Текст книги "Дежурные по стране"

Смех выветрился из комнаты. Разгорячённые студенты вскочили с насиженных мест и взяли Волоколамова в кольцо, словно какого-нибудь негодяя Паулюса. Попав в окружении, «спартанец» приободрился, так как терять было уже нечего. О почётной сдаче на милость покупателей не могло быть и речи; «Варяг» открыл кингстоны под названием рот и бросил:

– К порядку!.. Выкрикиваем по очереди.

И всё смешалось. За частотой посыпавшихся горохом реплик автор, к своему стыду, не запомнил, кому принадлежит та или иная фраза (исключая ответы Волоколамова), поэтому ему только и остаётся, что свалить всё в кучу.

– Нищие кругом! Бомжи! Шестьдесят девять рублей!

– Не принимается! Ты сам лично хоть одному нищему подал?!

– …хватизацией!

– Шестьдесят восемь! Беспредел чиновников!

– Ты же их сам взятками плодишь! Семьдесят – раз!

– Дороги разбиты!

– Зато дураки в целости! Это тебе не Европа! Перепад температур на дорожном покрытии! Плюс тридцать – летом, минус тридцать – зимой! Семьдесят – два!

– У стариков пенсия какая! Шестьдесят девять!

– Шестьдесят восемь! Скатываемся к тоталитаризму!

– Бога забыли! Шестьдесят семь!

– Насчёт пенсий! Старикам собственные дети должны помогать, а ты на государство бочку катишь, спишь и видишь, как родителей в дом престарелых сплавить! Борцу за демократию! Не надо засорять бумажками и без того грязные улицы! Кидай их в урну для голосования, и тоталитаризма не станет! Кто там говорил про всеми забытого Бога?! Ты-то, как вижу, помнишь! Значит, не всеми! Семьдесят раз!

– В армии – развал! Дедовщина! Шестьде…

– Сходи отслужи сначала – раз! Мы тут водку жрём, а они сейчас в караулах мёрзнут, тебя, между прочим, охраняют – два! Семьдесят рублей…

– Три! Ори: «Три! Продано!». Я – матрос! Два года на Северном флоте! Кличка – Хохол! Второй курс! За армейку – спасибо! А этому я щас хлеборезку поломаю!

– Себе поломай! Отвечаешь, что за всю службу ни одного «духа» не тронул? Семьдесят – раз!..

– Алкоголизм! Наркомания! Проституция! Бандитизм! Тунеядство! Холуйство!.. Шестьдесят девять!

— «А» – алкоголизм! «Н» – наркомания! «П» – проституция! «Б» – бандитизм! «Т» – Тунеядство! «Х» – холуйство! А.. Не… Пошёл… Бы… Ты… на… Х..й!.. Семьдесят – раз!

Кольцо из студентов с заключённым в нём Волоколамовым сжалось до опасных пределов.

– Сволочь!

– На себя посмотри, шкура!

– Да я не тебе! Я вон тому!

– А я как раз тебе!

– Наших бьют!

– Остыньте! Держитесь в рамках! Оттащите этих! Быстрее, а то вахтёрша ментов вызовет!

– Убери руки! Кто дал ему право Россией распоряжаться?!

– Хочет и продаёт! Гражданские свободы, – понял?! Свобода слова! Тронешь его – зарою!

– А мы – тебя!

– А мы – вас!

Вокруг стола завязалась греко-римская борьба. Все против всех.

– Семьдесят рублей – два! Иссякли?! Вы – не студенты! Вы – ПТУшники! – крикнул Волоколамов, смещённый вместе со столом на три метра вправо.

– А я – ПТУшник. И горжусь этим. И на станке детали вытачивал. И любил свою работу. Меня девчонка бросила, потому что зарабатывал мало. Поэтому станок на экономический факультет променял. Что ты можешь знать о рабочих, овца тупорылая, – прорвавшись через толпу студентов, прохрипел в лицо Леониду третьекурсник Егор Кузнецов и, сплюнув, ударил «спартанца» в правый глаз.

Волоколамов растянулся на полу, но молоток из рук не выпустил. Молотобойцев бросился к другу на выручку.

– Стоять, Васька! Я заслуженно получил! – крикнул Леонид и обратился к обидчику: «В друзья тебе не набиваюсь, пролетарий. Пошёл ты. Просто приятно жить рядом с тобой. Параллельно тебе. Разрешаю надругаться над ценой. Даёшь обвал!».

– Тридцать! – выкрикнул бывший ПТУшник.

– Хрен тебе, а не тридцать! – бросил Волоколамов, рывком поднялся на ноги и хлёстким ударом разбил обидчику нос. – Квиты… Это тебе за то, что ты за тридцать серебряников страну хотел купить. Ты же не сказал «рублей». Ты сказал «тридцать», и я домыслил. Не наша это валюта, несвойственна она нам, не ходит она у нас в обращении. – Одобрительный гул. – Не быть тебе экономистом, кефарь. Возвращайся-ка лучше к станку. Каждому – своё! Я тебе сейчас вполне серьёзно говорю, нисколько не юродствую. Там ты сейчас нужнее, только там гордиться тобой буду… Семьдесят отечественных и хоть как-то подкреплённых золотом рублей – раз! Семьдесят непредсказуемых, но до боли родных рублей – два!..

И снова всё смешалось:

– Москва на доллар подсела! Наркоманка! Да что там – молится на бакс! Мамоне поклоняется! Сорок пять рублей!

– И что с того, что поклоняется! Свобода вероисповедания!

– Не Москву покупаем – Россию! Столица отдельным лотом идёт!

– Сепаратист!

– От слепошарого придурка слышу!

– Из-за какого-то дерьма цапаетесь!

– Так дерьмо разложилось и вонять уже начало – вот и ссорятся! По всей территории зловоние поползло! В Сибири, на Дальнем Востоке – везде смрадный дух!

– А русским духом и не пахнет! Только в сказках и остался!

– Не хочешь – не дыши!

– Пусть разлагается! Как разложится – удобрением станет! Москва – удобрение! Недурно звучит – правда?!

– Принимается! – воскликнул Волоколамов. – Сорок пять рублей – раз! Баба ягодка опять – два!

В это время дверь комнаты распахнулась, и Магуров с Женечкиным внесли внутрь накрытый белой скатертью стол. Яша осведомился у девушек, не продали ли ещё Россию и, узнав, что всё ещё не продали, подмигнул Мальчишке, что, мол, действуй.

Открылись альтернативные торги.

– Ни за какие деньги не продаётся государство, которое, которое, которое и ещё много раз которое, – заторопился Вовка. – Первый и последний лот на сегодня – Россия! Первоначальная цена отсутствует! Выкрикиваем даже не на повышение! Нет, не на повышение, а просто от сердца, которое и подскажет обоснование! Напомню, что Россия или Российская Федерация – это такое место на Земле, куда определил всех нас Бог в двадцатом веке, оснастив при этом великой историей, чтобы нам уже было на что опираться! Площадь – самая большая в Мире, чтобы именно мы и никто кроме нас распоряжались на огромных пространствах!.. Население у нас относительно небольшое, но зато какие возможности выпадают на каждого отдельного человека. Основные источники дохода: газ, нефть, древесина и каменный уголь. Стыд и срам, конечно, что всё так запущено, но зато стартовый капитал уже есть и работает на нас, пока учимся. У нас всего этого так много, так много всякого сырья, что даже при всём желании страшные люди не смогут разворовать природные богатства в ближайшие годы. Кишка у них тонка, а там и мы на ноги встанем! Бесценная она у нас! Бесценная! – Мальчишка стал хватать воздух ртом, он задыхался, но на два слова его всё-таки хватило: «Родина, ребята!».

– Уродина! – мгновенно подыскал однокоренное слово Левандовский и встал рядом с Волоколамовым. – Мне хочется примкнуть к тебе, Мальчишка, но я дал слово Лёньке. Прости!.. Надеюсь, все в курсе, что брокеров, играющих на понижение, называют «медведями». Так вот с этой секунды я в команде «красных медведей» Волоколамова.

– А ты, случаем, не забыл, Лёха, что кроме «медведей» на фондовых биржах существуют ещё и «быки», играющие на повышение?! В общем, я с «белыми быками» Женечкина, – сказал Бочкарёв и занял место позади Вовки.

– Ломаного гроша за Россию не дам! – рубанул Молотобойцев. – Нет, пусть мне ещё доплатят за то, что я здесь живу! К чёрту «быков» на пару с Вовкой, Яхой и Артёмом! Да здравствуют «медведи»! «Красные медведи» Волоколамова!

В комнате началось деление на «красных медведей» и «белых быков». Студенты совещались между собой к кому примкнуть.

И снова реплики в комнате:

– «Быки» почти не отличаются от «медведей», но Бочкарёв мне бабки должен, поэтому я за «медведей».

– Так-то я с тем желторотым «лимоном» больше согласен… Ну тот, который цену ронял, а вот любимое животное – бык.

– Обоим, блин, симпатизирую. Надо монетку бросать.

– Э-э-э, смотри, Кислота. У «медведей» что-то народу много. Несправедливо. Давай к «быкам».

– Зырь, Лысый. Кислота с Костомаровым к «быкам» попёрли. Нам, стало быть, в другую сторону.

– Сашенька, если к этому козлу Волоколамову подойдёшь, больше не дам себя поцеловать. Я приказываю тебе идти к Женечкину. И не вздумай меня к нему ревновать… Что??? Совсем не ревнуешь? Совсем, совсем? Значит, Маринку любишь. Дурак, она же со всеми спит!!! То-то в последнее время избегаешь встреч со мной. Не отпирайся, я всё поняла. В наказание иди теперь к «медведям»… А ну стой! Аж побежал! Дружков своих, с которыми тёлок по городу цепляете, там увидел – да?

– Однозначно – «быки». Мы принимаем бой.

– «Медведи» – сто пудов. Славной будет охота.

– Красавицы, кому рожу начистить?.. Всё понял. Бочкарёву из Виларибы – так Бочкарёву из Виларибы. Будьте спокойны.

– Не партия делает человека, а человек – партию. Я за Вовку. Пронзительный до наглости, чертяка.

– Вообще-то быки не бывают белыми, а медведи – красным, скорее – наоборот. Что не знаете, что Женечкин и Волоколамов с одной компании? Это же провокация. Их можно легко поменять местами, и ничего не изменится. Они специально всё это затеяли.

– От перестановки мест слагаемыми сумма не меняется, но, чёрт возьми, давно уже не участвовал в массовой драке. Как подерёмся, так и помиримся.

– Буду рад получить по соплям в честной борьбе. Пацаны все реальные. Нож в спину никто не засадит.

Не будем продолжать. «Быки» хотели сварить яйцо вкрутую, «медведи» – всмятку, остальные предпочитали или омлет, или яичницу-глазунью, или Бог ещё знает что; равнодушных к судьбе белка и желтка под конец торгов замечено не было.

Пока студенты определялись, цыплёнок уже стучал по скорлупе и просился на белый свет…

Ребята вывалили на улицу и устроили драку «стенка на стенку». Автору тогда здорово попало. Он по причине алкогольного опьянения уже не помнит, за кого сражался, но ему это и неважно, потому что, когда он с выбитой челюстью отполз в сторону и услышал разговор двух катавшихся по снегу парней, то понял, что сделал правильный выбор.

– Это тебе за Россию, – врезал первый второму.

– И тебе – за Россию, – отплатил второй первому.

Меж тем страна с замиранием сердца следила за дерущейся молодой порослью и плакала от счастья. Она вспоминала конец семнадцатого века и юного Петра с товарищами. Да, тогда всё начиналось со штурмов снежных крепостей потешными полками, постройки игрушечных ботов и пушек, которые стреляли репой. Но пройдёт совсем немного времени, и потешные «преображенцы», «семёновцы» и «измайловцы» станут ядром регулярной армии, ботики вырастут в корабли военно-морского и торгового флота, пушки ударят настоящими ядрами под Полтавой.

– Мальчишки, мальчишки, – думала Россия. – Просите, и дано будет вам; ищите, и найдёте; стучите, и отворят вам. Никто не ждёт вашего прихода. Тем лучше. Я вас укрою, спрячу до времени, усыплю бдительность тех, кто так боится вашего появления. Никто не узнает о вас. Обещаю. Даже ваших славных старших товарищей не поставлю в известность, лишу их надежды на достойную смену, разочарую в новом поколении, чтобы не ослабляли давления и тем самым не привлекли внимания к вам со стороны моих врагов, чтобы ожесточённо дрались в окружении и стягивали на себя всю армию недругов, пока вы твёрдо не встанете на ноги. Мне жаль ваших предшественников, но вас, милые мои мальчики, уже не имею права жалеть, потому что ваше будущее поле битвы – не я, а планета Земля. Меня одну уже не имеет смысла спасать. Только вместе с другими, лишь вместе с другими, и вы должны это понять перед тем, как плечом к плечу встанете на Куликовом поле против чёрных орд, не имеющих ни национальности, ни вероисповедания, ни моральных принципов. Битва будет длиться на всех морях и континентах несколько десятилетий, то затихая, то разгораясь с новой силой. Ваш неприятель будет бесстрашен в своём ослеплении властью, деньгами и религиозным фанатизмом… Спустя годы вы поймёте, почему в конце 80-ых я открыла «железный занавес». В этом был промысел Божий, которому я подчинилась. Тогда моему народу пришло время вкусить от Древа Познания Запада и Востока. Вы должны были пропустить через себя все цивилизации, чтобы эффективно строить и бороться в условиях грядущей невидимой войны… Да, на изломе эпох мы понесли огромные потери… Но горе тому из вас, кто осудит своего старшего брата, погибшего от передозировки, соседа по лестничной клетке, спившегося от невозможности справиться с новыми условиями, парнишку со двора, убитого в бандитской разборке. В начале переходного периода не было противоядий, а отделить добро от зла могли лишь единицы. Миллионы легли в братскую могилу рядовыми, чтобы вы на их горьком опыте доросли до маршалов и возглавили передовые армии на фронтах политики, экономики, науки, культуры и искусства… Ваше время близко.

Глава 9

В обед следующего дня шесть человек, украшенных синяками, стояли на ковре у ректора, опустив глаза долу. Фактически зачинщиками драки являлись только Волоколамов и Женечкин, но как-то уж у нас с давних пор повелось, что стукачок, в обязательном порядке присутствующий на любой более или менее взрывоопасной сходке, считает своим долгом перевыполнить план по закладыванию людей на двести процентов. По старой традиции нынешние Павлики Морозовы продолжают сдавать не только реальных возмутителей сложившегося миропорядка, но и потенциальных претендентов на нарушение, потому что сказанное слово – серебряное, а несказанное – золотое.

Лариса Петровна Орешкина не спешила начать разговор. Она тридцать минут занималась изучением бумаг, лишь изредка бросая недовольные взгляды на провинившихся парней. Друзьям уже стало казаться, что всё, может быть, ещё обойдётся, как грянул гром:

– Ничего не чувствуете, молодые люди?.. Я о запахе. Интересно, чем так неприятно может пахнуть? И ведь регулярно проветриваю помещение, а этот запах появляется вновь… Не знаете, чем так дурно пахнет?

Парни старательно потянули носами в надежде обнаружить источник зловония, но были вынуждены развести руками.

– Не напрягайтесь. Пахнет отчислением, – с убийственным равнодушием произнесла Лариса Петровна. – Я знаю этот запах, уже привыкла к нему.

– Это от Яши. Он вчера помыться забыл, – неудачно пошутил Бочкарёв.

– Боюсь, юноша, что Вас тоже чистым не назовёшь, – заметила Лариса Петровна. – Посмотрите на своё синюшное лицо. От Вас же просто смердит вчерашним побоищем.

В кабинете ректора зазвонил телефон; Орешкина отвлеклась от ребят. Магурову хватило сорока секунд, чтобы жестами объяснить друзьям, что дальнейшие переговоры проведёт он.

– Итак, кто из вас спровоцировал драку? – закончив телефонный разговор, спросила Лариса Петровна.

– Понимаете, – вкрадчиво начал Магуров, – тут такое дело, что это как бы была не совсем драка.

– Резня, – подсказала Лариса Петровна.

– Нет, ну что Вы, – мягко возразил Магуров и продолжил понижать статус вчерашнего происшествия. – Не резня и не драка. Может, стычка? Нет, даже и не стычка, а так – крохотное недоразумение. Я бы даже сказал – спортивное состязание. Удары ногами почти не использовались. Бокс – вот подходящее слово. Бокс с элементами вольной борьбы.

– Бог ты мой, как всё, оказывается, безобидно, а я-то думала. Настолько безобидно, что аж восемь человек в милицию забрали. Служители закона, конечно, в отличие от вас наплевали на правила бокса и употребили дубинки – да?

– Они-то?.. Они – да… Разве они могут знать, что бокс – это спорт настоящих джентльменов? – гордо встряхнув головой, не без обиды в голосе произнёс Магуров, выдержал театральную паузу и совершил экскурс в историю: «Английские короли не гнушались боксёрских перчаток, небезызвестный Шерлок Холмс считал своим долгом изредка поколачивать Ватсона».

– Что-то по вашим заплывшим физиономиям невидно, что вчера вы использовали боксёрские перчатки, подобно британским монархам, – заметила Лариса Петровна.

– Русский стиль, – беззаботно отмахнулся Магуров. – Такая разновидность, знаете ли. Радикальное ответвление от эталонной, привычной модели бокса. Не должны же мы слепо копировать англичан.

– Причина драки? – спросил ректор, заметно смягчившись.

– Банальная история… Самая банальная, – сказал Магуров. – Из-за девчонок… То есть из-за одной девчонки.

– Не одной, а одинокой, – вмешался Левандовский.

– Так женись. Тебе и такая сойдёт, – бросил Волоколамов.

Чтобы угодить всем, Магуров начал лавировать:

– Понимаете, Лариса Петровна, у особы, о которой идёт речь, нет возраста, потому что её лицо скрывает вуаль. Немного странно для нашего времени, но факт. Для одних она – смазливая девчонка-несмышлёныш, для других – мудрая женщина в расцвете лет, для третьих – беззубая карга, впавшая в маразм. Одни говорили, что никто не сравнится с ней по красоте, другие утверждали, что она – само безобразие. В общем, спор, Лариса Петровна, между нами разгорелся нешуточный.

– Зато никто не остался равнодушным к упомянутой даме. Если говорить образно, одни хотели видеть её раздетой, другие – одетой, – вставил своё слово Бочкарёв.

– Что-то вы меня путаете… Вы можете внятно ответить, где она живёт, работает, с кем общается, как её зовут, наконец?

– Её адрес – не дом и не улица, – загадочно произнёс Магуров. – Несмотря на то, что мы имеем дело с видной женщиной, но работает она, по общему мнению, прислугой в чужом доме, потому что ничего серьёзного пока делать не умеет… Имя забыл. То ли Рита, то ли Роза, то ли Рима. Нет, не то. Может, Росанда? Иностранное, по-моему, какое-то имя.

– Я те дам иностранное, – сказал Левандовский.

– Ты прав, ты прав, – быстро согласился Магуров. – Имя у неё, конечно, русское.

– Относительно недавно она была в паспортном столе и изменила имя, – вклинился Волоколамов. – С нашего на иностранное. Сейчас она испытывает вполне понятные неудобства, потому что так её называть никто не привык; новое имя должно обкататься, прижиться, так сказать.

– Раиса, Рената, Розалия, – продолжал лавировать Магуров, как тридцать три корабля.

Страшная догадка осенила ректора: «Неужели о них вчера говорил Радий Назибович? Шесть человек. Всё сходится. Разные, умные, с фантастическим сиянием в глазах. Точно они. Только почему говорят загадками, таятся, конспирируются? Боже мой, неужели ещё не пришло время для регулярных войск?.. Десант? Да, похоже, десант. Звёздный десант с партизанскими методами… Боже мой, на что вы себя обрекаете, мальчики».

Лариса Петровна Орешкина была, прежде всего, женщиной, а потом уже ректором и коммунистом, поэтому помимо воли на её лице проступила жалость к ребятам. Задиры уловили кардинальный перелом в настроении ректора и нагло воспользовались моментом, наперебой выдав по фразе:

– Синяки украшают мужчину.

– Больше не будем.

– Команду КВН организуем, и институт прогремит.

– За учёбу плотно возьмёмся.

– Отчислить Вы нас всегда успеете.

– Вы красивая и мудрая женщина, это сразу видно.

Лариса Петровна подошла к Мальчишке. Этого парнишку ей было жаль больше всех. Вовкино лицо напоминало грозненскую площадь «Минутку» на второй день после штурма, потому что на нём невозможно было разглядеть ни одного живого места, кроме, разве что, небесно-голубых глаз, светившихся из воронок-глазниц.

– Ты-то куда полез? – ласково спросила Лариса Петровна и погладила Вовку по голове. – Кто тебя так?

– Свои, чужие – все приложились, – бодро ответил Женечкин. – То есть так-то, конечно, свои. Вчера все свои дрались, чужих не было.

– И ты не в обиде на них?

– Что Вы, что Вы. На своих грех обижаться. Разве ж можно на своих-то?! Никак нельзя.

– Так убежал бы. В следующий раз убегай, – посоветовала Лариса Петровна.

– Я бы с радостью, только некуда. От себя не убежишь… Участвовать в драке – плохо, потому что обязательно замараешь руки в крови. Но удариться в бега, удариться в бега – ещё хуже; руки останутся чистыми, а совесть заляпаешь, что в трудную минуту не со всеми был.

Лариса Петровна отошла от Вовки и села за стол. Она запретила себе спрашивать парней о том, что её по-настоящему волновало, но женское естество возобладало. Язык без какого-то ни было участия со стороны головы соорудил на своём кончике вопрос, и с трамплина губ сорвалось:

– Может быть, имя этой женщины – Россия?

В мгновение ока лица ребят стали непроницаемыми, из их глаз повеяло холодом.

– За кого Вы нас принимаете? Разве мы похожи на идиотов?.. Если так, то лучше отчисление, – грубым тоном произнёс Молотобойцев.

– Многих женщин знаю, но среди них нет ни одной с таким глупым именем. В даунах я ходить не намерен… Отчисление, – поддержал Бочкарёв.

– Красивое имя. Не глупое, а красивое имя, – поправил Левандовский. – Пусть и красивое, но смеяться над собой я не позволю. Сегодня же забираю документы.

– Некрасивое имя, – холодно заметил Волоколамов. – Женщина, за которую я дрался, не имеет ничего общего с Россией. Какой дурак будет биться за то, что не имеет материальной оболочки. Одну духовную, да и та с гнильцой. Я Вам не воздухофил, Лариса Петровна… Отчисление.

– Я с поцыками. Пропадут они без меня, да и я без них. Отчисляйте, – сказал Женечкин.

– Остановитесь, пацаны! Одумайтесь! Простите их, Лариса Петровна. Не то они говорят… Академ! Не нашим, не вашим! Академ! – стали лавировать все тридцать три корабля Магурова, но только лавировали, лавировали, да не вылавировали. – С другой стороны год терять, а потом опять на первый курс. Какой смысл? Уж лучше отчисление, а следующим летом в более престижный ВУЗ поступим.

По спине ректора побежали мурашки. Лариса Петровна была растеряна, не знала, как вести себя дальше. Не сомневалась только в одном: она их никуда от себя не отпустит.

– Я что-то задумалась. С нами, женщинами, это бывает, – произнесла Лариса Петровна. – Так о чём вы сейчас говорили?

– Всё Вы прекрасно слышали. Ложь! Лжёте всё! Уходим, пацаны! Здесь нам больше нечего делать, – нахамил Молотобойцев.

Лариса Петровна была мудрой женщиной, поэтому не обиделась на слова Васи. Она даже про себя поблагодарила нахала за то, что он, сам того не понимая, подыграл ей, так как теперь ничего не надо было придумывать для того, чтобы парни изменили решение. Лариса Петровна пустила в ход универсальное женское средство, от которого размягчаются до состояния лебяжьего пуха даже самые суровые мужчины. Глаза ректора увлажнились. Парни заволновались. Молодые и неопытные, они и не подозревали о том, что концентрация хитрости в дамских слезах зачастую превышает все допустимые нормы, что увлажнить глаза можно простым усилием воли (это и сделала Лариса Петровна), что параллельно солёным потокам нередко текут спокойные мысли о том, что теперь уже точно простится измена, будет куплена норковая шуба, состоится поездка к тёще и отошьются друзья на пару с проклятым футболом. В многофункциональной природе женских слёз парни ориентировались слабо, поэтому чувство вины закономерно придавило их к земле; иначе и быть не могло. Из всех друзей только Бочкарёв почувствовал неладное и до последнего сопротивлялся мокрой атаке, предпринятой ректором.

– Меня не проймёте. Плавали, знаем, – думал Артём.

Вымочив парней в горьком рассоле слёз, Лариса Петровна как бы невзначай обвела взглядом место морского сражения и увидела, что один, несмотря на все её усилия, остался таки сухим. Оценив ситуацию, она приняла решение увеличить сброс воды из глазных гидроэлектростанций и произнести фразу, уникальную по своей простоте и одновременной силе воздействия:

– У вас нет сердца.

Червяк сомнения, точивший Бочкарёва, был раздавлен.

Лариса Петровна ещё какое-то время поплакала для проформы и успокоилась. Она неловко улыбнулась, и ребята поспешили улыбнуться ей в ответ. Молодые люди, дравшиеся вчера в первых рядах с петушиным задором, не боясь при этом получить синяк, потерять зубы, переломать себе руки и ноги, теперь трусили перед красивой женщиной средних лет. За пять минут парни натерпелись такого страха, перед которым хвалёный животный страх выглядит сущей безделицей. Это был тихий ужас, идущий из глубины веков – ужас, который через слёзы научились вселять прекрасные создания в сердца мужчин за неимением силы победить их в открытом бою.

Вот уж чего никак нельзя было ожидать от грозной Ларисы Петровны, так это того, что она, подобно озорной девчонке, начнёт носиться по кабинету. Но именно так и случилось. Ректор сайгаком скакал от стенки, из которой доставал фотографии и вырезки из газет, к рабочему столу. Парни с удивлением наблюдали за ней. Лариса Петровна молодела на глазах, и ребята грешным делом подумали, что она ещё очень даже ничего; вот только изменить причёску, подобрать подходящий макияж, поработать над стилем в одежде – и хоть сейчас под венец (Орешкина была в разводе).

– Молодые люди, обещайте, что не будете смеяться надо мной, – сказала Лариса Петровна.

Друзья утвердительно кивнули.

Ректор разложил фотографии на столе и начал рассказывать:

– На этих фотокарточках я в молодости… Вот это маленькая девочка с огромными белыми бантами – октябрёнок Ларисонька. Как жаль, что сейчас не носят гольфы, – правда? Не находите, что гольфы идут малышам? По-моему, очень… Здесь – пионерка Лариска по прозвищу Утюг, потому что всегда тщательно гладила школьную форму… На этом снимке мне вручают комсомольский билет. Видите, как я волнуюсь? Это сейчас партии меняют как перчатки, а в мои времена вступали пусть и в одну, но раз и навсегда… На этой фотографии Лариса на правах парторга выступает на партийном собрании… А здесь я уже являюсь вторым секретарём горкома.

– Это, конечно, всё замечательно, но за семьдесят лет коммунисты угробили страну, – деликатно заметил Волоколамов.

– Вы говорите штампами, юноша, – не обиделась Лариса Петровна. – Сволочи, которыми изобилует всякий государственный режим, безусловно, издевались над страной, а вот настоящие партийцы, коих тоже было немало, хотели сделать наше государство процветающим. По-моему, коммунистов можно разделить на три поколения. Первое поколение – братоубийцы. Второе – защитники Отечества, антифашисты. Третье – строители светлого будущего. – Лариса Петровна вздохнула. – Одни вытекали из других. Сейчас многие смеются над утопическими идеями, но вы – я уверена – уже должны смотреть на историю беспристрастно. Да, было очень много грязи, но и немало хорошего… А наши песни, ребята?! Как были прекрасны наши песни! «Землянка», «… кто-то с горочки спустился», «Прекрасное далёко», «Гимн Олимпиады-80», а из старых кинофильмов берите любую – не ошибётесь. Сами фильмы берите – и здесь не промахнётесь: бессмертные комедии, героические ленты о войне, детские фильмы. Как же всё это можно списать?! Ведь там пропаганды – на грамм. Там ведь о вечных ценностях: чистой любви, бескорыстной дружбе, честности, порядочности, доброте, трудолюбии, патриотизме, жертвенном служении людям и братстве народов. Нравственность не имеет цвета, не бывает красной или белой. Вот так, ребята. А ненавидеть социалистическую эпоху, заниматься бездумным отрицанием прошлого – значит, ненавидеть своих мам и пап, бабушек и дедушек, которые воспитывались на всём этом, значит, предать их, признать, что они зря родились на свет.

– Благодаря таким замечательным людям, как Вы, Лариса Петровна, безобразная система продержалась очень долго, – произнёс Волоколамов. – Семьдесят лет продержалась. От своего дяди я наслышан о Вашей честности, скромности, невероятной принципиальности на партийной работе. Вас любили простые люди, Вам верили, но это не комплимент. Вы заблуждались сами и других вводили в заблуждение. Люди, подобные Вам, отодвигали наступление демократии… Вы отсрочили приход западников, приход правых сил.

– А я вот, Лёнька, – славянофил. И уж точно левый, потому что на твоём фланге ультраправые националисты гнездо свили, потому что гарные хлопцы из твоей свиты, дав свободу, отняли у людей землю и промышленность, – сказал Левандовский. – Знаю, что «левый славянофил» звучит, мягко говоря, странно, но мне всё равно… Зачем людям свобода без земли, заводов и фабрик?

– Прежде всего, нужно вырастить средний класс, – бросил Волоколамов.

– А откуда он, по-твоему, должен взяться? Не из народа разве?

Увидев, что между Леонидом и Алексеем снова назревает ссора, Магуров решил переключить внимание на себя:

– Я вот, к примеру, – центр.

– Не нашим, не вашим, – решил позубоскалить Бочкарёв.

– Зачем ты о нём в таком тоне? – с негодованием произнёс Женечкин. – Или ты забыл, сколько раз Яшка нас выручал, примирял, спонсировал? Некоторые уже бы тут глотки друг другу перегрызли, если бы не его постоянное вмешательство. Он – центр, и центр – настоящий.

– Ты-то сам чьих будешь? – улыбнулся Бочкарёв.

– Не понял.

– Чей холоп говорю?

– Только не смейтесь, – серьёзно сказал Женечкин. – Верхний я. Партия чистых облаков. Богу служу… Пытаюсь служить по мере сил, но не всегда, правда, выходит. Инопланетяне, ребятишки, лешие, эльфы, волшебники, гномы всякие в одной команде со мной, потому что их тоже Господь создал. – Вовка задумался. – Или мог бы создать, если бы люди заслужили сказку, доросли до неё.

– Если ты – верхний, то я тогда – нижний, – с грустью произнёс Бочкарёв. – Принадлежу к партии грязных страстей. На мой взгляд, главная из них – ненормальная тяга к женщинам. Надеюсь, что у меня получится переманить своих однопартийцев к тебе, Мальчишка. Надо только разобраться в причинах, почему во все времена убийство, воровство, ложь считаются преступлениями, а прелюбодеяние романтизируется.

– Возьми меня к себе, Тёма, – сказал Магуров. – Ну, пожалуйста.

– Отдыхай. С недавнего времени я в этой партии не удовольствия ради, а дела для.

– А я – мужик, – бросил Молотобойцев. – Я прикрою, как всегда прикрывал.

Лариса Петровна подумала: «Пока все без чёткого царя в голове, но определённо с ромашками в сердце». А вслух сказала:

– Делаю вам последнее предупреждение, молодые люди. И запомните: драка – не решение проблем. Можете идти.

Как только ребята покинули кабинет, Орешкина подробно ознакомилась с анкетами хулиганов и начала звонить коллегам. Пользуясь служебным положением в бескорыстных целях, Лариса Петровна не просила, а приказывала:

– Во втором семестре к Волоколамову, Магурову, Левандовскому, Женечкину, Бочкарёву и Молотобойцеву – особое внимание. С перечисленных студентов спрашивать строже, чем с остальных. Ни в коем разе не заигрывать с ними, иначе сядут Вам на шею. И не вздумайте подстраивать парней под себя, ломать их убеждения. Лишь слегка направляйте и дорабатывайте ребят, занимайтесь огранкой, а не распиливанием… Что? Не слышу Вас. Что, что?.. Нет, не алмазы. Обычные буяны. Просто я поручилась за них перед родителями.