Текст книги "Зверь из бездны"

– И самое печальное, – грустно проговорил здоровяк Свен Блутсберг, – что когда появляется реальная возможность истребить хоть немного зла, когда ты действительно в состоянии это сделать, тебя просто покупают. Тебя просто ставят перед выбором: либо ты молчишь и получаешь воздаяние за свой прикушенный язык, либо тебе делают больно… Очень больно…

Я внимательно взглянул на его печальное лицо:

– Вы хотите сказать, что вам кто-то угрожает? Вы что-то обнаружили?

– А-а! – Он вяло махнул рукой. – Вполне обычная история. Собираешь материал для книги и вдруг натыкаешься на кое-какие интересные факты. Начинаешь копать глубже, а тебя – по голове! Я просто ненавижу себя за это, но ничего не могу поделать. Ровным счетом ничего. Жить слишком интересно, Лео, и жизнь, к сожалению, одна, что бы там ни говорили о загробном мире. У каждого жизнь – одна… И разве вправе я ставить под угрозу чужую жизнь? И приходится предавать самого себя… ненавидеть себя… и предавать.

– И не только себя, – жестко сказал я. Я понимал его, но оправдывать не собирался.

– Да, и не только себя. – Свен Блутсберг сгорбился на стуле. – Вот за это я себя и презираю. И ненавижу.

Я ему не завидовал. В той ситуации, в которой оказался Блутсберг, последнее слово должно остаться за его собственной совестью. Вмешиваться тут бесполезно, и бесполезно пытаться что-то вытянуть из него. Либо он все расскажет сам, пусть не сейчас и не мне… либо будет молчать. Такие случаи были мне известны, и не обходилось без того, что люди просто оставляли работу в полиции.

– Выбор за вами, Свен.

Он грустно усмехнулся:

– Не тот случай. У меня просто нет выбора. Поверьте, не так уж страшно, когда угрозы касаются только тебя. Хотя, конечно, страшно, что там скрывать… Но если… – Он замолчал, внезапно начал шарить по своим многочисленным карманам, вытащил какой-то пакетик и пояснил с виноватой интонацией: – Вот, не могу спать по ночам, никакие транквилизаторы не помогают… Пожалуйста, дожился! – Он пощелкал по пакетику ногтем. – «Льды Коцита», название хоть куда… Каждый вечер пробую что-то новое – и все бесполезно… Не сплю… – Слова его звучали так, будто он пытался оправдаться. Впрочем, он именно пытался оправдаться.

Он опять замолчал, спрятал свой пакетик, и в комнате повисла неловкая тишина.

– Что ж, желаю вам спокойно заснуть сегодня, господин Блутсберг, – отчужденно сказал я, вставая из-за стола. – Благодарю за ужин.

Да, я понимал его, и все-таки… Я был уверен, что не колебался бы в подобной ситуации. Хотя как знать…

Блутсберг тоже поднялся и понимающе кивнул:

– Можете отстранить меня от работы, господин Грег. Но… – Он запнулся.

– Нет, отстранять я вас не буду. – Я посмотрел в его тоскливые глаза, и что-то во мне на мгновение дрогнуло. – Рапорт подадите сами. В случае необходимости. – Последнюю фразу я произнес с нажимом.

– Но вы хоть понимаете меня, Лео? – тихо спросил он.

Он стоял передо мной, добродушный здоровяк в расцвете сил, умелый аналитик и, наверное, талантливый писатель, высокооплачиваемый агент Унипола в сорок первом округе планеты Журавлиная Стая, попавший в непростой переплет, и я ничего не мог посоветовать ему. Советами здесь нельзя было помочь…

– Я понимаю вас, Свен, – так же тихо ответил я. – Но оправдывать не могу. Не имею права. И повторяю: выбор за вами, Свен.

– Зря я полез в это дело, – с горечью сказал Блутсберг. – Еще большей писательской славы захотелось…

– Идите спать, Свен. Примите свой транквилизатор и усните. – Я вспомнил Драгана и добавил: – Возможно, утро будет мудренее вечера.

– Сомневаюсь, – вздохнул Блутсберг. – Ладно, до свидания, господин Грег.

Он вышел и очень тихо и аккуратно закрыл за собой дверь.

Он вышел, а я распахнул окно, сел на подоконник, обхватив колени руками, и с тяжелым сердцем начал слушать шорох дождя.

И еще долго-долго сидел, слушая шорох дождя…

8. Журавлиная Стая. В больнице

Утром я принялся действовать без всякой раскачки, пожертвовав даже обычной разминкой, словно от моей расторопности зависела судьба Вселенной. Заказал кофе в номер, принял душ и побрился. Подключив к визио приставку, выяснил, где находится третья городская больница, залпом выпил кофе, принесенный улыбчивой, но молчаливой горничной, накинул куртку и чуть ли не бегом выскочил на улицу, так и не оценив всех прелестей подступающего к отелю парка.

Утро было пасмурным, в тусклых лужах отражалось хмурое небо и вновь накрапывал дождь. Утренняя Мерида-Гвадиана разительно отличалась от вечерней – вдоль домов с жужжанием ползли авто, тесня друг друга в ущелье улицы, между ними лавировали велосипедисты. Двухэтажные аквариумы величаво плывущих маршрутников были набиты пассажирами. По тротуарам деловито шагали люди, обгоняя попавшие в затор авто. Похоже, я покинул «Сияющий» как раз в час пик перед началом рабочего дня.

Я уверенно влился в этот людской поток и торопливо отмахал два квартала. Пересек сквер с бьющими навстречу падающему с неба дождю струями фонтана в виде трех крылатых львов (или каких-то других местных животных) и втиснулся в причаливший к тротуару маршрутник.

Минут через пять маршрутник выбрался на широкую магистраль, посреди которой протянулся зеленый бульвар, и побежал гораздо веселее, обгоняя жмущихся к обочине велосипедистов. А еще через десять минут я вышел из него и очутился перед высокой, увитой ползучими цветами оградой третьей городской больницы. За оградой, среди деревьев, белели длинные корпуса с разноцветными лоджиями.

Ощущая какое-то необъяснимое внутреннее волнение, я открыл дверь в помещение привратников. Там сидела миловидная полноватая брюнетка моих лет в традиционной белой униформе с древней нагрудной эмблемой – змеей, обвивающей чашу. Ее окружала белая (и довольно неплохая, отметил я) аппаратура. Брюнетка вопросительно посмотрела на меня.

– Я бы хотел навестить госпожу Эвридику Карреро, – сказал я, положив руки на барьер и вежливо улыбаясь.

– Карреро? – переспросила консьержка, отвечая мне такой же вежливой улыбкой. – Сейчас узнаем.

Ладони ее пришли в движение, погладив воздух над бесконтактной клавиатурой, и войсер почти сразу выдал ответ мягким и даже слегка певучим баритоном:

– Восьмой корпус, палата номер три.

Брюнетка шевельнула пальцами – и на развернутом к барьеру экране возник интерьер палаты номер три.

Эвридика Карреро сидела в кресле у окна спиной ко мне, наклонив голову, словно что-то разглядывала на полу. Тихо пропел короткий сигнал, и консьержка негромко сказала:

– Госпожа Карреро, к вам посетитель.

Женщина в кресле вздрогнула, будто в палате прогремела труба Страшного Суда, судорожно ударила рукой по низу подлокотника, и кресло неторопливо развернулось в мою сторону.

Да, я сразу понял, почему господин Карреро не поскупился на оборудование территории вокруг загородного дома системой «Комплекс-плюс». Эвридика Карреро была очень красива. Длинный малиновый халат с широким золотистым поясом удивительно гармонировал с ее бледным лицом. Блестящие, тяжелые, абсолютно рекламного вида черные волосы свободно струились по плечам, не стесненные прической. Безукоризненной формы лицо, большие черные глаза… Я подозревал, что в великолепии вечернего туалета она выглядит еще прекрасней, хотя и то, что я увидел, не вызывало ничего, кроме восхищения. И вожделения…

Но в глазах Эвридики Карреро плескался испуг, в глазах прятался пережитый ужас, и на горле ее темнели пятна – следы той недавней невероятной и необъяснимой ночи.

«Стигматы, – вспомнил я. – Следы от несуществующих гвоздей, которые появлялись у переживавших распятие Христа фанатиков силой самовнушения. Фантом не мог оставить таких кровоподтеков на горле. Вообще ничего не мог оставить. А если и тут – самовнушение? А можно ли при помощи самовнушения сломать себе ребра?…»

– Доброе утро, госпожа Карреро. – Я любовался ее красотой. Такую красоту можно увидеть только на объемках старинных земных картин. – Меня зовут Леонардо Грег. Если вы не возражаете, я хотел бы немного побеседовать с вами. – Я покосился на рассеянно разглядывающую свою аппаратуру консьержку и добавил: – Для того, чтобы уточнить детали происшествия.

Лицо Эвридики Карреро исказилось, она вжалась спиной в кресло, словно старалась спрятаться от меня. Щека ее несколько раз дернулась, и я понял, что она еще не оправилась от перенесенного потрясения. Она со страхом глядела на меня и молчала.

– Вы из полиции, – утвердительно сказала консьержка. – В таком случае вам нужно поговорить с доктором Кастальесом. – Она проделала быстрые манипуляции над клавиатурой. – Соединяю.

Изображение палаты на экране уменьшилось, переместившись влево, а по правую сторону от возникшей вертикальной полосы появилось усатое мужское лицо крупным планом. Консьержка сделала очередное замысловатое движение рукой, лицо отодвинулось в глубь экрана и доктор Кастальес стал виден целиком – плотный черноволосый мужчина в белом облачении, стоящий, заложив руки за спину, на фоне такой же белой стены. В отличие от зеленой эмблемы привратницы, его нагрудная змея была ярко-красного цвета.

– Здравствуйте, доктор, – сказал я. – В интересах следствия мне необходимо поговорить с госпожой Карреро. Я Леонардо Грег из управления полиции.

Я не стал уточнять, какое именно управление полиции представляю, поскольку рассчитывал, по возможности, не оглашать свою причастность к Униполу. Тот факт, что происшествие привлекло внимание высшей полицейской структуры Ассоциации, могло вызвать нежелательные разговоры, ненужный ажиотаж, заинтересовать журналистов… Совсем это было ни к чему.

Доктор Кастальес слегка нахмурился и осторожно подергал себя за усы. Эвридика Карреро все так же молча смотрела на меня, но уже, как я успел заметить, без прежнего страха.

– В интересах следствия, – медленно повторил доктор, подняв брови, и я, кажется, догадался, каково его мнение относительно этого случая. По-моему, он считал, что дело здесь не криминальное, а медицинское, и следствие должны вести не сотрудники полиции, а врачи-психиатры. – Что ж, я жду вас у себя, господин Грег.

Правая половина экрана погасла. Эвридика Карреро по-прежнему была неподвижной.

– Извините, госпожа Карреро, – проникновенно сказал я, прижимая руки к груди. – Не знал здешних порядков. Надеюсь, вы не откажете мне в беседе? Дело очень серьезное, и без вашей помощи нам никак не обойтись.

– Это должен решить доктор Кастальес, – неуверенно произнесла Эвридика Карреро. Голос у нее тоже был красивый, и теперь она не казалась такой скованной. – Я уже рассказывала… но если нужно…

– Спасибо, госпожа Карреро. – Я с удовольствием улыбнулся ей. Такая женщина заслуживала только улыбки. – Тогда я не прощаюсь с вами.

Разузнав у консьержки, как найти доктора Кастальеса, я направился по одной из многочисленных песчаных дорожек к белым корпусам. Среди деревьев, в окружении кустов, прятались маленькие пруды с прозрачной водой, в листве щебетали птицы, а на одной из развилок мой путь пересек бредущий по своим делам серый еж. Увидев меня, он слегка засуетился, прибавил ходу и с шорохом скрылся в высокой траве.

Доктор Кастальес встретил меня у входа в корпус номер восемь.

– Леонардо Грег, – еще раз представился я. – Городское управление может подтвердить мои полномочия.

– Понимаю, господин Грег. – Доктор Кастальес покивал. – Есть происшествие – значит, должно быть и следствие. Такая работа. Чтобы совесть была чиста. Пройдемте ко мне, господин Грег.

Он распахнул дверь, сделал приглашающий жест, и я вошел в корпус.

– А вы, как я понимаю, считаете, что расследование ничего не даст? – спросил я, когда мы с ним пошли по коридору.

– Расследование чего? – Доктор остро взглянул на меня. – По-моему, речь тут может идти только об одном расследовании: поиске галлюциногенов, вызвавших подобную реакцию. Все остальное – психические и физические травмы – являются только следствием. Я ознакомился с данными экспертизы и не обнаружил там ничего, заслуживающего внимания. Ни-че-го! Обследование пациентки тоже не дало никакой подсказки в этом направлении. – Он внезапно остановился посреди широкого больничного коридора и направил на меня указательный палец. – И это вовсе не означает, господин… э-э… Грег, что вы или мы плохо поработали.

– А что же это означает? – заинтересованно спросил я.

– Это означает, что в данном случае мы имеем дело с целым комплексом факторов. Выявить все эти факторы, а также последовательность, в которой они воздействовали на пациентку, скорее всего, просто невозможно. Заметьте, я сказал «комплекс», а не «ряд». Именно комплекс, то есть совокупность, сочетание воздействий, составляющих одно целое. Упустишь хотя бы один из факторов – и картина не прояснится никогда.

Я усвоил это сообщение и тут же спросил:

– Вы хотите сказать, доктор, что госпожа Карреро вообразила нечто ужасное под влиянием звездного света в сочетании со съеденным перед сном подгоревшим пирогом? И главное, что вначале был пирог, а потом уже звездный свет, а не наоборот?

– Именно! – Указательный палец доктора Кастальеса вновь нацелился на меня. – Известно достаточно много случаев подобного рода. Сочетания совершенно случайные, эффект непредсказуем, последствия весьма печальные, вплоть до необратимых изменений. Пойдемте, пойдемте!

Мы вновь зашагали по длинному коридору мимо закрытых дверей палат и медицинских постов, на которых несли службу миловидные женщины в белой униформе. (Между прочим, ни одной немиловидной женщины на Журавлиной Стае я еще не встречал.)

– Вот хотя бы, для иллюстрации, такой пример, – продолжал доктор Кастальес. – Комплекс факторов оказался таким – это было года три-четыре назад, по соседству, в Луго-Рейносе: возраст старше пятидесяти, работа в периодическом контакте с рутилом, длительное недосыпание, прием стимуляторов у-типа, цветение зимней магнолии, наличие в спальне пациента высушенной флероны, ежедневный дождь по вечерам в течение пяти или шести дней, посещение солярия, каждый раз не менее двух часов – именно двух часов! Что еще? – Доктор беззвучно пошевелил губами. – А! Одновременное использование биогеля «Стимул» и фитогенов. И так далее. В общей сложности, более полутора десятка факторов! И в результате – эффект Каптейна, а затем две попытки самоубийства с нанесением себе телесных повреждений средней тяжести. В итоге же – полнейшая неадекватность восприятия. А видели бы вы картинки мнемосканирования! – Доктор воздел руки. – Там было такое, это такие мнемы – впору самому лезть, где повыше, и прыгать вниз головой. И ведь тут мы имеем дело со случаем, когда докопались-таки, воссоздали, смакетировали и подтвердили. А сколько такого, что не уловишь, не ухватишь?… Плюс особенности организма, тончайшие вариации психической структуры, вообще уникальность каждой личности. Самое опасное во всем этом – полнейшая невозможность прогнозирования, абсолютная непредсказуемость. В принципе. В конечном итоге так можно докатиться и до тотального самоуничтожения… Прошу вас, господин Грег.

Доктор Кастальес открыл дверь и пропустил меня в свой кабинет. Подкатил к столу второе кресло, жестом предложил мне сесть. Тоже сел и закинул ногу на ногу, покручивая усы.

– Так что расследование нужно вести именно в этом направлении. Понимаю, понимаю, – он поднял руку, заметив мое движение, – у вас своя точка зрения, у нас своя. Вы полицейский, я врач. Но чтобы воссоздать ситуацию, совершенно не обязательно беседовать с очаровательной госпожой Карреро. И она ведь уже давала показания. Видите ли, господин Грег, – он подъехал вместе с креслом поближе ко мне, – физическое ее состояние никаких опасений не вызывает: переломы зафиксированы, проводится интенсивная терапия, кости срастаются. Но вот в отношении психики… Подгоревший пирог и звездный свет дали такой эффект, что если сдвигов не будет и дальше – боюсь, не избежать локальной мнемоблокады. Показатели чуть ли не пиковые.

– И она все забудет? Все сотрется?

– Насчет «забудет» – да. Насчет «сотрется» – нет. Мы просто отсечем данную зону, запрем в клетке. К сожалению, любой запор может раньше или позже не выдержать и тогда… Слышали о спецтерритории на Гнезде Кукушки?

Я кивнул, и доктор пояснил:

– Большинство направленных туда – с такими вот сорванными запорами.

– Вы сказали, доктор, что можно располагать всеми сведениями о случившемся и без разговора с госпожой Карреро. Вы имеете в виду просмотр мнемы, так?

– Так, – подтвердил доктор Кастальес.

– Но понимаете, доктор, – я старался говорить с максимальной убедительностью, – мне мало результатов мнемосканирования. И мало первоначальных показаний потерпевшей. У нас есть основания полагать, что дело крайне серьезное. Возможно, за галлюцинациями госпожи Карреро стоят вполне реальные внешние действия. Поверьте, это не моя прихоть, не подозрения, а выводы, основанные на самом тщательном анализе. Есть целый ряд признаков того, что случай с госпожой Карреро является лишь одним из составных элементов системы.

Конечно, не было у меня никаких оснований утверждать все это, выдавая догадки за факты, и, наверное, я был жесток по отношению к Эвридике Карреро. Но что поделать? Интуиция, одна лишь интуиция… Я не мог не проверить все до конца. Мне действительно мало было просмотра мнемы. Что такое мнема? Это ведь не отражение реальности в прямом смысле. Это восприятие реальности, преломленное призмой личности воспринимающего субъекта, это наложение, смесь внешнего и внутреннего миров, окрашенное особенностями психики. В этой смеси невозможно отделить происходившее реально от того, что только казалось реципиенту, что он создал в своем воображении. Эту смесь просто нельзя разложить на составные части, четко и однозначно квалифицировать ингредиенты. А в беседе, при помощи наводящих вопросов, иногда удается выяснить такие детали, которые вообще никак не отражались в мнеме, но как раз и являлись ключевыми или помогали выйти на первое звено цепочки. Опыт уже имелся. Кроме того, мнема была беззвучной, а порой звуки могут рассказать очень многое.

– Мне просто необходимо поговорить с госпожой Карреро, – чеканя каждое слово, сказал я. – Я, все мы, очень рассчитываем на вашу помощь, доктор. Повторяю: это не моя прихоть, это необходимость.

Доктор Кастальес с силой дергал себя за усы. Он колебался, и я добавил, чтобы окончательно подтолкнуть его к положительному для меня решению:

– Я не вправе разглашать служебные тайны, скажу только одно: прояснив обстоятельства этого дела, мы сумеем предотвратить аналогичные преступления.

– Преступления? – Пальцы доктора на мгновение замерли в усах. – Вы считаете, что госпожа Карреро стала жертвой преступления?

– Весьма вероятно. Кстати, она согласна побеседовать со мной.

– Вот как? – Доктор окончательно перестал терзать свои усы и выпрямился в кресле. – В таком случае, вполне официально заявляю, господин Грег: как врач, я против такого рода беседы. Но препятствовать полицейскому расследованию, естественно, не имею никакого права. Тем более, что вы, сдается мне, можете просто проигнорировать мое мнение и поступить так, как сочтете нужным.

Я неопределенно развел руками.

– Тогда, господин Грег, подскажите, что я должен сделать, чтобы мое мнение, как лечащего врача госпожи Карреро, было зафиксировано.

Я мысленно облегченно вздохнул и мысленно же расправил плечи. Выдержал паузу, давая понять доктору Кастальесу, что оценил его позицию, и ответил:

– Можете изложить его в произвольной форме на любом коммуникат-носителе, и оно будет приобщено к делу. Вас не в чем будет упрекнуть, господин Кастальес.

– Хорошо. Хотя хорошего мало. – Доктор с упреком взглянул на меня. – На пользу пациентке это вряд ли пойдет. И еще: хотелось бы удостовериться, что вы действуете по заданию – или как там это у вас называется? – по поручению городского управления полиции.

– Нет ничего проще. – Я кивнул на визио. – Можно прямо сейчас сделать запрос.

Доктор Кастальес встал и потянулся было к визио, но, переменив, видимо, свое решение, махнул рукой:

– Ладно. И так ясно. Но желательно, – последовал привычный уже для меня взмах указательного пальца, – чтобы вы беседовали с госпожой Карреро очень недолго и в моем присутствии. Мало ли что… Никаких тайн обязуюсь не разглашать. – В последних его словах прозвучал легкий намек на иронию. Доктор оставался при мнении, что полиция попусту тратит время.

– Спасибо, господин Кастальес, – с чувством сказал я, не обращая внимания на эту иронию, и тоже поднялся. – Беседа будет происходить в вашем присутствии. Но сначала я бы хотел просмотреть мнему.

Доктор кивнул и склонился над визио:

– Саманта, подготовьте мнему пациентки Карреро, третья палата. – Он повернулся ко мне. – Можем идти, господин Грег.

– Спасибо, – повторил я. – Вы очень помогли нам, господин Кастальес.