Текст книги "Радиоактивный ветер"

Алексей Колентьев
Радиоактивный ветер

 
There’s nothing you can do for anybody else.
It just runnin’ into a burnin’ house, where nobody can be saved…
What difference you think can make?…
One single man in all this madness…
There’s not some other world, where everything gonna be OK.
There’s just this one.
 

James Jones. «The Thin Red Line»[1]1
Здесь ты ни для кого ничего сделать не можешь.Это все равно как бежать в горящий дом, где никого уже не спасти.Так что же меняют твои поступки?…Один человек посреди всего этого безумия…Нет у нас другого мира, в котором все будет «зашибись».Есть только этот.Джеймс Джонс. «Тонкая красная линия»

[Закрыть]

1.1

… Путь к блокпосту «Альфы» не осложнился организованным преследованием, как я того ожидал. Группа прикрытия свернула периметр и начала отходить в сторону базы клана наемников, получив, видимо, конкретные инструкции на этот случай. Само собой, меня никто со взрывом не связывал: приказ о пуске ракеты или отдавал сам Эдвардс, или мистер Хиггс взял на себя эту «почетную» миссию. Ситуация, как им казалось, была полностью прозрачной и контролируемой, ведь данные у них почти в кармане, а жадный наемник сейчас получит по заслугам. Выжидать будут ровно до того момента, когда расшифруют записи полета истребителя. Эдварде не дурак, обязательно поймет, что флешкарта либо у меня, либо я отдал свою Марине и она везла ему обе флешки. Пока он напряжет резидентуры на местах, пока меня отыщут – я буду уже на базе «Альфы». Далее возможны два варианта: либо попробуют взять заложников из числа семьи, либо попытаются взять тут, в Зоне, лично меня. Второй вариант вероятнее всего, так как возможности в России у миллионера ограничены. Прикинув финансовые риски и вероятность успеха, думаю, меня попытаются взять в Зоне – это быстрее и явно дешевле. Я был готов к обоим вариантам и в любом из них передачу информации амерам не планировал.

Делая короткие интервалы между переходами, моя группа уже на пятые сутки вышла к территории, контролируемой «альфовцами». Я дал команду остановиться, приказал занять круговую оборону в лесопосадке. Потом, послушав эфир, подозвал к себе Василя:

– Слушай, боец, настрой ПДА на связь со своим начальством, пусть пришлют группу сопровождения. Раз мы у вас в гостях, пусть устроят экскурсию. А то лишний шум получиться может. Я же устав знаю: жахнете из всех стволов – и тю-тю, жисть молодая.

Белорус отжал тангенту на передачу. Пробормотав какой-то код, начал созваниваться с блокпостом. Это заняло минут пять, не больше. Затем повернулся ко мне:

– Будет сопроводилово, через полчаса дежурная группа подойдет с востока. Трое. Давно догадался?

– С самого начала знал. Только я вам не враг, да и то, что мы провернули, вашим только на пользу пойдет.

– Верно. Но вот документы… Дай их мне. – Обнаглевший секретчик протянул руку и простоял так, с протянутой рукой, минуты три.

Я усмехнулся, и парень невольно начал поднимать автомат. Вытянув обе руки перед собой, я успокаивающе начал отбивку давно заготовленной версии.

– Так я тебе их и отдал. Это – страховка. Миллионер захочет наши бабки снова вернуть в семью, так сказать. Нехорошо получится, если ему это удастся. На данный момент флешкарта – это очень большая головная боль. Встречное предложение, Василь, можно сделать?

Боец опустил АК, недовольно мотнув головой, кивнул: продолжай, мол. Я присел возле ствола засохшего дерева, жестом предлагая сделать Василю то же самое. Он неохотно подчинился. Теперь вроде все успокоилось, разговор приобрел конструктивный характер.

– Смотри: твое начальство непременно хочет получить эти данные. Но что потом? Разработка, думаю, за пределами Зоны вообще невозможна. Сам знаешь, ни один артефакт дольше года за «колючкой» не работает, а унисолы явно сделаны для «внутреннего употребления», так сказать. Следовательно, что бы там ни было на флешке, быстрой выгоды это не принесет. Допускаю, что какие-то выжимки будут, но за это время твоим командирам не раз и не два дадут по шее, а на саму «Альфу» налезут все, кому Эдвардс скажет «фас!». Вы отобьетесь, но группировка, скорее всего, потеряет свои позиции и влияние в Зоне, что гораздо важнее спорных научных изысканий. Начальство твое этого не поймет, поэтому давай так: ты сам видел, как я передал Марине ОБЕ флешки, после чего произошли известные нам события. Это снимет все вопросы к тебе и по официальным каналам дойдет до амеров. Я же никому эти данные не отдам, даже если придется за это сдохнуть: что в Зоне создано, то тут должно и остаться. Нулевой вариант, короче.

Белорус задумался. С одной стороны, у него были четкие инструкции, с другой – он был полевым агентом и действовал больше на свое усмотрение, то есть как самостоятельная фигура. Иначе оба «альфовца» просто геройски погибли бы в бою, вместе с Пашей. Тайну нужно было уберечь любой ценой. Но убивать братьев мне не хотелось, да и «Альфа» как оперативная база больше подходила для моих вылазок в Зону, нежели Кордон, насыщенный агентурой всех разведок мира и в придачу информаторами уголовной верхушки Зоны. Чуть поразмыслив, Василь утвердительно кивнул:

– Добро. Верно мыслишь: некоторые двери лучше не открывать. Перебьются отцы-командиры. Знаешь, я здесь уже очень давно, словно всю жизнь только и делал, что ходил по этим заповедным местам. Тут хорошо: нет фальши и люди видны как на ладони… И друзья и враги. Как на войне.

– Довелось поучаствовать? – осторожно поинтересовался я.

Василь кивнул. Добродушная и вместе с тем печальная улыбка осветила круглое, перемазанное маскировочной краской лицо.

– Баграм, восемьдесят второй год. Я вертолетчик, Антон. Ребят вроде тебя кучу на своей «ладушке» у духов из-под носа домой перенес. Вот вроде война была, а на гражданке душно, хоть и стрельбы нет и духи далеко. Вранья много, люди жизни боятся. Почему так?

– Это нормально, просто там, где не стреляют, другая система ценностей. Жизнь продолжается, есть всякие удобства и блага – и люди воспринимают это как должное. Борьба за выживание переходит в иную плоскость: интриги, сплетни, бытовые дрязги. А здесь, – я повел рукой вокруг себя, – все возвращается в эпоху, когда главным было не слово, а дело. И цена многих вопросов – это уже не цветные бумажки, а кровь и сама жизнь. Все переходит в плоскость инстинктов, упрощается.

Василь усмехнулся, напряжение постепенно отпускало секретчика. Этот раунд был за мной.

– Ты прям как профессор чешешь, будто и не прапор вовсе.

– Читал много – отец и дед долго библиотеку собирали. Я вроде как из интеллигентной семьи, поэтому и в армии без офицерского звания.

– Это как?

– Настоящий интеллигент хочет понять всё сам. Добраться до первоисточников жизни, не опираясь на авторитеты и не ища легких путей. Блажь конечно, но некоторые вещи лучше узнавать не из книг. Так я родителям и заявил. Они не препятствовали, хоть и не одобряли мой путь к истине, так сказать.

– Ты ее нашел, ну, истину эту?

– Ну, я же здесь. Значит, нашел.

Мы поднялись, и чувство у меня было такое, что каждый узнал для себя что-то важное, бродившее в подсознании и наконец-то оформившееся в некий осязаемый принцип мироощущения. Норд сообщил, что группа сопровождения уже в зоне прямой видимости. Я дал команду сворачиваться. Следовало пройти к КПП «Альфы» до темноты. Этот район Зоны был плохо изучен, и тут часто видели мозгоедов. Стать марионеткой и сделать такими же своих бойцов я не хотел.

Встреча сопровождающих прошла нормально – это был дежурный наряд засевшего в одном из заглубленных укрытий передового дозора. Они обменялись с Василем парой фраз, старший наряда кивнул мне, и через сорок минут моя группа уже была у знакомого шлагбаума. Казалось, только вчера я прощался тут с Лесником и его непростой дочкой. Василь переговорил с начальником караульной смены, и нас пропустили внутрь охраняемого периметра. Пройдя еще через одни ворота и миновав холмистый участок, весь изрытый воронками от мин, мы вышли на разбитую асфальтированную дорожку, ведущую к комплексу промышленных зданий, на местном жаргоне именуемых «Бар». Тут было три достопримечательности: забегаловка, известная под названием «Приют старателя», совмещающая в себе функции гостиницы и закусочной; штаб-квартира группировки «Альфа», контролирующей всю территорию Промзоны и расположившейся чуть южнее, особняком; и главный аттракцион Зоны отчуждения под говорящим названием «Арена». Насколько я понял, это некий гибрид судилища, гладиаторского ринга и тотализатора, чьи сводки жадно ловят по открытому каналу старатели по всей Зоне, а диски с записями боев расходятся по всему миру, прочно удерживая первые места в рейтингах запретных развлечений.

Миновав ров и еще один блокпост, мы оказались на территории Промзоны. Узкие улочки были полны народа, кто-то спешил уйти отсюда, кто-то возвращался. Вот мимо прошла группа «вольняг» в жутко радиоактивных шмотках – счетчики радиации тревожно затрещали. Вот на территорию базы «Альфы» вошли двое сменившихся с поста снайперов, сидевших где-то у северных ворот, там периметр граничил с Дикой территорией. Стволы держали в руках, я уловил знакомый запах горелого пороха: похоже, кто-то из шляющихся по руинам мародеров или наемников уже никуда сегодня не придет. Правду говорит народная мудрость: не бегай от снайпера – умрешь уставшим. У ворот, ведущих на базу, Василь с братом от нас отделились, мы пожали друг другу руки и разошлись. Несмотря на достигнутое соглашение, я знал, что секретчик свое еще взыщет. По его представлениям, я был его должником, что давало некий бонус на будущее. То, что он заявится ко мне с какой-нибудь мутной просьбой, – просто вопрос времени.

Мы с Кротом, Нордом и Денисом зашли в бар, чем-то неуловимо напоминающий столовую на Кордоне, – только здесь помещение было оборудовано в полуподвале, а комнаты находились вообще где-то внизу, отделенные от общего зала широким зарешеченным тамбуром, где за простой школьной партой сидел охранник. Перед ним стоял монохромный монитор, разделенный на четыре сектора, где просматривались коридоры, ведущие в номера, чуть справа лежал раскрытый потертый журнал регистрации с привязанной к нему длинным шнурком ручкой, а на полу, тоже справа, стоял прислоненный к боку парты АКС-74. Парень лузгал семечки, аккуратно сплевывая шелуху в бумажный кулек, свернутый из какого-то глянцевого журнала с грудастыми полуголыми девчонками.

За широкой барной стойкой, протирая стаканы, стоял брат-близнец Поповича, только без очков. Его зычный, хриплый баритон перекрывал надрывающийся телевизор, где без остановки крутили музыкальные клипы вперемешку с записями боев на Арене. Табачный дым плотным слоем укутывал потолок и серым маревом струился между столиками, создавая в баре по-своему уютную атмосферу. Шутки, брань, ритмы современной музыки – все это сливалось в общее монотонное жужжание, настраивая на предмет выпить и закусить.

Мы с друзьями заняли свободный столик, расположенный далеко от стойки с телевизором и поэтому совершенно свободный. Подошел худощавый паренек лет четырнадцати в камуфляжных натовских штанах и черной футболке навыпуск, чуть ли не до колен. Надпись на груди красными готическими буквами сообщала всем, кто мог ее прочитать, что парень – бунтарь: «I'm rebel». Кудрявые сальные волосы ниспадали на худые острые плечи, а когда парень поворачивался в профиль, длинный нос его, точно бушприт старинного парусника, точно указывал направление взгляда своего хозяина. Неожиданно живые зеленовато-карие глаза наводили на мысль, что для данного индивида в жизни еще не все потеряно.

– Хай! Чего пить будем? Сразу говорю: пиво только к вечеру завезут. Есть портвейн, вискарь, само собой, – начал перечислять парень чистым, даже звонким, ломающимся голосом.

– И тебе не хворать. Принеси бутылку минералки, пол-литра перцовки. Пожевать чего-нибудь есть?

– Не. Сосиски есть консервированные, картошка фри, ветчина тоже, в банках. У нас в основном чипсы да орешки потребляют. Ну, к пиву то есть. Если пожрать, так это к Люське. Баба такая. Она в бывшем цеху столовку организовала, но там водки не дождешься. Не любит она этого. Вот бродяги пить сюда и ходят. А хавать – это к Люське. Водку с собой не берите – выгонит.

– Знатно. А скажи мне, парень, далеко этот рай домашней кухни?

– Сразу как выйдете – соседнее строение. Вход со двора в такой же подвал.

– Спасибо, хлопец. Неси сосиски, хлеба и поллитра перцовки. Лук есть? Тащи его головок шесть. Сала не спрашиваю, вдруг светится? За пять минут обернешься – дам червонец.

– Щас все будет. – «Бунтарь», словно призрак, растворился в дымном мареве.

Спустя ровно пять минут мы ели довольно свежий хлеб, хрустели синим крымским луком, заедая все это немецкими консервированными сосисками. Перцовка была так себе, но не напиваться же мы пришли? Жизнь снова была хороша. Еда, простая и бесхитростная, настраивала на миролюбивый лад. Напряжение последних дней понемногу отступало. Моим друзьям пришла пора определяться. Я предложил каждому высказаться по поводу дальнейших планов.

Крот выразил желание уехать: события последних дней дали ему понять, что я ввязался в большую игру, а у него уже все было в порядке. Кроме того, денег, полученных в результате операции, хватит на грандиозное переоснащение фабрики фейерверков. Но он добавил, что готов приехать, если мои дела совсем поплохеют. Денис долго вертел пустую стопку в руках, но в конце концов тоже решил отправиться домой, не объясняя причин. Это был не страх, и тут ему однозначно понравилось. Думаю, что так всегда бывает с основательными людьми: некоторые события они осмысливают неспешно, а для этого нужно время. Юрис единственный выразил желание остаться:

– Я с тобой, командир. Ты же знаешь: я без настоящего дела не могу. Там, дома, надоело все, душно. А здесь, твоя правда, чувствуешь себя на месте. Я остаюсь.

– Норд, Светлана Витальевна снимет с меня шкуру живьем. Она, если надо, сама сюда приедет, чтобы вызволить сына из этого… «райского уголка». Будут проблемы.

– Мама? Нет, командир. Мама умерла два месяца назад.

– Не знал, прости.

– Люди всегда умирают, так заведено. Не будем об этом. Я остаюсь. Я решил.

– Добро. Крот, Денис… – я выудил две заранее заготовленные бумажки с номерами счетов, которые мне прислал Попович, – вот на этих номерных счетах по сто тысяч евро. Они ваши. Снимайте, пользуйтесь. Там же служащий сообщит вам номер телефона, по которому можно будет оставить сообщение для меня. Может, пригодится когда-нибудь. Завтра в четыре ноль-ноль на Кордон отправляется караван с хабаром, всякой технической рухлядью, требующей ремонта за «колючкой». Караван ведут «альфовцы», пойдете с ними. Попович проводит вас через КПП вояк, как и в первый раз. Удачи, ребята. Иван, был рад снова увидеть тебя, братишка. Денис, ты отлично сработал, на тебя можно положиться. Удачи.

Мы посидели еще немного, потом сняли два двухместных номера, и на последующие восемь часов все вопросы были решены. Отдых для солдата – первое дело. Тот, кто строил эти казематы, был умным человеком: звукоизоляция была полной, ни один писк не доносился снаружи. Сон получился не таким, как всегда, ощущения были сходны с теми, что я уже испытывал раньше, когда мне показывали историю из жизни Сухаря. Все виделось как будто со стороны, цвета словно ушли, все отображалось в коричневато-желтой гамме, где не было места другим цветам и оттенкам. Словно на старых, пожелтевших фотографиях…

«… Человек шел уже третьи сутки. Осколок Обелиска был надежно укрыт в матово-черном тубусе контейнера, который лежал в рюкзаке. Звери как будто бы не замечали бредущего усталого и почти безоружного старателя, словно отделенные от него невидимым барьером. Вот уже восемь дней подряд Сухарь пытался выбраться за „колючку“. Это ему всегда удавалось, но дальше происходило одно и то же: куда бы он ни направился, дорога приводила его снова к дыре в сетчатой ограде периметра. Он менял направления, оставлял метки и раз за разом возвращался в исходную точку. Зона не отпускала его. Но как же быть с просьбой Обелиска? Артефакт хотел, чтобы его частица упокоилась на дне самого глубокого и чистого озера в мире, и это должен был сделать Сухарь. Что же произошло, почему Зона не отпускает?…

Неожиданно он услышал крик, потом хлопки выстрелов и рычание. Стая псевдособов нашла себе легкую добычу. Видимо, какой-то новичок забыл первое правило: сначала осмотрись, потом действуй. Подхватив „калаш“, Сухарь поспешил к месту боя. Через пять минут он был уже за „колючкой“, снова оказавшись на территории Зоны отчуждения. Сил сразу прибавилось, хотя до этого момента он уже подумывал закусить консервами и придавить на массу пару часиков, до того вымотался. Осмотревшись, старатель увидел знакомую картину: пятеро довольно мелких „прикордонных“ псевдособов взяли в полукольцо средних лет плотного невысокого мужика, который отстреливался из неподходящего для этих целей ПММ[2]2
  ПММ – пистолет Макарова модернизированный.


[Закрыть]. Одну тварь новичок подранил, но этого было явно недостаточно: чтобы псевдособы отстали, нужно обеспечить их пищей, то есть убить хотя бы одного пса. Но с ПММ такие фокусы не удаются: мутировавшие псы неплохо переносят девятый миллиметр, поэтому скорее уж они загрызут мужика, а выстрелы станут прощальным салютом над могилкой в виде жухлой местной травы.

Нужно было помочь: Сухарь вскинул АКСУ. Он не понял, как этот автомат оказался у него в руках – это произошло после толчка в спину на Припяти. А ведь он продал „Чебурашку“ еще год тому назад, а его старый верный АКМС, видимо, навсегда остался у саркофага. Впрочем, удивляться было некогда. Старатель плавно выбрал люфт спускового крючка. Две короткие очереди, и вожак стаи, неловко кувыркнувшись через голову, укатился в овраг. Его сородичи, ведомые только чувством голода и страхом перед сильнейшим, тут же бросили трудную добычу и помчались делить еду и драться за освободившуюся вакансию лидера. Новичок опустил пистолет, уже вставший на задержку, и оглянулся. Увидев опустившего автомат Сухаря, он выронил ствол и попятился. Старатель повесил оружие на плечо и вытянул руки в миролюбивом жесте: „Не трону, мол“. Мужик вроде немного успокоился. Завязался разговор.

Мне вдруг стало очевидно, что этот бородатый мужик с ПММ – мой старый знакомый Ник-Ник. Оказывается, он знавал не последних людей в Зоне. Любопытно. Зачем-то ведь мне показывают это кино…

Старатель и Ник-Ник отошли за пригорок, снова приблизившись к „колючке“.

– Ты как сюда попал, мужик? Да еще и без оружия почти. Жить надоело?

– Н-нет. – Мой покойный компаньон имел довольно бледный вид, постоянно порываясь задать стрекача. – Бизнес свой хочу открыть. А денег нет совсем. Вот занял у кого мог, подался сюда, может, удача улыбнется.

– Считай, что так оно и случилось. Удача сегодня раздает призы горстями: ты остался жив, а состояние я тебе обеспечу. Но ты должен будешь кое-что сделать для меня. Согласен?

– Ч-чего это…

– Не трясись. Взрослый мужик вроде. Дам я тебе одну вещицу, ее надо отнести и опустить в озеро. Сам-то откуда будешь?

– Я из Н-Новосибирска.

– Хорошо, поедешь на Байкал, откроешь контейнер, кристалл утопишь. Через полгода он сам к тебе вернется. А ты его привезешь сюда. Отдашь Поповичу. Знаешь такого?

– Встречались. Только я не…

– Не торопись… Вот тебе другой контейнер, в нем очень редкие артефакты. Долго их собирал. Тебе там, за колючкой, на полжизни хватит. Сам я уйти пока не могу, дела у меня тут.

Сухарь болезненно скривился – отдавать контейнер мутному типу не хотелось. Но ключ в тубусе пел, что все идет как надо, и старатель чуть успокоился. Поломавшись для проформы, Ник-Ник взял тубус и вместе с контейнером упрятал его в мешок. Старатель вывел его за периметр и, прощаясь, припугнул. Но это и не было нужно. Сухарь уже догадался, в чем заключается волшебная сила его убеждения.

Вернувшись обратно, он скинул рюкзак, сел на пригорке, положив автомат по другую руку. Появился другой человек, тоже хорошо известный мне. Шахов присел рядом с Сухарем, сорвал желтую травинку и засунул кончик стебля в рот.

– Здорово, Сухарь. Чего притих? Страшно стало или…

– Обелиск обманул меня. Я покойник, такой же, как и ты. На черта мне такое счастье?

– А куда тебе идти? Ты всегда был здесь. Что было раньше – уже не вернешь. Ведь не умри ты, снова шарился бы по Зоне, возился со снаряжением, добывал хабар. Ничего не изменилось. Так все и останется.

– Но уйти-то я уже не смогу. Я заперт тут. Понимаешь, ЗАПЕРТ!

– А если уйдешь, то будешь заперт там. – Черный старатель зло махнул рукой себе за спину, в сторону забора. – Но там выбора еще меньше. Люди не любят таких, как мы.

– Это покойников что ли? Так и я не шибко их жалую.

– Дурак. Все ты понял. Нечего людям вроде нас с тобой делать там, в мире. Наше место здесь. – Рэд похлопал ладонью по земле рядом с собой. Трава в том месте тотчас заиндевела. – И в глубине души ты это понимаешь. Обелиск спас тебя, спасаясь сам. Как умел, конечно. Ты не мертв…

– Но и не жив.

– Кто знает, как оно. Временами я думаю, что быть живым в нашем положении – это лишь вопрос хотения. Насколько сильно пожелаешь, настолько материальным сможешь быть. Я вон даже в „Теремок“ раза два заходил.

– И что?

– И зашибись, как будто бы и не умирал. – Черный старатель весело подмигнул неофиту. – Лучше не стало, но произвольную программу откатал на „отлично“.

– Но выбраться-то отсюда все равно нельзя.

– Хм. Тут такое дело. Обелиск можно будет попросить еще раз, если он сможет – вернет тебя. Но это еще не скоро. Сам понимаешь, сектанты второй раз так сильно не просчитаются. Я уже сейчас ближе чем на пяток километров к Обелиску подойти не могу. Тебя еще раньше корежить начнет. Длина волны излучения Выжигателя изменилась, простой народ уже так быстро не мрет, зато нашего брата просто отбрасывает черт-те знает куда. Возвращаться трудно. Нужно подождать. Когда ключ вернется в Зону, тогда и наступит момент окончательного расчета. Сейчас все на время затихнет. Потрясет, конечно. Сектанты отступят только тогда, когда поймут, что артефакт утратил цельность. Но это еще не скоро. Камень уснул, Зона будет предоставлена самой себе.

Наша с тобой задача – поддержание баланса сил. Будешь помогать?

Сухарь замолчал, глядя вдаль, где выводок кабанов стремительно догонял пару слепых собак. В отдалении слышались громовые раскаты, в тучах сверкали зарницы. У воздуха был запах приближающегося дождя. Тряхнув головой, Сухарь протянул Рэду руку в знак согласия. Старатели молча поднялись и разошлись в разные стороны, истаяв в воздухе через пару минут».

Я проснулся. Было уже полтретьего утра. Пора было поднимать людей и собираться. Об увиденном я старался не думать. Не люблю сны. И еще больше не люблю всякие загадки. Однако сейчас предстояло заниматься насущными проблемами: с караванщиком надо было основательно перетереть относительно моих бойцов. Крота было жалко отпускать: подрывник с таким талантом рождается раз в сто лет. Денис тоже имел определенные задатки, но у парня была своя дорога. С самого начала я чувствовал, что наши пути скоро разойдутся.

С водилой договорился быстро: хорошо вооруженные и опытные попутчики, да еще с рекомендациями Василя (который оказался не последним человеком в клане), в долгом и опасном пути всегда кстати. Крот живчиком вскинул РД на плечо, подхватил «калаш» на сгиб правой руки и, кивнув мне на прощание, ушел в голову колонны. Денис почему-то не уходил, переминаясь с ноги на ногу. Потом подошел ко мне и сказал:

– Командир, не держи зла, что ухожу.

– С чего бы это мне злиться? Каждый должен был сам решить, куда идти. Наши пути пока расходятся, только и всего.

– Но вы с Нордом остаетесь тут одни, я чувствую – будет что-то серьезное. И вам придется туго.

– Думаю, мы справимся. В Таджикистане я услышал одну народную мудрость: «Где встретишь врага, там найдется и друг». И, что самое любопытное, так оно всегда и выходит. – Я подмигнул все еще хмурому Денису и хлопнул его по плечу: – Пусть там, куда пойдешь ты, найдутся и достойные враги, и верные друзья. Удачи, боец. Прощевай покуда.

Денис кивнул и присоединился к хвосту каравана. Тот уже почти вышел за пределы первого блокпоста. Надеюсь, парень достойно встретит свою судьбу и у него хватит мужества перенести ее сюрпризы с честью…

Мы с Нордом устроились в северной части комплекса, заняв старую водонапорную башню. Там никто не жил из-за близости к Дикой территории, но, похимичив с периметром и поставив пару сюрпризов в дальних (юго-западных и северо-западных) секторах, не прикрытых с расположенного неподалеку аванпоста, проблему неожиданной атаки удалось частично решить.

Я составил примерную карту оборонительного периметра, обозначив минные заграждения, и понес ее на утверждение в особый отдел клана, предварительно уведомив командира дежурной смены аванпоста. Мало ли что: вышлет патруль, а ребята на мои сюрпризы наскочат. Воспринял мое соседство альфовец нормально: лишние глаза на проблемном участке никогда не помешают. Обменялись паролями для экстренной связи на случай прорыва. Он обещал уведомить смену об изменении общей обстановки.

Юрис остался обустраивать базу, заметив, что место неплохое. Я же подхватив автомат, отправился к южной части комплекса. Там размещались казармы, тренировочный полигон, штаб и хозяйственные постройки «Альфы». На КПП меня остановили, попросили подождать. Вышел парень с нашивками сержанта и проводил меня за первое кольцо охраны. Я заметил, что штабные ходили в повседневке (камка, берцы и кепи), все было как в родной армии: погоны, эмблема на левом рукаве, группа крови. Не было только кокард на кепи, не знаю почему.

Мы зашли в длинное помещение с узким коридором и парой дверей. В одной меня попросили сдать оружие под расписку. В другой выписали пропуск и повесили гостевую бирку желтого цвета на грудь. Ее хорошо было видно издали, поэтому на поражение никто сразу стрелять не станет, сначала предупредит. Потом сержант указал на трехэтажное строение с высоким крыльцом. Там размещались канцелярия и особый отдел группировки. Меня направили в девятый кабинет, к капитану Таборину, он был кем-то вроде коменданта района.

По пути я отметил отсутствие плаца для шагистики и флагштока. Видимо, «альфовцы» не хотели давать бесплатный ориентир корректировщикам огня соседей в лице вояк и «ciчевых». Заметил полигоны, где отдельные группы отрабатывали штурм зданий, форсирование водной преграды, проходили усложненную полосу препятствий на результат. Слышались стрельба, крики инструкторов. Более частая и системная канонада звучала со стрельбища: его мне не было видно, но то, что оно присутствовало, было ясно по ряду характерных признаков.

Войдя в здание комендатуры, как я ее прозвал, предъявил дежурному пропуск и в сопровождении еще одного бойца с «Абаканом» прошел в кабинет к капитану Таборину. Мужик под полтинник, с коротким «ежиком» соломенно-белых волос, серыми пристальными глазами на совершенно круглом, дубленом всеми ветрами лице. Кряжистая, невысокая фигура, мало подходящая для кабинетной работы. На левой стороне груди орденские планки: два ордена Красной Звезды, медаль «За отвагу», два ордена Боевого Красного Знамени, орден Ленина. М-да… Серьезный мужик, отнесемся с уважением.

Я прошел, представился. Капитан отпустил сопровождающего, тот, отдав честь, вышел. Жестом Таборин пригласил присаживаться. Потом начал говорить, голос у него был тихий, хриплый немного усталый:

– Знаю про тебя все, знаю. Чем планируешь заниматься? А вот это толково! – глянул он на схему минных заграждений. – Мне Анохин доложил, правильно все сделал, прапорщик, правильно. К нам не хочешь пойти? Слышал, ты разведчик, работы много, подключайся. Поставим на довольствие, походишь в рейды с нашими, потом свою группу наберешь. Как предложение?

– Благодарю, товарищ комендант. Но сначала я прошу разрешения осмотреться, узнать обстановку. Само собой, обещаю учитывать интересы вашего отряда во время вылазок в Зону. Если чего увижу необычного, дам знать, если, конечно, рабочую частоту дадите и человека для связи. А пока я тут новичок, никаких обязательств давать не хочется. Преждевременно это. Прошу меня понять правильно, я вам не враг, скорее наоборот.

Таборин задумчиво повертел карандаш в коротких сильных пальцах и, чуть помедлив, кивнул. Потом написал пару строк на листке отрывного календаря, продублировав запись на клочке бумажки:

– Позывной для связи с нами: «Гора четыре», вот частота. Ответит либо Кашин, либо лейтенант Зенкевич. Больше никому не отвечай. Как им тебя называть?

– «Тридцать девятый». А если Кашин ответит, то вспомнит меня, мы встречались пару раз, его голос я узнаю. Если это все, я пойду, товарищ капитан?

– Владимир Семенович. Лучше так зови.

– Хорошо, договорились. Я – Антон. Можно пока без отчества. Пойду я, до свидания.

– Я позвоню на КПП – тебя выпустят, выпишут пропуск постоянный. Заходи, если чего нужно. Ну, а если что-то нужно будет мне, – тут капитан раздвинул губы в улыбке, – я человека пришлю. Добро?

– Договорились.

Мне тонко намекали на то, что я тут как на ладони и что некоторые просьбы придется выполнять в строго обязательном порядке. Но это было ожидаемо и сильно не осложняло моего положения. Независимый статус остался при мне. В случае чего можно будет просто уйти в отрыв. Необходимость в собственной, удаленной от любого влияния базе все острее вставала передо мной по мере того, как местные большие игроки втягивали меня в орбиты своих интересов. Пожалуй, это и будет основной задачей на первое время. Нужно тут полазить и все исследовать. Времени много, займусь пока изучением карт, поспрашиваю людей, чего тут и как.

Уже почти у выхода с территории отряда меня окликнули. Женщина, примерно моих лет. На ней был такой же камуфляж, как и на всех, только поверх был надет белый халат. Врач или фельдшер. Черные вьющиеся волосы были коротко подстрижены, но это женщину не портило: тонкие линии овального, с чуть тяжеловатым подбородком лица смотрелись очень даже ничего. Фигура, скрытая слегка не по размеру подобранной формой, наводила на мысль о спортзале: легкие и плавные движения при беге говорили о регулярных тренировках. Добежав до меня, женщина затараторила:

– Здравствуйте, Антон! Вы меня не знаете, но я про вас слышала. Мне говорил Василий Гриневич.

– Доброго дня. Не знаю такого. Чем обязан?

– Ну как же: вы же вместе вернулись вчера вечером. – Легкое замешательство, морщинки на гладком лбу. – Он служит здесь при штабе. Они с братом очень хорошо о вас отзываются.

– А-а! Вы говорите про Василя. Да, теперь понятно. Так чем могу помочь?

Женщина сбивчиво рассказала, что три недели тому назад умер парень, который был единственным выжившим из десяти разведчиков, отправленных в поиск. Его нашли в катакомбах на ничейных землях с артефактом на груди, рядом с останками банды каннибалов. Девушка, которая нашла тело, призналась, что помощь вызвал некий старатель, не назвавший имени и не показавший своего лица.