Текст книги "Доктор Елизов"

– Ну позови их. Попробую понять, чего они хотят. Надеюсь, моего английского хватит.

– Так, Александр Николаевич, вам иностранный вообще не нужен, – смеётся охранник. – Вы с ними… телепатически. Вы ведь всё можете!

– Иди! – и машу рукой.

И этот туда же! «Вы всё можете…» Сплошные провокаторы вокруг!

Заходят двое мужчин примерно моего возраста. Их приветствие «Hello!» действительно звучит не слишком по-английски. Отвечаю, видимо, с таким же качеством произношения и приглашаю сесть. Дальше они в меру своего знания языка начинают объяснять цель визита. Чтобы всё-таки что-то понять, приходится – не зря охранник советовал! – включать свои способности и пытаться копаться в мозгах пришедших посетителей. Это как раз то, о чём я говорил Григорьеву про посещение мозгов иностранцев, думающих на своём родном языке. Приходится задавать наводящие вопросы на английском и, когда начинается мыслительный процесс, ловить образную и эмоциональную составляющие.

Так… Оказывается, сыновья привезли ко мне мать, которая после падения не может ходить. Сейчас она ждёт в машине. Одновременно случайно выясняю, что эти иностранцы приехали из Риги, а значит, русский знают, но даже по необходимости не хотят говорить на языке, как они считают, «оккупантов». Смешно это, хотя и не очень… Из-за интенсивной мозговой деятельности визитёров дальнейшие невольные раскопки мне ещё показывают, что они бы сюда ко мне никогда не поехали, если бы не настоятельная рекомендация немецкой клиники, куда они обращались. В любом случае, я для них всего лишь знахарь-варвар, человек низкой культуры, как, впрочем, и все мои соотечественники. Опять-таки спасибо моему дару – моё недостаточное владение английским наверняка бы скрыло от меня такие подробности.

Даю команду охране открыть шлагбаум, чтобы можно было подъехать к приёмному покою, и вот уже коляска с пожилой женщиной в кабинете.

– Мистер Елизов, вот оплата ваших услуг… – наверно, старший из сыновей, запустив руку в карман, достаёт явно заранее приготовленные доллары, и при этом на его лице появляется выражение, какое может быть у весьма состоятельного покупателя, зашедшего в маленький придорожный магазин.

Мне становится ужасно интересно, втихаря копаясь в этих мозгах, делать для себя своеобразные открытия. Эмоциональная составляющая ощущаемых мной мыслей и образы, которые этот человек себе рисует, говорят об отсутствии у него сомнений в том, что я если и не схвачу сразу эту подачку, радостно пряча её в карман халата, то по крайней мере обозначу свою заинтересованность в ней. В этой ситуации присутствует констатация наличия разных миров. Их – высшего, ну и моего – какой останется. Забавная психология… Ладно! Обо всём этом я подумаю как-нибудь потом.

Подобрав нужные слова из своего всё-таки не слишком богатого английского лексикона, сухо объясняю, что на частной основе не работаю, и прошу помочь женщине лечь на кушетку. Осматриваю… Всё как я уже привык – смещение позвонка из-за падения, защемление нерва, ну и потеря чувствительности одной ноги. Мой взгляд и осмотр руками, а вернее, пальцами – это, конечно, хорошо, но снимок в этом случае всё равно нужен. Вызываю медсестру и с ней отправляю пациентку на рентген в сопровождении младшего сына. Старший сын садится на кушетку. Деньги он так и продолжает держать в руке.

– А кто вам меня порекомендовал? – интересуюсь у него, предварительно выстроив английскую фразу.

Вопрос не праздный, поскольку хочется, чтобы этот надутый латыш вслух сказал то, что я узнал и без него. Хочу услышать про рекомендацию обратиться именно ко мне именно в немецкой клинике. Всё-таки приятно, когда зарубежные коллеги так хорошо знают о моей работе, только непонятно откуда. Правда, немцы здесь бывают достаточно регулярно, но я всегда считал это следствием расползающейся, в том числе и с помощью Интернета, молвы.

Путаясь в неродном языке, мой собеседник пытается ответить на вопрос, но, к сожалению, без желаемой конкретики. Понимая, что словарного запаса явно не хватает, он начинает раздражаться – я это чувствую! – причём причиной раздражения почему-то становится моё, как выясняется, лучшее знание языка. В который раз в своей жизни замечаю, как определённый круг людей раздражает неожиданное несоответствие реально существующего образа заранее выстроенным представлениям.

– Знаете что, переходите-ка на русский, – с усмешкой предлагаю я на языке «оккупантов». – Уверен, вы его знаете гораздо лучше. И уберите наконец ваши деньги. Потом в кассу заплатите столько, сколько там скажут… И в рублях!

– Вам что, не нужен гонорар? – ответно неприятно усмехаясь, уже на вполне приличном русском интересуется мой визави. – Ведь в России у врачей нет хороших заработков, а я согласен оплачивать ваши услуги в зависимости от их качества. Вот это, – он опять показывает доллары, – только аванс!

Вот тут уже начинаю раздражаться и я. Он будет оценивать качество моей работы! Великий специалист нашёлся…

– Повторяю: платить будете в кассу, – тихо чеканю каждое слово и бросаю: – Полагаю, у вас в Латвии культивируется… своеобразное восприятие России.

Конечно, не надо было обозначать результатов путешествия по его мозгам, но так уж получилось.

– А откуда вы знаете, что мы приехали из Латвии? – звучит удивлённый вопрос.

– По вашему акценту определил, – выкручиваюсь я и специально небрежно добавляю: – Прибалтика сюда давно торную дорогу протоптала. Как и немцы с финнами.

В это время дверь открывается, и младший сын вкатывает коляску с матерью. Брат сразу, обратившись к нему на родном языке, видимо, сообщает, что английским себя можно больше не насиловать, и конверт с плёнкой протягивается мне уже с обращением на русском.

Вынимаю снимок и смотрю на свет. Так и есть… Я не ошибся, можно всё поправить прямо сейчас. А насчёт реабилитационных процедур разговор будет отдельный.

Пациентка на кушетке. Позвонок под естественный в таких случаях её тихий вскрик поставлен на место. Трогаю икру ноги, потом ступню…

– Ногу чувствуете? – спрашиваю у женщины.

– Да… Хорошо чувствую! – удивлённо произносит она по-русски почти без акцента, сразу садится и, отталкиваясь руками, пытается встать.

Останавливаю её порыв и отправляю женщину в её коляске на повторный снимок и с тем же сопровождающим.

Получив новую плёнку, показываю её братьям вместе с первой и объясняю:

– Вот смотрите… Так было раньше, а вот так сейчас. Результат, как видите, есть. Ей можно осторожно, обязательно с вашей помощью, вставать, но не ходить, а пока только стоять! Чтобы впоследствии ходить, нужна ещё реабилитация. Мест для госпитализации сейчас нет, поэтому вам придётся где-то снять жильё и недели две-три – это по её текущему состоянию – приезжать сюда на процедуры, которые будет проводить доктор Иван Николаевич Серёгин. Он…

– Мы не станем задерживаться, – достаточно бесцеремонно и жёстко прерывает меня старший сын пациентки. – Результат я действительно вижу, а всё остальное сделают у нас в Риге.

– Как хотите, – и пожимаю плечами. – Если у вас там есть специалисты нужного уровня, этот вариант, конечно, будет для вас самым удобным. Тогда вам осталось только сделать оплату в кассе.

Слова «специалисты нужного уровня» я интонационно выделил, ведь отчётливо вижу, что, к сожалению, эти люди обратятся снова, поскольку из-за своего гонора они не хотят задуматься о последствиях непрофессиональных (в данном конкретном случае) вмешательств местной медицины в достаточно сложный процесс, начинающийся после любого вправления позвонка. Что ж, это их выбор. Отлично понимаю тщетность дальнейшего убеждения.

Пишу в карточке, что сделано для пациентки, и указание в кассу непременно дать подписать отказ от дальнейшего лечения.

* * *

После отъезда неожиданных посетителей, пользуясь тем, что дождь прекратился, решаю немного пройтись по больничному парку. Липы уже совсем голые, но всё равно приятно. Снимаю халат, набрасываю на себя куртку и выхожу на улицу. Спустившись с крыльца, закуриваю. Мокрый гравий набивной дорожки похрустывает под ногами…

Эти латыши, преисполненные нескрываемой надменности, не вызвали у меня какого-то серьёзного раздражения. Скорее, повеселили. Эта надутость… Сегодня мне пришлось наблюдать националистическое чванство, которое зиждется на воспитании у человека прессой, телевидением и даже в семье сознания национальной исключительности. Что-то подобное в прошлом веке известное государство довело до краха. Да и в нынешнем двадцать первом наши заокеанские оппоненты, капризно топая ножкой, тоже кричат про свою избранность Богом. Живучая теория… Конечно, сегодня здесь, в чужой стране, заезжие националисты не могут себе позволить безнаказанно вести себя так, как бы им этого хотелось. Приходится сдерживать «души прекрасные порывы», а необходимость держаться в рамках их раздражает.

Могу сказать, что представители прибалтийских народов, которые раньше бывали у меня на приёмах, такого себе не позволяли, а вот сегодняшние… Не понимаю: люди приехали получить помощь, так зачем при этом, как сейчас говорят, «пальцы гнуть». Похоже, моих сегодняшних гостей шокировало, что цивилизованные немецкие врачи вдруг адресовали их к русскому доктору, то есть к представителю варварской страны. Но ведь врач – это профессия, по сути, уравнивающая всех. Болеют представители всех национальностей и всех общественных групп. Только почему некоторые из тех, кто приходит за помощью, позволяют себе не только пренебрежительное, но и хамское отношение к нашей профессии? Ответ понятен – эти люди воспринимают нас, медиков, как обслугу их особ. Ведь если отбросить фактор национальности, то окажись на месте сегодняшних латышей любой другой человек с аналогичными взглядами на жизнь и пачкой заокеанских купюр, он тоже считал бы, что эти деньги обеспечивают ему преимущества по сравнению с каким-то «врачишкой», и вёл бы себя так же. Мой бывший пациент Шевцов тому пример. Значит, дело не в национальности человека! Тогда в чём? В менталитете? Но ведь менталитет является следствием воспитания!

И всё-таки откуда в немецкой клинике известно про мою практическую работу с позвоночниками? Да, в Интернете о такой моей деятельности можно найти достаточно много, только я не думаю, что серьёзная немецкая клиника заинтересуется информацией, изложенной на каком-то русском сайте заштатной российской больницы. Да, я написал несколько статей на эту тему, но там рассматривал в основном сугубо теоретические вопросы, лишь вскользь упоминая о нашей с Ванькой практике. Хотя нет! Полемизируя с немецким профессором Шмидтом, я как раз ссылался на свои результаты, непосредственно полученные при лечении пациентов. Это именно та публикация, о которой вспоминал братишка. Неужели немец всё-таки ознакомился с мнением оппонента? Если так, призна́юсь, мне это приятно. Этот плюс мне обеспечивает мой дар.

Однако для того чтобы в нашей жизни был баланс, в ней всегда плюсы уравновешиваются минусами. Уж очень хлопотное дело иметь такой дар, как у меня. Очень напрягает, например, необходимость постоянной блокировки способности слышать чужие мысли. Кроме того, люди, знающие о моих талантах и понимающие мою необычность, уверен, подсознательно меня сторонятся. Действительно, кому интересно общаться с человеком, видящим тебя и твои мысли насквозь? Зато мой дар помогает мне почти со всеми случающимися трудностями справляться самому, без привлечения каких-либо помощников, и это воспитало у меня психологию волка-одиночки. И ещё… Я отлично понимаю, что кому больше Господом дано, с того больше и спрашивается, и это понимание заставляет доктора Елизова всегда быть готовым использовать свои способности для помощи нуждающимся в этом людям. Потому моя жизнь напоминает бег от одной проблемы к другой для их срочного решения. Вот и получается бег длиною в жизнь. Стайер хренов…

И вот такому индивидууму придётся занять пост главного врача больницы, в которой сложился замечательный коллектив и каждый, работающий в нём, привык чувствовать локтем локоть своего товарища. Тогда почему я испытываю дискомфорт? Ванька прав в том, что Кирилл Сергеевич своим терпением моей самостоятельности во многом меня избаловал. Я давно привык иметь свободу в принятии решений. Но ведь на посту главврача эту свободу я буду иметь уже официально, чего же тогда опасаюсь? А опасаюсь я необходимости самостоятельного купирования своей свободы, а это является обязательным следствием чувства ответственности.

Смотрю на часы. Моё личное время истекло. Пора заканчивать тревожные размышления и идти в кабинет, правда, сначала надо сходить за сигаретами.

* * *

Около магазина, где я всегда пополняю свои табачные запасы, меня останавливает пожилая женщина, моя бывшая пациентка, с язвой желудка у которой я справился за две недели. Вообще при правильном энергетическом воздействии вылечить такую беду не особенно сложно, и мы с братишкой такие вещи практикуем давно.

– Здравствуйте, Александр Николаевич. Можно мне у вас спросить?.. – несмело обращается она.

– Здравствуйте, Нина Петровна! Опять стала беспокоить ваша болячка?

– Нет… У меня всё хорошо. Даже позавчера позволила себе немножко нарушить назначенную вами диету. Вы уж простите… Был день рождения внучки.

– Ну, это вы делаете напрасно, ведь диета вам прописана не навсегда, только на месяц, а он истечёт через неделю, – строго замечаю я. – Вам ещё пока надо поберечься.

– Да я понимаю, но такие вкусности дочка наготовила, что не смогла я удержаться, – виновато оправдывается женщина.

Вот как бороться с такими недисциплинированными пациентами? Может, действительно прав Ванька, предложивший вместе с назначением какого-либо ограничения сразу гипнотически воздействовать, накладывая определённый запрет? Но ведь тем самым я практически лишу человека свободы выбора.

– А что вы хотели у меня спросить?

– Понимаете, Александр Николаевич, я тут с нашим батюшкой отцом Серафимом поговорила… – неуверенно начинает она. – Он, как приехал сюда служить, так и поселился по соседству. Мы часто с ним разговариваем, если встречаемся…

– Наверно, вы ему рассказали, как я вас вылечил от вашей язвы, а он тогда назвал моё лечение богопротивным? – догадываюсь я.

– Ну да… – и Нина Петровна слегка краснеет. – Он ещё сказал, что теперь мне надо замаливать свой грех перед Господом.

– Почему?

– Отец Серафим назвал ваше лечение бесовством. Он вас с Иваном Николаевичем вообще часто в проповедях своих поминает. Говорит, что вы служите дьяволу, а его обязанность изгонять слуг нечистого из своего прихода.

Видел я пару раз этого священника. Он мне сразу не понравился. Упитанный человек с нездоровым цветом лица и со взглядом чиновника. В его глазах я не увидел философской мысли, какую привык видеть в глазах батюшки церкви в заполярном посёлке Булун отца Михаила. К нему, когда там бываю, я часто прихожу за советом и даже исповедуюсь, считая этого священника своим духовником.

– А сами вы как считаете, связано моё лечение больных с дьяволом?

– Простите, Александр Николаевич, но мне кажется, когда вы гипнотизируете и приказываете что-то сделать вопреки воле человека, это не от Господа.

Гм… Почти о том же я только что подумал. Интересная получается беседа. Честно говоря, мне сейчас совсем не с руки объяснять ей про биоэнергетику и все её проявления.

– Знаете, Нина Петровна, а я ведь тоже иногда захожу в церковь, чтобы помолиться. А когда делаю в медицине что-то уж слишком сложное, то обязательно обращаюсь к Господу за помощью.

– А моё лечение было сложным?

Получается, если я скажу «да», то для неё это будет признаком того, что с моей стороны было обращение к Нему, а значит, ничего греховного не случилось. Кажется, так просто: скажи, Елизов, «да»! Только вот врать я не хочу. Ничего сложного в её лечении для меня не было.

– Не хочу вас обманывать, но по таким случаям Господа нашего я не беспокою. То, что я делал с вами, делалось мною многократно и с другими пациентами, и всегда всё было удачно. Такие же язвы у них благополучно зарубцовывались, и больше про них они не вспоминали. А является ли моё лечение грехом, решать, наверно, нужно вам самостоятельно.

– Поняла… – она задумчиво несколько раз кивает и уходит.

Не уверен, что поняла. Правда, в отсутствии у меня рогов, хвоста и свинячьего пятака, атрибутов беса, она могла многократно убедиться воочию.

Ну как я могу кому-то объяснить природу биоэнергетики, которую ещё пока сам не до конца понимаю? Это примерно так же, как и объяснять суть… религиозной философии. Наверно, поэтому с начала всех времён разные священнослужители призывают не понимать религиозные заповеди, а просто верить в некие постулаты. Так ведь проще! Не надо думать, анализировать какие-то не до конца понятные ситуации… Просто уверуй, что всё это так, как тебе говорит вот этот дяденька в рясе.

Снова вспоминаю свои долгие разговоры с отцом Михаилом в Булуне. Умение мыслить широко помогло ему принять мои методы лечения страждущих как Богом данные, а значит, не являющиеся бесовскими. Этот человек, втягивая меня в разные дискуссии, помогает мне понять религиозную философию, тем самым уча сначала доверять аргументам и только потом уже верить. Он не боится, что я чего-то не пойму, и говорит со мной простым и ясным языком, приводя такие же простые и ясные примеры. Почему-то, увидев здешнего отца Серафима, я сразу усомнился в его способности мыслить так же, как и его северный коллега. Действительно, у него взгляд чиновника, для которого истина содержится во всевозможных циркулярах, то есть в церковных догмах и традициях. Моя же вера в Господа – вера в Того, кто всё видит, всё слышит и воспитывает нас, детей своих, помогая к естественному окончанию нашего земного пути избавиться от всего порочного, чего в каждом из нас, к сожалению, хватает.

* * *

Дома после ужина Кирилл Сергеевич зовёт меня к себе в комнату для важного разговора. Мне ещё на работе показалось, что он чем-то обеспокоен, но, как всегда, не было времени поговорить подробно.

– Что случилось? – заходя, задаю я вопрос.

– Мне сегодня звонил Ветчинников, – сообщает он.

– Погодите, а как такое стало возможным, если мы с вами обо всём договорились? – не понимаю я. – Вас всё-таки позвали к телефону?

– Нет, Сашенька. Думаю, как главврач, я должен сам разговаривать с руководством на любые темы, пусть даже эти темы мне и неприятны.

Ну вот что с этим делать?

– А как прошёл этот разговор? Я понимаю, он высказывал недовольство, но хочу знать, как именно это было сделано.

– Он разговаривал со мной подчёркнуто учтиво, но раздражение ему скрыть не удавалось. Полагаю, он схватился за трубку, как только узнал о выписке своего протеже.

– Ну, слава богу, хоть не нахамил, – с облегчением говорю я.

– Честно говоря, может быть, если бы он нахамил, было бы легче, – вздыхает Кирилл Сергеевич. – Он сразу заявил, что знает, кто в нашей больнице занимается платными пациентами и может выписать человека, не оказав ему требуемую… Обрати внимание! Было сказано «требуемую услугу»!

– А что тут удивляться? Этот протеже нашего начальства сразу попытался поставить дело так, что его тут должны не лечить, а оказывать услуги.

– Ладно! Думаю, это не столь существенно. Меня, безусловно, покоробило слово «услуга», но насторожило совсем другое. О докторе Елизове Ветчинников говорил с некоторой неприязнью. Почему-то даже вспомнил, как тебя в прошлом пытались снять с должности, хотя сам в то время ещё не работал в Облздраве.

– То событие ему старослужащие этого заведения наверняка обрисовали во всех красках, – я замечаю это, не скрывая ехидства.

– В любом случае, после такого нашего разговора можно было сделать соответствующие выводы, – задумчиво произносит мой начальник, – и поэтому надо хорошо подумать, что делать дальше.

– Я предлагаю пока ничего не делать, а подождать каких-то действий со стороны ожидаемо образовавшихся оппонентов.

– Действия вполне могут последовать, поскольку Ветчинников собирается тебя вызвать к себе для разбирательства по поводу досрочной выписки нашего пациента, – наконец сообщает главное Кирилл Сергеевич. – Сразу очень прошу тебя при вашей встрече постарайся держать себя в руках. Я ведь могу предположить, на что ты способен, если начнёшь раздражаться.

– Ну это вы напрасно, – говорю я укоризненно. – В смысле моих способностей, я всегда держу себя в руках, хотя, могу признаться, часто хочется кого-нибудь уж слишком хамоватого наказать. В общем, не волнуйтесь, руководящий клиент будет здоров. А когда этот вызов должен состояться?

– Этого не прозвучало. Просто он сказал, что будет говорить ещё и с тобой. Поэтому делай выводы и готовься к непростому разговору.

– А чего мне готовиться? Я был к нему готов изначально. Не случайно предлагал сразу всё замкнуть на меня.

Перед сном, стоя с сигаретой в ванной, анализирую полученную информацию. Собственно, ничего нового, ведь мной такое развитие событий предполагалось. Итак – Ветчинников… С этим заместителем председателя Облздрава ручкаться я пока счастья не имел. Ну что ж, познакомимся! Кирилл Сергеевич прав. Придётся постараться держать себя в руках, поскольку я действительно нервно реагирую на попытки объявить меня виноватым в случае моей полной правоты. А держать себя в руках – это касается и построения самого разговора, и возможности применения моих способностей. Вот и получается, что я с моими суперспособностями – такой же раб обстоятельств, как и любой другой человек.

* * *

После того как Кирилл Сергеевич мне рассказал про звонок Ветчинникова, постоянно ловлю себя на ожидании вызова. Кроме того, жду информации и последующей команды действовать от Григорьева, чтобы попытаться сделать то, что он от меня ждёт, хотя пока не представляю, как буду это делать. Чёртов ждущий режим! Не хочется накладок. Напрягает отсутствие возможности планировать своё время, а я к этому привык. Как бы хотелось, чтобы все мои грядущие приключения выстроились в правильный порядок!

А может, стоит попросить помощи в грядущих событиях, участником которых я неминуемо должен стать, у Того, кто, наверно, всё-таки благосклонен к доктору Елизову? Честно говоря, будь я сейчас на севере, в Булуне, то, не раздумывая, пошёл бы к отцу Михаилу, но здесь… После ежедневного обхода всё же решаю отлучиться, чтобы сходить в местную церквуху. Правда, после разговора со своей бывшей пациенткой мне совсем не хочется там встречаться с местным батюшкой, но ведь я же не к нему, в конце концов, иду! Я иду в храм Божий.

…Построенная в посёлке Чистые Озёра церковь не отличается особой оригинальностью архитектуры. Скорее всего, сейчас для таких культовых сооружений создан какой-нибудь типовой проект, осуществляемый в разных малых населённых пунктах. Внутреннее убранство здесь тоже самое обычное, а недавно написанные иконы, ещё не потемневшие от времени, пока не покоряют своей значимостью.

Купив у входа свечки, сначала подхожу к образу Николая-чудотворца. Этот святой является для меня, наверно, самым значимым, а его маленький образок, подаренный мне когда-то отцом Михаилом, всегда стоит на моём рабочем столе. Ставлю свечку, крещусь и, глядя на строгий лик, благодарю его за помощь в моих делах и при лечении страждущих. Потом подхожу к образу Господа Вседержителя. Прошу помощи в том, о чём сейчас имею весьма приблизительное понятие. Главное, чтобы всё не случилось одновременно, ведь если это будет по очереди, то я уж сумею как-то преодолеть возникшие трудности. Сомнений в этом у меня нет. Прости меня, Господи, за гордыню, но согласись, если человек может что-то сделать сам, то зачем обращаться к кому-то за содействием, при этом отвлекая его от других, возможно, более важных дел. А мне всего-то надо, чтобы ожидаемые события выстроились в некоторую цепочку.

Мысленно проговорив все свои трудности и просьбы, опять крещусь и собираюсь уходить. Только тут я обращаю внимание на стоящего невдалеке отца Серафима, смотрящего на меня тяжёлым взглядом. Поскольку мы не знакомы, я не считаю нужным раскланиваться с ним, поэтому двигаюсь к выходу.

– Господин Елизов! – окликает он меня.

Оборачиваюсь и делаю навстречу пару шагов. Машинально окидываю батюшку «своим» профессиональным взглядом, как делаю всегда, когда осматриваю пациента. Увиденное меня беспокоит. В его левом боку я вижу пока ещё совсем небольшое, но неприятное тёмное пятно, холод, истекающий от которого, я чувствую буквально самим собой. Похоже, у него начинается онкология, и это, без сомнения, поджелудочная железа. Надо обязательно ему об этом сообщить, однако священник начинает говорить первым.

– Я хотел сказать, что вы сюда приходить не должны, – звучат жёсткие слова, сопровождаемые теперь чуть ли не пронзающим взглядом.

– Почему? – я делаю вид, что не понимаю, хотя в общем-то всё ясно.

– Не должны! – следует безапелляционный повтор и даже некое предписание: – Ни сюда, ни в другие церкви вы приходить не должны.

– Объясните.

– Как священник этой церкви, я считаю ваше присутствие оскверняющим храм. Сюда ко мне приходят люди с чистыми помыслами, чтобы, оставив мирские заботы, вознести свои молитвы Господу.

Всё это говорится подчёркнуто сухо.

– Так, отец Серафим, я пришёл сюда не к вам, – спокойно замечаю я, поймав его на некой оговорке, и дальше у меня мелькает мысль, как говорится, попробовать его на зуб. – Я пришёл сюда, чтобы обратиться к Господу в его доме, поскольку любой храм является домом Господа. Разве нет? И вы не можете по своему усмотрению кого-то пускать в этот дом, а кого-то нет.

Вижу, как после этих слов батюшка слегка напрягается в поисках ответа.

– Вы, господин Елизов, и ваш брат не можете находиться здесь, так как занимаетесь бесовскими делами, – звучит примитивный повтор, уже с явным раздражением.

– Почему вы так в этом уверены? – усмехаюсь я.

Отец Серафим будто набирает побольше воздуха:

– Ваши не поддающиеся научному объяснению воздействия на людей не могут быть по-другому истолкованы, кроме как бесовство. Это не может быть от Господа, а только от лукавого! – от негодования его глаза расширены. – Вы занимаетесь богопротивными делами.

– Я не понимаю почему вы считаете избавление страждущих от болезней богопротивными делами, – замечаю я сухо. – Тем более я уверен, именно Господь мне помогает в моих стремлениях излечить человека.

– Вам не Господь помогает, а дьявол, – с тупой упёртостью барана заявляет батюшка.

– Он сам вам об этом рассказал? – раздражившись, я не могу удержаться от насмешки. – Я имею в виду дьявола.

– Изыди, нечистый! – буквально взрывается мой оппонент. От гнева у него аж желваки заходили и затряслась борода. – Прокляну!

Конечно, я сам только что спровоцировал служителя культа на такую реакцию, и это, безусловно, нехорошо. В своё оправдание могу только сказать, что, с моей точки зрения, совсем негоже, едва появившись в посёлке, начинать баламутить народ.

– Знаете, а я этого не боюсь, – спокойно заявляю я, глядя в лицо, пышущее гневом. – Много лет я обращаюсь к Господу за помощью и поддержкой, получаю её и поэтому уверен, Он не позволит случиться со мной чему-то плохому, даже если вы решите меня проклясть. Думаю, если это всё-таки произойдёт, вам ваше деяние самому и вернётся. У меня с Ним, – поднимаю взгляд вверх, – свои отношения, которые не зависят от чьих-то вмешательств. Ну а пока как врач я настоятельно рекомендую вам провериться у онколога. Полагаю, у вас начинается рак поджелудочной железы. Я не шучу! Не спрашивайте, как я определил болезнь, но поверьте – это правда.

– Изыди! – и батюшка поднимает руку в изгоняющем жесте.

– Послушайте, отец Серафим, вы далеко не Иисус, а я не торговец, поэтому давайте прекратим этот разговор здесь, в храме. Могу предложить продолжить его в больнице у меня в кабинете. И главное – в любом случае обязательно проверьтесь у онколога, – повторяю я и, понимая, что всё уже сказано, спокойно поворачиваюсь и иду к двери.

Услышав вслед какое-то бормотание, на всякий случай, ставлю блок. Неужели всё-таки он решил меня проклясть?

Я всегда считал и считаю излечение страждущих делом праведным, а значит, добром, как является добром любое противостояние страданиям и тем более смерти. Одним из сосредоточений добра в моём понимании априори должна быть церковь, призванная лечить недуги людских душ, как мы, врачи, лечим недуги тела. Однако если одна из моих пациенток рассказала, как батюшка стал ей наговаривать на доктора Елизова из-за его методов лечения, то, не сомневаюсь, он делает то же самое и с другими своими прихожанами. И ведь в посёлке обязательно найдутся те, кто ему поверят! В результате потенциальные пациенты станут бояться ходить ко мне или к Ваньке за лечением, а это значит, они останутся без такого вида медицинской помощи, как биоэнергетическая терапия. Последствия могут быть самыми разными, ведь наши методы порой позволяют решить проблемы, недоступные традиционной медицине. Вот и получается, что церковь в лице местного батюшки лишает людей возможности лечиться, то есть совершает зло.

Как объяснить такое противоречие? Конечно, с таким вопросом обращаться к отцу Серафиму бесполезно. Местный батюшка – ещё не вся церковь. Ведь у отца Михаила в Булуне на такие методы лечения совсем другие взгляды. И вообще, если бы этот местный служитель культа ополчился только на меня, человека, известного не только своими воздействиями, но и непростым характером, я бы, возможно, это понял, но при чём тут Ванька? Уж братишка-то, наоборот, известен своей кротостью. О нём люди говорят, что таких, как он, обижать грех! Выходит, в данном случае батюшка согрешил.

Я – достаточно разумный человек, чтобы изначально понимать: в церкви, как в любой организации, служат разные по характеру, знаниям и интеллекту люди. Тем не менее встреча с таким экземпляром, как отец Серафим, меня удивила. Откуда такой слепой догматизм и нежелание идти на диалог или дискуссию? То, что он пригрозил меня проклясть или уже проклял, мне представляется смешным, поскольку несправедливо наложенное проклятье возвращается к проклявшему в виде разных невзгод и болезней. Хотя болезнь у него уже, к сожалению, и так есть, и хорошо бы, чтоб он всё-таки прислушался к моему пожеланию сходить провериться. В данном случае я просто не имею права пускать всё на самотёк. Речь идёт о жизни человека, пусть даже мне и неприятного.

Странно, получается: имея возможность внушать людям то, что хочу, я не применяю свои способности при общении со строптивыми больными, хотя в моих силах внушить необходимость выполнять медицинские рекомендации, а не вступать в не нужные в первую очередь им споры. Я вполне мог сделать такое в случае с Шевцовым, конечно же, с этими латышами, ну и с местным батюшкой тоже. Тем не менее я так не поступил. Почему? Может, Господь удержал меня от таких действий, чтобы эти люди могли сделать свой свободный выбор? Действительно, человек должен иметь такую возможность, но при этом также должен осознавать ответственность за последствия своего решения. Именно такой подход является одним из способов воспитания души.