,
когда сердце – верный друг и спутник —
так сожмет, что больше не вздохнуть.
 

22 января 1991

Погар

15 января 1991 года

 
Всё валится из рук
в надтреснутом пространстве.
Бесснежная зима
дождлива и долга.
Я, кажется, навек
приговорен к молчанью.
За стенкой веселы
чужие голоса.
 
 
Всё валится из рук —
из памяти и сердца.
Разбит на черепки
спокойствия мотив.
Секунда умерла,
застыв на циферблате.
А в комнате висят
свинцовые шаги.
 
 
Всё валится из рук —
и книга, и расческа.
Заброшены в столе —
ненужные – стихи.
За окнами – «сентябрь»,
как нудная простуда.
Когда-то в этот день
Родился Мандельштам.
 

10 января 1991, Калининград

28 января 1991, Погар

«С волками жить – по-волчьи выть…»

 
С волками жить – по-волчьи выть,
по-волчьи огрызаться,
добычу чтобы поделить.
Ведь сытость – волчье счастье.
 
 
Тот, кто сильнее, тот и прав —
вся в этом суть оскала.
Волчицей дан звериный нрав,
силен – и горя мало.
 
 
Ты если слаб – ты не у дел.
Страшись клыков собратьев.
Беги из стаи, твой удел —
уже не волчье счастье.
 
 
С волками жить – по-волчьи выть?
Прощай, родная стая!
Закон волков хочу избыть,
хотя бы издыхая.
 

29 – 30 января 1991

Погар

«Ленинградская полночь …»

Верните мне замок и город назад.

Неизвестный автор

 
Ленинградская полночь —
начинаю с нулей.
Здравствуй, город, и полно!..
В сердце ночи налей.
 
 
Все твои переулки —
черной радости цвет.
Для печальной прогулки
лучше города нет.
 
 
Надышаться мне ветром
дай до одури, всласть.
Заведи меня в недра,
где крепка твоя власть.
 
 
В звуках ветра пойми же
мой приветственный бред.
Я пришел, чтоб услышать
твой безмолвный ответ.
 
 
Не жалей для печали
обжигающий снег —
пусть кружит над плечами,
замерзает у век.
 
 
Мне оставь же надежду
на еще один бред:
повидать тебя прежде,
прежде, чем умереть.
 

1 февраля 1991

Погар

Кое-что о танках

 
Танки едут по костям,
по живым еще сердцам…
 
 
О свободе ты мечтал?
След на гусенице ал.
 
 
Ты хотел иной страны?
Нет опаснее вины.
 
 
Принимай же приговор —
автоматный разговор.
 
 
Плюрализм для «перемен».
Танки – тоже аргумент.
 
 
Правит ловко – давит всласть
нами избранная власть!
 
 
Танки едут по костям,
по живым еще сердцам.
 
 
Танка крепкая броня,
может быть, раздавлен я?
 

3 февраля 1991

Погар

Отмечая одну дату

 
Не к лицу мне, вроде бы, веселье.
Я не прав, что весел: впереди
мне не будет утешенья.
Лишь дожди.
 
 
Как, уход друзей предвосхищая,
хорошо понять: верны враги.
Не уходы мне мешают.
Но… шаги.
 
 
Веселюсь я, упиваюсь бредом:
мой двойник уходит. Уходи!
И… идут – как будто следом —
о, дожди.
 

4 февраля 1991

Погар

«Здравствуй, ночь – мое звездное время!..»

Ночь – звездное время.

А. Кирдянов. 1988

 
Здравствуй, ночь – мое звездное время!
Мне ль учить тебя тишине?
В сердце ты заронила мне
это тихое черное семя.
 
 
Я спокоен, бесслезен и нежен
очень редко бывал с тобой.
Одинокий, печальный, больной —
вот таким я был чаще, не реже.
 
 
Сколько тайн подарил твоим звездам,
слов-стихов нашептал тебе!
Всё ты знаешь… Что-то в судьбе
изменить уже трудно и поздно.
 
 
Здравствуй, ночь – мое звездное время!
В сердце – тихое черное семя.
 

5 февраля 1991

Погар

«Вновь потеряна страница…»

 
Вновь потеряна страница
в книге. И опять
сигаретный дым струится.
Поздно. Поздно спать.
 
 
Выбираю я невинно —
сну ли вопреки? —
сигарету, свет камина,
тень моей руки.
 
 
Ночью лица на портретах
трудно различать.
Потому ль, что понял это,
не желаю спать?
 
 
И понять осталось мало,
и надолго знать:
неожиданно мне стало
некого терять.
 
 
Ночь. Потеряна страница
в книге. И опять
вспоминаю милых лица,
милых… Поздно спать.
 

7 февраля 1991

поезд из Брянска в Москву

Потерянная печаль

 
Чайки у моря кричали
о кареглазой печали.
Била волна о причал:
кто потерял печаль?
 
 
Камни причала молчали,
все – в неизбывной печали.
Не открывал мистраль,
чьих это глаз печаль.
 
 
Люди безмолвно читали
след на песке – печали.
Каждый из них мечтал
эту испить печаль.
 

21 февраля 1991

Погар – Брянск

Ночное наваждение

 
Мы смотрели друг другу в глаза,
нам казалось, что ночь бесконечна.
А в глазах – бирюза, бирюза
и вопросик-надежда: навечно?
 
 
А к утру не осталось вина.
Ночь окончилась быстро, беспечно.
А в глазах – легкий стыд и вина,
и вопросик-насмешка: навечно?
 

2 – 3 марта 1991

Березовка

«Я знаю музыку стиха…»

 
Я знаю музыку стиха,
служу лишь ей по праву,
сменив машину и меха
на трудную забаву.
 
 
Она в душе звучит всегда,
прекрасны с нею узы.
Пустое – слава и беда.
Есть только голос Музы.
 
 
Высок поэзии полет.
И жив я в этом мире,
покуда Бог не оборвет
струны на хрупкой лире.
 

4 марта 1991

Березовка

Март

 
«Синие тени на белом снегу» —
мартовский образ, его берегу.
 
 
Март наступает так тихо опять,
что не успею его я понять.
 
 
Месяц-тихоня, я знаю: ты – мой,
непостоянный, несмелый – живой!
 

4 марта 1991

автобус из Березовки в Погар

Феруза

 
Как слушает Феруза
мои слова!
Мне с долькою арбуза
сладка халва.
 
 
Красавица Феруза,
не верь словам —
их сочиняет Муза
по вечерам.
 

14 марта 1991

Погар

Эти взгляды

 
Торжество зеленых взглядов…
Что об этом рассказать?
Эти взгляды – словно яды,
от которых умирать.
 
 
Но приму такую гибель:
яд прелестный – зелень-страсть.
У судьбы круты изгибы,
у себя ли счастье красть?
 
 
Выбор сделан: счастье рядом.
И окончен мой рассказ
про торжественные взгляды
милых мне зеленых глаз.
 

15 марта 1991

Погар

Совет

Вы мне прочитали глупые слова.

У меня от скуки пухнет голова.

Девушке ли надо сочинять стихи?

Вам к лицу, скорее, милое хи-хи.

Не читайте, бросьте, очень Вас прошу!

Приходите в гости, чаем угощу.

15 марта 1991

Погар

Лилии

Моей маме Лилии Кузнецовой

 
Как причудливы изломы
и изгибы тонких линий!
Так пленительна истома
аромата желтых лилий.
 
 
Ты к пруду приходишь ради
только этого цветенья.
На зеркальной водной глади
лилий ловишь отраженья.
 
 
Открываешь здесь печали,
что-то шепчешь неслучайно.
Чтобы лилии лишь знали,
отчего ты так печальна.
 

16 марта 1991

Погар

Украшение

Пусть лилейною нежною дрожью

трепетала душа не раз.

Я не скован холодной ложью

этих льстивых, ласкающих глаз.

Из лазоревых ловких взглядов

ты сплела золотую сеть.

А в шелка голубых нарядов

ты успела кораллы вплесть.

Губ движение ломко-ало,

прошептала легко: «Люблю.

Ласк моих тебе, милый, мало?

Полюби же меня, молю!»

И была в тех словах вершина.

Но за нею скрывалась ложь.

Для тебя украшенье – мужчина.

Как шелка иль коралл, как брошь.

16 марта 1991

Погар

Семь частушек

I

 
Парень прапорщика нес,
пьяного, в сторонке.
Я подумала, что плащ
взял в конверсионке.
 

II

 
Приказал пропагандист:
«Голосуем снова:
Ельцин – это популист,
все – за Горбачева!»
 

III

 
Дали водку по талонам,
ой, мерси за доброту!
Заменю на панталоны —
хоть прикрою срамоту!
 

IV

 
Ходит в хате бумбарашка,
голос грубый, просит есть.
Лезь в постель ко мне, дурашка,
я поверю, что ты есть!
 

V

 
Мой с работы – и упал
на постель с апатией.
«Я в правлении, – сказал, —
бился с партократией».
 

VI

 
Мой на Запад насмотрелся,
и сказал, когда оделся:
«Тьфу на вашу Азию,
поеду в Буржуазию!»
 

VII

 
Воробей кричит: «Ку-ку».
«Что за комбинация?»
Объяснили старику:
это – радиация!
 

Март 1991

Погар

«Фонари горят. Гостиный…»

И луна кусочком сыра

зависает в облаках.

 
Фонари горят. Гостиный.
Ах, торжественный обряд! —
Курят мальчики картинно,
ходят, ходят, и стоят.
 
 
Вот приятель моложавый
на меня наводит взгляд,
свет фонарный тускло-ржавый
оттеняет: «Буду рад!»
 
 
А блондин в короткой куртке
просит: «Дайте закурить»,
добавляя, вроде шутки:
«В гости можно пригласить?»
 
 
Много б мальчики отдали,
чтоб втянуть меня в порок.
Но мой путь, конечно, далее —
я в такое не игрок.
 
 
Что за дурость и бравада —
здесь ловить за взглядом взгляд?
Мне, конечно же, не надо
приходить на гей-парад!
 

16 марта 1991

Погар

Я вернулся

 
С безоблачного неба
как солнце бьет в зрачки!
Давно в Ташкенте не был.
Где ж темные очки?
 
 
Апрель, как шаг верблюда,
здесь так нетороплив.
Цветенье – это чудо —
цветенье груш и слив!
 
 
Знакомый гул базара
напомнил детство мне.
От солнечного жара
укроюсь в чайхане.
 
 
– – – – – – – – – – – – – —
 
 
Простор широких улиц
и людных площадей…
Тоской ко мне вернулись
мечты ташкентских дней.
 
 
Мне так хотелось роста!
Шла кругом голова…
Живу я в мире просто.
Живу не год, не два.
 
 
Да! время как-то скоро
связалось в цепь годов.
Я в свой вернулся город
из многих городов.
 

Март 1991

Погар

II. НЕВОЗВРАЩЕНИЕ. Собранные листы

Сердечность

 
Холодно мне. По заснеженным улицам
глупо шататься и слушать шаги
невозвращения, зряшно сутулиться,
нервно считая ухода круги…
 
 
Я не вернусь к твоей лестничной клеточке,
к ласкам под лампочкой я не вернусь,
и к поцелуям на улице-веточке,
где не меня ты любила, а грусть.
 

Март 1991

Ташкент

 
А прохожие шли по панели,
торопились к троллейбусу – дождь!
И я знал, что, не тронув постели,
ты меня, нелогичного, ждешь.
 
 
Ну и глупый же я, пустомеля!
Возвращаться, промокнуть успев?
Но слагаются капли апреля,
словно ноты, в неловкий напев.
 

Март 1991

Ленинград – Ташкент

 
«Здравствуйте, с Вами, видимо,
виделись мы
где-то в конце зимы
на пролете меж станций,
в электричке.
Это в моей привычке —
запоминать значимые лица:
с грустью в рисунке губ,
нежности чуть пригубивших,
с глазами, затененными
сеткой ресниц
серой.
Очарование-блиц
Вами в конце бесцельной зимы,
(здравствуйте, паводки рек!).
Ваше имярек
не имеет значения вовсе
для меня.
Как, впрочем, и возня
вокруг – там, в электричке ранней —
женщин и мужчин,
входящих, выходящих, – скученность спин,
размытость лиц (да!) с остатками
сна и следами недоумения
от быстрого полусырого завтрака,
съеденного за новой газетой…
Спасибо Вам, летящей
над угловатостью жизни,
обыденностью любви,
бессмысленностью многих вещей! —
Вам, будто тающей, но таящей —
там, глубоко в себе —
загадку свежести яркого утра
над спокойствием полуспящего города,
в общем, Мечты…» —
 
 
я мысленно обращаюсь к юной особе,
вместе со мной вошедшей в метро,
и, таким образом,
уже дважды мелькнувшей в хронике моего бытия.
 

Март 1991

Березовка

 
Ждал ласковых писем в красивых конвертах,
нарядных открыток за подписью N
и телеграмм:
«Тебя поздравляю целую». Поверьте,
я верил в томление юной Элен.
Томился и сам.
 
 
Она потакала. И я объяснился.
Мне снился ночами «семейный очаг».
Звоню по утрам,
а сам тривиален: «Ташкент изменился…
Погода негодная… Завтра…» – рычаг
спускается сам.
 
 
Как отпуск спускается: дни и недели!
Для правды скажу: я в эстрадный концерт
ее пригласил,
три акта. В двух первых там девушки пели,
поверьте, а в третьем – в лилейном венце
солист голосил.
 
 
Домой пригласил, и она соглашалась
послушать в моем исполненье стихи
на лентах кассет.
И слушала. Жалась картинно. Но шало
глядели глаза: мол, прощаю грехи.
(Которых и нет!)
 

Май 1991

Березовка

 
Снова Тютчева читаю
не с эстрады, а в толпе.
О как рады, что витают
в поэтической мечте
две студентки – это те,
что за мною повторяют
чудный тютчевский напев.
 
 
Быть послушным звуку лучше,
легче, право, в тишине.
Вам, студентки, вам и мне,
безусловно, скажет Тютчев
лучше всё… наедине.
 

5 июня 1991

Погар

Тоска

 
Ах, пацаном босоногим
часто сбегал я в степи!
Мне, непонятному многим,
нравились птицы в небе.
 
 
Тонки степные тропы,
птиц надо мною много!
В степи сбегал я, чтобы
не было одиноко.
 
 
Помню: навстречу ветру
в чистом тугом пространстве,
крылья расправив, беркут
чтил ритуалы странствий.
 
 
С ясным вопросом «Чьи вы?»,
рядом с протокой мутной
низко кружился чибис —
мой любопытный спутник.
 
 
Ласточки рассыпались
(черная дробь на синем
небе) и наступали
сумерки, – словно с ними.
 
 
Шли, как бежали, ловко
дни – всё степные виды!
Я заимел сноровку —
птиц различать по видам.
 

Апрель 1991

Ташкент

 
От себя, неловкого, я бежал —
занесла нелегкая на вокзал.
Затерялся в шарканье, как пропал,
в креселках зашарканных засыпал;
в зеркалах задымленных я дрожал,
и бродяг без курева обижал.
Я читал названия городов
и друзьям названивал в глубь годов;
отшивал бухарика – если звал,
и калеке мелочью подавал.
Горевал со шлюхою о судьбе,
говорил о страхах и ворожбе.
Хлеба корку черствую я жевал,
газировкой чертовой запивал.
 
 
До чего ж невежливый перевал,
где себя я прежнего узнавал!
Жизнь мою, как зеркало, тот вокзал
искажал, но всё-таки отражал.
 

Март 1991

Ташкент

 
В дороге, так часто случайной,
и всласть, и сомненья круша,
забудемся в песне печальной,
как русская может душа.
 
 
Одна – до большого перрона —
нам выпала русская ночь.
В печали и в тряске вагона
не спеть и не выпить невмочь.
 
 
Затянется песенка эта
на шее петлею хмельной…
Сыграй, паренек, для поэта!
И снова – нальем по одной…
 

Апрель 1991

Ташкент

 
В сапожках не подбитых
как хорошо забытым,
ненужным и забытым
мне в тамбуре курить.
 
 
Потом в вагоне душном
быть надобно послушным,
до глупости послушным
лишь тряске да хандре.
 
 
Забыть, что скорое праздник,
и пассажиров разных,
таких привычно-разных
разглядывать в их сне.
 
 
Уснуть… Потом проснуться:
о, как красив под утро,
как нежен Брянск под утро
в снежинках декабря!
 

Апрель 1991

Ташкент

 
Я читаю стихи о любви
пассажирам в плацкартном вагоне
на одном из больших перегонов.
А за окнами – пасмурный вид.
Мои спутники так хороши
после карт и вареной картошки!
От рассказов устали немножко,
жадно внемлют словам для души:
отслуживший в стройбате солдат,
заводская девчонка Наташа,
два спецназовца – Игорь и Саша,
их подруга, студентка, видать.
Я читаю в их юных глазах
понимание, грусть и серьезность.
А в стихах – «поцелуи» и «звездность»,
«нежность», «чайные розы в слезах»…
И пока я читаю, вокруг
всё теряет свои очертанья:
карты, столик, постельные ткани,
чай в стаканчиках, замкнутость рук,
проводник (что нахален и груб),
проходящий в проходе вагона,
сумка Игоря, китель в погонах
на крючке, и журнальчик за рупь…
Я уже двое суток в пути,
двое суток в спасительном «между»:
между крахом и новой надеждой,
что меня, может быть, посетит.
Сладко плыть между всех городов,
между нежностью бывшей и буду…
между грубой общагой и грудой
ссор, обид, меж таких поездов…
Окна – серой весны негатив.
Быть героем железной дороги
для попутчиков – мало иль много?
Жизнь – сейчас, никаких перспектив!
Безмятежность непрочна, что дым —
завтра утром сойду, и с перрона
прокричу пассажирам вагона:
«Я хочу умереть молодым!»
 

2 мая 1991

Березовка

Усталость

 
Через пыль заводскую и гарь
проступают строения абрисом.
Я прописан по этому адресу:
«Строителей 10, Погар».
 
 
Насмехались ли те, кто назвали
так нахально картонный барак
«домом»?
Или же просто дурак
занимался подбором названий?
 
 
Но сомненья в мозгу копошатся:
«А к лицу ли тебе сокрушаться?
Если в целой стране кавардак,
что такое – картонный барак,
 
 
где единый на всех унитаз,
где жду очередь, чтобы на газ
поставить старенький чайник?
Где зимою, идя в умывальник,
замерзаю?»
Горевать или радоваться —
не знаю.
 
 
…«Строителей, 10, Погар»…
Я прописан по этому адресу.
Проступают строения абрисом
через пыль заводскую и гарь.
 

Апрель 1991

Ташкент

 
Ну а я заблудился в метро…
Шли дожди, вероятно, снаружи…
Переходы – то шире, то уже —
уводили хитро…
 
 
Что случилось со мной?
Но случайность ли это?
Было так же в то лето
или прошлой зимой?
 
 
Но не вспомнить – запахло жиром.
Я – в вагоне, кругом – пассажиры.
Двери хлопнули – «осторожно»,
и не вырваться – невозможно!
 
 
Напряженно смотрю
в лица,
и вопросик надеждой заныл:
снится?
 
 
А на лицах старушек, курсантов,
офицеров, официантов,
парикмахеров, пьяниц махровых,
граждан с жиром, соседей Петровых
и водителя, что подвозил
меня дважды в машине ЗИЛ,
были очень живые гримасы;
пахло хлестко помадой и квасом.
Вот старлей, закурил «Беломор»:
«Что солдаты? – всё серая масса…»
Вот майор – выпивоха и вор —
пристает: «У меня разговор…»
Доверительно жирный поэт
шепчет: «Знаешь, Алеша, секрет?..»
 
 
Нет.
 
 
И другие, другие галдят наперебой,
каждый за руку тянет с собой…
 

Март 1991

Ташкент

 
А троллейбус гремит,
будто с ленью, скрипит —
трам-трам,
трам-трам…
Тряска ссор и обид!
Мой троллейбусный быт
(трам-трам,
трам-трам),
он навяз, он закис,
неизбывно навис —
трам-вверх,
трам-вниз —
надо мной.
На всю жизнь?
 
 
В давке мамочек-дам
гром вагона – по швам:
трам-трам,
трам-трам…
Пиджаки, сюртуки,
ремешки и мешки…
Трам-трам,
трам-трам…
Фраз обрывки: лезь,
брысь…
О гремящий круиз!
Трам-вверх,
трам-вниз!
Дер-р-ржись!
 

Апрель 1991

Ташкент

Ирония

Из телевизора зиждется зелень

(слишком зеленый экран, «Горизонт»)

на потолок, что неровно побелен,

на пол щербатый, на старую мебель…

Вон расплылось: «Николай Доризо.

Серия первая» – титры, судьба

чья-то в горниле гражданской

войны; всё вперемежку – пальба, молотьба…

Кажется, кончилось. «Всё о берданке», —

диктор промолвит, улыбкой пальнув,

как из берданки. Позднее время. Почти что уснув,

слышишь любезное: «Телекруиз

по континентам…» – известия из

Мадагаскара, Камбоджи, Каира

смешаны в давке телеэфира

с пятиминутками музык-реприз:

«Ласковый май» или телестриптиз?

Не забудьте выкинуть телевизор!

2 июня 1991

Березовка