Текст книги "Секта-2"

Алексей Колышевский
Секта-2

«Я – инок Альбериго, – он сказал, —

Тот, что плоды растил на злое дело

И здесь на финик смокву променял».

«Ты разве умер?» – с уст моих слетело.

И он в ответ: «Мне ведать не дано,

Как здравствует мое земное тело,

Здесь, в Толомее, так заведено,

Что часто души, раньше, чем сразила

Их Атропос, уже летят на дно.

И чтоб тебе еще приятней было

Снять у меня стеклянный полог с глаз,

Знай, что едва предательство свершила,

Как я, душа, вселяется тотчас

Ей в тело бес, и в нем он остается,

Доколе срок для плоти не угас».

Данте Алигьери.

«Божественная комедия»

Пролог

Дождливой осенней ночью 16 сентября 2007 года из ворот поселка Горки-10 выехал черный бронированный «Мерседес» с номерным знаком «е666кх77RUS» и, включив проблесковые маячки, быстро набирая скорость, понесся по направлению к Москве.

Спустя 16 минут автомобиль въехал на территорию Кремля через ворота Боровицкой башни и остановился во дворе здания Президиума Верховного Совета. Из автомобиля выскочил охранник, весьма похожий на заправского головореза, и спешно открыл заднюю правую дверцу. Из машины неторопливо, с достоинством вышел высокий представительный мужчина с большим носом, придававшим его внешности некоторую «орлистость». Одет он был в строгий костюм, поверх которого набросил офицерскую плащ-палатку защитного цвета. Сделав охраннику знак не следовать за собой, мужчина подошел к неприметной боковой дверце и позвонил четыре коротких раза с одинаковыми перерывами. За дверью, которую открыл офицер в чине майора, оказалось крошечное помещение размером не более 15 квадратных метров с расположенным там лифтовым входом. Человек в плащ-палатке вошел в лифт и нажал единственную кнопку. Лифт сперва опустил его на 100 метров вертикально вниз, а затем примерно на столько же продвинулся горизонтально влево. Выйдя из лифта, мужчина оказался в вестибюле чуть больше предыдущего, целую стену которого занимали стальные двери с гидравлическим приводом. Здесь он также позвонил четыре коротких раза, офицер в чине теперь уже подполковника пропустил гостя внутрь, принял от него плащ-палатку и повесил в углу.

Это была типичная приемная казенного образца с большим несгораемым шкафом, скучной мебелью и письменным столом подполковника-адъютанта. Тот быстро справился по телефону о чем-то и пригласил мужчину с орлиным профилем войти на сей раз в обыкновенную, обитую черной кожей дверь, к которой была прикреплена табличка с надписью «ЗЗОН», что означало «зал заседаний особого назначения». ЗЗОН располагался на глубине 100 метров прямо под Мавзолеем на Красной площади, и никакие посторонние звуки сюда не долетали, а прослушать то, о чем говорилось в «особом зале», было абсолютно невозможно.

В помещении, похожем на небольшой лекторий – с возвышением для докладчика, экраном и полукруглыми скамейками, – уже находились несколько человек, принадлежавших к секретной организации Хранителей Державы.[1]1
  Очень подробно о Хранителях Державы рассказано в романе «Секта». (Здесь и далее примеч. автора.)


[Закрыть] Прибывший мужчина являлся членом ее высшего совета. Присутствующие обменивались короткими предложениями, смотрели на часы и ожидали человека, которого между собой называли Председателем. Он и вправду был председателем этого закрытого тайного общества, и это именно он собрал посреди ночи экстренное совещание в наиболее секретном помещении Москвы, сама информация о существовании которого составляла государственную тайну. Председатель всегда был точен и никогда не опаздывал. Он появился ровно в три часа и попросил всех садиться.

– Товарищи, я собрал вас по неотложному делу, и дело это представляет собой сложный клубок обстоятельств. Распутав его, мы станем обладателями артефакта, имеющего величайшее значение в судьбе страны. Я говорю о предмете, две тысячи лет тому назад прекратившем муки Иисуса Христа. Долгое время считалось, что артефакт был возвращен американцами в ходе передачи ими перемещенных ценностей после Второй мировой войны. Однако наш специалист, выполняющий особое задание, выяснил, что подлинник этой величайшей реликвии находится в руках масонов и спрятан в одной из северных лож Соединенных Штатов Америки. В случае если бы нам удалось заполучить этот предмет в свое распоряжение, наше тайное общество Хранителей Державы смогло бы с небывалой эффективностью противостоять влиянию масонства, выдавить масонов с их теперешних высоких позиций и фактически свести к абсолютному нулю их влияние в общемировом масштабе, закрепив в итоге за собой роль всероссийского, а затем и мирового правительства. По информации нашего сотрудника, находящегося сейчас в районе Соломоновых островов, так называемая Великая ложа Запада готовит через Московский учебный центр по изучению каббалы масштабную идеологическую диверсию, направленную на дальнейшее разрушение целостности общества, его психологического фона. В связи с этим поручаю вам, товарищ генерал, – Председатель выразительно поглядел на мужчину с орлиным профилем, – детальную разработку операции по доставке в Россию реликвии, также известной под названием «Копье Судьбы». Подробности, сообщенные нашим специалистом из-за рубежа, находятся в зашифрованном виде на носителе, который будет вам передан немедленно после окончания совещания. Остальных прошу оказывать генералу Мушерацкому весь объем необходимой ему поддержки незамедлительно. Ввиду особого статуса этой операции никаких справок не составлять, записей не вести, обо всех процессах докладывать мне лично в устной форме. Фигурантами по делу являются: обозначенный мною специалист Герман Кленовский, его экс-супруга, проживающая сейчас в Великобритании, а также агент ЦРУ Пэм Уотс, с помощью которой удалось выйти на след Копья Судьбы. Разработку всех фигурантов предлагаю вести одновременно. Вопросы есть?

– Товарищ Председатель, у меня вопрос. – Генерал поднялся с места. – Когда ожидается возвращение в Россию означенного вами специалиста?

– Когда надо, – уклончиво ответил Председатель, и совещание на этом закончилось.

Часть I
Милость мистера Ты

Затиха. Весна 2007 года

– Валя, что ты делаешь…

Гера провел языком по высохшим губам. Он попытался встать, но сил не хватило, руки загребали песок, работая вхолостую, точно винты выброшенного на отмель корабля. По линии поясницы тело будто разрезало, и нижняя половина не слушалась, как после двух-трех литров забористого вина.

– Что за маскарад? Откуда эти крылья?! Да что ты за тварь такая, господи!!! – Он хотел крикнуть, но голос был слабым, и крик вышел похожим на стон дряхлого, чудом выжившего после инсульта старика или скрип обветшалой калитки в старом, заброшенном саду, которой вздумал поиграть ветер. Ужас, охвативший Геру при виде стремительно менявшей свой облик девушки, лишил его способности нормально двигаться и членораздельно говорить.

Существо, нависшее над ним, перестало походить на человека. Сначала ноги твари принялись с хрустом вытягиваться и одновременно с этим усыхать. Видно было, как из-под юбки появляется желтая сморщенная плоть с ороговевшей кожей, сквозь которую кое-где проглядывала частая сетка вен. С ужасным треском лопнули коленные суставы, обратившись в жгуты жил, сочившихся кровью и отвратительной, гнойного цвета слизью. В конце концов то, что совсем недавно было симпатичной юной медсестрой Валей, оказалось стоящим на двух тонких и длинных конечностях, усеянных стремительно прорывавшимися сквозь кожу шипами и напоминающих из-за этого не то страусиные ноги, не то многократно увеличенные стебли колючего сорного растения. На ступнях, также неестественно вытянувшихся, сзади появились острые шпоры, вонзившиеся в песок, а спереди, вместо пальцев, по три длинных изогнутых когтя – точь-в-точь птичьи лапы.

Одними только ногами метаморфозы не ограничились. Юбка и кофточка с треском разорвались, и взору несчастного Германа явилось мерзкое туловище твари с морщинистыми ссохшимися грудями, что наполовину закрывали вздутый живот, лишенный пупка. Сквозь почти прозрачную кожу живота виднелись скорчившиеся, прикрепленные уходящими в глубь туловища пуповинами младенцы с закрытыми глазами и отверстыми пастями, полными кривых акульих зубов. На спинах их едва заметно трепыхались крохотные крылья, головы были увенчаны небольшими рожками, а в середине лба помещался третий, пронзительно и зло смотрящий глаз, лишенный верхнего и нижнего века, весь покрытый кровавой сеткой сосудов. Ноги одного из этих деток (точная уменьшенная копия мамашиных) торчали наружу из мерзкого ее детородного органа, напоминавшего хобот.

Руки кошмарного, ростом не менее двух метров существа вытянулись настолько, что длиною своей явно превзошли ноги. Выглядели они при этом очень мощными: книзу от самых плеч их опутывали канаты мышц, и каждая трепетала, до чрезвычайности напряженная. Кисти рук были поистине ужасны! Каждая ладонь, шириной с чугунный колодезный люк, была увенчана десятком длиннейших когтистых пальцев, и существо перебирало ими, словно играя на невидимой арфе. Но самым страшным была голова монстра: ромбовидная, безухая, с ввалившимися, словно насквозь пробитыми в ней глазными шахтами, с прорезью чудовищного рта, из которого торчали острейшие, сочащиеся мутной слизью клыки, с носом в виде гофрированного отростка. При всей этой из ряда вон выходящей мерзости волосы превратившейся в исчадие ада Вали остались по-прежнему рыжими, но теперь были собраны в сотни липких дредов, перепутанных и торчащих в разные стороны. На Германа смотрел ее единственный глаз, расположенный прямо во лбу, – крупный, овальной формы, с черным зрачком, испещренным, будто трещинами, мраморно-белыми прожилками.

С мерзким шипением существо подняло страусиную лапу и молниеносно опустило ее на грудь Германа, почти лишив того всякой способности двигаться. Он лишь барахтался под этой несокрушимой, тяжелой, как целый мир, пятой, тщетно пытаясь вырваться.

– Пусти! Пусти меня, мразь!

Он вцепился в шпору и в один из трех изогнутых когтей.

– Господи, помоги! С нами крестная сила! – Гера, охваченный ужасом, выпалил все известные ему разрозненные и крайне немногочисленные молитвенные формулы в попытке хоть как-то повлиять на этого жутчайшего выходца из преисподней, но существо лишь продолжало давить ему на грудь и шипеть что-то нечленораздельное. Похоже, что расправляться со своей жертвой оно не торопилось, то ли выжидая чего-то, то ли растягивая удовольствие в предвкушении поживы. Однако спустя короткое время сделалась понятной истинная причина этого промедления. Существо явно чего-то опасалось: оно вертело по сторонам уродливой башкой и принюхивалось, держа нос по ветру, словно лиса на охоте, при этом внимания на Германа почти не обращало – конечно, ведь тот был стопроцентной жертвой и спастись теперь не мог даже гипотетически. Между тем Гера, почти задушенный массой гадины, в которую превратилась миниатюрная рыжая медсестра, все-таки смог крикнуть. Он вложил в этот крик последнюю надежду, все силы, что еще оставались; он по глотку нагнал в легкие побольше воздуха и так наполнил все пять их долей, что казалось, вот-вот лопнут ребра, уже и без того трещавшие под натиском когтистой страусиной лапы.

– Мистер Ты! – завопил что есть мочи Кленовский. – Помогите!

Гадина повернула к нему свою безобразную голову, и Гера с ужасом увидел, как пасть ее, набитая кривыми острыми зубами, расходится в некоем подобии ухмылки.

– Кого это ты зовешь, червячок? – голос ее был сиплым, точно у бомжихи со свалки. – Здесь тебе никто не поможет, сучонок, так что можешь помолиться перед смертью твоей бессмертной души! – Она гадко засмеялась.

* * *

– Лилит, девочка моя, а ты все продолжаешь бедокурить?

Гера, несмотря на все отчаяние своего положения, сразу узнал этот голос! Вот оно, истинное чудо! Это, вне всякого сомнения, был голос его недавнего знакомого, хозяина здешних мест, во дворе дома которого Кленовский готов был вот-вот испустить дух. И дом, и двор выглядели брошенными, не говоря уж о других домах в деревне – полусгнивших, окруженных запущенными огородами и палисадниками, заросшими бурьяном и лопухами.

Двор дома Мистера Ты, который тот называл точной копией Ханаанской пустыни, был залит лунным светом. Светило находилось во всем своем круглом величии и оказалось в ту ночь настолько близко к Земле, что чудилось: еще немного, и свалится на Землю щербатый спутник ее, вызвав Апокалипсис, несущий гибель всему живому. Словно вампир, оживший в лунном свете, по невидимой лестнице спускался одетый с элегантным шиком мужчина. Черный костюм в талию, белоснежная сорочка и лакированные туфли делали его похожим на гламурного адвоката. Манжеты сорочки были слегка выпущены из-под рукавов пиджака, и искрились в лунном свете граненые платиновые запонки, сияла Полярной звездой бриллиантовая заколка лилового шейного платка. Это был Мистер Ты собственной персоной, и он как ни в чем не бывало шел, словно Бог, по воздуху.

При звуках его голоса Гера почувствовал, как давление страусиной лапы ослабло, и смог немного отдышаться.

– Ты что, язык проглотила? Так удивлена моим появлением?

Мистер Ты наконец опустился на землю и сейчас находился в нескольких шагах от поверженного Геры и неведомой чудовищной твари, которую он назвал странным, но все же вполне человеческим именем – Лилит.

– А ты кто такой? – Гадина, казалось, была озадачена и в отличие от Геры Мистера Ты не признала. – Откуда тебе известно мое имя?

– Я хозяин здешней земли и не позволю тебе гадить на ней, – с едва заметным напряжением усмехнувшись, отвечал ей Мистер Ты. – Пусти парня, дай ему спокойно уйти в мир иной, его тело мертво, дай свободу его душе!

– Черта с два! – Гадина растопырила свои ужасные руки, и теперь все два десятка ее когтей были направлены на храбреца, сошедшего с небес. – Мне плевать, кто ты такой, но его душу я тебе не отдам, она принадлежит мне, и я сожру ее, чтобы внутри меня появилась еще одна сущность. Я не желаю тебя слушать! – вдруг заверещало чудовище, словно Мистер Ты продолжал что-то приказывать ей, не открывая рта, – а похоже, так и было. Явно против своей воли, подвывая, как подбитая камнем дворняга, Лилит окончательно оставила Германа в покое: сняла с него свою отвратительную конечность и, неуверенно пошатываясь, сделала несколько коротких шагов назад.

– За все мою долгую жизнь лишь один человек имел такую власть надо мной. Неужели это ты?! – мучительно выговорила она. – Время не властно над тобой, ты все такой же! Переходишь из тела в тело, наращивая свои способности… А я? Видишь, какой я стала красоткой по твоей милости?!

– Просто у тебя всегда был тяжелый характер, дорогая. Ведь это ты предпочла вечную жизнь в теле демона, не вняв моим уговорам утопиться. Я весь к твоим услугам! – Мистер Ты изящно поклонился.

Его галантность тут же встала ему очень дорого: разъяренное чудовище бросилось на него и сумело повалить. Впрочем, Мистер Ты оказал самое яростное сопротивление. Некоторое время невозможно было разобрать, кто есть кто из дерущихся – в таком сумасшедшем вихре они двигались, закрутившись, подобно смерчу, и поднявшись на несколько метров над землей. Зрелище было ужасающим и величественным: в лунных лучах со скоростью самолетной турбины вращались двое, от исхода схватки которых зависела жизнь Геры. Все еще не в силах пошевелиться, Герман наблюдал за поединком. Лоскуты от изящного костюма Мистера Ты летели во все стороны, возле Геры шлепнулось нечто, похожее на сырой кусок мяса, и Кленовский с отвращением увидел, что это один из нерожденных детенышей гадины, бесенок, верно, тот самый, чьи ноги уже торчали наружу. Тварь была жива, удар при падении лишь оглушил ее, и теперь она приходила в себя, широко, словно птенец в гнезде, раскрыв рот. Гера с ужасом смотрел на это не сулившее ему ничего хорошего явление. Меж тем битва в воздухе неожиданно закончилась, а вернее, прервалась, и противники, отпрянув друг от друга, рухнули на землю.

Та, что звалась Лилит, лишилась в схватке половины правого крыла (левое было изорвано), страусиной ноги и ладони с острыми когтями. Понять, куда девались утраченные ею члены, оказалось невозможно – их нигде не было видно, словно они испарились. Мистер Ты выглядел немногим лучше: правая рука его была вся в крови, от костюма остались одни лохмотья. Он заметно постарел, волосы его как будто припорошило снегом, а лицо осунулось, сморщилось, как печеное яблоко, и покрылось сеткой морщин. Видно было, что соперники истощены схваткой и никто из них не имеет сил для ее продолжения.

– Лилит, я приказываю тебе исчезнуть. Дарю тебе это право по старой дружбе. Иначе, клянусь дьволом, я тебя уничтожу, – прохрипел Мистер Ты и, заметив копошащийся на песке комок бесовской плоти, с силой надавил каблуком на рогатую башку монстра-выкидыша. – Я раздавлю тебя так же, как только что раздавил твое отродье. Ты меня знаешь, я всегда иду до конца.

Увидев, как он обошелся с ее чадом, Лилит издала жуткий вопль и сделала попытку броситься на Мистера Ты, но тут же упала, не удержавшись на одной ноге. При этом уродливая голова ее оказалась совсем близко от правой руки Геры, и чудовище впилось всей своей широкой зубастой пастью Гере прямо в руку, чуть повыше локтя!

* * *

От невообразимой боли, пронзившей каждую его клеточку, каждый атом сознания, Герман чуть не сошел с ума. Ему вдруг показалось, что он выпрыгнул из самого себя и со стороны наблюдает сейчас за всем, что происходит во дворе дома Мистера Ты. Так, точно сидит в удобном кресле в партере и смотрит премьерный показ фильма ужасов. Иллюзия была полнейшей, не хватало лишь привычных атрибутов вроде пива и попкорна. Вот и сам он «в кадре» – беспомощно лежит на песке, залитом перемешанной кровью всех троих участников побоища, вот Мистер Ты, обхватив шею Лилит своими крепкими узловатыми пальцами, душит ее и тянет голову вверх, словно морковь из земли, и голова твари, словно в замедленном кадре, неспешно отваливается, а тело судорожно бьет остатками крыльев и, загребая уцелевшей страусовой лапой и обрубком руки, кружится вокруг невидимой оси. Сам Гера лежит неподвижно, не подавая признаков жизни, а голова чудовища превращается в юркую белую ящерицу, и Мистер Ты пытается раздавить ее ногой. При других обстоятельствах это могло бы показаться смешным, но Герману вдруг стало не до смеха. Иллюзия уютного кресла в партере безжалостно покинула его, и с жалобным, неслышным в обычном мире стоном душа его тщетно вилась вокруг безжизненного тела. Осознание собственной смерти подействовало, как ведро ледяной воды морозным утром: укус гадины вышиб из Германа остатки жизни вместе с душой, и он, продолжая ощущать собственное «я», в прежнем своем теле более не существовал.

«Я умер! Господи боже мой! Умер! Меня больше нет!» – Кленовского охватило чувство острой жалости к самому себе, к этому никчемному теперь телу, беспомощному и обездвиженному, лишенному внутренней силы и сущности. Он пытался что-то сказать, но не слышал собственного голоса, а тем временем Мистер Ты упустил ящерицу, проворно юркнувшую под камень.

– Ах ты, зараза, – выругался Мистер Ты, утирая вспотевший лоб, и Гера, которому все происходящее с каждой секундой становилось все более безразличным, отвлекшись от собственных переживаний, увидел, как сильно, буквально на глазах, состарился его спаситель. Вместо прежнего крепкого сорокалетнего мужчины он стал стариком лет семидесяти с густой седой шевелюрой и широкой, перепачканной в крови и земле бородой.

Побродив возле камня и попинав его ногой, старик вернулся к Гериному телу и со вздохом опустился возле него на колени. Взял безжизненную руку в свои ладони, подержал немного, покачал головой:

– Какая же ты подлая тварь, Лилит! Ну почему бы тебе было просто не убить его? Зачем надо было превращать парня черт знает во что?

Старик поднял голову. Казалось, взгляд его пронзает время и пространство:

– Я тебя не вижу, но знаю, что ты здесь, рядом, и слышишь меня. Не пытайся мне ответить, я не Творец и не умею разговаривать с душами. Лучше выслушай то, что я тебе скажу. Отправляйся сейчас куда угодно и найди себе подходящее тело. Ты поймешь, что именно тебе нужно, словно перед тобой распахнется дверь, приглашая войти. Ты не нужен в раю, и в аду для тебя нет места.

И Гера, не смея ослушаться этого приказа, взмыл в воздух, легче которого он отныне стал. Он видел, как состарившийся Мистер Ты поднял его тело и тяжело двинулся по направлению к заброшенным деревенским избам, над которыми по мере его приближения усиливалось странное зеленовато-белесое свечение. С каждым шагом прежний облик возвращался к Мистеру Ты, а его седая старость словно всасывалась внутрь, растворялась в крови, как блуждающий вирус.

А потом все завертелось, звезды над Германом превратились в серебряные нити на темном бархате неба, и он поплыл над землей, над лесами, полями, туда, где виднелось уже, все более разгораясь, огромное зарево над Москвой.