Текст книги "Бэкап"

7

– Даю обратный отсчет. Три, два, один. Есть обнуление.

– Йеххуу! – Я расстегнул ремень безопасности и с восторженным кличем взмыл в воздух. Когда в разговоре со знакомыми магнатами упоминался мой «Skylon»[12]12
  суборбитальный самолет-ракетоплан


[Закрыть], я всем рассказывал, что приобрел его исключительно для оперативного передвижения между земными полушариями. Конечно, это было недалеко от истины: когда за два часа можешь добраться из Петербурга в Пекин – это дорогого стоит. Но где-то в глубине души я всегда знал, что главное – это возможность в каждом рейсе испытать чувство невесомости.

Добравшись до линии Кармана[13]13
  высота над уровнем моря, условно принимаемая в качестве границы между атмосферой Земли и космосом


[Закрыть], двигатели ракетоплана отключали на семь минут и он, увлекаемый законами Ньютона, устремлялся в свободное падение, скользя по стратосфере, как сёрфер по гребню океанской волны. Я парил посередине салона, словно в бассейне, ныряя то вверх, то вниз, или просто раскинув руки, наслаждаясь отсутствием давящего на тело атмосферного столба. Из своего кресла на меня неодобрительно смотрел Анджей. Невесомость он переносил плохо, так что всегда оставался под защитой ремня безопасности.

Я подплыл к иллюминатору, всмотрелся сквозь толстое стекло. На земле сейчас был почти полдень и звездный купол скрывался за пронзительной синевой неба. Я же наслаждался угольно-черным космическим пространством, видя одновременно Солнце, Луну и остро-яркие холодные брызги звезд. Привычные созвездия время от времени перечеркивались искрящимися полосками метеоров.

Но больше звезд меня привлекали россыпи отблескивающих в солнечных лучах точек, не застывших на месте, а двигающиеся по своим траекториям. Сотни спутников связи, исследовательских платформ и станций придавали ночному небу, словно расцвеченному остатками экзотичного фейерверка, праздничный вид. Где-то там среди них плыл по своей орбите «1961-й», космический отель со стоимостью проживания около пяти миллионов в сутки. Я дважды брал на него недельные туры. В отличии от двух других станций с теми же туристическими функциями, один из модулей «1961-го» вращался, обеспечивая искусственную гравитацию, равную двум третям земной. К сожалению, постоянному проживанию в отеле, кроме цены, препятствовали размеры модуля: при общей вместимости станции около ста человек, в нем могло разместиться всего десять. Так что там, в основном, проводил время обслуживающий персонал, пытаясь обойтись без возвращения на Землю.

Но в происхождении большого светового пятна сомнений не было. Мне оно виделось размером с футбольный мяч, но на самом деле его площадь равнялась нескольким тысячам квадратных километров. Первая геостационарная электростанция, составленная из сотен тысяч панелей солнечных батарей, работала всего три года, но уже перегнала по объему выработанной электроэнергии все углеводородные электростанции Федерации вместе взятые, закрывая потребности всей Сибири и Дальнего Востока, включая алюминиевые и глиноземные комбинаты. Последний год в Государственной Думе все чаще звучали предложения о прекращении работы гидроэлектростанций на Енисее и Ангаре и возвращению к руслам рек, какими они были в начале прошлого века.

Солнечные батареи питали распределенные по их поверхности инфракрасные твердотельные лазеры, от которых энергия, по волоконным светодиодам, накапливалась в центральной оптической системе. Затем собранная энергия импульсными лазерными пучками передавалась вниз, к приемным станциям, разбросанным по всему Зауралью.

В данном случае, мой интерес к станции был совсем не бескорыстным, поскольку я вложил в акции «Космических энергосистем», собственника электростанции, больше пятисот миллионов, превратившиеся с того времени в полновесный миллиард.

– Даю минутный отсчет до включения, – оторвал меня от созерцания звездного неба голос пилота.

С легким, как обычно, разочарованием, я спланировал в кресло и пристегнулся. Приглушенно взвыли двигатели и меня привычно вжало в кресло. Я глянул на часы: до Токио – почти сорок минут. Внутри заурчал желудок, но не болезненно, так что от приема лекарств я воздержался.

Сегодня я, наконец, узнаю, в чем состоит метод Окадо по омоложению, который он оценивает в космические сто миллиардов. После подписания соглашения о неразглашении еще почти три месяца прошли в различных согласованиях и уточнениях. К моему удивлению хлопоты, связанные с заключением контракта с «Церебрумом», благотворно повлияли на сон. С того дня, когда я прочитал статью в «Петербургских вестях», мне лишь дважды приснилась Луанда и мангровые заросли у побережья Сьерра-Леоне, где на меня охотились людоеды из Общества Леопарда[14]14
  тайное общество в Западной Африке, практикующее ритуальные убийства и каннибализм


[Закрыть]. Так что я даже прекратил посещения Оливии, отговорившись занятостью делами компании.

Размышляя о возможных нюансах метода Окадо я не заметил, как задремал, разбуженный Анджеем уже в аэропорту Ханэда, где нас встречали сотрудники пекинского филиала. В Японии у «MTR Inc» своего представительства не было – все проблемы ее безопасности решались Пентагоном. Уже через двадцать минут кортеж из пяти «гранд-тесла» тронулся в путь. В Токио я был всего несколько раз, но особого желания рассматривать город через автомобильное окно не ощутил, сосредоточившись на готовящейся сделке с правительством Намибии. От бумаг меня отвлек голос Анджея:

– Приехали.

Я выбрался из машины и осмотрелся. Теоретически мы находились в пригороде Токио, но при плотности современной застройки трудно было определить границу города. Метрах в пятиста позади возвышались стандартные высотки, а перед нами раскинулся обширный парк, окруженный пятиметровой оградой. На первый взгляд, она не выглядела непреодолимой, но наверняка защищалась по высшим стандартам, исключая возможность проникновения постороннего. В сопровождении Анджея и двоих его людей мы подошли к воротам, рядом с которыми размещался пропускной пункт.

– Кто из вас Питер Рыкоф? – встретил нас рослый парень с униформе с шевронами службы безопасности «Церебрума».

– Я, – выступил я вперед.

– Вы можете пройти. А вам, парни, придется обождать, – загородил он дорогу Анджею, вознамерившемуся последовать за мной.

– Лучше бы тебе отойти с дороги, – голос Анджея был тих и бесцветен, но охранник, видно, уловив в нем угрозу, сделал шаг назад и положил руку на бедро, где из кобуры выглядывала рукоять комбинированной «Беретты».

– Спокойнее, мистер. Я всего лишь выполняю свою работу, – примирительно сказал он. – У меня записан только один посетитель – Питер Рыкоф. Настаиваете на своем? Связывайтесь с начальством.

Из пункта пропуска вышли еще двое, с любопытством прислушиваясь к разговору.

– Оставь, Анджей, – вмешался я. – Подожди с ребятами в машинах. – Тот, кинув последний взгляд на оппонента, молча отошел назад.

– Прошу вас, господин Рыкоф, – охранник посторонился и я прошел в здание.

Отпечатки пальцев и глазные сканы были переданы в службу безопасности «Церебрума» еще неделю назад, так что уже через пару минут я вышел по ту сторону ограды. Еще один охранник пригласил меня в небольшой электрокар и мы двинулись в глубину парка по прихотливо вившейся между деревьев дороге.

По японским меркам парк занимал гигантское пространство – не меньше двух десятков гектаров. То тут, то там сквозь стволы деревьев и кустарник мелькали стены зданий. Минут через десять езды охранник высадил меня около семиэтажного здания, но не уехал, видно, намереваясь доставить меня после разговора с руководством корпорации обратно к воротам.

Возле входа уже ожидала симпатичная японка, с поклоном сообщившая, что готова проводить меня к Накадзаве-сан. Следуя за ней, я вошел в лифт, высадивший нас на пятом этаже. Интересно, что за все недолгое время пребывания на территории комплекса, я не встретил никого из сотрудников «Церебрума». Видно, давала о себе знать легендарная японская дисциплина. Девушка довела меня до одной из дверей и, с очередным поклоном, распахнула ее, приглашая войти.

8

– Доброго дня, Рыкоф-сан, – из-за причудливо изогнутого стола встал энергичный смуглый мужчина, удивительно высокий для японца. Видно, такой рост его стеснял, отчего он сутулился. До этого я видел ученого лишь на цифрографиях в собранном Марко досье. Лицо с живыми черными глазами, разбегавшейся от уголков глаз сеточкой морщин, излучало спокойствие и доброжелательность. Впрочем, у японца под этой маской могло скрываться все, что угодно.

– Доброго, Накадзава-сан, – отозвался я, постаравшись зеркально отобразить его приветственный поклон.

– Я рад, что наши юристы наконец-то утрясли все детали и готов подробно ответить на все волнующие вас вопросы относительно метода Окадо-сэнсэя[15]15
  суффикс, используемый в Японии при обращении к преподавателям и учителям (в самом широком смысле), а также врачам, учёным, и прочим общественно известным и уважаемым людям


[Закрыть]. Чай? Кофе? – Акихиро приглашающе указал на кресло и направился обратно к своему.

– Благодарю. Предпочту сразу перейти к делу. – Я уселся в кресло и взглянул на японца. Если тот и был уязвлен столь быстрым переходом к сути, что в Японии было серьезным нарушением делового этикета, то ничем этого не показал. Для клиента, да еще гайдзина, от решения которого зависело пополнение счета компании на сто миллиардов, можно было сделать изрядную скидку. Так что ученый лишь улыбнулся, показывая, что ждет вопросов.

– Я бы предложил изложить мне все этапы вашего метода, – сказал я, – а если у меня по ходу ознакомления возникнут вопросы, я их задам.

– Что ж, – японец пожал плечами, несколько секунд подумал, по-видимому, конструируя в уме схему пояснений, затем взял со стола лазерный стилус и сказал:

– Смотрите.

Красная линия потянулась к дальней стене, возле которой, как я только что разглядел, стояла тарелка головидения. Аппарат негромко загудел и через несколько секунд в метре над ним развернулось объемное изображение помещения, заставленного различным оборудованием.

– Итак, – начал Накадзима, – первая стадия операции предусматривает перенос вашего сознания на цифровой носитель.

– Что, простите? – я подумал, что ослышался.

– Любая, отдельно взятая часть метода сэнсея, сама по себе представляет настоящий прорыв в той или иной области науки, – с явным оттенком самодовольства улыбнулся японец. – Да, вы не ослышались. Ему удалось решить проблему, которая до настоящего времени считалась реализуемой лишь теоретически – снятие всей накопленной нейронами человеческого мозга информации, от появления зародыша до последней минуты существования, и последующий перенос на цифровой носитель.

Я сидел, глядя на Акихиро и с трудом осознавая, о чем именно идет речь. Представить себя отделенным от тела, каким-то информационным сгустком, существующем непонятно где и непонятно как… Простым набором неких символов. Словно сквозь вату доносились восторженные возгласы ученого:

– …это потрясающе. Около тысячи йоттабайт информации[16]16
  йоттабайт – 1024 байт; в одном йоттабайте содержится один триллион терабайтов


[Закрыть]. Это поистине настоящая Вселенная…

Я попытался представить, что сотни и тысячи лет буду представлять собой лишь громадный набор цифр, что там у них, двоичный код вроде, но получил лишь головную боль: мое внутреннее «я» не хотело или не было в состоянии осознать столь дикую, хоть на первый взгляд, хоть на второй, возможность. Хотя…

– Постойте, – перебил я его излияния. – В ходе предварительных переговоров нам дали понять, что речь идет о некоем процессе омоложения тела.

– Да, – кивнул тот, недовольный тем, что я не дал ему договорить. – Немного терпения, Рыкоф-сан, и вы все узнаете. Итак, это одна из наших лабораторий, – указал он рукой на голограмму помещения. – Именно здесь будет проводиться операция по съему и переносу информации с коры вашего головного мозга на цифровой носитель.

Я пригляделся к картинке. В центре помещения располагалось кресло, к которому от окружающей его аппаратуры ползли и змеились разнообразные кабели и провода.

– Подготовка к операции занимает около двух часов, – продолжил ученый, – сама операция – почти сутки.

– И где будет находиться мое…сознание после? – спросил я. – И что будет с моим телом? Честно говоря, я не очень понимаю, как сознание может существовать отдельно от него.

– Как видите, может, – улыбнулся японец. – В этом и заключается одно из революционных открытий Окадо-сэнсэя. Даже если бы он не открыл ничего больше, его имя сохранилось бы в веках. Думаю, если спросить любого, хочет ли он существовать вечно в виде цифрограммы внутри интела, или кануть в Лету, в надежде на загробный мир, то ответ – очевиден.

Я пожал плечами. Для меня ответ был вовсе не таким очевидным. Почему-то после восторженных слов Акихиро перед глазами предстало бескрайнее черно-белое пространство: снизу – ослепительно сверкающий лед, сверху – космическая бездна, усыпанная алмазной крошкой звезд. В этом мире царили лишь абсолютные холод и одиночество.

– Что касается вашего тела, – продолжил Накадзима, – то в ходе операции практически сто процентов нейронов головного мозга выжигаются, так что в результате вы превращаетесь в живой труп, кадавра с напрочь отсутствующими рефлексами и любого вида моторикой, не говоря уже об осознанных действиях. Поэтому после окончания операции мы вводим в тело специальный состав, приводящий к биологической смерти.

– Очень интересно. А если в ходе вашей…как его, оцифровки, что-то пойдет не так? – полюбопытствовал я. – Кто мне вернет сожженные нейроны?

– При любой операции существует теоретический риск неудачи, – развел тот руками. – Умереть на операционном столе можно даже от, казалось бы, примитивного аппендицита. Но, с другой стороны, не забудьте, что через первый этап операции прошли уже пятеро клиентов. И готовятся еще трое. Так что у вас будет достаточно аргументов в пользу ее безопасности.

Оптимизма мне это не прибавило, хотя внезапно вспомнился Роберт Марс – первый клиент «Церебрума». Сколько же мужества ему понадобилось, чтобы шагнуть в неизвестность? Или вопрос следовало поставить так: насколько велик был его страх перед смертью?

– Ладно, – вернулся я к разговору. – И что же дальше?

– Дальше из взятых образцов мы начинаем клонирование и выращивание вашего тела и головного мозга. – Японец пробежался лучом стилуса по головизору и изображение операционной сменилось двумя картинками. На одной стайка детей разного возраста, рассевшись вокруг женщины, внимали ее словам. Другая демонстрировала комнату со стеллажом, на разных ярусах которого располагались прозрачные контейнеры с непонятным содержимым.

– Это клоны наших клиентов, заключивших контракт, – сказал ученый, указав на детей. – А это, – кивнул он в сторону второй картинки, – их мозги в разной степени роста. – Судя по всему, он ожидал, что столь неаппетитное зрелище приведет меня в расстройство, но, как видно, мое досье он знал несколько хуже, чем я его.

Таак. А вот и разгадка, почему центр располагается именно в Японии. Выходит, слухи о совместной работе Шварцкопфа и Окадо, в молодости на дух не переносящих друг друга, соответствуют действительности. Наша встреча все больше напоминала сцену из какого-то фантастического голофильма, когда главный злодей, маньяк-ученый, раскрывает перед героем всю глубину своих преступных замыслов.

– И как долго будет длиться это выращивание? – спросил я. – И зачем клонировать отдельно мозг, если потом, как я понял, вы каким-то образом пересаживаете сознание в клонированное тело? Не думаю, что вам удалось создать их с пустой головой, – взглянул я на картинку с детьми.

– Все достаточно просто, – улыбнулся тот. – Видите ли, в процессе роста клона мы, хотим того или нет, создаем новую личность. Даже если его не обучать, а мы, по ряду причин, не можем без этого обойтись, то все равно это будет пусть и неразвитый, но человек. С собственным представлением об окружающем мире и о своем месте в нем. Оптимальный биологический возраст клона для пересадки вашего сознания – восемнадцать-двадцать лет. Но к этому возрасту его личный опыт и эмоциональный аппарат достигнут такого уровня развития, что попытка пересадки в его мозг другого сознания приведет к целому комплексу психологических проблем. Иначе говоря, ваши разумы начнут сражаться за место под солнцем. Излишне говорить, чем это чревато для вас.

– И пусть в живых останется только один, – пробормотал я под впечатлением от представившейся картины.

– Что?

– Да так, это я к слову. И каковы же ваши действия для пересадки?

– Достаточно просты. На словах, конечно. Ваше сознание переносится в специально выращенный, без всяких воспоминаний, головной мозг, после чего аналогичный орган у клона удаляется и пересаживается ваш носитель.

– Вы в своем уме?! – потрясенно выдохнул я, смотря то на ученого, то на веселых детей, бросивших к этому времени слушать воспитателя и дружно собирающих причудливую башню из кубиков-трансформеров.

На губах японца отчетливо зазмеилась улыбка. Наконец-то ему удалось повергнуть в шок невежливого варвара-иноземца.

– К сожалению, найти иной метод нам пока не удалось, – развел он руками. – Если вы представляли, что дело обойдется неким чудо-лекарством, от которого вы помолодеете на семьдесят лет, то – увы. Законы генетики, по крайней мере пока, непреложны также, как сила тяготения. В запрограммированный при зачатии биологического организма срок он умрет. Часовой механизм заложен в вашем геноме и как его отключить – мы не знаем. Как говорится, каждая секунда ранит, последняя – убивает. Так что речь может идти исключительно о переносе вашего сознания в новое тело.

Я смотрел на играющих детей и представлял, как вот также среди них будет играть моя маленькая копия. Не сын, но, возможно, ближе чем сын? Воистину, и сказал человек: вот, это кость от костей моих, и плоть от плоти моей.

Выходит, ценой продолжения моей жизни должна быть жизнь чужая? Но чем тогда я буду отличаться от тех каннибалов, что гоняли меня когда-то в мангровых зарослях Сьерра-Леоне? Да, можно сколько угодно говорить, что это лишь биологический материал, носитель для моего сознания, специально выращенный, словно породистый конь для скачек. В конце концов, мне ведь даже необязательно его видеть. Но все это, на самом деле, годилось разве что для зала судебных заседаний, в качестве аргументов защиты. Но сам-то я прекрасно понимал, что речь идет об убийстве. Убей сам или умри. И как я буду жить дальше, каждый день смотрясь в зеркало и высматривая призрак чужого сознания? В душу заползала смутная тоска. Впрочем, какая душа у тысячи йоттабайт?

Видимо, насладившись моим растерянным видом, Накадзава отключил голограмму.

– Вот, в целом, как будет выглядеть ваше омоложение, – сказал он. – Не более, чем через двадцать лет после начала процесса, вы выйдите отсюда, – он обвел рукой вокруг головы, – в состоянии, точно соответствующем биологическому возрасту клона. О его физических кондициях можете не беспокоиться, мы обеспечим всю необходимую подготовку и гарантируем отсутствие любых изъянов, которые могли бы привести к преждевременной утрате им функциональности.

– Значит, сейчас у вас на специальных носителях находятся сознания всех, кто заключил контракт с «Церебрумом»? – спросил я. – Могу ли я каким-то образом пообщаться с кем-либо из них?

– К сожалению, это исключено, – с извиняющимся видом развел тот руками. – В целях максимального психологического комфорта мы стараемся не допускать общения виртов – так мы называем тех клиентов, кто прошел первую стадию операции – с обычными людьми. Единственное исключение – это их адвокаты и поверенные, наблюдающие со стороны клиентов за исполнением контрактов.

– Мне надо подумать, – сказал я. После ушата дикой и нелепой, на первый взгляд, информации о методе Окадо, особенно об убийстве клона, в голове у меня был сплошной сумбур, словно после трехдневной попойки. Чтобы со всем этим справиться, необходимо было время.

– Да, конечно, – с улыбкой развел руками Накадзава. – Вот, возьмите, – он подал мне черный пластиковый прямоугольник. – Если возникнут какие-то вопросы, звоните в любое время. Был рад познакомиться.

Как я покинул территорию комплекса и оказался в машине с Анджеем, я уже не помнил.

9

– Санчес, пригнись!

– Гранатометчик на три часа!

– Стреляй. Стреляй!

Грохнул взрыв и меня отбросило к стене. Увязая в железобетоне, зацокали пули. Я подполз к телу, полузаваленому обломками стеллажей и банками консервов.

– Санчес. Ты слышишь меня?

Я взял его за запястье. Мертв. Забрал у него «Heckler» и осмотрелся. От магазина, в котором мы успели укрыться, когда два часа назад разразился ад, осталось одно название. Я осторожно выглянул через разбитую витрину. На улице догорали три машины моего кортежа. Вокруг них лежали пять тел – телохранители. На другой стороне, в тени киоска, в позе эмбриона скорчился гранатометчик – молодой, совсем еще пацан. Санчес выстрелил одновременно с ним. Воздух дрожал от выстрелов и взрывов, громыхавших по всему городу. Иногда тянуло сажей: наверняка повстанцы жгли все, до чего только могли дотянуться.

– Твою мать!

Подтянув к себе бутылку воды, одну из многих, раскатанных по полу, я уселся под витриной и начал размышлять. Положение было – хуже некуда. Я приехал в Луанду с банальной инспекцией, собираясь покончить с делами еще до полудня. В сопровождении ван Дентерса, начальника бригады «Чарли», подразделения которой охраняли ангольские отделения «Hong Kong Banking Corporation», я направлялся на один из объектов, когда все и началось.

Мы как раз обговаривали задержки в обеспечении бригады летним обмундированием, когда первая машина кортежа скрылась в огненном облаке, то ли наехав на мину, то ли получив удар из портативной ракетницы. Охранники, выбравшись из двух других машин, оказались под огнем нападавших. Санчес, подобрав автомат кого-то из убитых, затащил меня в ближайший магазин, а затем в коротком, но жестоком бою атакующие были рассеяны, однако из телохранителей уцелел лишь он. А теперь я остался один – без экипировки, без связи, вооруженный лишь «Heckler»`ом с неполной обоймой.

Вряд ли повстанцы знали, на кого напали, иначе бы так просто не ушли. Но по городу сейчас гуляла шальная волна убийств и грабежей, так что группы мятежников кидались из одного района в другой, как верховой пожар в тайге. Судя по отрывкам разговоров в коммуникаторе Санчеса, пока связь не оборвалась, убивали всех, кто имел какое-либо отношение или подозревался в сотрудничестве с «MTR Inc» и «HKBC». Я вспомнил один из докладов аналитического управления, в котором вероятность такого рода событий оценивалась, как «не нулевая». Собственно, в том числе из-за него я сегодня и прилетел в Луанду, но оказалось, что опоздал.

Я приподнялся, выглянул наружу. Вроде бы никого. Что ж, надо двигаться. Пригнувшись, я выскользнул из магазина и бросился к угловому зданию. Но не успел пробежать и десяти метров, как под ногами взвизгнули пули и справа донеслись восторженно-гневные крики. Я бросился назад, мельком успев заметить полдюжины ангольцев. Размахивая автоматами, они неслись за мной, вопя явно не от радости от встречи.

Забежав в магазин, я наспех свалил один из устоявших стеллажей на обломки лежавшего на полу и залег за этой импровизированной баррикадой. Первую двойку повстанцев, с ходу залетевших в помещение, паля без разбору налево и направо, я срезал двумя короткими очередями. Их товарищи оказались осторожнее, осыпав через проем витрины весь магазин градом пуль. Я вжался в пол, наблюдая как в пакетах с крупой и коробками с соком возникают многочисленные дырки.

Что-то грохнуло и передо мной вспухло туманное облако, стремительно затягивая дымом все вокруг: видно, кто-то из ангольцев догадался использовать дымовую гранату. В клубах дыма мелькнули тени. Я выпустил очередь и перекатился в сторону. Вовремя. В то место, где я только что лежал, словно врезался осиный рой. Я выпустил еще очередь и затвор автомата щелкнул, сигнализируя о пустой обойме.

Я приподнялся, готовясь метнуться в сторону двери с табличкой «WC». Шансов уцелеть было мало, но спокойно ожидать смерти я не собирался. Вдруг снаружи, с улицы, прозвучала очередь из автоматической версии «вепря», дважды грохнуло и все затихло.

– Питер! Ты тут? – раздался зычный голос. Он показался мне знакомым, но я никак не мог вспомнить его владельца.

– Тут, – отозвался я и, поднявшись, осторожно выглянул через проем. На улице, затянутой дымкой, в полной экипировке стоял человек. На груди скрещивались ремни двух «вепрей» и портативного гранатомета. Лица его, естественно, не было видно за тактик-забралом шлема. Он подошел ко мне и откинул щиток.

– Туз?! – изумился я.

– Он самый, – заулыбался тот.

– Ты-то как тут?

– Стреляли, – он снова улыбнулся и запрыгнул в помещение. – Облачайся.

Оказалось, что у него за спиной висел рюкзак, из которого он начал доставать части амуниции: бронежилет, шлем, армейские берцы, кевларовые щитки для рук и ног. Пряча тело, словно улитка, в защитную броню, я поглядывал на Туза, все еще не в силах поверить, что это он.

С Матвеем Тузовым я познакомился пятнадцать лет назад, когда участвовал в формировании интернациональной команды антитеррора «Zero». Инициаторами ее создания были государства, входящие в клуб «ядерных держав» и пытавшиеся повысить уровень защищенности своих ядерных объектов.

Матвей был представителем «Альфы», я – из «котиков», но между нами отчего-то сразу проскочила дружеская искра, так что мы отлично ладили друг с другом весь мой недолгий период пребывания в команде. Через три года, поучаствовав в трех операциях, я вернулся в Управление специальных операций, сказав на прощание остававшемуся Матвею, что всегда буду рад видеть его на пороге своего дома. За прошедшие двенадцать лет я, честно говоря, вряд ли вспоминал его больше двух раз.

– Так все же, каким образом ты так вовремя здесь появился? – спросил я, натянув шлем и включая микроконтроллер интерфейса. Окружающее пространство сразу очистилось от дыма и пыли, замигали символы и цифры, выдавая тактическую информацию на тактик-забрало.

– Обычным, – пожал он плечами, продолжая держать под наблюдением улицу. – Я в городе вообще-то уже неделю. По своим делам.

– «Zero»?

– Нет. Но близко. Я уж три года, как из оперативников ушел. Возраст.

– Понятно.

– Ну вот. А сегодня утром с одним субъектом общался, он и упомянул про тебя. Что ты сегодня прилетел.

– Интересно, что за фрукт такой? – напрягся я. Вообще-то о графике моих передвижений знали единицы, так что осведомленность Матвея попахивала утечкой из службы безопасности компании.

– Забудь, – отмахнулся тот. – Ему по службе положено: ничего личного и с тобой никак не связано. – В общем, решил я, раз такая оказия случилась, посетить боевого товарища. Да и то сказать: когда еще представится возможность выпить на брудершафт с миллиардером?

– Да, выпить бы сейчас не повредило. – Я обозрел разгромленные полки, но ничего спиртного не обнаружил.

– Ну вот, пришел я в твой офис, только начал про тебя спрашивать, как все и началось. Связь пропала – местные аборигены, видно, отрубили ретрансляционные вышки. Взрывы, стрельба, в общем, хаос. Что делать – никто не знает: тебя нет, второго главного, как его, ван Дентерс, тоже нет. Короче – разброд и шатание.

– Да уж. – Я стукнул кулаком в бронированной перчатке по стене, выщербив кусочек бетона. При отсутствии связи и старших командиров рассеянные по городу подразделения бригады будут занимать исключительно оборонительную позицию, ожидая приказов. Но если срочно не начать действовать и не вызвать резервы, рано или поздно их сомнут: судя по всему, в восстании участвовала едва ли не половина города.

– Ну, в общем, мне там сидеть надоело, я взял у какого-то Лесли Фьюри координаты, где последний раз светилась твоя машина, экипировался и пошел за тобой. Вон мой транспорт.

Я выглянул и увидел на другой стороне улицы, прислоненный к стене, гоночный вариант «Suzuki».

– И вот я здесь, – закончил рассказ Матвей. – Прямо как супергерой из комиксов, а?

– Это точно, – подтвердил я. – Только летучей мыши не хватает. Или паутины. А что твое руководство?

– Так связи нет. Я ж говорю, я тут совершенно по другому делу. Думаю, они там все такие же ошалевшие, как твои штабные. Так что – сейчас каждый сам за себя.

– Ну да, ну да, – проворчал я. Матвей, возможно, и был герой-одиночка, а вот на мне тяжеленной гирей висела ответственность за людей из бригады «Чарли» и их подопечных банкиров из «HKBC». Что-то надо было предпринимать, и срочно.

Я вызвал на тактик-забрало карту города и начал увеличивать масштаб, пока не дошел до подробной схемы квартала, где мы сейчас находились.

– Вот оно, – удовлетворенно сказал я.

– Что?

– Меньше, чем в километре от нас – офис «Африканских орбитальных сетей». У них должен быть прямой выход на спутники связи, без привязки к вышкам.

– Думаешь, эти, – кивнул Матвей куда-то в сторону, – не догадались разнести там все к такой-то матери? Может, лучше пробиваться к одному из опорных пунктов бригады?

– Нет, – покачал я головой. – Без связи – мы все трупы. Местные армейцы и силовики вряд ли зайдут в город раньше, чем через пару дней. А подразделения «MTR Inc» без моего приказа не двинутся с места. Есть, конечно, кому проявить инициативу, но все равно минимум сутки они будут ждать. А за сутки нас тут раздавят. Так что…

– Ладно, – пожал плечами Матвей. – Двинули. Только погоди минуту. – Он покопался в многочисленных кармашках, усеивающих его амуницию, и затем показал раскрытую ладонь, на которой уютно устроились три металлические фигурки, похожие на насекомых.

– «Стрекозы»? – удивился я. – Откуда?

– Личный запас, – ухмыльнулся тот и активировал источники питания мини-дронов. Маленькие разведчики, едва слышно зажужжав, сорвались с места и поднялись вверх, сразу же будто растворившись в грязно-синем куполе, накрывшем город.

Через несколько секунд в верхней части тактик-забрала вспыхнули три небольших окошка, транслируя картинку, передаваемую «стрекозами». Судя по ней, никаких вооруженных людей поблизости не наблюдалось Я повеселел: теперь шансы добраться до места назначения без лишних стычек существенно повысились.

– Ну что, двинули? – Матвей привстал и смело вышел на улицу.

Я последовал за ним. Стараясь держаться ближе к стенам, мы двинулись к цели, используя любое укрытие, чтобы проскользнуть незаметно для случайного или любопытного глаза. Благодаря карте и «стрекозам» дважды скрытно обойдя пьяные от крови и огня группы ангольцев, вооруженных разномастным оружием, мы без приключений добрались до недлинной улочки, на которую выходила штаб-квартира «Африканских орбитальных сетей».

Возле входа в здание виднелось трое с автоматами. Один из дронов, проскользнув в дыру в стене, судя по размеру – последствие взрыва мини-ракеты, ретранслировал просторный холл, в котором, расхаживая туда-сюда, о чем-то оживленно переговаривались еще пятеро.